Читать книгу Душа мертвеца - Дара Преображенская - Страница 4

С трудом Мила узнала свою бывшую школу, здесь всё как-то изменилось, стены покрашены тусклой светло-зелёной краской, а раньше они были голубыми, из боковых фонтанчиков всегда лилась вода, и когда ты испытывал жажду, ты мог напиться среди десятиминутной переменки. Всё ещё в ушах стоял детский смех, топанье ног, как наяву Мила «увидела» игру «в резинки», «услышала» замечания учителей, строгие взгляды. Испытала вторичный страх, когда тебя вдруг вызывали к директору за какую-нибудь оплошность. Ей хотелось вернуть всё, прожить заново, совсем не так, не сделав столько ошибок, избежать стольких глупостей. Вечером школа смотрелась иначе, деревянные полы были выкрашены коричневым цветом, коридоры тёмные, потому что встреча выпускников проходила на третьем этаже в актовом зале, где был накрыт стол, вернее несколько столов, соединённых вместе буквой «Т». За первым сидели преподаватели, пожилых было мало, всё в основном молодёжь, только историк Фёдор Тимофеевич Зиганов пришёл, математичка Светлана Леонидовна Малышева, физрук Александр Борисович Щукин и классная Людмила Алексеевна Прохорова, уже сильно располневшая со времени их последней встречи в 1985 году на выпускном балу. Молодёжь больше шутила, опытный преподавательский состав отделывался от этих шуток, вспоминал былое. Светлана Леонидовна рассказывала среди всеобщего гула в зале о своём первом уроке, когда она, совсем юная выпускница педагогического института, тряслась перед многочисленной аудиторией подростков и строгих внимательных взглядов, подмечающих малейшую ошибку, руководителей практики. На столах стояла выпивка, в основном шампанское, водка, без которой в России не обходится ни одно торжество, закуска, салаты.

– Знаете, – говорила Светлана Леонидовна, и сквозь этот гомон Мила различила её живой голос, который так часто призывал их, детей, к порядку. Теперь это был другой голос, немного погрубевший, глухой, но всё ещё оживлённый. На математичке было тёмное бардовое платье с огромной брошью в виде сирени. Почему-то Мила всё время смотрела на эту брошь, – знаете, я тогда напрочь забыла всё, всю теорему Пифагора, которую должна была впервые доказывать перед учениками. Я даже мел не могла, как следует взять в руку, он у меня крошился, линии получались кривыми. Я слышала, как дети шептались, и мне казалось, что они вовсе не слушают меня, а обсуждают мою причёску, у меня тогда были длинные волосы, я зачёсывала их назад. Вдруг встаёт директор, тогда ещё был Лузин Олег Георгиевич, и говорит: «Тихо! Если вы не замолчите, я всех заставлю самостоятельно изучить теорему Пифагора и устрою контрольную». Кто бы мог подумать, они тут же перестали шептаться, и я успокоилась. С тех пор мне всегда казалось, что Олег Георгиевич сидит на моих уроках и чуть что снова скажет своё привычное: «Устрою контрольную». А ученики жуть как боятся контрольных.

Послышался смех, заглушённый всеобщим гулом. Витька Семёнов, а сейчас конечно же уважаемый Виталий Самойлович Семёнов – главный конструктор на Каменском механическом заводе шептался с Зинкой (Зинаидой Валерьевной Киселёвой – своей первой любовью, а теперь инженера, матерью троих детей и совсем не его спутницей жизни). Да, жизнь многих развела, кто-то выбился в люди, кто-то так и остался на её задворках.

Мила наколола на вилку большой огурец, поднесла ко рту, откусив немного, положила на тарелку. Напротив неё сидел Димка Степанов, тот самый Димка красавчик, в которого были по уши влюблены все девчонки и не только из их школы. Он стал выше, грузнее, но в глазах также мелькало знакомое лукавство, вот за это-то на него и обращали внимание, одаривали комплементами, а он их умело принимал, знал, куда направить свои стопы, чтобы встать на тропу успеха. Несомненно, успех ему сопутствовал во всём.

Да, будучи глупой школьницей, Мила была безумно влюблена в Степанова, сколько раз мечтала она подойти к нему и пригласить на день рождения или просто пообщаться наедине, но он всегда был окружён морем страждущих поклонниц и не замечал её. Однажды у Милы даже зародился план, который она хотела скрыть от Нади, ведь Надя тоже была без ума от него. Она купила красивую открытку в книжном магазине, написала на ней всего несколько строк: «Приходи сегодня вечером, буду ждать. Твоя неизвестная поклонница». Далее был указан адрес. Она даже отправила это послание, но придти на встречу так и не решилась, потому что считала себя недостойной, боялась насмешек и всего такого. Потом в течение целого года её мучили сомнения, пришёл ли он на ту встречу или тоже отнёсся к этому несерьёзно. Ни за что бы она не призналась никому, что сделала такой шаг, что решилась на такое, она – пугливая девочка с большими умными серыми глазами. Мила посмотрела на того, рядом с которым мечтала когда-то быть рядом, он улыбнулся, подмигнул ей, помог положить салат и дотянуться до вазы с фруктами. Кого-кого, а его-то она не ожидала встретить здесь на встрече выпускников через восемнадцать лет.

«Что он здесь делает? И неужели я видела его вчера с какой-то женщиной на Комсомольской площади, когда он должен быть в Москве?»

– Как твоя жизнь? – услышала Мила. Это был его голос. Она узнала бы этот приятный голос из тысячи голосов.

– Нормально.

– Я слышал, ты вернулась из Москвы и ведёшь это дело.

Мила разрезала огурец пополам, но не притронулась к нему, сейчас она разговаривала с самим Степановым, и он первым заговорил с ней, это уже можно было считать маленьким чудом.

– Да, представляешь, только что вернулась из столицы, и мне поручили сложное дело, я даже опомниться не успела, как следует. Смехов мне доверяет. Хороший он мужик.

– Ну и как же твои успехи по борьбе с организованной преступностью?

– Никак.

– Понимаю. Не так-то просто найти концы, но если что, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Мы ведь с тобой одноклассники, и это много значит.

– А ты-то какими судьбами в Каменске? Я почему-то думала, ты уже в Москве прочно обосновался, живёшь на вольных хлебах, наши ребята о тебе много говорили, некоторые даже завидовали, дескать повезло человеку.

– Я всегда везунчиком был, ты же знаешь. Судьба моя тоже как-то не сложилось, почему-то не женился, точнее женился, но мы так и не были с ней расписаны.

– Гражданский брак?

– Ну вроде того.

Степанов махнул рукой.

– А, не сложилось. Друг один предложил неплохую должность в родном городке. В Москве-то я рядовым, считай, служащим был, а здесь первым заместителем главы Администрации.

Мила почувствовала, как внутри у неё похолодело, не подала вида.

– Так ты вместо убитого Борисова?

– Ну, да. Ты что, не знала?

– Нет. В процессе расследования я, конечно, планировала познакомиться с будущим заместителем мэра, но не думала, что…

– Что это случится так быстро?

– Да.

– Слушай, а может, потанцуем. Смотри, там как раз ребята готовят площадку, – шепнул Дмитрий и показал пальцем на небольшую импровизированную танцплощадку, которая находилась на возвышении.

Мила вспомнила, как когда-то на это возвышение выносили стол, накрывали красной скатертью, затем выходил докладчик и начинал толкать речь о достижениях социализма, а они, совсем юные школьники, слушали его, затаив дыхание, потому что нельзя было громко разговаривать во время таких ответственных докладов.

– Ты меня приглашаешь?

– А ты ещё не поняла?

– Ладно, пойдём.

На площадке уже в медленном танце кружилось несколько пар, в том числе и Витька Семёнов со своей Зиночкой, сейчас они о чём-то шептались друг с другом и походили на двух ангелочков.

Мила встала, обратила внимание, как на неё посмотрели другие особы женского пола, некоторых из них она уже успела забыть, так как здесь было очень много народа и не только из её класса, но и из других, и тем более, они здорово изменились. Но уже по этим взглядам она могла судить, что женщины с завистью глядели ей вслед, когда она шла на танцплощадку под руку с Дмитрием Степановым.

– Хочешь поспорить, что они завидуют мне в этот момент. Наверняка, весь вечер они спорили друг с другом, кого первую ты пригласишь на медленный танец. Совсем как двадцать лет назад.

Мила почувствовала, как Степанов умело завладел её талией, почувствовала не без смущения и трепета, он действительно мог очаровать любую женщину, а тридцать пять для мужчины – самый подходящий возраст. Если в школе он всё же был ещё зелёным юнцом, то теперь настоящим Дон Жуаном, умеющим обходиться со слабым полом. Ей было приятно, что спустя столько лет она добилась своего, он стоял перед ней, обнимал её, улыбался и говорил о чём-то личном, он вёл себя с ней так, будто вчера они расстались и снова встретились.

– Дим, почему у тебя не сложилось в личной жизни?

– Точно так же, как и у тебя.

Она отпрянула.

– Откуда ты знаешь?

Он улыбнулся, голубые огоньки в его глазах впились слишком откровенно в её грудь, Мила ощутила прилив, ещё немного, и сердце бы выпрыгнуло из её груди наружу. Она одёрнула себя за это.

«Нельзя же быть такой сентиментальной, Рыбакова!», – приструнила она себя, – Ты же не юная девочка, и тебе не пристало заливаться краской каждый раз, когда красивый мужчина пялится откровенно на твои прелести. Значит, ещё не всё потеряно, и ты не так уж уродлива, как ты думаешь». Она почувствовала, как он сжал её ладонь и отвлеклась от своих мыслей.

– Я интересовался тобой. Знал, что твоего мужа звали Сергеем и он был химиком на кафедре органической химии в университете имени Ломоносова. Разве не так?

– Всё так. Знаешь, у меня бывает такое, когда я вижу знакомое лицо, и оно как будто незнакомое или очень похоже на кого-то. Вчера со мной произошла именно эта история.

– Ты о чём?

– Мне показалось, что вчера я видела похожего на тебя человека рядом с Комсомольской площадью возле шикарного серого «мерседеса», он бурно объяснялся с прилично одетой дамой в кожаном пальто. В тот момент я почему-то подумала, что они ссорятся.

Она заметила, как улыбка сошла с губ Степанова, теперь он глядел на неё серьёзно, даже слишком серьёзно, и этот взгляд не вязался с романтичностью окружающего вечера, наполненного такими же романтичными воспоминаниями.

– Да, ты – настоящий следователь, – наконец сказал Степанов, – И ты думаешь, что это был я?

– Просто очень похож.

– Да мало ли в городе похожих на меня людей.

Тон его голоса отличался резкостью, Мила вздрогнула, такое впечатление, что она зашла слишком далеко в своих наблюдениях.

– Давай не будем об этом, в конце концов, ты ведь не на допросе, а я просто сказала тебе то, что видела вчера днём, когда случайно прогуливалась по городу, используя таким образом свой административный отпуск.

– Слушай, я пойду перекурю, а то здесь нельзя, а ты жди меня за столом. Второй танец тоже мой. Я могу на это надеяться?

Она опять прочла в его взгляде знакомые огоньки лукавства. «Он и в самом деле очень красив», – решила Мила, следа за тем, как Степанов удаляется в сторону курилки.

Кто-то уже прямо из-за стола тянулся к ней с полным бокалом шампанского и громко орал:

– Как тебе не стыдно, Рыбакова! Своих друзей уже не видишь.

Мила посмотрела на изрядно подвыпившую толпу, она узнала свою бывшую подругу Ирку Новосёлову в ярко красном платье с вызывающим вырезом на груди, она была уже давно навеселе. Мила взяла бокал.

– Садись сюда, – прощебетала Ирка, – Думаешь я не наблюдала за тобой отсюда, я видела, как ты танцевала со Степановым. Знаешь, а вы неплохо смотритесь.

– Перестань.

– Я серьёзно. Кто бы мог подумать, что сегодня он пригласит именно тебя. Да ты счастливая, подруга. Только вот жаль, что жена его начнёт ревновать.

– Не начнёт.

– Жаль, я бы ревновала.

– У него нет жены.

– Ни за что не поверю.

– Придётся поверить, ведь у людей разные судьбы.

– Ладно, ты о себе давай расскажи, – не унималась Иринка, – выглядишь на все сто.

– А ты как сейчас?

– Я работаю в местном театре актрисой. Закончила ГИТИС, но в столицу не попала, и вот теперь тут перебиваюсь. Мы по городам с гастролями ездим. Знаешь, мне даже нравится такая жизнь. Ни от кого не зависишь, только вот наш режиссёр Костик совсем зверь. Он даже ко мне одно время подъезжал, да я его отставила, а так ничего. Слушай, ты приходи на наши спектакли. Мы сейчас Дубровского репетируем, я в роли Маши.

– Поздравляю.

Мила выпила шампанское, почувствовала, как начала постепенно хмелеть. Да, и Иринка здорово изменилась, волосы отрастила до пояса, а в школе постоянно стриглась, похудела, губы стала ярко красить.

– Ты замужем? – спросила Мила, чтобы поддержать разговор.

– А то как же. Естественно я замужем. Ты знаешь, кто мой муж?

– Понятия не имею.

– Славка Морозов. Он художник. Вот такая у нас семья искусства.

– Славка? Так он же тебя на три года моложе.

– Какое это имеет значение. Главное – любовь. Как говорится, с милым и в шалаше рай.

– Только говоришь ты это будто с иронией.

Ира издала протяжный вздох, посмотрела в потолок.

– Как ты не понимаешь, я с иронией это и сказала. Возможно, художник-то он и неплохой, а только денег у него нет, живём скромно, ничего себе позволить не можем. Мне это надоело. То ли дело знаменитая Мариночка Соловьёва. Смотри вон она.

За соседним столиком во всём блеске сидела Марина Соловьёва (в девичестве Левашова) в роскошном чёрном платье на узких бретелях, которое отлично бы смотрелось на самых престижных светских тусовках в любой стране мира, оно особенно шло к её белокурым волосам, уложенным опытным парикмахером в модную причёску. Марина была занята обсуждением чего-то с Пашей Вельяминовым, бывшим комсоргом школы, а теперь бизнесменом в сфере продажи автомобилей и запчастей.

– Вот как времена-то меняются, – с грустью произнесла Ира, – Ты знаешь, кто теперь её муж?

– Теперь? Она что, не в первый раз замужем?

– Третий, насколько мне известно. Вот везёт же людям.

– Ну и кто же?

– Безменов Лёша – первый бизнесмен города. У него сеть магазинов в Каменске и не только здесь. Соображаешь, почему она так одевается. А платье, наверное, не одну тысячу баксов стоит.

– Безменов? Это не тот, за которым налоговая давно охотится? Прокуратура на него не один год зуб точит.

– Да ладно тебе. Точит, а до сих пор не наточит. И с носом останется, потому что Безменов – не дурак, говорят, он даже тайно с олигархами переписывается, чуть ли не с Березовским дружит.

– Ну это уж ты хватила с верхом. Зачем он олигархам? По сравнению с ними он – мелкая рыбёшка в проруби.

Мила ещё раз взглянула на Марину, дикторша телевидения пригубила бокал с вином, долго кивала, в то время как Паша что-то рассказывал ей, жестикулируя.

– Она хорошо сохранилась, фигура как у двадцатилетней, – сказала Ира.

Мила поставила на место бокал.

– А ты что завидуешь ей?

– Кто не завидует? Сейчас все завидуют.

Глаза Иры бездонные карие, но сегодня они злые.

– Ты тоже здорово изменилась.

– В какую сторону, подруга?

– Внешне вроде лучше стала,

– Ты что хочешь сказать, что совесть променяла на желтизну в карманах? – Ирина тряхнула головой, кудри подпрыгнули, – Это только ты святым духом питаешься, а у остальных более низменные страсти. Возьми, к примеру, своего Степанова. Он ведь тоже толстосум, и денег у него куры не клюют. Но ты же не презираешь его за это. А знаешь почему?

– И почему же?

– Любовь. Ведь ты ещё с пятого класса за ним таскалась.

Мила нахмурилась, разговор начинал приобретать неприятный для неё оборот.

– Я не таскалась. И прекратим это.

– Хорошо. Сегодня же праздник, – кивнула Ира.

– Почему ты Славку с собой не взяла?

– Когда супруги ссорятся, им лучше пожить врозь. Так считает моя мама, и она права. Славка пишет очередную картину, только неизвестно, продаст он её или нет.

– А если продаст?

– Всё равно на иномарках мне не светит разъезжать. Слушай, мне ведь тоже известно о трагедии, которая случилась с Надеждой. Я на похоронах тебя видела, только не решилась подойти к тебе, на тебе лица тогда не было. Как там Зоя Всеволодовна?

– Держится.

– Она молодец. Сильная женщина, хотя и малость помешанная на своей поэзии.

– Ей нравится. Кстати, неужели ты не любишь Пушкина, все актрисы без ума от искусства.

– Это только с первого разу кажется. На самом деле они без ума от долларов.

Ира махнула рукой.

– Доведёт меня Морозов, уеду в Петербург, попробую сняться в рекламных роликах. Говорят, за это хорошо платят. Знакомая моя Ритка давно на этом карьеру свою сделала. Знаешь Ритку?

– Какую Ритку?

– Да Берестову. Она ещё в школе в диск жокеи напрашивалась на общественных началах.

– Вроде как.

– Она сейчас в Петербург с Кипра на каникулы ездит. Ей, видите ли, на Кипре жарко.

Мила ухмыльнулась.

– Понятно. Что ж, попробуй.

– А я тебя, подруга, не понимаю. Что тебя из самой Москвы в такую дыру занесло? Или ты – дура, или узнала о Степанове и сорвалась за ним следом.

– Значит, Степанов по твоему тоже дурак?

– Не скажи, он в Москве на каком-то деле прогорел, у него там свои счёты с юриспруденцией, он, не долго думая, сюда махнул. А тут и оружейный завод под боком. Знаешь какие бабки состричь можно? А потом и за границу, подальше от этой страны.

– А при чём тут оружейный завод?

– При том.

Ира заулыбалась, показала пальцем на выход.

– А вот и твой кавалер идёт. Разрешишь потанцевать с ним?

– Конечно. Ты спрашиваешь меня так, словно я – его жена.

– Да ведь он глаз на тебя положил.

– Шутишь. На это есть куда более красивые претендентки.

Ира хитро подмигнула и чокнулась с соседом, выпила залпом целый бокал с водкой.

– Не умаляй своих достоинств, подруга.

Мила наклонилась к её уху и чуть слышно прошептала:

– Не пей так много. Тебя уже начинает развозить.

– Слушаюсь, босс. Но надеюсь, сегодня Вы позволите мне чуточку расслабиться.

Мила отшутилась и посмотрела на наклоняющегося к ней Степанова, от него несло дорогими сигаретами и одеколоном.

– Ну как, отдохнула от моего присутствия? – спросил он.

– Отдохнула, но уже успела соскучиться. Ты снова хочешь пригласить меня?

– Конечно.

Мила заметила, каким румянцем покрылось лицо Ирины, когда Степанов взглянул на неё, однако его взгляд при этом выражал совсем другое и отнюдь не донжуанское великодушие. «Показалось», – решила Мила, встала из-за стола, прошла на цыпочках между рядами, вдогонку услышала голос Ирки:

– Помни о своём обещании!

Они снова слились с толпой танцующих, парочки теперь уже больше жались друг к другу, стиралась грань между разумным и желаемым, постепенно давая свободу гнездившимся внутри животным инстинктам.

– О каком обещании она говорит? – спросил Дмитрий, как только Мила вновь почувствовала на своей талии его тёплые руки.

– Следующий танец с тобой её. Кстати, ты помнишь Иринку Новосёлову?

– Она никогда не отличалась большим умом.

– Значит, помнишь?

Она почувствовала на себе его твёрдый уверенный взгляд, мужчина с таким взглядом мог повелевать женщиной, и она бросится исполнять его малейшие прихоти даже вопреки своей гордости и достоинству. На это нужен врождённый талант, таких мужчин с каждым годом встречается всё меньше и меньше.

– У меня хорошая память, а у тебя отличная наблюдательность, – ответил Степанов.

– Пока ты курил, мы тут говорили о Надежде.

Он тяжело вздохнул.

– Сильно переживаешь?

– Она была моей лучшей подругой. Знаешь, для меня её смерть, как удар грома среди бела дня. Я всегда думала, что я – сильная женщина, как её мать, а когда узнала, со мной случилась истерика, только я никому не показала своего состояния, и все до сих пор думают, что я каменная.

Его руки крепче впились в её талию.

– Успокойся. Я понимаю, как тебе тяжело, понимаю, что ты испытываешь, но стоит ли так переживать сегодня в этот день, когда уже ничего не вернёшь.

– Да, ты прав, не стоит. Просто, у меня малость нервы расшатались. Я и административный-то именно поэтому взяла. Хотелось всё обдумать, успокоиться, потеряться среди безликой толпы, раствориться в ней. Недавно во сне Надьку видела.

– Ну и что же ты видела?

– Будто Надя вся такая расфуфыренная в мехах со своим очередным поклонником под руку идёт, а лицо у него закрыто, и я никак не могу его разглядеть, пытаюсь, но не могу.

– И что же?

Мила пожала плечами.

– Больше ничего, Надька мне в том сне ничего так и не сказала. Я была уверена, разумеется, во сне, что она назовёт имя своего убийцы, но она не назвала.

– Имя убийцы? Подожди, так ведь, насколько я знаю, Надя погибла в автокатастрофе. Причём тут убийство? Я читал об этом в газетах, даже фотки видел. Жуткое месиво.

– Не знаю, мне моя женская интуиция подсказывает, что здесь что-то не так.

– А логика? Она тебе ничего не говорит? Для следователя важнее логика нежели бездоказательная интуиция. Факты остаются фактами.

– Согласна насчёт фактов, а вот насчёт логики и интуиции могу поспорить. Пуаро не был бы знаменитым сыщиком, если б не пользовался своим даром.

Степанов улыбнулся, на его щеках заиграли ямочки.

– Ты сегодня хорошо выглядишь.

– Спасибо. Выгляжу я как обычно.

– Да нет, ты здорово изменилась по сравнению со школой.

– Конечно, в школе меня никто не замечал, я была тихой отличницей, скромно зубрила математику, законы физики и т.д., затем выросла и превратилась из гадкого утёнка в лебедя. Ты это хотел сказать?

– Почти.

Музыка кончилась, Мила остановилась.

– Я пожалуй присяду, а ты потанцуй с Иркой. Она давно ждёт, когда ты её пригласишь и будет на десятом небе.

– Ты не хочешь продолжить наш разговор?

– Не сейчас. Пожалуйста, потанцуй с Ирой и уверь её, что у тебя нет ревнивой жены, а то она боится.

– А ты бы хотела, чтобы меня кто-то ревновал? Ты хотела бы меня ревновать?

– Нет.

– Почему?

– Ревность – ужасное чувство, оно ничего не даёт кроме опустошения.

Мила села за стол там, где сидела Ирина, подтолкнула её в бок.

– Ну, что ж, иди, он тебя ждёт. Я выполняю свои обещания.

Иринка подмигнула, улыбнулась во всю ширь, её уже изрядно шатало:

– А следующий танец тоже мой?

– Хоть все сто. Я уже устала, – ответила Мила.

Зазвучала очередная мелодия, послышалась плавная флейта «Одинокого пастуха», издали Мила видела, как Ирина, прижимаясь к Степанову, повисла на его плече.

«Они неплохо смотрятся вдвоём», – решила она, – Только вот о чём они говорят? Неужели она рассказывает ему про свою очередную роль в театре? Они совсем разные, у них даже нет общих интересов, а он слишком умён для неё, – и тут же упрекнула себя за свои мысли, – Неужели, я ревную? Нет. Просто она довольно симпатична, как и все актрисы в её возрасте, и он хорош собой. Но они совсем не подходят друг другу, они такие разные. Осторожно, Мила Сергеевна, не споткнись, сделай вид, что тебя это нисколько не волнует, отвлекись на что-нибудь приятное, никто не должен понять, что вызывает у тебя интерес».

Она прислушалась к разговорам за столом. Говорил физрук Александр Борисович:

– Ну и вот, вижу мальчишка-то совсем хилый, я его давай закалять, обливал водой, гонял по стометровке, смотрю, он уже поправляться стал, превращаться в настоящего эдакого богатыря русского.

– А мать его затем нашла?

Физрук покачал головой:

– Нет, подкидышем оказался. С детдома сбежал. Там, говорит, плохо кормят, ну я его и поднял на свои преподавательские харчи. Только потом всё же пришлось вернуть обратно парнишку, я бы не потянул, зарплата у меня не такая уж большая. Сейчас изредка навещаю. Помнишь, говорю, как нашёл тебя на вокзале, а он мне кивает, хочет, чтобы я его забрал. Может и заберу, если пенсию прибавят.

В зал принесли откуда-то гитару, колонки смолкли, пары на сцене остановились, кто-то даже завозмущался:

– Эй, включите музыку!

– Да подожди ты. Сейчас играть будут. Хором споём.

Степанов и Ирочка сели рядом, она могла даже видеть их отсюда. Ира что-то оживлённо говорила своему кумиру, а он так же оживлённо кивал. Красная помада размазалась, оставив ужасные следы, он, видимо, сказал ей об этом. Ира достала салфетку и начала вытирать следы. Прозвучали первые аккорды, совсем как во время походов у костра. Уже такие походы не устраиваются, кругом террористы, общество напугано, а преподаватели и подавно.

«Как всё же мне повезло, я узнала, что такое романтика пионерских ночей». Мила вспомнила, как они с Надькой готовились в походы, делали бутерброды, наливали в термос горячий чай, чтобы он долго не остывал, укладывали вещи, тёплые носки, всё это могло пригодиться в пути. А потом матери на прощание говорили им: «Не задерживайтесь, приходите сразу, мы будем вас ждать».

«Где же сейчас то беззаботное время, та романтика приключений, та радость жизни, когда ты ничего не боишься, словно вольная птица в полёте?»

Мила очнулась от того, что весь зал пел, у всех были грустные лица, будто они прощались в который раз со своей юностью. Ира грызла яблоко и слушала, как поют другие, Степанов подпевал в пол голоса. Перед Милой стояла ваза с яблоками, Мила взяла одно в ладони и тоже тихонечко запела в такт хору:

«Изгиб гитары жёлтой

Ты обнимаешь нежно,

И звон осколком эха

Пронзил тугую высь.

Стихами или песнями

Мы этот день наполним.

Как здорово, что все мы здесь

Сегодня собрались.

Как отблеск от заката

Костёр меж нами пляшет,

Ты что грустишь, бродяга?

А, ну-ка, улыбнись.

И кто-то очень близкий

Тебе сегодня скажет,

Как здорово, что все мы здесь

Сегодня собрались.

И всё же с болью в горле

Мы тех сегодня вспомним,

Слова чьи с полулова,

Увы, оборвались.

Стихами или песнями

Мы этот день наполним.

Как здорово, что все мы здесь

Сегодня собрались».

…Они шли вдоль по заснеженным улицам, Степанов поднял воротник, слегка порошил снежок, горели тусклым светом ночные фонари, отбрасывали потоки этого света на сугробы. Завтра заработают снегоуборочные машины, и всех этих куч не будет в помине. Но они живописно смотрелись. Одинокие голые деревья выстроились вдоль миниатюрных аллей, их когда-то в лучшие времена посадили пионеры, тогда они были ещё кустиками, а теперь разрослись, и летом здорово украшали город. Тени, отбрасываемые от скамеек, придавали всей этой картине ещё более неповторимый вид. Так бы всегда, идти с кем-нибудь под руку и не останавливаться на перекрёстках жизни, но приходится, и никуда от этого не деться.

– О чём думаешь?

– Так, ни о чём.

– Я смотрел на тебя, когда ты пела.

– И что же ты увидел?

– Слёзы.

– Разве?

Мила пожала плечами, коснулась своих покрасневших глаз.

– А я, наоборот, не заметила этого.

– И к чему эти слёзы?

Мила глубоко вздохнула, изо рта вышло облако пара.

– Во-первых, понимаешь, когда пели последний куплет, я думала о Надьке.

– Ну, вот ты опять. А во-вторых?

– Во-вторых, исполнилось одно из моих самых заветных желаний. Сначала я даже не хотела идти на этот вечер, просто мне не нравится воспоминать старое, юность, которой уже никогда не будет. И вот пошла.

– Могу я узнать о твоём желании?

Степанов переминался с ноги на ногу.

– Конечно. Ты танцевал со мной. Ты первым пригласил меня на танец. Все девчонки мечтали об этом, и случись это двадцать лет назад, когда мы все были такими наивными, они разорвали бы меня на части.

– А теперь.

– Теперь всё изменилось, каждый прошёл свою школу жизни, у каждого своя судьба, своя жизненная дорога.

– И у тебя своя?

– А как же.

Мила остановилась возле девятиэтажного дома с закодированной железной дверью подъезда.

– Ну вот, мы и пришли. Спасибо, что проводил. Сегодня ты был настоящим кавалером.

Дмитрий посмотрел наверх.

– На каком этаже ты живёшь, если не секрет?

– Не секрет. На восьмом. А ты что собираешься карабкаться по балконам?

– Зачем же по балконам. Я же не Тарзан. Ты просто пригласишь меня на чашечку кофе.

Мила опустила голову:

– Уже поздно, Степанов.

– Намёк понят.

– Если бы ты провожал Ирку, она наверняка пригласила бы тебя на чашечку кофе, а мужа отправила бы к тёще, она на это способна.

– Но я провожаю не Ирку, а тебя.

– Тоже верно.

Степанов достал дорогую зажигалку, пачку сигарет «Camel», протянул одну своей попутчице:

– Ты куришь?

Мила взяла сигарету, вдохнула свежий огонь, курила она давно с тех пор, как закончила университет и вела дела в Московском МУРе, бывало, это здорово успокаивало, да и в её команде не было не курящих, у всех, видать, шалили нервы.

– Хорошие сигареты. Я давно такие не пробовала, всё какую-то дрянь беру, особо не разгуляешься.

– А ты бизнесом займись. Могу посодействовать в этом.

Мила не ответила, помолчали. В его кармане внезапно раздалась электронная музыка, Степанов раздражённо достал сотовый телефон, развернул панель и по привычке цыкнцул в трубку:

– Да. Ростовцев? Знаешь, сейчас не могу. Звони завтра. Да, завтра! Понял! Не изменю я своего решения! – убрал сотовый обратно в карман пальто, – Извини, отвлекают. Сама понимаешь, деловой мужчина всегда всем нужен.

– Ты правда следил за моей жизнью в Москве?

– К чему ты клонишь?

– Зачем тебе это нужно было?

– Хотел подойти, завязать разговор, но ты была такой неприступной, всё откладывал, откладывал, и вот дотянул….

– Я, ведь, не в твоём вкусе. Тебе нравились всегда какие-нибудь глупенькие дамочки в песцовых мехах, захлёбом читающие любовные романы. Ты прекрасно знал, что я не такая.

– Мне всегда нравились умные серьёзные женщины, знающие себе цену.

– Вот как.

Мила потушила сигарету.

– Холодно становится. У меня ноги замёрзли. Я, пожалуй, пойду.

Он снова посмотрел на неё тем взглядом, какой Мила уловила во время танца на вечеринке.

– Значит, не приглашаешь?

– Прости, нет.

Не помня себя, она нажала кнопку лифта с отметкой на цифре «9», затем пешком спустилась на этаж ниже. Оказавшись в квартире, Мила задёрнула шторы, включила ночник, открыла школьный альбом и ещё раз вгляделась в фотографию Нади, затем перевернула лист и посмотрела на пожелтевший от времени снимок, где фотокамера запечатлела красивого мальчика с ясными голубыми глазами в школьной форме. На неё совсем из другого времени глядел Димка Степанов – кумир всей школы.

…

– Артём Прокопьевич, Вы по делу?

Денисов ввалился в её кабинет, сел на стол, как обычно привык делать, здесь он чувствовал себя вольно и непринуждённо.

– Разумеется, по делу. А ты с каких пор со мной на «ты»? Опера никогда не беспокоят по пустякам. Кстати, тебе пошёл на пользу отдых? Голова больше не болит?

– Нет, уже не болит, а просто ноет.

– От чего же?

– От тебя, Денисов. Тебя по телеку показывали.

– Да ну.

– Серьёзно.

Мила сидела за высоким столом в своём кабинете. На столе мерцал экран компьютера, валялись кипы бумаг, неоконченных дел. В меблированной стенке эти же дела были аккуратно подшиты и хранились по датам и тематике, огромное алое на подоконнике закрывало картину обычной зимней свалки с суетой, и всё же, можно было видеть отдельных прохожих, которые спешили по своим делам. Конечно, не все из них были преступниками, подозреваемыми, свидетелями и жертвами, но кое-кто из этих самых прохожих попадал сюда, имел дело со следователем, отвечал на его каверзные вопросы, получал такие же каверзные ответы и т. д. Мила старалась не смотреть в окно, на работе, как только каблуки её сапог переступали порог этого кабинета, она надевала на себя образ некой железной леди, неприступной, холодной, без тени эмоций. Она знала, что в душе своей была не такой, более хрупкой, более ранимой, но приходилось волей-неволей нахлобучивать на себя этот облик, и никто бы никогда не догадался об этом.

– Что же там про меня говорили? – спросил Денисов.

– Ничего особенного. Ты отличился на службе отечеству и т. д. и т. п. В общем, всё хорошо, прекрасная маркиза, всё даже очень хорошо.

– Вот только до сих пор не найден основной заказчик.

– До сих пор? Да ведь со дня убийства Борисова прошло всего три дня. За три дня у нас дела не раскрываются.

– Согласен.

Денисов кивнул.

– Я, конечно, могу рассказать о результатах медэкспертизы, но лучше, если ты сама подойдёшь к Ниночке, она тебе поведает кое-что интересное.

– Что ты имеешь в виду?

– Кое-что интересное.

Денисов заулыбался.

– Ладно, не томи. Говори.

– Борисов был убит дважды.

Мила оставила папки в стороне и внимательно посмотрела на оперуполномоченного.

– Что значит дважды?

– Сначала отравлен, затем застрелен. Переяславцев тоже был отравлен. Твоя версия насчёт общего источника этих двух убийств совпадает. Значит, ты – гений. Это говорит о том, что наш круг поиска постепенно, хоть и медленно сужается. Вот и понимай, как хочешь.

Мила мотнула головой, прищёлкнула от удовольствия языком:

– За что я тебя люблю, Денисов, так за твою дурацкую манеру вести разговор. Мне кажется, стоит спуститься в буфет и выпить кофе. Как ты думаешь?

– Стоит так стоит. Пошли, миссис Марпл.

– Не хами.

Мила шутливо нахмурилась, она знала, что с недавних пор нравится Денисову, хоть он и был моложе её, ей нравилось невзначай играть на его чувствах, при этом совсем не задевая их, так было удобно. И он вёл себя тоже осторожно и достойно.

В буфете шумно, неуютно, холодно как-то, постоянно хлопают двери из-за того, что входят и выходят люди в униформах и без неё. Мила откусила пирожок с капустной начинкой и отхлебнула глоток горячего кофе, посмотрела на Денисова:

– Есть ещё что-нибудь по делу?

– Приходила жена Борисова. Что-то хотела тебе сказать, а тебя, к сожалению, не было.

– И что же она хотела мне сказать?

– Не могу знать, товарищ, майор. Она была, как будто, чем-то взволнована, ну, ты же знаешь этих пожилых тётенек. Они всегда надевают на лицо жалостливую испуганную мину и начинают пороть всякие глупости. Затем стой рядом с ними с полным тюбиком валерьанки и отпаивай, да ещё говори при этом, что, дескать, всё будет нормально.

– И ты успокаивал?

– Нет, тебя ждал, ты ведь у нас мастер по этим делам, так и Хоботов намекает, а я в женскую душу лезть не стал.

– Ну и напрасно.

– Что ты имеешь в виду?

Мила встала, покинула буфет, оставив Денисова с открытым ртом и удивлённым лицом. Пусть он потом её ищет и спрашивает насчёт женской загадочной души.

…В кабинете Ниночки как всегда полный беспорядок. Повсюду разбросаны колбы с какими-то препаратами, необходимыми для экспертизы, неоконченные записи протоколов, ещё не подписанные рукой главного судмедэксперта, печати, штампы, за которыми остаётся последнее слово, когда словам специалиста высокого класса уже не верят. Ниночка – высокая сорокалетняя шатенка сидела за столом с кипой этих самых бумаг и была занята своим бутербродом. На старой газете стоял стакан с недопитым ещё чаем, рядом блюдце с булочкой. Ниночка дожевала остатки бутерброда, увидев Милу, развела руками и почти как малолетняя девчонка чуть ли не сшибла её с ног.

– А, кого я вижу! Сама Мила Сергеевна пожаловала в гости. Наш уважаемый Шерлок Холмс. Давно не заглядывала. Я уж думала, не уехала ли ты обратно в Москву, в МУРе уж побольше нашего платят, да и дел больше. Что скажешь?

– Ничего. Дел больше, а толку. Целыми днями, как белка в колесе, кругом столько людской грязи, в провинции спокойно как-то.

– Извини, вот обедаю прямо на рабочем месте, мне привычнее здесь, не выходя из образа, садись чаю налью, у меня ещё, кажется, осталось.

– Нет, только что из буфета с Денисовым. Кстати, это он меня к тебе направил.

Мила проследила за тем, как Ниночка выпила чай несколькими глотками, поставила стакан на газету, булочка с маком так и осталась нетронутой.

– А, это по делу Борисова? У меня как раз есть то, что может заинтересовать тебя. Я даже микроскоп не стала убирать.

Ниночка указала в дальний угол, где находился старый микроскоп, его ещё из Москвы лет двадцать назад выписали, но и эта техника до сих пор работала и, судя по заключениям, успешно.

– Что это?

– Анализ крови убитого.

– Это проливает какой-то свет на характер преступления?

– Ещё какой! Ты лучше не спрашивай, а просто подойди и загляни внутрь, тогда сама всё поймёшь.

Мила подчинилась, села за стол, настроила лампу, сощурилась и погрузилась в непонятный микромир. Она увидела тысячи красных точек, которые замерли в неподвижности, а вокруг них зияло розовое поле, кое-где встречались белые точки, но их здесь было значительно меньше. Мила отвлеклась, посмотрела на судмедэксперта.

– Что ты там увидела?

– Эритроциты словно склеились. Их тут целое скопление.

– А помнишь анализ Переяславцева, убитого две недели назад?

– Помню.

– И что общего?

– Всё. Эти два анализа абсолютно идентичны.

Ниночка снова развела руками:

– Ну, а я что тебе говорю. Оба были отравлены. Только смерть Переяславцева наступила через три часа после отравления, и причиной её явилось удушье, а Борисов скончался от кровотечения спустя примерно час после приёма яда. Значит, его убили дважды.

– Не могу только понять, зачем. Для чего убийце сначала травить, затем стрелять, ведь это добавляет улики. И потом, на это же уходит уйма времени. Не проще ли было его просто застрелить и скрыться.

– Преступник и так скрылся, а вот насчёт двойного убийства тебе решать, ты же у нас ведущий следователь и, скорее всего, у тебя свои версии.

– Ещё пока нет. Нин, налей мне чая, а лучше кофе, мне необходимо всё обдумать.

Мила проследила за тем, как бурая горячая струйка перетекла из кофейника в аккуратную кружку из настоящего китайского фарфора, сделала первый глоток.

– Что это был за яд?

– Экспертиза показала, что в крови и Борисова, и Переяславцева найден мышьяковистый ангидрид.

– Что это за яд?

– Синонимы «белый мышьяк», «кислота мышьяковистая». В медицине применяется наружно, как некротизирующее средство при кожных болезнях, в стоматологии используется также для некротизации пульпы. Внутрь применяется при малокровии, общем истощении, неврастении. Высшая разовая доза всего пять тысячных грамма, в крови убитого обнаружены следы этого ангидрида, в десятки раз превышающие допустимую дозу. Препарат принадлежит к списку А опасных препаратов.

– А теперь всё то же самое только более понятным языком.

Ниночка прошлась из одного конца кабинета до другого, села на обтрёпанный стул, положила ногу на ногу, достала сигареты, закурила.

– Кстати, хочешь?

– Нет, сегодня никаких сигарет.

Кабинет погрузился в синее облако дыма.

– Это значит, что мышьяковистый ангидрид вызывает омертвление тканей и должен применяться в минимальных количествах только по рецепту врача. Это также значит, что доступ к этому препарату ограничен, и убийца либо сам является медиком, либо имеет знакомство в среде медперсонала.

– Но разве за препаратами списка А не ведётся строгий контроль?

– Ведётся, также как и за наркотиками, однако документы подделываются не только в сфере крупного бизнеса, но и в сфере здравоохранения. Его могли списать якобы в связи с истечением срока годности, ну я не знаю, есть тысячи способов.

– Да, мне предстоит серьёзная работа. Почему только Переяславцев скончался спустя три часа после употребления этого самого ангидрида? Я думала, если это – сильнодействующий препарат, он должен был умереть сразу же.

– Нет, она, то есть смерть наступает медленно, точнее не совсем медленно, а просто человеку становится всё хуже и хуже, затем присоединяется одышка, судороги, далее отёк лёгких и всё по нарастающей.

Мила удручённо покачала головой.

– Я, конечно, рада новым данным, но теперь в моём уравнении тысячи неизвестных и практически ни одного известного.

– Ну, два-то уж точно есть: Борисов и Переяславцев.

– Они покойники и ничего мне не поведают о своей смерти, – отшутилась Мила.

– Ладно, иди спокойно обдумай мои сведения, может, к чему-то придёшь, я всегда рада помочь, – Ниночка похлопала Милу по плечу, выражая таким образом своё сочувствие в предстоящем нелёгком поиске, – Понимаю, мне проще. Ты ведь должна всё свести в одну цепочку и не одну душу вывернуть наизнанку, но почему- то мне кажется, тебе повезёт.

– Надеюсь.

Мила достала из кармана свою записную книжку, наспех просмотрела свои предыдущие записи:

«Посещение места преступления,

расспросы очевидцев, коллег по работе».

Добавила ещё одну строку:

«Посещение вдовы Борисова».

Ниночка кивнула на блокнот в руке Милы:

– Что ты там пишешь? Если заключение, я и так тебе его дам с печатью и штампом, как положено.

– Нет, не заключение. Это я своё. А заключение я, пожалуй, с собой прихвачу.

Мила сложила вчетверо стандартный лист медзаключения, сунула его в карман и, что-то думая про себя, вышла из кабинета.