Читать книгу Душа мертвеца - Дара Преображенская - Страница 5

ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 2

Оглавление

– Ты проходи, проходи, не стой в дверях-то.

В узкой дверной щели показалось постаревшее лицо Зои Всеволодовны, она была одета в синий фланелевый халат, куталась в пуховую шаль-самовязку.

– Батареи плохо топят, вот целыми днями мёрзну, лето вспоминаю, как на огород поеду. Теперь, слава богу, отдыхаю, а то руки после прополки болят. Я сейчас чай поставлю, как раз обедать собираюсь.

Мила стряхнула прилипший к пальто снег, повесила его не крючок, сняла сапоги. Зоя Всеволодовна заботливо подставила под её ноги тапочки.

– Проходи, давно ты у меня не была.

Мила огляделась. В прихожей висел портрет Лопухиной, здесь было намного темнее, чем в комнате. Мила опустилась на мягкую софу в гостиной, в то время как хозяйка пошла хлопотать на кухню, послышалось шипение чайника, запах свежеиспечённого хлеба.

– Да Вы не беспокойтесь, Зоя Всеволодовна, я всего на несколько минут, – крикнула из комнаты Мила.

– Не отпущу, пока не поешь. Знаю, как вы, молодые, на работе всухомятку едите, а потом на здоровье жалуетесь. А с теперешним-то ритмом жизни только и приходится всё на бегу успевать.

– Какие там молодые. Тридцать пять – это уже средний возраст, – с грустью в голосе сказала Мила.

– Не согласна. Тридцать с половиной – самый подходящий для женщины возраст, она свободна, раскованна, а если к тому же одинока, много возможностей реализовать себя.

В комнате появилась Зоя Всеволодовна с полотенцем в руках, она присела рядом с Милой.

– Здесь всё по старому, как ещё при Наденьке было. Переставлять я ничего не стала, да уж куда мне, силы не те.

Мила посмотрела в центре стены, там, где висела в рамке большая фотография Нади, сделанная десять лет назад, когда она только-только переехала в Москву и поступила на работу в модельное агентство. Надя глядела на неё своим простодушным беззаботным взглядом, хотя и в этом взгляде она успела прочесть ту же боль, которую заметила возле сбитого КАМАЗом пса на шоссе.

– Да, – кивнула Мила, – У Вас всё по-прежнему, и шторы те же. А почему Вы позавчера не пришли на встречу выпускников? Там много наших собралось, было весело.

– Я с давлением мучилась, думала скорую вызвать, потом таблеток наглоталась и спать легла.

– Мы про Вас вспоминали.

Зоя Всеволодовна улыбнулась. Именно в этот момент она так была похожа на Надю.

– Ах, да, я же варенье специально достала, идём на кухню. Оно свежее, тебе должно обязательно понравиться.

Варенье и правда оказалось вкусным, таким Мила его ещё никогда не пробовала, горячий кипяток немного согрел её, успокоил, она расслабилась.

– Уютно у Вас как-то.

– Ты почаще заходи, а то совсем меня забывать стала, – Зоя Всеволодовна махнула рукой, – Да знаю я, знаю, что у тебя дел много, но всё же, можно выделить лишнюю минутку и заглянуть к бывшей учительнице. Знаешь, иногда мне кажется, что одиночество меня с ума сведёт. Я вот даже вышивкой занялась. В молодости когда-то я большой мастерицей по этому делу была, а сейчас забывать стала, – Зоя Всеволодовна показала на скатерть с вышитыми на ней ромашками. Они действительно смотрелись словно живые, – Это я всё сама, своими руками.

– Здорово. Скажите, а Надя Вам ничего не рассказывала о своей жизни, о том, как она проводила время в последние месяцы перед….

Зоя Всеволодовна нахмурилась:

– Ты опять за своё. Говорю, оставь ты это. Её уже всё равно не вернёшь, да и ты больше моего должна знать. Вы ж подруги, как-никак.

– Мы с ней практически не общались, лишь по письмам после моего отъезда. С тех пор, как она начала встречаться с каким-то мужчиной, наши отношения стали более отдалёнными. Это, разумеется, не моё дело, но мне всегда было интересно, кто её избранник. Вы ничего об этом не знаете?

Зоя Всеволодовна пожала плечами:

– Нет, к сожалению. Знаю только, что он не был беден.

– Почему Вы так уверенно говорите?

– Моя Надя никогда не клевала на бедняков, хоть и с высшим образованием, ей подавай тех, у кого есть положение в обществе, солидные счета в банках, деньги, кто может каждый день покупать ей дорогие французские духи, говорить восторженные комплементы.

– Я слышала, она вращалась в высших кругах, и наверняка был тот или те, кто ввёл её в эти круги. Вы согласны?

– Не знаю. Я ничего об этом не знаю и не хочу знать. Мне уже всё равно. Главное, дожить свой век и умереть достойно. Это всё, что у меня осталось.

Зоя Всеволодовна наспех утёрла слезу, словно опомнилась от своего наваждения.

– Да что это я впрямь расписалась. Прости меня. Да, совсем забыла, у Нади тут остался дневник, который она вела в Москве, его нашли на месте трагедии. Я его не читала, но если он как-то поможет тебе, тогда я принесу.

Мила с удивлением посмотрела на мать своей подруги:

– Почему Вы не сказали мне о нём раньше?

– Забыла. Я совсем забыла об этом дневнике, голова была занята другим.

– Принесите, пожалуйста, я уверена, там есть что-то важное.

Дневник представлял собой слегка потрёпанную тетрадь в девяносто шесть листов с коричневой обложкой и надписью на титульном листе «Мой дневник – немой свидетель моих переживаний и слёз, которые я не могу никому показать». Мила провела ладонью по обложке, шестым чувством ощутила присутствие Нади, положила в сумочку.

В это время Зоя Всеволодовна налила вторую порцию чая, добавив при этом больше варенья в блюдце.

– Теперь, надеюсь, ты ни за что не откажешься задержаться, – с победой в голосе сказала она.

– Не откажусь. Я съем это варенье пока не опустошу чашку, – согласилась Мила, у неё поднялось настроение, потому что появилась возможность вплотную соприкоснуться с переживаниями подруги, заглянуть за ту запретную черту, которая всегда оставалась для неё недосягаемой, – Вы даже не представляете, какой подарок мне сделали сегодня. Дневник я Вам верну сразу, как прочту всё до последней страницы.

Мила ощутила в своей руке тёплую ладонь Надиной матери:

– Ты отчасти считаешь себя виноватой в её смерти, я же знаю. Ты думаешь, что напрасно уговорила её ехать с собой в Москву, и останься Надя в Каменске, она была бы до сих пор жива. Ведь ты так думаешь?

– Да, – Мила опустила голову, потому что ей было стыдно смотреть в глаза этой доброй женщины, тогда, десять с лишним лет назад она действительно уговорила Надю поехать вместе с ней поступать в университет.

– Перестань заниматься самобичеванием, она бы без тебя умчалась на край света, ей было тесно в этом маленьком городке, потому что Надя всегда любила пышность, богатство, буйство красок, она была человеком славы, как и её отец. Отвлекись, давай-ка я лучше почитаю тебе Пушкина, как на тех знаменитых вечерах.

– Почитайте, – не задумываясь над словами, ответила Мила, теперь ей было всё равно.

…Случалось ли ненастной вам порой

Дня зимнего, при позднем, тихом свете,

Сидеть одним, без свечки в кабинете:

Всё тихо вкруг; берёзы больше нет;

Час от часу темнеет окон свет;

На потолке какой-то призрак бродит;

Бледнеет угль, и синеватый дым,

Как лёгкий пар, в трубу, виясь уходит;

И вот жезлом невидимым своим

Морфей на всё неверный знак наводит.

Темнеет взор; «Кандид» из ваших рук,

Закрывшися, упал в колени вдруг;

Вздохнули вы; рука на стол валится,

И голова с плеча на стол катится

Вы дремлете! Над вами мира кров:

Нежданный сон приятней многих снов!


Но вы прошли, о ночи безмятежны!

И юности уж возраст наступил….

Подайте мне Альбана кисти нежны,

И я мечту младой любви вкусил.

И где ж она? Восторгами родилась,

И в тот же миг восторгом истребилась.



Мила зажгла ночник, открыла первую страницу, начала читать.

«31 декабря 2001 года.

Все сейчас на карнавале на Манежной площади, а у меня выделилась свободная минутка, и я решила посвятить её полностью себе. Накануне Новый год, у всех радостные лица, так как люди живут в преддверии чего-то чудесного, чего-то необычного, все становятся немножко дураками, делают тысячу глупостей. Сегодня все столы ломятся от угощения, а мне совсем не до этого. Точнее я хочу сказать, что мечтаю совсем о другом. Я словно маленькая девочка из той сказки, я хочу видеть вокруг себя покой, уют, верных друзей. Кажется, эту девочку зовут Алиса. Алиса из страны чудес. Сегодня пахнет хвоей, на ёлках тысячу огней и конфетти, а затем все эти огни смешаются друг с другом, и будет очень красиво. Говорят, во время боя часов нужно загадать самое заветное желание, и оно непременно сбудется. Однако моё желание несбыточное. И пусть это прозвучит довольно глупо, но я всё же напишу о нём. Мне хотелось бы всё бросить и вернуться в далёкое детство, своё потерянное детство. Я пишу «потерянное», потому что в своё время я не успела оценить его прелесть, а теперь уже поздно. Я совсем не заметила, как повзрослела, превратилась в скучную стерву с длинными ногами. Но эта стерва, наконец, узнала, сколько стоит пропуск в общество. Чтобы туда «войти» нужно потерять себя, нужно лечь в постель с самым отвратительным толстосумом, которого ты ненавидишь в душе, но который может подарить тебе целый мир, нужно променять свои принципы на его желания. Когда-то я презирала всех, кто кичился этими принципами, ведь совесть ещё никого не накормила, сейчас мне противно всё это богатство, которое окружает меня. Пройдя через все унижения, я поняла, наконец, что оно – горстка пепла в сравнении с преданностью и настоящими чувствами. Ну вот, у всех на устах улыбка, а у меня слёзы, даже косметика размазалась, и сейчас я напоминаю дешёвую девицу с бульвара, готовую продаться за гроши. Увы, всё здесь продаётся и покупается. Ну всё, закончилась моя минутка, пойду на Новогодний бал, а то меня ждут, и моё долгое отсутствие может вызвать подозрения.


3 января 2002 года.

Три дня назад на балу познакомилась с ним. Я думаю о нём чаще, чем о других мужиках, а он не такой, как все. Я пишу «познакомилась», хотя на самом деле это не так. Я знала его по своему детству, юности, просто заново открыла его, как человека. В последнее время меня почему-то постоянно клонит к романтике, наверное, это он меня заразил ею. Мы весь вечер танцевали, я никогда ещё не видела, чтобы кто-то так хорошо танцевал, так уверенно держался в обществе. Он даже моего босса Первышева знает, и, судя по разговору, на короткой ноге с ним. Он знает всё. Мне он нравился всегда, только вот не знаю, понравилась ли я ему. Вчера он пригласил меня в самый престижный и дорогой ресторан, и мы весь вечер пили шампанское, курили и смотрели друг на друга. У него удивительные глаза, они живые и какие-то непонятные, загадочные. Хочется просто раствориться в этих бездонных глазах….


12 февраля.

Не понятно, как мне удаётся до сих пор держаться на плаву, ведь я уже не так молода, как бы хотелось. Тридцать четыре – это не девятнадцать и не двадцать с хвостиком, когда морщин на твоём лице ещё не видно, и ты гордишься своей юностью. Увы, она ушла безвозвратно, ещё год-два, и Макс предложит мне заняться другим, это в лучшем случае. В худшем он просто попросит меня уйти из агентства и поискать себе то, что больше всего подходит по моему возрасту. Дорогие крема от морщин – чушь, морщин становится ничуть не меньше, просто это, своего рода, допинг, ты внушаешь себе, что стала юной, долго всматриваешься в своё отражение и видишь то же самое бледное лицо. Когда я смотрю на девушек, приходящих к нам на кастинги, мне хочется крикнуть им: «Бросьте! Бегите отсюда пока не поздно. Разве вы не видите, в кого превратилась я».

…Он сказал, что не замечает моего возраста, но я знаю, что это не так…


1 марта.

Я знала, что у него есть другая женщина. Он такой же, как и все эти подлецы, таскающиеся за юбками. Вчера я видела её с ним, они шли под руку к гастроному, а я как раз выходила из него. Вечером он мне позвонил на сотовый и сказал, что всё объяснит, но я не хочу слушать его оправдания. Сегодня я твёрдо решила, что расстаюсь с ним. Да, мне больно, больно от того, что очередной раз поверила в чистую любовь, больно от того, что разочаровалась, ведь он действительно был моей первой любовью. А теперь такое ощущение, что она запятнана. Пойду курить.


9 марта.

Неужели, это правда? Неужели мужчина может быть таким? Да, сегодня он подарил мне сто одну розу. Мы снова поехали в ресторан и отметили это романтическим ужином при свечах. Мы были вдвоём все эти дни….


15 марта.

Я боюсь его. Не знаю почему, но боюсь. Ему звонят какие-то странные люди, он уходит из спальни и долго говорит с ними, а позавчера я впервые услышала, как он кричал. Когда он понял, что я случайно услышала его разговор с невидимым собеседником, его глаза вдруг стали какими-то злыми, холодными, раньше он никогда не смотрел на меня такими глазами. Мне стало страшно, потому что я увидела то, что не видела раньше. В этих глазах скрывалась жестокость и холодный рассудок. В ту минуту на меня смотрел настоящий монстр.


4 апреля.

Мои предположения подтвердились. Он действительно ведёт какие-то грязные игры, а люди в строгих чёрных костюмах, которые увозят его в одно и то же время – это те люди, которые вершат страшные дела. Когда месяц назад на Кипре он показывал мне дорогой особняк, больше смахивающий на дворец, я остановила его и спросила, откуда у него столько денег.

Он заулыбался, выражение его лица снова стало непроницаемым, как обычно и сказал, что меня, как красивую женщину не должно волновать это. Он считает меня просто куклой, которой можно попользоваться и выбросить. Неужели и раньше он считал точно так же? Мне казалось, что он был не таким. Казалось….


6 июня.

Приходил импозантный молодой человек, курил кубинские сигары. Я находилась в соседней комнате и делала макияж. Они говорили не так уж громко, а это всегда заинтересовывает, тем более мне давно кажется, что он – не тот за кого себя выдаёт. Я прислушалась. Они обсуждали что-то, касающееся какого-то очень денежного дела и… убийства. У меня похолодело внутри, но я сделала вид, что ничего не слышала.


30 июля.

Мы расстались. Он долго спрашивал о причинах, побудивших меня принять такое решение, но я никогда не скажу. Если бы кто-нибудь знал, как я сейчас одинока….»


Мила перевернула ещё несколько листов, дальше всё было в том же духе, остановилась на последней записи:

«18 января 2003 года.

Я сказала ему всё. Завтра собираю вещи и еду в Каменск. Я сказала, что мне не нужен его дорогой особняк на Кипре, там море золота, море роскоши, но не хватает жизни. Купить можно всё, что угодно, но не жизнь. Я хочу сказать, что жизнь невозможно вернуть обратно, если она уже потеряна. Он – страшный человек, страшный. Я должна, наконец, назвать его имя»….

На этом дневник обрывался. Мила отвлеклась, провела в уме незамысловатые расчёты. 18 ноября – почти два с половиной месяца назад, как раз за три дня до гибели Нади. Перелистала ещё раз весь дневник, пытаясь найти хоть малейшую зацепку, положила на тумбочку, задумалась. «Нигде даже вскользь она не называет его имени. К чему такая скрытность?» Перед тем, как уснуть единственная верная мысль пронзила её, и Мила поняла, что не ошиблась. Этот человек, кто бы он ни был, каким-то образом воздействовал на неё, воздействовал тонко, незаметно, и она, думавшая, что влюблена, не могла заметить этого воздействия. А может, Надя просто хотела скрыть его от самой себя, скрыть свою мечту, разочарование, оставив всё это тайным, завуалированным. Так мечта выглядит намного притягательнее, чем когда на неё навешивают ярлыки, ставят обозначения.

Мила уснула с горевшим ночником, она просто отключилась, так обычно случается с человеком, когда он долго о чём-то думает, сосредотачивается на одном и том же предмете, крутит его со всех сторон, так и не находя правильного решения. Во сне её мучили кошмары, она видела Надю под руку с её загадочным героем-любовником, однако у него не было лица, вместо этого – голая кожа.

Мила проснулась в холодном поту, было ровно пять часов утра, по-прежнему горел ночник, встала с кровати, чтобы дойти до туалета, нагнулась, почувствовав, как что-то упало с её колен и оказалось на полу. Это была фотография одного из светских вечеров, похоже, она была заложена на одной из страниц дневника. Мила подняла фотографию с холодного пола. В центре среди затёртой размытой толпы стояла Надя в красивом вечернем платье с бокалом шампанского. Она была блистательна и могла ещё долго украшать обложки женских журналов.

«А что если Надька была близка к нервному истощению и употребляла наркотики, а что если…..её неизвестный избранник давал ей эти наркотики, чтобы она всегда была на пределе».

Мила положила фотографию обратно. Она не могла понять, почему ей приходят в голову такие нелепые мысли. Дошла до умывальника, брызнула на себя холодной водой из-под крана, вернулась в спальню и машинально набрала привычный номер телефона. Этот номер она знала наизусть. Послышались длинные гудки, затем знакомый голос в трубке:

– Какого чёрта!

– Денисов, это ты?

– Я. Мила, ты что, с ума сошла! Посмотри на часы.

– Ну, смотрю.

– Сколько?

– Пять минут шестого.

– А тебе не кажется, что это рановато для служебного звонка?

– С чего ты взял, что мой звонок носит служебный характер?

Голос изменился. Денисов улыбнулся:

– Ты хочешь меня обнадёжить?

– Меня просто мучают кошмары.

– Горе моё, сейчас приеду.

– Нет, не стоит, моей жизни ничего не угрожает. Я просто….ну, просто тут у меня столько всего в голове.

– Слушай, ты когда-нибудь скажешь мне, дескать, Артёмушка, приезжай, спаси меня, мне, мол, без тебя плохо?

– Ладно тебе шутить. Я серьёзно. Только что читала дневник Нади. Это моя подруга.

– Та, что с КАМАЗом столкнулась насмерть?

– Да.

– И ты обнаружила что-то, что тебя смутило.

– Она пишет о каком-то человеке, в которого, по всей видимости, была влюблена, но по неизвестным мне причинам не называет его имени. Тебе не кажется это странным?

– Забудь. Это не имеет отношения к тому делу, которое ты ведёшь. К тому же, насколько я помню, смерть твоей подруги квалифицировали, как гибель от несчастного случая.

– Но это не так. Здесь что-то не так. Я чувствую.

– Главный потребует от тебя, прежде всего, доказательств, а не чувств. И ты это знаешь. Вот что я тебе скажу, Рыбакова, перестань забивать свою умную голову, она нам ещё пригодится. Ложись и усни, а то завтра мне снова придётся отпаивать тебя кофе.

– Уже сегодня, Денисов. Ну всё, пока.

В трубке прозвучали короткие гудки. Мила закуталась в одеяло, закрыла глаза, ей не спалось.

Перед ней сидела модно одетая блондинка лет пятидесяти, всё ещё молодящаяся.

– Прошу Вас, Вы не могли бы не курить, у меня аллергия на сигаретный дым.

– Хорошо, – Мила затушила сигарету, бросила окурок в пепельницу, – Я у Вас три раза была, но видимо не смогла застать, поэтому решила воспользоваться своим правом и пригласить Вас сюда.

За дверью кабинета слышались шаги, вот кто-то прошёл на каблуках и удалился на третий этаж, где находилась приёмная, Мила сразу поняла, что на третий, так могла ходить только серкретарша, слышался стук печатной машинки в соседнем кабинете. Привычная рабочая обстановка.

– Итак, Зинаида Матвеевна, насколько мне известно, Ваш муж, Борисов Николай Георгиевич, и Вы жили душа в душу.

Не дослушав, посетительница кивнула:

– Это была настоящая семейная идиллия, но, к сожалению, это только кажется. На самом деле всё было не так-то просто.

– Что Вы хотите этим сказать? Я понимаю, сейчас Вы в трауре, и, тем не менее, в интересах следствия я буду задавать Вам вопросы такого характера. Думаю, Вы не возражаете.

– Нет, конечно, нет.

– Правильно ли я поняла, муж что-то скрывал от Вас?

– Да. Мы ведь всегда были на людях, я должна была участвовать во всех этих приёмах и светских развлечениях, я никогда не показывала, насколько наш брак далёк от идеала, боялась навредить его карьере. Но между нами давно была отчуждённость.

– А в чём выражалась эта отчуждённость?

Борисова вздохнула:

– Коля приходил всегда поздно с работы, я даже подозревать стала, что у него есть любовница, хотя все мужики, занимающие высокие посты, склонны до соблазнов и ничуть не меньше, чем простой работяга. В последнее время он много пил, нервничал, а тут даже принимать противоядие начал.

– Противоядие?

– Он боялся, что в один прекрасный день его убьют, отравят, ну и всё такое. У него дома в кабинете есть какой-то порошок. Однажды я спросила, что это за порошок, и Коля признался, что целый год употребляет противоядие.

– И Вас это, конечно же, навело на неприятные мысли.

– Знаете, он никогда не рассказывал мне о своих делах, хотя я давно подозревала, что он ведёт какие-то закулисные игры. Я не интересовалась этим, просто в последнее время стали появляться дорогие подарки, которые я принимала. Однажды подарил мне два автомобиля и сказал, что я непременно должна научится вождению.

– Вы не спрашивали, откуда он берёт деньги на такие подарки?

– Нет. Он был заместителем главы Администрации.

– Понимаю, – Мила кивнула.

– Однажды мне позвонила подруга и сказала, что Коля часто заезжает в интернат. Я сначала не придала этому значения, а потом подумала, возможно, у него есть внебрачный ребёнок и именно это он так упорно скрывает от меня. Я наняла человека, проследила за ним и поняла, что моя подруга оказалась права.

– Значит, у Борисова был действительно внебрачный ребёнок?

– Я даже видела, как он гулял с ним.

– Но ведь у любого ребёнка есть мать. Вы ничего не пытались узнать об этом?

– Нет. Если он в интернате, значит, она, либо мертва, либо отказалась.

– Вы никогда не видели его в обществе какой-нибудь одной женщины?

– Какой-нибудь одной, нет. Знаю только, у него было много любовниц, когда-то жутко ревновала, а потом поняла, что никуда он от меня не уйдёт.

– Почему? Разве Ваш муж не был способен на отчаянный шаг?

– Нет. Он был не таким человеком. Он был слишком труслив для этого и слишком сильно привязан к своему положению в обществе. Ему был нужен статус женатого мужчины, миф о благополучной семье, и я создавала этот миф. Я делала всё, чтобы окружающие думали, что так оно и есть.

– Простите, Вы были близки с мужем? Я имею в виду…

– Мы давно уже не близки и жили, как два совершенно чужих человека. Вы можете удивиться, но меня даже устраивало это. Я имела от этого все жизненные удобства, а что ещё может желать женщина в моём возрасте, которая давно разочаровалась в жизни?

– Может быть, Ваш муж приводил в дом каких-то людей, которые вызывали у Вас подозрения?

– Он вёл замкнутую жизнь, у него никогда не было друзей и тех, кому он мог довериться. Правда, на его сотовый телефон звонил кто-то.

– Эти звонки были частыми?

– Да.

– А вы никогда случайно не отвечали этому собеседнику?

– Раза два. У него приятный голос, хотя я не берусь утверждать, что звонил именно один человек, возможно, были ещё и другие. Недели две назад он уверял меня, что я должна уехать в Ялту к сестре отдохнуть. Я спросила, с какой стати, мне и здесь неплохо.

Борисова умолкла. Слышалось громкое тиканье настольных часов. Сколько раз она хотела убрать эти часы и заменить на более бесшумные, Денисов обещал принести свои из дома, те не так стучат.

– Что же ответил Ваш муж?

– Он вдруг стал каким-то раздражительным, наговорил мне глупостей, дескать, он для меня старается. Я думаю, он хотел меня от чего-то предостеречь, он что-то чувствовал.

– Он никогда не говорил с Вами о своих подозрениях?

Борисова покачала головой, достала из сумочки носовой платок, вытерла скатившуюся со щеки слезу:

– Я должна, должна была понять, что происходит что-то не так. Должна была….

Через пять минут после ухода Борисовой Мила сделала заметки в своём рабочем блокноте. В дверь кабинета постучали, сначала робко, затем уверенней.

– Входи, Артём.

На пороге показался Денисов.

– Откуда ты знаешь, что это я?

– По стуку.

– Ну и ну.

– Ты всегда стучишься так, будто извиняешься, хотя я приветствую совестливых мужиков.

Денисов сел на место, где только что сидела вдова Борисова.

– Как разговор?

– Недалёкая женщина, абсолютно не интересующаяся делами мужа, впрочем, умело пользующаяся его положением и деньгами.

– Я только что встретил её в коридоре, сразу понял, что это она.

– Я гляжу, Денисов, ты у нас настоящий провидец, – Мила налила воды из графина, отпила несколько глотков.

– Да нет, просто её много раз по местному телевидению показывали, она недавно интервью журналистам давала.

– Интервью. Странно, я не слышала. Что она говорила?

– Что очень переживает, что всегда знала о таком конце, ну и всё в этом роде. Она представляет какой-то интерес для тебя?

– Думаю, нет. Зато мне удалось выяснить нечто очень важное.

– Что же?

– Убийца знал Борисова, знал, что он пользуется противоядием. Тогда всё становится на свои места. Сначала он отравил его, затем, побоявшись, что яд не подействует, застрелил. Значит, это был, скорее всего, человек из его окружения.

– Умно поступил, оставил пистолет пятого калибра на месте преступления естественно без отпечатков пальцев. Проще было бы, если б он его забрал, спрятал, тогда была бы дополнительная улика.

– В том-то всё и дело. Ты что не знаешь, что современные преступники сменили свои действия, опытный убийца всегда оставляет пистолет на трупе. Только вот я не совсем уверена, сам ли он убивал или нанял исполнителя, то есть киллера, как называется в простонародье.

– Ты права, если предположить, что человек, убравший Борисова, из его круга, он вряд ли станет пачкать руки сам. Такие люди обычно не действуют, как дешёвые уголовники, они предоставляют эту возможность другим.

– Я называю это этажами.

– То есть?

– Первый этаж – самый нижний, это и есть типичные уголовники, люди садистической направленности, искушённые во всех тонкостях уничтожения себе подобных, настоящие отморозки. Второй – это более цивилизованные представители преступного мира, в обществе они – вполне интеллигентные люди и даже производят приятное впечатление, ты можешь общаться с ними, находить их вполне интересными собеседниками. Правда, они несколько холодны и высокомерны, но лишь с теми, с кем могут так вести себя. Третий этаж – то же, что и второй, это те люди, от которых зависят люди второго этажа. В некоторых схемах может быть и четвёртый, и пятый и т. д. этажи. Чем громче убийство, чем больше интересов за этим скрывается, тем больше этажей, тем труднее его раскапывать, потому что всё бывает до предела запутано, а иногда и чаще всего за этим стоят важные персоны, настолько важные, что приходится либо закрывать дело, либо выводить его в разряд обычной бытовухи. Да ты и так всё лучше меня знаешь.

Денисов протёр лоб, встряхнул головой:

– Я знаю, что ты – умная женщина, но чтобы настолько…. Рядом с тобой должен быть умный мужчина.

Мила кокетливо улыбнулась:

– Уж не себя ли ты прочишь?

– Бог с тобой, я так для прикрытия, всегда, как преданный пёс жду, когда ты поманишь меня пальчиком, и я сразу же у твоих ног.

– Ладно тебе паясничать. Звони срочно Хоботову, у меня для вас двоих задание есть.

– Будет сделано, командир, – Денисов достал из кармана блокнот, – Слушаю Ваши дальнейшие распоряжения, миледи.

– Выясните круг знакомых убитого, с кем он общался, сделайте запрос в пейджинговую компанию, в компанию по предоставлению сотовой связи, выясните, кто ему звонил, составьте подробный список пофамильно и обязательно с указанием телефона и адреса. Даю два дня. Думаю, этого времени хватит.

– Маловато.

– Хорошо, три, больше торговаться не стану, Смехов и так меня трясёт, говорит, что дело затягивается, уже из Москвы намёк дали, ему отчитываться перед вышестоящим начальством нужно. Что такой мрачный стал, Артём?

Денисов поморщился.

– Не люблю, когда дела, как снежный ком на тебя сыплются. Хоботов, кажется, тоже какие-то амуры развёл.

– Привыкай, не в игрушки играем, дело-то посложнее обычной уголовщины. Ты иди, а я к Ниночке ещё загляну.

Артём нехотя поднялся со стула, посмотрел на Милу:

– Ты здорово насчёт этажей говорила, ёмко и всё понятно. Тебе бы в институт преподавателем на кафедру идти.

– Приглашали.

– Отказалась?

– Как видишь.

– Зря. Не женское это дело с отморозками якшаться.

Денисов вышел, Мила достала фотографию, на которой Надя была запечатлена в вечернем платье с бокалом шампанского, вгляделась в толпу позади неё. «Да, действительно, не женское».

Душа мертвеца

Подняться наверх