Читать книгу Рассказы - Дара Преображенская - Страница 5

Здесь в теплолюбивой Византии весна являлась особенно благоприятным временем года. Весенняя влага игриво стекала вдоль разноцветных мозаичных окон с изображениями древнеримских богов. Маленький Пантолеон всегда с интересом рассматривал их совершенные красивые лица, в которых тонула некая непостижимая человеку загадочность.

Он сидел возле окна и наблюдал за тем, как смуглокожие черноволосые девушки—рабыни ухаживали за смоковницами. Силачи—мужчины несли тяжеленные кувшины с вином, и так эта суета продолжалась изо дня в день.

Женщина в белом полотняном одеянии наблюдала за тем, как её подруга Епифания поглощала лежавший на подносе виноград. Лицо её с чертами типичной византийки вряд ли можно было назвать красивым, но лучезарные чёрные глаза её сияли такой добротой, какая редко встречается в представительницах богатого сословия.

Подруга её Епифания, одетая в синее платье, выглядела намного старше, однако была хороша собой. Свойственный молодым персиковый румянец на её щеках несколько оживлялся, когда она дышала свежим воздухом из широко раскрытого окна. Её собеседница выглядела бледной. На её коленях лежала маленькая вещица, на которой был искусно изображён лучезарный лик молодого человека с голубыми глазами и русыми волосами. Позади человека сияло светящееся облако, словно там позади него проплывал огненный шар.

Пантолеон молча вслушивался в разговор двух женщин.

– Тебе следует бывать больше на Солнце, Еввула. Твой лекарь, также, намедни сказам это.

Молодая прижала к своей груди кудрявую головку Пантолеона, провела худой рукой по непокорным волосам.

– Кончится скоро мой век. Видать, Господь скоро придёт за мною, ибо давно чувствую слабость. Только б сына не оставил Всеблагой.

– А ты молись усердно Христу. Он тебе поможет.

Епифания быстро наложила на себя крестное знамение, как это делали христиане – последователи Учителя, которых с каждым годом становилось всё больше и больше. Одевались они скромно, были просты и смиренны и ходили с проповедью по Иудее о воскресении Учителя.

Однажды к ним в дом пришёл некий старец, одетый бедно и скромно. Назвался Савлом Галлилейским. Еввула пригласила его отобедать, однако старец отказался. Тогда она подала ему хлеб и вино. Старец, откусив хлеб, сказал: «То есть – плоть Христова», и отпив глоток вина, добавил: « То – кровь Спасителя нашего».

Затем он закрылся с Еввулой в небольшой пристройке, и они долго о чём —то беседовали. Пантолеон не слышал их слов, но заметил, как после этого мать его долго рыдала; на другой день она успокоилась и начала молиться, как молятся иноверцы.

– Мама, а кто такой Христ? – как-то спросил Пантолеон, показывая на портрет.

Еввула улыбнулась:

– Когда-то Он пострадал за веру и спас нас от смертного греха. Он мог творить чудеса и даже оживлял мёртвых, превращал воду в вино и ходил по воде.

Пантолеон молча слушал тихий голос матери и представлял себе Христа, идущего по воде и не тонущего. Он смотрел на маленький лучезарный портрет Учителя, который мать всегда носила с собою, и сердце детское начинало восхищаться такой почти неземной красотой.

– А где Он сейчас? – спрашивал дальше Пантолеон.

Еввула показывала на чистое голубое небо и говорила:

– Там, – а затем вздыхала и продолжала, – сынок, Он был распят на кресте, как самый большой грешник, умер, а затем на третий день воскрес и заповедал ученикам Своим нести Господа в люди.

Маленькая прозрачная слезинка стекла по щеке мальчика, когда он впервые услышал о смерти Христа.

С тех пор Еввула брала его с собою на проповеди, которые устраивались последователями Христа. Они не просили денег и еды, а просто рассказывали о жизни Учителя, призывали примкнуть к Нему и спастись.

Часто Пантолеон смотрел на лучезарный лик Его и находил, как же отличается Он от всех тех строгих и властных богов, которым поклонялись его предки. Еввула стала молиться ещё усерднее, здоровье её улучшилось, но, лишь, на время, затем слабость вновь посещала её, и так повторялось неоднократно.

Вот и сейчас болезненная и бледная она сидела со своею подругою, всматриваясь в расцветавший день.

Наконец, Епифания поднялась, наложила на себя крестное знамение:

– Пойду я, пожалуй. Если твой муж увидит меня здесь, он не очень обрадуется. На днях приезжает в Никомидию некий Деметрий, что с Петром Симоном всюду ходил. Говорят, он привезёт с собой плащаницу, в коей завёрнуто было тело Христа. Говорят, плащаница та целебная.

– Обязательно приду, – кивнула Еввула и ещё сильнее прижала к себе кудрявую головку сына, поцеловала его в темя.

Епифания оказалась права, ибо когда она встретилась с вошедшим рослым здоровяком, недобрый взгляд он бросил на неё и даже нахмурил брови, но ничего не сказал. Подошедшие вовремя рабы ловко сняли с него плащ-накидку и пошли во двор распрягать уставших от долгой езды лошадей.

…Пантолеон сидел с нянькой-рабыней в пристрое и наблюдал за тем, как в дом шли какие-то люди. У всех были грустные, почти каменные лица, и все они выражали какие-то соболезнования.

Евсторгий озабоченный ходил взад-вперёд, сквозь зубы цедя: «Язычники».

– Няня, няня, а почему к нам идёт столько людей?

Рабыня утёрла скатившуюся по щеке слезу краем своего дневного одеяния. Это была полноватая женщина-гречанка с чёрными, словно смоль кудрявыми волосами с едва пробивавшимися прожилками седины. Она многое знала или, возможно, боялась чего-нибудь сказать лишнего, памятуя наказ своего строгого хозяина.

– Няня, почему? – не унимался мальчик.

– Богам было угодно унести твою благочестивую мать, – пробормотала рабыня.

– Это Христ унёс её на крыльях?

Рабыня испуганно взглянула сначала на мальчика, затем на плотно прикрытую дверь пристроя, боясь, чтобы кто-нибудь из хозяев не вошёл внезапно.

– Тише ты.

– Это Христ унёс маму на своих крыльях?

– Христ – шарлатан и лжепророк. Если отец твой узнает, он будет недоволен.

Пантолеон хотел спросить ещё о чём-то, но в этот момент увидел, как двое дюжих рабов-здоровяков вынесли из дома обёрнутое в плащаницу тело его матери, и сопровождаемые скудною толпою из посетителей, гостей и близких родственников, направились в семейный склеп.

Няня схватила мальчика за руку и отвела в сторону.

– Не смотри туда. Отец твой не велел.

Через час или чуть более того все они возвратились в дом, рабы вновь засуетились, неся огромные блюда, до верху наполненные горами зелёного винограда и катя кувшины с вином. Наступило время поминальной трапезы.

Дверь пристроя отворилась, и две девушки-рабыни внесли поднос, уставленный всяческими яствами: мясом кабана, запечённой рыбой, хлебом и фруктами.

Раньше Пантолеон ел всё из рук матери, которая заботливо кормила его, рассказывая об Учителе, и мальчик под эти сладкозвучные речи медленно засыпал. Перед детским взором уже не в первый раз возникал образ Лучезарного, позади которого вереницею стояли сонмы Ангелов Света.

«Придёт Он, придут и они, и тогда на Земле воцарится мир и покой», – говорила Еввула.

Ему снился сам Учитель, а в одном из снов Он даже приблизился к Пантолеону, который никогда ранее не видел Учителя так близко.

Проснувшись в тот день, мальчик подбежал к матери, обнял её и прошептал: « Христ пришёл ко мне!»

Еввула не ответила, а только радостно поцеловала сына.

Теперь же он не притронулся к еде, наблюдая за тем, как голодная няня уплетает и лепёшки, и хлеб, и фрукты.

После не очень обильной трапезы она прилегла и забылась сном. Стало тихо, и лишь из дома доносился разговор гостей.

Осторожно, чтобы не разбудить рабыню, Пантолеон подошёл к двери, отворил её и оказался в саду, где играл прозрачными водами круглый фонтан. Он изображал полуобнажённую Венеру с кувшином, из горлышка которого и изливались свежие потоки воды.

Венера была сегодня, также, грустной и чем-то напоминала древнегреческую Афину. Пантолеон прошёл дальше, где стройною пеленою высились маслины, но сегодня в день скорби никто из рабов не собирал урожай. Также, как и остальные гости они пили вино и трапезничали.

Сбоку находилась баня, и однажды отец водил его туда, оставляя на попечение рабов, которые заботливо натирали тело его разными благовониями и делали массаж. Чуть рядом с баней обычно сидел Галлион – старый художник со своими холстом и красками. Нередко Пантолеон приходил сюда, чтобы наблюдать за его работой, тогда холсты оживали, и на них появлялись обнажённые мифические существа из тех народных легенд и сказаний, которые он часто слышал.

Часть картин Галлиона располагалась, другие скупали богатые землевладельцы в качестве предметов роскоши, а на вырученные деньги отец покупал лошадей или новых рабов.

Дальше бани шла гончарная мастерская, а ещё дальше – пристрой для провинившихся рабов. К рукам их привязывали тяжёлые колодки и так держали круглые сутки на солнцепёке.

Сегодня Галлиона не было, на его месте Пантолеон заметил едва смятую траву. Ещё несколько дней назад он рисовал портрет Еввулы в облике богини, который должен был украсить комнату в доме.

Пантолеон вышел на ухабистую аллею и направился в склеп. Он был совершенно один, за ним никто не наблюдал, если не считать яркого ослепительного Солнца, которое в этот день палило нещадно.

В склепе было темно, одиноко, пусто. От каменных стен исходила приятная прохлада, она была так кстати, чтобы укрыться от зноя.

Мальчик приблизился к телу усопшей и долго стоял так, боясь нарушить её покой.

Из его голубых глаз текли слёзы, которые падали прямо на плащаницу и пропитали её. В его детской ладони была зажата маленькая иконка с изображением Иисуса та самая, которую когда-то показывала ему мать. Он долго смотрел на чистый лик Учителя, затем положил икону в изголовье усопшей.

– Мир тебе, дитя, – послышалось сзади.

Пантолеон оглянулся, у входа стоял странник, что когда-то приходил к ним под именем Савла из Галлилеи.

Он подошёл к мальчику, погладил его по кудрявой головке, желая утешить.

– Мать твоя была благочестивой женщиной, мир праху её. Не беспокойся, дитя, Иисус сам позаботится о её душе.

Пантолеон молча приник к страннику и зарыдал.

– Утешься, ибо настанет тот день, когда мёртвые воскреснут, и Учитель призовёт учеников Своих к истинной вере.

…Учитель Феофан сидел молча и спокойно в цветущем саду семинарии. На нём была длинная роба с нагрудными знаками, вроде тех, которые носили последователи Птолемея. Он смотрел в небо, надеясь уловить малейший признак приближающегося зноя.

Дождь только что закончился, воздух напоминал пар в предбаннике, но, всё-таки, это было более приятное ощущение, чем вдыхать раскалённое огниво.

Обсерватория со всех сторон была огорожена железным забором, сквозь его прутья можно было видеть всё, что происходило за пыльной дорогой: иногда по ней проезжали повозки, нагруженные фруктами или кувшинами с вином – это никомидийские торговцы спешили на местный рынок скорей обрадовать своих покупателей; вслед за ними кокетливой и в то же время уверенной поступью шли молоденькие гетеры – представительницы самой древней профессии – при этом Феофан морщился, и в голове его возникало множество греховных мыслей.

Однако взгляд его остановился на одной интересной паре, которая перейдя дорогу, приблизилась к воротам. Один из них выглядел, как здоровенный мужчина, по виду зажиточный горожанин, довольно строгий, так как он постоянно хмурил свои брови. Вторым оказался мальчик лет десяти скромной наружности и с немного испуганным красивым личиком от обилия впечатлений.

Пантолеон посмотрел вслед прошедшей юной гетере, которая проходя мимо, улыбнулась ему и подмигнула, словно, зазывала к себе. Ей было не больше пятнадцати, но такого удивительного сочетания в одном человеке он никогда ещё не встречал: бездонные сине-фиолетовые глаза, смуглый цвет нежной кожи и густые чёрные с отливом волосы.

Девушка завернула за угол, где располагался здоровый особняк, частично скрытый продолговатыми кипарисами. Евсторгий как будто бы и не заметил смятения сына, а только крепче сжал его руку и ввёл в ворота.

Подойдя к учителю, Евсторгий сказал:

– Вот тот отрок, о котором я говорил Вам. Он любит читать, ибо целыми днями я нахожу его, изучающего книги, вот, поразмыслив, я и решил отдать его в Ваше училище.

Феофан внимательно посмотрел на смутившегося мальчика.

– Ты увлекаешься науками, дитя?

– Да.

– А что более из всего привлекает тебя?

– Целительство.

Услышав краткий ответ, Феофан сделался довольным.

– Но мы, лишь, даём общее представление о человеческом теле и болезнях, поражающих его.

– Мне нравятся и другие науки, – сказал Пантолеон. – Небесные сферы и философия, математика и стихосложение.

Феофан удовлетворённо закивал, погладил поседевшую бороду.

– Вижу, из тебя выйдет неплохой ученик, – затем посмотрел на Евсторгия, – но в будущем отдайте сына в обучение Евфросиану. Он учит целительству.

…Обсерватория была полна учениками – детьми самой высокой прослойки общества – аристократии. Мало кто из них, действительно, тянулся к знаниям. По природе своей они были более ленивы, менее внимательны, любили повеселиться и участвовать в оргиях. Некоторые занимались даже скотоложеством, хотя, конечно же, об этом знали, лишь, немногие.

Обсерватория была круглою, окружённая со всех сторон скамьями, а в центре была сделана специальная площадка, на которой обычно стоял учитель. В этом же центре стоял интересный прибор, показывающий строение Земли. Круглая деревянная тарелка, снизу закреплённая чем-то, а вверху – купол, такой же, как и в обсерватории только без окон, через которые обычно падал свет, но его было мало так, что всё внимание невольно устремлялось на модель Земли.

Пантолеон слушал внимательно, даже записывал кое-что себе, однако, усердие его было прервано сидевшим рядом юношей.

– Брось, всё это – чушь, ибо давно люди догадываются, что Земля круглая.

Пантолеон внимательно посмотрел на юношу, а тот приблизился к нему и в самое ухо прошептал:

– Пойдём сегодня выпьем вина, я покажу тебе такую красотку, каких ты вряд ли ещё видел во всей Никомидии.

…Вино обжигало, но было приятным на вкус. Старый грек Александрий – хозяин заведения, где молодым аристократам предоставляли вино с самых обширных виноградников Византии, переехал на эту землю несколько лет назад и уже прочно здесь обосновался. Это был весёлый человек, который ловко скользил между столами и подавал большие чарки с вином, ему помогала старшая дочь, во всём следовавшая за ним.

Попутчик Пантолеона ущипнул её за талию, та вскрикнула и захохотала, однако быстро удалилась; выпил половину чарки и подмигнул глядевшему на всё удивлёнными глазами юноше.

– Эй, не отставай, вино придаёт бодрость и силы. А теперь давай знакомиться. Я – Деметрий, живу недалеко от городской площади. Мой отец входит в совет города.

– Пантолеон, – тихо произнёс юноша, отхлебнул немного из чарки, затем ещё несколько глотков.

Вдруг взгляд его устремился в окно на проходившую девушку с сине-фиолетовыми глазами ту, что он видел впервые возле обсерватории.

Деметрий лукаво толкнул его в локоть.

– Она тебе нравится?

– Кто это?

– Греческая гетера, живёт тут неподалёку. Идём, я тебя с ней познакомлю.

Юноша потупился, мотнул головой.

– Нет, не могу.

– Да ну, брось, приятель! К ней ходят самые известные аристократы Никомидии.

– Она слишком красива, – сказал Пантолеон.

– Ты не пожалеешь. Да идём же скорее, чего ты сидишь, как истукан. Не веди себя, словно капризная римлянка.

Пантолеон отодвинул всё ещё полную вином чарку, нехотя поднялся.

…Их встретила рабыня в прихожей, преподнесла воды, однако гости отказались. Рабынею оказалась худосочная девушка с некрасивым заострённым личиком и множеством бус на длинной шее. Она поклонилась и произнесла своим тоненьким голоском:

– Как доложиться хозяйке?

– Скажи-де пришёл старый знакомый Деметрий с городской площади, ну тот самый, что ещё недавно бывал.

Рабыня смутилась.

– Помню, – затем уже кокетливо сказала:

– А подарки с собою принесли?

Пантолеон заметил, как задумался его новый приятель, почесал затылок и как бы сквозь зубы проговорил:

– Чёрт, совсем забыл.

Но вслух ответил, протягивая совершенно новую книгу из тез, что изучали в училище.

– Вот возьми и передай своей хозяйке. Скажи, на этот раз его голова забита одной философией.

Рабыня исчезла.

– Почему ты отдал ей книгу? – спросил Пантолеон, посмотрел на дорогое убранство дома. В углу стояли две большие вазы из китайского розового фарфора – совершенно одинаковые; стены украшены необычной лепкой с вкраплением позолоты.

Деметрий усмехнулся:

– К гетерам не ходят без подарков, запомни это.

– Но книга – довольно редкая, тебе она могла ещё понадобиться, – возразил Пантолеон.

– У меня есть много таких книг, – отговорился товарищ.

В это самое время из глубины дома вышла молодая хозяйка – та самая девушка, которая так смутила Пантолеона возле обсерватории. На ней было красное платье, чёрные волосы были распущены, и в них искусно вплетена алая лента. Юноши поклонились, Деметрий первым вошёл в комнату, где уже хлопотала рабыня с напитками, Пантолеон стоял, словно превратился в каменное изваяние.

– Ну что же ты не проходишь? – спросила девушка, пытливо посмотрела на Пантолеона.

Он молчал. Хозяйка улыбнулась и, подойдя ещё ближе, протянула руку, чтобы обнять гостя.

Сам не помня, что произошло с ним, Пантолеон ощутил себя бежавшим вдоль пыльной улицы в противоположную от рынка сторону. Он был ещё сильнее смущён, краска залила его лицо, а на уме стояли сине-фиолетовые глаза молодой гетеры.

Придя домой, Пантолеон лёг и забылся сном.

…Евсторгий ходил вдоль огромной залы, заложив руки за спину, наблюдал за тем, как рабы накрывали на стол, ставили перед гостем новые яства и вина.

Гость – руководитель обсерватории Феофан из Александрии охотно ел свежие фрукты и поглядывал на хозяина. Родители учеников не раз приглашали его к себе для личной беседы, чтобы выяснить успехи своих сыновей, их прилежание и склонность к наукам для более обширного совершенствования знаний. Евсторгий, наконец, присел напротив и сказал:

– Его мать умерла от тяжёлой болезни, когда мальчику едва исполнилось семь – ровно девять лет назад. Однажды я случайно услышал разговор Пантолеона с художником, из которого понял, что сын мой поклялся стать врачевателем, дабы исцелять человеческие недуги. Скажите, уважаемый, что ближе ему по сердцу, и усерден ли он в науках?

Феофан допил остатки вина, отложил трапезу:

– Пантолеон – усердный ученик, и науки даются ему легко: силён он и в астрономии и философии, но, возможно, более склонен к врачеванию, как когда-то дал себе клятву. Я напишу письмо придворному лекарю Евфросиану в столицу Византии, куда и поедет Ваш сын.

Лицо Евсторгия повеселело, он велел подать ещё вина, а вместе с ним дал распоряжение позвать Пантолеона.

Юноша без промедления явился перед отцом, поклонился почётному гостю и ожидал дальнейших вопросов.

Он очень изменился с тех пор, как в первый раз пришёл в обсерваторию в сопровождении своего отца, вырос; в походке, голосе и манерах появилась уверенность, в глазах – негасимая вера в молодость и свежие силы, которыми он и обладал.

– Сын мой, завтра ты уедешь с письмом из Никомидии, чтобы встретиться с будущим учителем твоим. Я даю тебе всего день, чтобы ты попрощался со своими друзьями, ибо хочу исполнить волю твою, и ты сделаешься целителем.

Феофан увидел, что хотя юноша и обрадовался, но всё же оставался грустен и молчалив.

– Ходишь ли ты к молодой гетере, что живёт рядом с обсерваторией? – спросил он.

– Хожу, – Пантолеон смутился, но к своему удивлению не заметил неодобрения на лице отца.

Евсторгий только улыбнулся и сказал:

– Тебе придётся расстаться с этой девушкой.

Пантолеон, также, молча вышел, слёзы душили его, однако он сдерживал их внутри своей души.

Он не помнил, как добрался до дома гетеры, которую звали Раис, как положил на её стройную грудь свою кудрявую голову и разрыдался.

Она молча успокаивала его, затем провела в комнату и подала пиалу с каким-то крепким горячим напитком, дарующим спокойствие и уверенность.

– Неужели мы больше никогда не увидимся? – спросила девушка.

– Отец желает, чтобы я покинул Никомидию. Я куплю там новый дом, если ты поедешь со мной.

Раис покачала головой:

– Нет, я – простая гетера, а ты станешь известным лекарем; моё место – здесь.

Он долго смотрел на неё, затем обнял и поцеловал в губы, но это был прощальный поцелуй.

Не помня себя от печали, Пантолеон встал и вышел, чтобы уже никогда не возвращаться в дом красавицы Раис.

В ночь перед отъездом он видел сон, где древние боги Византии и Рима смеялись над ним, затем всё это рассеялось, и он увидел Лучезарного.