Читать книгу Петербург как предчувствие. Шестнадцать месяцев романа с городом. Маленькая история большого приключения - Дарья Макарова - Страница 7

Погода замечательная, видимо, зима наконец уступила место весне, равно как и серое небо уступило ярко-голубому, праздничному. Мы выбираемся из дома, чтобы совершить прогулку по центру Петербурга и посетить Эрмитаж. Доезжаем, как обычно, до Невского проспекта, доходим до мостика на канале Грибоедова и двигаемся вдоль канала в сторону Спаса на Крови. Мостовая выложена плиточкой и обрамлена красивыми фонарями. Кстати, фонари – это вообще особенность Петербурга. Скажу так, в Европе нам с Русланом пока что не довелось побывать ни разу, но когда мы идем по улицам Питера и рассматриваем бесчисленные разнообразные, художественно оформленные и всегда интересные фонарики, ощущение, что мы сейчас в той самой старой Европе, знакомой по фильмам и книгам, не покидает. Фонари – даже при дневном свете и незажженные – создают ощущение уюта и гармонии.

Собор Спас на Крови, выстроенный у Михайловского сада на месте покушения на императора Александра ІІ, закончившегося смертью царя, выглядит празднично, несмотря на то что причиной его возведения послужило столь печальное событие. Созданный в русском стиле, он представляет собой собирательный образ русского православного храма, ориентированного на образцы церквей Москвы и Ярославля первой половины XVII века. Пышностью своего декора он очень отличается от петербургских православных соборов и, конечно же, от храмов других конфессий: те выглядят более строго и аскетично. Здесь проводятся экскурсии и периодически ведутся службы.

Мы осматриваем решетку Михайловского сада. Выполненная в стиле модерн, она смотрится, на мой взгляд, даже более интересно, чем знаменитая решетка Летнего сада. Ажурные ворота открыты для всех посетителей, и мы почти бегом направляемся внутрь. Заснеженный сад восхитителен. По центру он выполнен в пейзажном английском стиле и являет собой единение природы и искусства как высшего смысла красоты. Вековые деревья, игривые аллеи, ажурные металлические скамейки, круглые фонари и, конечно же, вид на северный фасад Русского музея, дополняющий общую гармонию.

Сады и парки Санкт-Петербурга – это вообще отдельная тема, на которую можно распространяться часами. Своей красотой, завершенностью, смыслом они покоряют раз и навсегда. По сути, это законченные произведения садово-паркового искусства и исторические памятники, спроектированные знаменитыми архитекторами ушедшей эпохи. Даря ощущение прекрасного душе, легким они преподносят, словно на блюдечке, чистый, свежий, обработанный тысячами листьев деревьев воздух. Сейчас деревья стоят пока обнаженные, колышут на балтийском ветру голыми ветвями, но вот вступит весна в свои права, окутает нежной зеленью сады и парки, и потечет по ним легкий вкусный воздух, даря облегчение городскому жителю, уставшему от выхлопных газов и пыли.

Комментарий Руслана

Обилие природы внутри города – явление, совершенно нетипичное для российских городов. А уж ухоженная природа – вообще раритет. Тем не менее даже в Питере находятся люди, которые умудряются использовать ландшафтные дизайны Росси для справления своих личных нужд (физиологических, а не культурных). Даже нам, приезжим, перед туристами бывает, увы, стыдно…

Мы проходим Михайловский сад насквозь и выходим к Михайловскому замку – еще одному крупному архитектурному памятнику. Мрачный, неприступный, странного тревожащего цвета, замок вполне отражал, судя по всему, характер своего владельца, императора Павла І. Подозрительный, ненавидящий свою мать Екатерину ΙΙ, «странный» император, успевший за короткое правление снискать славу самодура… Замок, тем не менее, все же хорош, а как сияет на солнце его шпиль!

Думаю, наши цари не оставили нам ничего примечательного, кроме вот этого культурного наследия, которым мы теперь любуемся и восхищаемся. Сколько трудов, забот, подвигов и денег было положено здесь, сколько жизней унесено, а все ради одной великой цели – потешить батюшку-царя, а теперь… нас, простых обывателей. И на том спасибо.

Обогнув Михайловский сад по Садовой улице и пройдя мостик через Мойку, мы оказываемся на Марсовом поле, где прогуливаемся по ровным аллеям, слегка поеживаясь на ветру, дующем с Невы. Вскоре сворачиваем налево и, держась набережной реки Мойки, двигаемся в сторону Дворцовой площади. Здесь, на Мойке, 12, находится знаменитый музей-квартира А.С. Пушкина, в которой великий поэт скончался. Задумавшись, я спрашиваю Руслана:

– Почему же Пушкин – великий поэт? Просто-таки самый-самый? Что особенного он написал? Да, читается легко, ну и что?

– В том-то и дело, – терпеливо объясняет Руслан, – такая легкость и гармония стиха и есть гениальность. Пушкин – это целая эпоха.

Наверное, я соглашусь. И перечитаю все произведения поэта: здесь, в Питере, среди тех мест, где ступала его нога, кажется, по-прежнему витает пушкинский дух. И он, похоже, бессмертен.

Дворцовая площадь встречает нас во всем своем великолепии. На фоне неба возвышается, блестит на солнце купол Исаакиевского собора, и эту картину я, кажется, готова наблюдать бесконечно…

Роскошные ворота Зимнего дворца украшены позолоченным двуглавым орлом – символом самодержавия. Мы проходим во внутренний двор, просторный, украшенный по центру небольшим садом с вековыми деревьями и скамейками. Рядом стоят рекламные проспекты, информирующие, какие временные и постоянные выставки проходят сейчас в Эрмитаже. Нас поражает объявление о том, что мадридский музей Прадо привез свои картины, и мы можем преспокойно осмотреть их. Двигаемся в сторону кассы и тормозим: оказывается, пробило пять часов, и билеты в музей уже не продаются. Надо было пошевеливаться! На входе сидит симпатичный белый с темными пятнышками кот, наверное, местного разлива, «эрмитажный». Кот ручной, и все выходящие из музея посетители считают своим долгом погладить его. Наверное, по ночам он ловит в музее мышей и смотрит на полотна и скульптуры великих…

Отправляемся обратно на Невский, отложив наш культурный поход на завтра.

На следующий день мы вновь собираемся долго. Похоже, время в Питере течет как-то незаметно, подчиняясь своим собственным законам. Иначе отчего мы стали такие лениво-неторопливые? Никуда не спешим, почти ничего не планируем. Ведем себя, как оголтелые отпускники. Хотя, впрочем, мы и есть отпускники, поскольку пока не работаем и работу даже не ищем. На какие же средства мы существуем, спросите вы? На денежки, привезенные с собой из Екатеринбурга; возможно, это безалаберно и несколько неэкономно, да и вообще не практично, если на то пошло, но… Если в первые два дня мы думали, что вот, уже завтра начнем поиск работы, то на третий решили взять тайм-аут. Мы же в Петербурге, в конце концов! Город располагает к сладкому безделью и ничегонеделанью, предлагая при этом кучу интересных вещей и возможность хорошо провести время. Жизнь остановилась, замедлилась. Ну и все равно. Пускай она побудет в этом состоянии, а мы (только тсс!) переведем дух и вздохнем полной грудью.

Комментарий Руслана

Город для жизни, а не для работы. Или работы, но творческой. Человек, любящий серое однотонное офисное существование, здесь не приживется. Креатив – наше все, серая жизнь – на помойку!

Итак, к Эрмитажу мы вновь подходим ближе к пяти, но все же успеваем взять билеты. Кота вчерашнего нет, где-то бегает. Удивляют цены: для жителей России всего сто рублей, зато для иностранных подданных раза в два больше. Видимо, срабатывает убеждение, что иностранцы априори обеспеченные люди, а соотечественники – нет. Нам выдают билеты со штрих-кодом, которые мы, раздевшись в гардеробе, прикладываем к входным турникетам. И вот уже поднимаемся по главной лестнице Зимнего дворца, устланной алым ковром. Здесь ходили наши цари, в том числе Екатерина Великая. Походка у меня сразу же становится величественной, а как же, надо соответствовать месту. Я замираю в красивой позе, и Руслан меня фотографирует.

Выставка Прадо на втором этаже, сразу налево. Народу прилично, ажиотаж присутствует. В буклете заявлено, что всего представлено шестьдесят шесть работ от великого музея, из них – целый ряд картин, в свое время написанных по заказам испанских королей или приобретенных ими. Здесь «Святое семейство с ягненком» Рафаэля, «Портрет неизвестного» Дюрера, портреты Веласкеса, а еще работы Караваджо, Тициана, Веронезе.

Довольно тягостное ощущение оставляют работы Сурбарана «Агнец божий» и «Распятие с донатором»: мрачно-темный фон, яркие фигуры героев картин (барашек, принесенный в жертву, и распятый Христос соответственно). Аналогично воспринимается Эль Греко (да простят меня почитатели его таланта!): «Святое семейство со св. Анной и маленьким Иоанном Крестителем» и «Христос, обнимающий крест» написаны грязноватыми красками, словно каждый цвет намеренно перемешан с черным.

Мне нравится Рубенс с его легкой манерой письма, плавными линиями и Франсиско Гойя. Руслану же – Арельяно, на картине которого вместо традиционных для того времени религиозных и мифологических сюжетов изображены обычные незатейливые цветы. Также мы долго разглядываем картину «Любовь небесная и любовь земная» Хосе де Мадрасо-и-Агудо: Руслану нравится, как прописаны складки красноватой ткани, накинутой на ногу ангела, а я с некоторым ужасом взираю на одутловатое с широко расставленными глазами и жалостливо искривленным ртом лицо маленького ангелочка (почему-то оно меня особенно пугает).

Если вдуматься, то сам собой напрашивается вывод: период конца XVI – начала XVII веков, к которому относится часть картин, представленная здесь, был, похоже, мрачноватым временем в Западной Европе. Пугающий темный фон картин, сюжеты на религиозную тематику…

Позже я прочла: когда эпоха Возрождения в Европе закончилась, на смену ей пришел так называемый маньеризм. Ему были присущи взвинченность и изломанность линий, удлиненность или даже деформированность фигур, напряженность поз, необычные или причудливые эффекты, связанные с размерами, освещением или перспективой. Ярким представителем маньеризма был не кто иной, как не полюбившийся мне Эль Греко.

Потом появился стиль барокко с пышностью форм и аристократичностью сюжетов. Здесь уже правил бал Караваджо, в религиозных сюжетах которого герои изображены в полумраке, при этом яркий свет выхватывает их выразительные жесты. Представленная в Эрмитаже работа этого художника «Давид и Голиаф» – яркий тому пример: Давид склонился к отрубленной голове Голиафа, при этом освещены и хорошо видны только спина, правые рука и нога Давида и голова его поверженного врага, все остальное тонет во мраке. Сурбаран, кстати, в светотени подражал Караваджо, вот откуда идентичность их пугающих картин.

Комментарий Руслана

Выставка, конечно, поражает своей масштабностью – все-таки представлены одни из самых известных творений, хранящихся в Прадо. Работы художников, незнакомых неискушенному зрителю, например, Арельяно, – завораживают. Вот это уровень, действительно виртуальная реальность! Различные новомодные «3D суперкачества» нервно курят в сторонке…

Решив, что Прадо я сегодня сыта по горло, и обнаружив на часах без двадцати шесть (а в шесть ровно – закрытие Эрмитажа), предупреждаю Руслана, что отправляюсь искать своих любимых импрессионистов. С помощью добрых эрмитажных старушек-смотрительниц добегаю до третьего этажа, до зала «Французская живопись середины XIX – начала XX века», и вот они здесь, мои любимцы – Писарро, Моне, Ренуар, Ван Гог, Сислей.

Я люблю импрессионистов за легкость, красоту и нежность их полотен, за яркость и чистоту красок. За целый гармоничный и интересный мир, в котором герои их картин отдыхают, смеются, наслаждаются жизнью, а природа радостна и маняща. Импрессионисты не затрагивали в своих работах социальные проблемы, они отказались от «академических» религиозных, мифологических и исторических сюжетов, зато первыми стали работать на пленэре, не дорабатывая затем картины в мастерской.

Из работ импрессионистов, хранящихся в Эрмитаже, я особенно трепетно отношусь к Огюсту Ренуару: «Портрет актрисы Жанны Самари» (любимой модели художника), «Девушка с веером» (какой нежный оранжевый цвет!), «В саду» (царство яркой зелени деревьев и чувств пары, изображенной на картине), «Мальчик с прутиком». Последняя работа вообще интересна: когда я в первый раз увидела название картины, решила, что опечатка. Ну, бывает, ошиблись музейные работники, ничего страшного. Сами посудите, какой же это мальчик, если на полотне изображен ребенок с длинными кудрявыми волосами, одетый в платьишко? В общем, НЕ мальчик явно. Так за девочку и держала, пока не услышала витиеватую лекцию местной женщины-смотрительницы о том, что в названии все верно, просто в те времена принято было маленьким мальчишкам отпускать длинные волосы и наряжать их, бедолаг, в платья. Интересно, не возникало ли у несчастных детей проблем с самоидентификацией?

Ренуар, пожалуй, самый яркий и жизнерадостный представитель школы импрессионизма.

Далее моя любовь – Клод Моне: нравятся его «Дама в саду», «Сад в Бордигере. Утро» и, конечно же, «Мост Ватерлоо. Эффект тумана». «Мост» – гениальное творение, смотреть на которое нужно издалека, тогда виден во всей красе изящный воздушный «дымчатый» пейзаж. А приблизишься вплотную к картине и не замечаешь ничего, кроме мазков.

Очень нравится работа Альфреда Сислея «Городок Вильнев-ла-Гаренн»: легкая, радостная, искренняя; здесь темные деревья на переднем фоне словно оттеняют залитый солнцем противоположный берег.

И, конечно, «Площадь Французского Театра в Париже» Камиля Писсарро: здесь перед нами предстает во всем своем великолепии Париж, он выглядит таким празднично-легкомысленным, что влюбляешься в него с первого взгляда.

Из художников-постимпрессионистов мне интересны Винсент Ван Гог (какая насыщенность красок в картинах «Куст» и «Хижины»!) и Поль Гоген (его таитянки поражают воображение даже сейчас, а представляете, какой эффект был в конце XIX века).

Мне пора спускаться вниз, свидание с импрессионистами закончено. Настроение просто превосходное: хочется обнять весь мир. Мрачные краски картин из музея Прадо уже растворились где-то в глубинах подсознания, их нет, остался только яркий красочный мир.

Удачный получился культурный поход, контрастный по восприятию и безумно интересный.

Воодушевленные, мы вновь собираемся в Эрмитаж в ближайшее воскресенье; желание продолжать культурные изыскания не иссякает. В этот раз двигаемся намного быстрее, просто-таки проявляем чудеса оперативности, поэтому часам к двум дня уже подходим к Дворцовой площади. Вид ажурных дверей с двуглавым орлом сегодня повергает нас в легкий шок, поскольку неожиданно лицезреем гигантскую очередь, тянущуюся через весь отнюдь не маленький двор Зимнего дворца и заканчивающуюся аккурат на Дворцовой площади. А мы еще сомневались, ходят ли жители Петербурга по музеям! Ходят, ходят, да вон как активно. Конечно, среди толпы, стоящей в очереди, наверняка найдутся и гости Северной столицы – туристы и командировочные. Однако большая часть питерских гостей, так или иначе, предпочитает посещать музеи в будние дни. Значит, очередь все же состоит в основном из петербуржцев. Возможно, они используют для посещения музеев помимо зимнего периода времени еще и начало весны, когда погода пока промозглая, с Невы дует ледяной ветер, и город не особенно располагает к прогулкам. Понятно, что туристам на эти фанаберии наплевать, у них время ограничено от двух до семи-десяти дней, а потому закутались потеплее, и вперед – на покорение питерских пространств. А местным жителям торопиться некуда, прогуляться по городу они всегда успеют.

Частенько туристы завидуют петербуржцам черной завистью и негодуют на них: под боком такие сокровища мирового масштаба, а жителям хоть бы хны, многие в том же Эрмитаже в глубоком детстве бывали, да и то с классом и учительницей в рамках общеобразовательной школьной программы.

Но сегодня перед нами картина предстает прямо-таки обратная, с одной стороны, радужная при виде ответственности и образованности пусть и не всех петербуржцев, но какого-то их числа, а с другой стороны – печальная, ведь в Эрмитаж мы сегодня уже не попадаем. Ну что делать? Зато у нас в данный момент есть преимущество: в отличие от туристов, нам торопиться наслаждаться культурными красотами не стоит, время есть. От местного, работающего по будням народонаселения мы отличаемся тем, что будни эти у нас пока свободны. Словом, жди нас, Эрмитаж, в какой-нибудь ясный денек на будущей или последующей неделе.

P.S. Могучая разведка под наименованием Интернет докладывает, что в Эрмитаже действительно живут коты, причем целый боевой отряд, главной обязанностью которого является ловля крыс и мышей. На полотна и скульптуры великих в залах музея им смотреть запрещается, наверное, по причине соблюдения безопасности для произведений искусства, но некоторые «усатые» частенько обходят запрет. Думаю, это одни из самых образованных котов на свете. У каждого животного есть свой паспорт с фотографией и отметками ветеринара, так что «эрмитажные коты» состоят на официальной службе. А еще у них есть преимущество: в ветлечебницах этих служителей искусства пропускают без очереди.

Комментарий Руслана

Ну прямо как британские коты на службе Ее Величества – в Букингемском дворце, правда, этим четвероногим «Джей м сам Бондам» даже зарплату платят…