Читать книгу Огонёк - Дарья Олеговна Востокова - Страница 6

Я потихоньку выхаживала Розу, кормила её с ложечки диким щавелевым бульоном, помогала вставать, водила под руку на прогулку. И хотя каждый раз мы ходили одними и теми же тропами, я постоянно изо всех сил звала Огонька. Сестра в это время крепко жмурилась и сжимала мою руку. Думаю, её это раздражало. Она очень мало разговаривала. После смерти мужа её жизнь, казалось, потеряла смысл, да и пропажа ребёнка отложила на одиноком сердце крайне неприятный отпечаток. По крайней мере я так думала, мне так хотелось думать. У Розы не было своих детей, и, я думаю, ей сложно было понять мою катастрофу. Но я не держала на сестру зла, я была рада уже от того, что железная политическая машина не поглотила её жизнь. Я не представляла, что бы сейчас делала без неё, без родной кровинушки.

После моего возвращения прошло три дня, и каждый день, по несколько часов, я тратила на слепые, безотчётные поиски сына. Я беспорядочно кружила по посёлку, врывалась в соседские дома, так же рыдала, рвала на себе одежду, падала… Никто из соседей помогать мне не решался – наверное, боялись чего—то. Да и работали все. Роза, как тяжело больная, сидела дома. Меня никто не дергал, и слава богу. С того момента, как меня увезли, никто не варварствовал над нашим посёлком. Как сурово, как горько чувствовать себя разорванной, страшно ощущать, как вырвали из сердца родного человека и отбросили в неизвестном направлении. Я одна против улицы, против леса, одна против посёлка, одна против… И он, мой родной, мой рыжеволосый Огонек, один, один против чужих! Если бы он был чуть старше… Как найтись родственным душам? Как отыскать друг друга в полумраке отчаяния? Ах, узнать бы, жив ли он…

Снова вспомнив способ заключённых матерей, я положила правую руку на сердце и насильно прислушалась. Колотится, рвётся. Значит жив.

По вечерам я укладывала спать сестру, рассказывая ей о своём Огоньке. Вспоминала, как он родился, как рос, как начал лепетать, потом говорить по слогам; как любил рисовать, как нравилось ему слушать дядины выдуманные истории. Да, Роза жила с нами с рождения сына, но ничего о нем не знала. Для неё он был чем—то вроде плюща – вился послушано вокруг матери. Сын как—то пытался поиграть с ней в самодельный мяч, но Роза что—то неприятельски буркнула в ответ, махнула рукой и ушла. Больше ребёнок к ней не походил, боялся. Может, сестра завидовала моему материнскому счастью, а может, и вовсе не любила детей. Тем более, он не такой, как все. Странный. Причудливый. Я хотела рассказать Розе о настоящем Огоньке, о его трепетных младенческих чувствах и забавных эмоциях. Она что—то бормотала, вздрагивала и резко переворачивалась. Когда я меняла тему, дыхание её было ровным, согласным. Нет, я совсем не хотела её в чём—то упрекнуть. Мне нужно было говорить, чтобы не сойти с ума, говорить хоть с кем—нибудь, говорить о сыне, о моей последней надежде, о самом родном и самом дорогом. Я вспоминала, как Огонек будил меня по утрам, вскарабкавшись мне на спину, как шептал мне на ухо своё детское «Мамочка, я здесь…», как обещал, что никогда и никому меня не отдаст.

А потом испугался. Испугался, видя, как во всё горло рыдают взрослые. Как истерично они рвут на себе клочки волос, как падают на пол и замирают без чувств. Он видел, как увозили старого соседского деда, как трагедия вошла в дом бабы Нюры и как все они, испепелённые горем, приходили к нам, плакали, кричали, снова падали на пол, бились в отчаянии. Слышал и как кляли страшную систему, но кляли не прямо. Он видел, как забрали потом всех этих клянущих, понял всё по воплям Нюры, сам вместе со всеми рыдал и просил меня никогда не уходить от него. Когда я говорила с ним о том, что такое горе может заполонить каждую семью, он резко убегал в подвал. На следующий день Огонёк задавал мне вопросы, почему наши соседи не сделали ничего плохого, а их наказывают. Я говорила, что это плата за грехи. Рассказывала, что такое грехи и кто может называться грешником. «Но ведь наши соседи не были такими», – удивлялся сын. Это противоречие жило в нем и грызло его острыми клыками со всех сторон. А потом и меня…

– Он испугался и убежал, верно, Роза? И ты не в силах была бы его удержать, даже если бы… если бы любила его… Роза, ты ведь не любила его? – я резко переключалась с рассказов об Огоньке на Розу. – Роза, ты ведь не любила его!? Отвечай, Роза!? Ты ведь постоянно избегала его, брезгливо отталкивала, если он к тебе подходил, он мешал тебе жить, мешал дышать, мешал быть свободной. Это так, Роза!? Роза, почему ты не любила Огонька… – слезы градом летели на пол, я сидела на голом полу и трясла покосившуюся кроватную ножку. Мне было жаль больную Розу и одновременно я сходила с ума по пропавшему сыну. Я не держала зла на сестру, но временами на меня нападали зверские эмоции. Они ели меня изнутри и сжигали во мне все человеческое до последней капли. Порой мне было не под силу их контролировать и я, подобно кровожадному врагу, срывала всю эту слизь на близкого мне человека. С каждым днём мысли становились все объёмней, все сложнее, все запутанней. Я боялась, что они полностью завладеют мной. На что я способна, будучи в таком состоянии?! Припадки заканчивались быстро. Но главное, что меня успокаивало, это темп биения моего сердца.

Я снова положила руку на левую сторону груди и застонала.

– Прости меня, Роза. Ради Бога, прости.

Роза понимающе положила свою высохшую руку мне на плечо. Я молча встала и ушла на кухню. Мне было непереносимо стыдно. Мне не хотелось разговаривать, не хотелось обсуждать произошедшее, что—то внутри мне подсказывало убраться. На столе лежала сестрина икона Чудотворца. Я посмотрела на святой лик, зажгла старый огарок и прошептала:

– О Господь мой, Создатель мой, прошу помощи Твоей, даруй исцеление рабу Божьему, сыну моему, омой кровь его лучами Твоими. Только с помощью Твоей придет исцеление ему. Прикоснись к нему силою чудотворною, благослови все пути его ко спасению, выздоровлению, исцелению. Подари телу его здравие, душе его – благословенную легкость, сердцу его – бальзам божественный. Боль отступит, и силы вернутся, и раны заживут его телесные и душевные, и придет помощь Твоя. Лучи Твои с Небес дойдут до него, дадут ему защиту, благословят на исцеление от недугов его, укрепят веру его. Да услышит молитву сию Господь. Слава и благодарность силе Господа. Аминь.

Казалось, лик святого умиротворил во мне вопиющую дикарку—мать и дал немного сил и надежды. Завтра будет новый день. Завтра я снова буду искать сына. Аминь.

На следующий день я поставила себе задачу обыскать окрестности посёлка. Ежедневно я считала своим долгом выполнять поставленные самой собой установки и, если таковые были сделаны, день был прожит без истерик. Утром я накормила Розу, собрала в дорогу немного воды и вышла на воздух. Времени у меня было немного, ведь к обеду нужно было вернуться – Роза не могла обходиться без меня подолгу. За это время я уже несколько раз порывалась пойти на несколько часов, но сестра страшно стонала и, тем самым, видимо, молила не оставлять её одну. Мне было так горько и страшно, я разрывалась между самыми родными людьми в мире, находилась между двух огней… Ах, если бы я знала, о чем думает сейчас сестра, если бы чувствовала, какая расплата готовится мне сверху… Но.

В детстве Роза часто оставалась со мной, когда мама работала. Я постоянно тяжело болела и поэтому много плакала, а сестра всегда успокаивала меня, подбадривала, рассказывая интересные истории из детских книжек. Я заслушивалась и засыпала. Боль постепенно оставляла меня. Во сне я чувствовала, как Роза нежно целовала мой горячий лоб и уходила, оставляя тоненькую щель в дверях, чтобы мне не было страшно. И когда начиналось утро, в эту щель осторожно стучался солнечный лучик, похожий на огонек. Такой же резвый, непредсказуемый, загадочный. И почему—то этот огонек приходил только тогда, когда накануне вечером сестра убаюкивала меня… Ради этого огонька я торопилась просыпаться. И если бы не она, то не было бы сейчас ни этого дома, ни Огонька; скорее всего, меня не забирали бы на допрос, я не видела бы этих несчастных женщин, не слышала бы стонов.