Читать книгу Наследница трех клинков - Дарья Плещеева - Страница 8

Луи Барро Бротар замерз до такого состояния, что из всех умных мыслей в голове осталась лишь одна: домой, домой! Он не знал, что Голландия – страна ветров. То есть знал, что вся она утыкана ветряными мельницами, но мельницы до сих пор были в его понимании украшением пейзажа и опорой здешней промышленности. Они мололи зерно, жали масло, осушали реки и болота. Ему и на ум не приходило, что для их работы нужен столь ледяной, пронизывающий, мощный ветер.

Бротар поселился посреди Амстердама, в гостинице «Семь мостов», и ему все казалось, что маленькая комнатка не просто стоит у воды, а даже стоит прямо на мосту над каналом, – и сырость врывается в щели пола при каждом порыве осточертевшего голландского ветра. И это всего лишь конец сентября – что же будет в ноябре, в декабре?

Из носу текло, платок был уже мокрый, впору воспользоваться полой плаща. Бротар выругался – если так пойдет дальше, он сляжет на неделю. Хоть покупай меховую шапку…

В гостинице он первым делом потребовал себе таз и кувшин с горячей водой. Пока неторопливая служанка принесла, он успел раздеться, стянул влажные чулки.

– Кой черт занес меня сюда? – уныло спросил он и тут же пробормотал: – Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra…

Он смотрел на свои худые ноги, совершенно ледяные, и все яснее понимал, что нужно уезжать из Амстердама туда, где тепло. Там он оживет, его рассудок проснется, и новые мысли, одна другой соблазнительнее, полетят друг за дружкой, как кавалькада удачливых охотников вслед за дичью. Но сперва – отдохнуть в Швецарии. Там наверняка найдется маленькая долина среди гор, совсем безветренная, с крошечным городком на берегу озерца, там будет дом с террасой, где можно греться на солнце, пока колокол не позовет добрых прихожан в церковь. Пойти вместе со всеми и молиться, как в детстве…

Швейцария представлялась ему сейчас райским уголком, где нет холода. Человек, имеющий деньги, может отлично там устроиться и отдохнуть – год, два… или больше?…

Мысли, мысли, вы ведь проснетесь на той террасе, и вы будете опасными, дорогие мысли, но умными, дерзкими – но сулящими ценный приз. В сорок пять лет еще можно взять немало призов…

Служанка принесла таз, установила его возле постели, чтобы, распарив ноги, почтенный господин тут же забрался под одеяло. Рядом она поставила белый кувшин с двумя пинтами кипятка. Этого хватит на полчаса блаженства.

– И горячий кирпич, моя красавица, – сказал Бротар, пробуя ногой воду. Кирпич, завернутый в сукно, под одеялом – что может быть милее?

Служанка кивнула и вышла. Здешние девицы были неразговорчивы – или хозяева запрещали им пускаться в кокетство с постояльцами? Впрочем, крутобедрая голландка не показалась ему соблазнительной. Тому, кто немало пошалил с парижанками, голландка – не Венера.

Немало – а могло быть больше. Сколько времени потрачено, бедный аббат, сколько золотых лет миновало зря, прежде чем ты додумался сбросить сутану и зарастить тонзуру?

Ноги не сразу поняли, что их поместили в тепло. Две ледышки отказывались оттаивать – словно бы замкнули в себе холод и не желали с ним расставаться. Ну что же, понемногу, понемногу…

В дверь постучали.

– Заходи, моя красавица, – пригласил Бротар.

Но вместо служанки с горячим кирпичом явился кавалер – прямо с улицы, если судить по надвинутой ниже бровей треуголке.

– Какая ужасная погода, – сказал кавалер по-французски. – Я думал, меня унесет ветром и скинет в канал. Вижу, и вы от нее пострадали, господин Бротар.

– Да, приходится лечиться, – согласился Бротар; что же еще скажешь, когда тебя застигли с ногами в лохани?

– Я тоже не ложусь, не распарив хорошенько ноги.

– С кем имею честь? – осведомился Бротар. – Простите, что не встаю.

– Ничего, ничего, обойдемся без церемоний, – кавалер снял треуголку и приспособил на подоконнике, подвинул к постели табурет с сиденьем из переплетенных кожаных полосок, а плащ свой скидывать до поры не стал. – Я прислан, чтобы поговорить с вами о неком деле. Скорее всего, мы найдем общий язык.

Он улыбнулся, и улыбка эта Брокару не понравилась – уж слишком была беззаботна и благодушна.

Посетитель был примерно одних с ним лет, но если Брокар – худощав, узкоплеч, с тощими ногами (скоро придется засовывать в чулки накладные икры), не по годам морщинист, то этот – крепкого сложения, с очень приятными чертами гладкого лица, немного отяжелевшими от возраста, подпортившего безупречный овал и маленький изящный подбородок, и с неимоверной добротой в прищуре темных глаз. На вид – непременно любимец женщин и желанный гость во всяком приличном обществе.

– Как прикажете к вам обращаться? – спросил Бротар, игнорируя обаятельную улыбку.

– О Боже мой, да ведь вы меня совсем забыли. Вспомните – Монпелье, занятный диспут о благовещении, вы там весьма к месту привели две цитаты из святых отцов, тогда вы еще были служителем церкви, любезный господин Бротар, и даже ответили на мой вопрос относительно латинского глагола… кстати, как вышло, что вы отказались от служения?…

Так, подумал Бротар, вот я и попался. Диспут в Монпелье был, а вот любезного господина там не было, и его вопрос – никакой не вопрос, ибо он отлично знает, почему аббат Бротар скинул сутану и скрылся бегством из прекрасной Франции. Ответ – в его взгляде, в некой особой незавершенности интонации…

– На все воля Божья, – сказал Бротар и покачал головой. – Однако я не припоминаю вашего имени.

– Да что вам в моем имени? Называйте меня «господин Поль», если так уж хочется соблюдать приличия.

– Совершенно не хочется, – буркнул Бротар. – Что вам от меня нужно?

– Отменный вопрос. Прямой и достойный. Но сразу ответить я не смогу. Позвольте, я начну, как опытный соблазнитель, с обещаний. Я много знаю о вас, аббат Бротар, и есть люди, которые вас охотно опознают. Бумаги по вашему делу еще можно найти в парижской полицейской канцелярии, хотя вы уже пять лет как не изволите жаловать в Париж. Так вот, если сведения, которые я сейчас от вас получу, окажутся мне нужны, то мы можем договориться о выкупе тех бумаг.

– Вы не полицейский.

– Верно, я не полицейский. Но я, изволите видеть, очень любознателен и памятлив. Друзья сообщают мне, что в Амстердаме встретили аббата Бротара. Я тут же вспоминаю диспут в Монпелье и радуюсь, что Господь посылает мне приятного собеседника. Вы и вообразить не можете, как трудно говорить с голландцами о вещах возвышенных – все вмиг на гульдены переводят! – пожаловался господин Поль. – Я приступаю к поискам, и что же? Господин аббат, к моему величайшему удивлению, не ищет общества людей образованных, не ходит к мессе, зато посещает типографии и бумажные мельницы! Я решил, что вы написали книгу и хотите сами, без посредников ее издать. Отлично, подумал я, это будет полезная и назидательная книга… позвольте, я помогу вам…

Господин Поль взял кувшин и очень бережно подлил в таз горячей воды.

– Меня просили собрать сведения, – сказал Бротар. – Я живу тем, что исполняю поручения.

– Я так и понял, – усмехнулся господин Поль. – Хотя не сразу. Но когда оказалось, что вас видели в еврейском квартале, что вы вели переговоры с граверами и резчиками печатей, сами понимаете, я был озадачен. Я забеспокоился – неужели вы до такой степени отошли от богословия? Я решил встретиться с вами, но оказалось, что вы изволили отбыть в Виан – а Виан славится бумажными фабриками. Странно, подумал я, что же за особая бумага нужна аббату Бротару?

– Повторяю, я тут ни при чем. Мне дали поручение, я старался исполнить его как можно точнее, – огрызнулся Бротар. – Это все, что я могу сказать.

– Вы искали определенный сорт бумаги. А поскольку вы – аббат, а не мануфактурщик, у вас должен быть при себе образец. Дайте-ка мне этот образец! – приказал господин Поль. – Дайте, говорю вам, если не хотите неприятностей!

– Я не сделал ничего дурного!

– Мне слишком известна ваша репутация, господин аббат. У вас есть художественные наклонности… деликатно выражаясь… Вот сейчас вы скажете мне, что не имеете никакого отношения к истории с подделанными документами, из-за которой оказались под следствием и вовремя ухитрились сбежать в Россию. Ведь скажете, друг мой аббат? Со слезой в голосе поклянетесь, что невинны? Растолкуете мне, как именно вас оклеветали?

Бротар помолчал, обдумывая ответ.

– Как вы полагаете, господин Поль, отчего я сбежал в Россию? – спросил он.

– Оттого, что это страна невероятных возможностей для человека с художественными наклонностями, – тут же ответил гость и даже рассмеялся.

Это был смех счастливого и беззаботного человека, смех неувядающей молодости. Легкая зависть тронула Бротарову душу.

– Да. Я подумал – это государство не обеднеет, если один аббат найдет себе там средства к существованию. Допустим, если он станет выполнять поручения неких знатных особ. Что бы я ни делал, это не принесет Франции ни малейшего вреда. В этом могу дать клятву. Так и передайте, господин Поль, тем, кто вас прислал.

Бротар постарался произнести это с достоинством и благородным волнением в голосе.

– Так вы патриот? И слово «отечество» для вас кое-что значит? – господин Поль наклонился, прямо потянулся к Бротару, как будто собрался с ним целоваться.

– Вообразите, да.

– Я рад. Я искренне рад! – воскликнул господин Поль. – Тем более вы должны показать мне образцы бумаги. Да, да, я понял – от них не будет Франции вреда. Но вдруг от них предвидится для Франции какая-то польза?

И тут-то Бротар понял наконец, кто этот человек.

Менее всего он желал бы привлечь к себе внимание «королевского секрета». Однако это случилось – и бедный аббат оказался между молотом и наковальней.

К тому времени французская дипломатия более всего напоминала спятившего осьминога, утратившего власть над своими щупальцами, так что каждое извивалось на свой лад, на свой страх и риск, и сцеплялось в смертельной схватке с соседним щупальцем, не подозревая, что оба они растут из одного и того же тела.

До этого странного положения довел французских дипломатов не какой-нибудь хитроумный шеф британской или австрийской разведки, а их же собственный законный государь Луи Пятнадцатый.

У него были две черты характера, доставлявшие окружению множество хлопот: вечная скука и непредсказуемая недоверчивость.

Со скукой до поры справлялась маркиза де Помпадур, умевшая развлечь повелителя то оперой, то фарфором, то невинной девицей. С недоверчивостью поделать никто ничего не мог – да она, кстати, имела основания. Король был окружен сановниками из самых знатных родов, которые, скорее всего, доверия и не заслуживали.

Он знал про себя, что с трудом может сопротивляться навязыванию чужой воли и аргументам, которые кажутся неоспоримыми. И он нашел средство держать в повиновении собственных министров. Король чуть ли не тридцать лет назад создал особый тайный кабинет под названием «королевский секрет». Он подчинялся непосредственно монарху и занимался плетением заговоров против министров. Сначала это имело какой-то смысл, но король заигрался. У него появились собственные тайные агенты во всех странах, где присутствовали французские послы. Посол – лицо чиновное, наилучшего происхождения, по его персоне судят о монархе, но герцогская корона – еще не патент на ум и изворотливость. Сперва агенты «королевского секрета» только доносили о посольских оплошностях, но потом именно через них монарх стал проводить свою политику в обход высокопоставленных дипломатов. Началась путаница. В инструкциях министра иностранных дел было одно, в королевских инструкциях – другое. И граф, чьи предки ходили в крестовые походы, вдруг, к ужасу своему, узнавал, что в некотором деле ему придется повиноваться истопнику посольства.

«Королевский секрет» был отменным развлечением – тут тебе и переодевания, и похищения, и ловушки, и прекрасные соблазнительницы; но один романист не придумал бы таких великолепных сюжетов. В один прекрасный день король забеспокоился, что граф де Бролье, возглавлявший «королевский секрет», забрал себе уж слишком много власти. Тайно от главного «королевского секрета» его величество учредил второй, который следил за графом и частенько ему мешал.

Путаница дошла до предела, хаос в государственных делах наконец испугал самого короля. Но он не стал ничего менять.

Бротар кое-что знал об этих хитросплетениях. В Санкт-Петербурге, ища способа разбогатеть, он встречался с французами, которые пытались втянуть его в опасные затеи, но он хотел не игры в политику, а всего лишь умеренного мошенничества. И сейчас, когда ему предложили на выбор, оказывать содействие «королевскому секрету» или ехать под конвоем в Париж, он растерялся. Слишком легко было бедному аббату впутаться в игру, смысла которой он не понимал, чтобы потом стать козлом отпущения для более знающих и ловких людей.

Кроме того, вмешательство «королевского секрета» могло загубить его собственную авантюру.

– Господин Поль, тут речь о совершенно невинном мошенничестве, – сказал Бротар. – Задумана подделка некоторых частных документов, для чего нужна особая бумага и печати. Что-то вроде фальшивого завещания, вы понимаете…

– Да, конечно. Те, кто отправил вас сюда с поручениями, люди аккуратные – им нужна не просто хорошая печать, но самая лучшая. Господин аббат, мне сегодня рассказали, что Иосиф Больвейрес, купец из Меца, свел вас с лучшим резчиком печатей во всем Амстердаме. К нему-то вы и ходили в еврейский квартал. Похоже, тут речь о пресловутом завещании Петра Великого!

Господин Поль опять рассмеялся, а Бротар съежился.

– Дайте образцы, – вдруг приказал господин Поль. – Вы еще не поняли, что дурачить меня опасно?

Бротар молчал. Дело, на которое потрачено столько денег и времени, представилось ему кораблем, угодившим в шторм и идущим ко дну.

Господин Поль огляделся и увидел кафтан Бротара, висевший на спинке стула. Недолго думая, королевский агент встал и запустил руку сперва в левый карман, потом в правый. Он достал кошелек, записную книжку, мешочек с игральными костями, еще какую-то мелочь, все это выложил на стол. Бротар вздохнул. Он смирился с поражением – пусть уж этот мерзавец поскорее найдет образцы…

– Это они? – спросил господин Поль, доставая из записной книжки и разворачивая две сложенные вместе ассигнации, в которых были вырезаны серединки. – Что это за язык? Русский?

– Да, – тихо сказал Бротар. Его бил озноб. Все рушилось, все рушилось…

– Ни слова не понять, китайская грамота, – пожаловался господин Поль, глядя сквозь ассигнации на свет и поворачивая их то так, то этак. Водяной знак на бумаге представлял собой кайму из надписей «Государственная казна», «любовь к Отечеству» и «действует к пользе онаго». По углам помещены были четыре герба, которых агент не смог разобрать. Были также другие знаки – остатки их он видел по краям дырок, но восстановить даже не пытался.

– Итак, вы искали мастера, который изготовит точно такую же бумагу, – сказал королевский агент. – Вам пришло на ум, что можно преспокойно подделать российские ассигнации, потому что голландские мастера сделают все необходимое даже лучше, чем российские. Это, пожалуй, разумно. Только как вы собирались провезти их в Россию и потом распорядиться большим количеством таких ассигнаций?

– Я лишь выполнял поручение, – ответил Бротар. – Я не знаю, как особа, которая все это придумала, будет пускать в ход свои ассигнации. Я получу свои деньги и уеду из России.

– Во Францию?

– Нет. Мне на старости лет хочется хоть немного пожить в тепле. Я выбрал Италию.

– Разумно. Мне кажется, господин аббат, мы с вами договоримся. Слушайте меня внимательно. О Господи, вода, наверно, совсем остыла!

Господин Поль заботливо подлил в таз воды из кувшина, но Бротар не ощутил тепла.

– Итак… Тот, кто задумал эту авантюру, уверен, что сможет подменить фальшивыми ассигнациями большую партию настоящих, так что ему достанутся настоящие, а фальшивые поедут куда-нибудь в Сибирь. Это – главное условие. Значит, упомянутая персона занимает немалый пост и близка ко двору. Сия персона менее, чем ради миллионов, позориться не станет. Вы уверены, что не знаете имени заказчика бумаги и печатей?

– Уверен. Я имел дело с посредником…

И тут Бротар понял, что не все еще потеряно.

– Кто этот посредник?

– Это армейский офицер в отставке, который не имеет других средств к существованию, кроме карточной игры и сомнительных поручений.

– И вы поверили ему?

– Да. Он дал порядочный аванс.

– Имя.

– Михаил Нечаев.

– Как вы с ним уговорились?

– Я встречусь с ним в Санкт-Петербурге и передам формы для бумаги, печати, шрифты и все прочее.

– Формы?

– Да. Не могу же я провезти через несколько границ целый воз бумаги с такими водяными знаками.

– Хм… Отчего он выбрал вас?

– Оттого что я француз и могу выехать из России без затруднений. На меня в Голландии не обратят внимания. Но тут он ошибся.

– Вы уверены, господин аббат, что он единственный посредник?

– Нет, не уверен. Но мне кажется, что в таком деле чем меньше людей замешано – тем лучше.

– Вы с каждой минутой все более мне нравитесь, господин аббат, – сказал королевский агент. – Вы знаете, где по вашим формам могут изготовить бумагу для ассигнаций?

– Настоящую бумагу еще со времен императора Петра делают на Красносельской фабрике, туда соваться опасно. Есть хорошие мануфактуры в Ярославле и Калуге – Полотняный завод Гончарова в Калуге и мануфактура Затрапезнова в Ярославле. Мастера могут тайно принять заказ. Я полагаю, они сделают бумагу нужной степени белизны. Но этим буду заниматься уже не я. К тому дню, как выпустят ассигнации, я уже буду в Италии. Господин Поль, подлейте еще воды, а лучше – кликните служанку, пусть принесет другой кувшин и горячий кирпич заодно.

– С радостью услужу вам.

Агент вышел в коридор и весело окликнул проходившую служанку. Он говорил по-голландски куда лучше, чем Бротар, из чего можно было понять: он тут не первый год. Трудно сказать, что именно творится в Амстердаме, но о том, что в Гааге – нечто вроде места сбора агентов и дипломатов всех стран, известно каждому.

Кроме кувшина, господин Поль потребовал в комнату Бротара хороший ужин.

– Нам следует отпраздновать такое удачное знакомство, – сказал он. – Я знал, что вы человек покладистый. Если бы вы еще вспомнили что-либо о Михаиле Нечаеве, цены бы вам не было. Может быть, вы его с кем-то встречали?

– Я видел его как-то возле богатого экипажа, – делая вид, будто вспоминает, – ответил Бротар. – Герба я не разглядел. Помню, он был четверочастный и с очень мелким рисунком. Нечаев стоял у дверцы и выслушивал того, или ту, или тех, что сидели в экипаже. Потом он поклонился, а карета укатила. Это было возле дворца Куракиных… князья Куракины, древний род, но герб – не их, у них более яркий…

– Где в столице проживает ваш Нечаев?

– За Казанским собором, на самой набережной Екатерининского канала, – тут же ответил Бротар. – По крайней мере, мне он дал этот адрес. Надобно спросить дом купца Матвеева.

– А где он бывает?

– А черт его знает, – честно сказал Бротар. – Думаю, в самых неожиданных местах. Он из тех молодых людей, которые могут оказаться вдруг в весьма почтенных будуарах… Но я, кажется, знаю, где Нечаев может встречаться с людьми, не привлекая к себе внимания. Он отличный фехтовальщик и бывает в Академии Фортуны.

– В Академии?…

– Это большой фехтовальный зал, где составляются ассо и заключаются пари. Все молодые офицеры ходят туда. Этот зал тайно посещают самые высокопоставленные особы, а когда ожидаются любопытные поединки, приезжают даже дамы в масках. Я думаю, там можно встретить и господина фаворита.

– Занятно…

– Но сейчас Академия, скорее всего, закрыта. Я вчера узнал новость – вся гвардия отправлена в Москву. Там случился бунт…

– Да, я знаю. Вы рассказываете очень полезные вещи, господин аббат. Считайте, что по крайней мере одну бумажку из своего пухлого дела вы уже выкупили. Сейчас мы вместе поужинаем и обсудим ваши дела.

– От ужина не откажусь, – сказал Бротар. – Только, простите, буду есть лежа. Ведь принесут мне когда-нибудь мой кирпич.

Он вывернулся, он направил агента по ложному пути. Судя по беспорядочной жизни Мишки Нечаева, петербуржским помощникам господина Поля придется немало побегать за авантюристом, прежде чем обнаружится его непричастность к фальшивым ассигнациям. А к тому времени братья Пушкины получат формы и печати со шрифтами, наштампуют те триста тысяч рублей, о коих был уговор, Михаин Пушкин вместе с Федором Сукиным подменят фальшивыми ассигнациями те, которые через Мануфактур-коллегию должны пойти на оплату сделок с заграничными купцами и использоваться при отпуске российских товаров за границу.