Читать книгу Узкие врата - Дарья Симонова - Страница 3

Все училище так и тянулось, проходило в сумерках и в снегу, исчезающем в глянце асфальта. Фавориток было две – Марина и Олеся. О первой разговор особый и напряженный, а с Олесей завязалась шаткая, как весы в провизорской, дружба. Долговязая и круглолицая Олеся могла быть объектом насмешек, но не тут-то было – и это обнадеживало стеснительную Ингу. К тому же Олеся жила вдали от семьи и делилась гостинцами. Хоть Инга была и не в ее стане, Олеся и ей сунула однажды орешек с вареной сгущенкой внутри. Ингу потрясло лакомство, доселе невиданное, она перевела взгляд на Олесю – той уже и след простыл.

Кажется, следующим впечатлением явилась бездомная беременная кошка, которую неугомонная однокашница притащила невесть откуда, и Инга ей в этом стала сообщницей. Они вместе обаяли вахтершу бабу Симу с трясущейся головой; та приютила котейку, так вот и завязалось… Росли под девизом «хочешь, дам поносить?». Только однажды они не поняли друг друга без слов: Олесе купили джинсы на шестнадцатилетие. Катарсис! Но у бедняги на пуговичное железо высыпала аллергия, маленькие красные точки.

Сия ничтожная мелочь породила сонм ингиных фантазий: вот Олеся дарит ей эту восхитительную голубую кожу для ног с лейблом на закорках, и Инга идет в них… и ей встречается… ну и дальше… одним словом, джинсы – это американская скатерть-самобранка, если они есть у тебя, то есть все. Но Олеся, увы, даже померить не дала, и Инге снились красные точки. Зато Олеся проколола Инге горячей иголкой уши, объяснила, с помощью каких упражнений можно избежать беременности, и ушла в мюзик-холл. Уверенная, внезапная, вздорная Олеся в оранжевой куртке делилась последним. Ее рано увлекла мирская жизнь, она пихала Ингу под бок и картаво шептала: «Вот ЭТОТ мне нравится, даже очень, но я его уступлю тебе, только не дрейфь, Ингушетия!» Инга растерянно таращилась на подружку. В пятнадцать лет она совсем не представляла, что будет с «этим» делать. Благодаря Олесе Инга впервые замахнулась на святое в споре с Нелли и выпалила оле-сину сентенцию:

– Балет – мертвое искусство.

Нелли равнодушно зыркнула над очками:

– Ты рассуждаешь, как клюшка из института культуры…

Институт культуры Нелли презирала, не отступая от старой театральной традиции. «Клюшка» – ее единственное ругательство в адрес женщины – имело густое многообразие значений. Что касается смелых воззрений, то ведь Ингу с Олесей разделила одна из судьбоносных волн, на которые столь богата юность. Они не расходились как в море корабли, – их разбросало, как утлые шлюпки, посему Нелли осталась безраздельной распорядительницей дум. Сложись иначе – кто знает… Хотя поворот на мюзик-холл Ингу изрядно обескуражил, она было решила, что Олеська сбилась со своего стремительного, спонтанного, но все же очень меткого, интуитивного пути, вознаграждавшего праздниками и победками, но бившего наотмашь карающей десницей. Однако Олеська ниоткуда не сбивалась, и в кабаре хватает… уж там всего хватает, никуда не убежишь от ноши своей, она же крест, она же искушение.

То, что будет потом, все уже есть сейчас. Вот они с Олесей допущены в детский кордебалет в «Щелкунчике». Олеся так волнуется, что не может говорить, ей пока что важно быть лучшей. Инга глазеет вокруг, это ее совершенно поглотило, жаль, что им сейчас не похихикать вместе над потным напомаженным принцем, у которого случилась затяжка на ягодице и теперь костюмерная свита торопливо латает на нем трико…

Ингу хлебом не корми, дай подглядеть. Вбегают со сцены, выбегают на сцену и целое мгновение кажутся испуганными тем, что сейчас опять придется менять роль на роль, расслабляться, поправлять бутафорию, а после опять закусить удила. Из холода в жар, из жара в лед, чревато коррозией нервной системы. Но многие давно закалились, метаморфозы только щекочут им нервы, повышают тонус, как пара кружек кофе.

Инга мнит себя заносчивым наблюдателем. Театр не жизнь, а отсрочка. Она снова задумала побег, теперь уже не к матери, а к циркачам. Как жгуче жаль, что прошли времена шапито, бродячих гимнастов с жонглерами, путешествующих в расхлябанных фургонах, колесящих по городам и весям… Но пока остались лилипуты, Инге будет где схорониться! План был изложен в письме далекой ныне Оксанке, которая, однако, успела набраться прозорливости. Ее мало тронула романтика гонимых ветром маленьких комедиантов, она задала простой вопрос:

– А куда ты денешься, когда вырастешь? Ты ведь станешь им не нужна…

Помилуй, душенька! Инге ли думать на два шага вперед; когда вырастем, Земля завертится быстрее, японцы изобретут карманных родителей, и они никуда не исчезнут. Обычно Инга выбирала щадящую логику. Должно же что-то произойти через энное время, потому как за энное время не может не произойти ничего. Катастрофы и войны из аксиомы исключались, речь шла о счастливом повороте.