Читать книгу Узкие врата - Дарья Симонова - Страница 5

Глава 5

Оглавление

Бог все-таки милостив и кнут сочетает с пряником. Пока Инга болезненно врастала в театральные лабиринты, у нее был Игорь. Потом вроде влилась, притерлась – и Игорь исчез. Видимо, ей по рождению не были даны излишества, положена лишь понюшка радости, достаточная, чтобы не загнуться. Игорь ушел, осталась Нелли, с которой по душам беседовали нечасто, только если вот-вот взыграет внутри карманная Анна Каренина – в том смысле, что хоть под трамвай ложись. Кстати, Инга давно заметила, что в этом городе очень аккуратные и внимательные кондукторши. И неожиданные фильмы в ретроспективных тихих кинотеатрах. Старинные, умные, на худой конец, «переживательные», как говорила соседка в Ингином когда-то доме. В фильмах робкие люди вдруг достают из комода пистолет. Он обязательно завернут в белое полотенце.

Кое-кто задавал Инге вопросы: кто она, откуда, зачем. К этому Инга была готова, ей еще долго предстояло числиться новичком. Застенчивые отвечают старательно и некстати многословно, шквал междометий, запинок, улыбок, главное – не выдать себя. Не выдать заветный секретик, зарытый глубоко в сердце, прикрытый фантиком, потом стеклышком, потом закопанный глубоко. Но до секретика пока никому дела нет, главное: на что ты, девочка, здесь претендуешь. Или – на кого. Первая роль – одна из нереид в «Спящей красавице» – любимая из эпизодических. Вот уж где раздолье для соглядатайши! Ссоры и перебранки примадоннок, казусы, колкости, тут же детвора, занятая в спектакле в изобилии. Месье Петипа постарался! Театр – смесь курятника и улья, и он пестрит, бормочет, толкается. Кажется, тогда был период серого межсезонья, явных корифеев не было, одних «ушли», иные спаслись на дальних берегах, в кулуарах бродит призрак богини Шелест, и кулисы шелестят о том, что Шелест не превзойти, а в партере нет-нет да и замаячит коренастенькая фигурка в черном платье и в вуалетке – вышедшая в тираж прима, любимица диктатора по прозвищу Дудка. Нелли пояснила:

– Алла Шелест гениальна. За это и не везло. Дудка была женой главного. Для нее – все. Шелест – кукиш с маслом и автокатастрофа в придачу. Поняла, что к чему?!

– Поняла, – бормотала разгневанная Инга. – Так давай подойдем к этой Дудке и скажем: как же вам не совестно теперь в театр шастать!

– Сдурела? – отзывалась Нелли с изумленным хохотком. – Теперь уж не ей нужно в рожу плевать. Дудка – обломок империи.

– Неужели достаточно выйти замуж за…

– Да! – отрезала Нелли. – Выйти замуж ТАК – достаточно. Что ты дурочку лепишь… Достаточно, но не необходимо. Это не наш путь.


А наш путь проходит сквозь узкие ворота, прямо по заветам Иисуса. Просторные ворота не для нас. Может, Иисус ошибался, считая удобство гибелью, а страдания – жизнью? Что было с Ингой в Узких вратах? Протиснулась во дворец и «увидала мышку на ковре». На королеву можно смотреть котам. И ну ее, королеву, к лешему… Нам и не очень-то хотелось. Мы пришли не за ней, а поцарствовать на ее троне. Мало ли в чью шкуру можно влезть на чуть-чуть. Мы пришли похлебать мирских сокровищ чайной ложечкой и, гордыми, отойти в сторону. А потом причаститься Святых Тайн и быть избранными да незваными. Мозолить глаза придворным. Посыпать голову пеплом. Исчезнуть!

…И чтобы потом кулисы снова шелестели. И на один призрак стало бы больше.


Когда Инга рассталась с Игорем, ей стало проще наведываться к учительнице. Вроде бы каждая табуретка должна напоминать лучшие дни, однако важнее уже не зависеть от зыбких нервных встреч и лихорадочно соображать, нужно ли, не нужно на всякий случай прятать глаза от Нелли. Нет Игоря – нет у учительницы лишней власти. Ведь это она Монтекки и Капулетти в одном лице, разбавленные доброй госпожой Метелицей. Она и разлучит и утешит. В ее доме было приятно углубляться в фантазии о собственном гнезде. Которое будет? Могло бы быть… Это Большая История не знает сослагательных наклонений, история же человека изобилует бесконечными «бы». Как счастливыми «бы», так, впрочем, и кошмарными, их Инга тоже держала поблизости, чтобы не расслабляться.

Под Нелли жила пара алкашей, мужик-хроник и с ним сожительница, которая скорее просто шла на поводу у безнадеги и «мужского безрыбья». Инга жалела эту тетку с рыхлым носом и мученическими полукружьями нижних век, что делали лицо некстати иконоподобным. Ругались соседи раскатисто, с ленивым надрывом, то она не пускала его в дом, то он – ее. Жильцы давно привыкли, но Инге их брань, походя услышанная, впечатывалась в память; целые абзацы многослойных проклятий отзывались потом эхом в самые мирные моменты, разрушая едва назревшую гармонию мира. Все потому, что Инга не зарекалась и от такой сумы. Злые дороги ведут в один Рим, с горя может и Инга запить, одинокая Инга без родни. Классика жанра для списанных одиноких артисток, наяривал внутренний дьявол. И вот уже Инга от сплина ни рукой, ни ногой пошевелить не может, воображение, слава богу, работает бесперебойно. Спиться и умереть в грязи, когда у тебя никого: ни сына, ни дочери, ни мужа, пусть даже и проклинающих, но хотя бы провожающих под землю с миром.

Нелли называла такие пустопорожние огорчения «приступами пессимистического чутья». Сама виновата! Инга попала в нечаянный пассаж: сидя в туалете, услышала кухонный разговор о себе. Обычно Нелли с подобными вещами осторожна, но тут ее подвел телефон, пришлось повысить голос, чтобы услышали, и выдать себя с потрохами. Ингу даже не интересовало, кто это ей звонит, мелькает себе ее имя в болтовне – и пусть себе, но тут внезапно Нелли разошлась патетической тирадой, и последнее, что Инга могла в досадном своем положении уловить, это были роковые слова:

– Мне кажется, у нее никогда не будет…

От панического любопытства Инга чуть было не выскочила в исподнем на кухню, дабы дознаться, чего у нее никогда… Она так и не узнала, о чем это Нелли. Не стала спрашивать. Потом, когда-нибудь, спросила бы – да поздно. Как тут не обостриться пессимистическому чутью – ведь сказанное учительницей становилось истиной…

Но фатализм фатализму рознь. Ушедший Игорь оставил свято место, которое пусто, но светло. Пустота преподавала уроки. О том, что ее нужно выдержать, настоять, как бульон, не кричать и не звонить никому, проглотить, ждать, затаиться. Мгновение суметь не быть вовсе. Есть темное и светлое, а есть вакуум, дыры, ничто без цвета и запаха. Не тишина – отсутствие, как иной раз в телефоне на блокираторе. Не слышно и собственного крика. Тогда уж надо смотать силы в комочек и заховать укромно, не транжирить зря. Пустота обязательно кончится. И очень быстро, если ее уважить смирением. Пустота в некотором смысле и есть Бог.

Дисциплинированный быстро привыкает ко всему. Как воин. Балет – родственник армии по женской линии. После Нереиды Инге досталась Фея Сирени, а позже и Аврора нежданно в руки приплыла. Так «Спящая красавица» дала три роли, спасибо ей за это! Счастливый балет, один из немногих, с ним к Инге благоволили высшие театральные силы, без всяких прошений, сами собой. Впечатлительных это обычно пугает грядущей расплатой. Инга настолько боялась сглазить фарт, что приучала себя к бутафорскому недовольству. Если ропщешь, так судьбе и портить нечего, а насчет возможных упреков в привередливости, так Инга про себя прикрывалась своим сиротством. Оно-то никуда не делось, и всегда есть о чем погоревать. Такие вот суеверные хитрости.

О принцессе Авроре даже не мечталось, тем более так быстро. Учила как-то для концертного номера адажио с четырьмя кавалерами, нимало не надеясь на полную партию. Слишком солнечная тема ей в те времена не резонировала, как раз разбегались с Игорем, и кавалеры эти – скорее ехидная ирония судьбы. Просто Олеська вдохновила ее попытаться сменить тему. Притащила ее в компанию, балансирующую на грани эксцентричной и дурной, чтобы Инга себе там хотя бы одного – не то что четырех – кавалера подыскала. Ингу принялся очаровывать юноша с восточными глазами, небритостью и кустарным розовым распятием на шее. Утверждал, что любит Бодлера, хотя по нему было совсем не похоже. Ингу обволакивало терпкое обаяние, оно же, впрочем, тревожило. Что с ним делать? Он смотрел на Ингу с жесткой нежностью, пока она хмельной рукой поправляла стрелки на веках, размазавшиеся на вспотевшей коже. Это все Олеська: заставила ее выйти в свет при полном параде; косметику выскребли у Олеськиной троюродной сестры, которая раз в год терпела набеги бедной родственницы из «балетных трясогузок». Олеся даже нахально стащила у родни ремень с чудной пряжкой, в которой умещалось крошечное фото группы «Смоуки».

– Почему ты думаешь, что это «Смоуки»? – допытывалась Инга, вглядываясь в размытые андрогинные физиономии, не больше горошины каждая.

– Ты что, не видишь?! – возмущалась Олеська.

Бытовая магия сработала, суета себя оправдала, но не в коня корм – в голове у Инги переваривались Олеськины россказни о сестрице, которой будет даже недосуг заметить мамаев набег, учиненный в ее жилище «седьмой водой на киселе», ибо у бедолаги детская матка, но подозрение на беременность, что, без сомнений, удача. Навязчивая впечатлительность не давала покоя, теперь Инга была занята вопросом о возрасте своей матки и об этом таинственном органе вообще. Вот Олеся, та утверждала, что некоторые матки даже выпадают, хотя и в старости… но эту новость Инга прознала от подруги лет пять назад и тогда взяла себе за правило, опорожняясь, следить, не исторг ли организм чего лишнего.

Узкие врата

Подняться наверх