Читать книгу Горизонт забвения - Дарья Тарасова - Страница 3

Ночь – самая мистическая пора. Она прячет под своим покрывалом всю красоту природы, окутывая луной тьмой целый мир, предоставляя невообразимые формы каждому живому существу. Важным шагом вместе со мной продвигалась и сама ночь. Она шла дальше, забирая с собой и темное покрывало, и сладкие объятия Морфея. А тем временем бледнеющее небо на горизонте и звезды одна за другой гасили свои огни. Ночь покидала эту долину и этот лес, но ждать ее снова совсем недолго – после жаркого дня опять наступит вечерняя пора.

На фоне черного неба массивной серебряной тенью высятся верхушки деревьев, широкие лесные просторы едва колышут пышные кроны, которые тоже уже давно находятся в объятиях сна. Словно на морских волнах качается силуэт луны в низком небе, до которого хотелось дотянуться рукой, и словно гребни этих волн разбивающихся о его лодку, когда мимо нее проплывают облака.

А когда же они совсем поглотят серебряное блюдце луны, тут то нарушится темнота ночи и начнет разгораться рассвет. Так и стоит все, будто в глубокой задумчивости, и ничто не тревожит этого общего естественного сна.

Все- все слышно сейчас. С неба лился перламутровый свет раннего утра. Перед рассветом на черно – синем вдали небе проявляются белые тучи, к западу невесомые зеленоватые. И спешит уже сменить короткую июньскую ночь низкая слабая алая, в глубине своей красноватая заря. Линия горизонта расширяясь, приобретала голубой, небесный оттенок. Она уносила к себе землю в сумеречном освещении, и все словно двигалось к востоку. Луна поодаль в ярко-желтом мерцании прятала последние остатки летней ночи.

В воздухе стали появляться невесомые бабочки, с самыми разными окрасками, в высокой влажной траве застрекотали сверчки.

На высоком берегу, под тенью больших деревьев, росли кусты дикой малины. В тот миг, когда они попались мне на глаза, мой желудок непроизвольно напомнил мне о том, что надо поесть, иначе до своей цели мне не добраться. Я сбросила рюкзак на землю и, присев на колени, спешно начала накладывать в рот сладкой ягоды. Её вкус болью отозвался в моем животе. Острая, словно заточенный нож, волна прокатилась от желудка вверх, принеся с собой кислый привкус. С трудом сдержав тошноту, я вспомнила, что уже несколько дней толком не ела. До побега мне пришлось понести наказание за то, что не успела выполнить свою работу вовремя, а таких ленивых у нас в общине лишали еды, ее и так было мало.

Сочная спелая ягода просто провалилась в желудок, оставив привкус сладости и легкую горечь. Из рюкзака я достала небольшую бутылку воды, и случайно выронила записную книжку моей мамы. Это была небольшая книжка с яркой, летящей бабочкой на обложке и потрепанным корешком, переклейным скотчем. Половины страниц в ней уже давно не было, а на тех, что остались, была единственная моя связь с цивилизацией – мамины наброски. Когда-то она была талантливой художницей, училась в художественной школе и рисовала афиши и плакаты для школьного художественного кружка. На одном из разворотов блокнота был большой рисунок дома, выполненный черным карандашом, где жила родная сестра моей матери – моя крёстная Мая.

Перед небольшим жилищем раскинулась лужайка с кустами каких-то цветов с крупными бутонами, усыпавшими все ветки. Мимо цветника вела тропинка из желтого кирпича, которая упиралась в аккуратное крыльцо из двух ступенек. Вдоль стены из трех окон, одетых в одинаковые створки, тянулась плетеная изгородь высотой не больше полуметра. Под самой крышей расположилось большое круглое окно, в которое легонько постукивала раскинувшая свои руки-ветки рябина. Ее красные ягодки привлекали птиц, которые часто будили всех обитателей дома.

Надеюсь, что она все еще живет там и обязательно поможет мне. Самую главную заранее переписанную информацию я хранила в кармане кофты, на случай если моё мёртвое тело найдут спустя годы здесь, в дебрях леса, или когда высохнут эти болота.

Несколько глотков теплой воды комом осели в моем желудке, отчего есть захотелось еще сильнее. В невысокой траве у воды раздался легкий стрёкот. Знакомый звук – это был большой кузнечик. Тихо подкравшись, одним резким движением я смогла поймать его и, не раздумывая, засунула в рот. Это только в первый раз было мерзко, но когда несколько недель подряд нечего есть, быстро привыкаешь. Главное, пока жуёшь, не обращать внимания, что оно двигается.

В такие моменты я мысленно обращалась к кому – то незримому, задавая вопрос о том, насколько драматический оборот принимает моё путешествие. Хотя нас учат тому, что Бога допускает лишь единственную ценность существования – удовлетворить все потребности, в такой момент хочется верить, что кто-то всемогущий, незримый помогает. Облегчением для меня было надеяться, что за моей спиной меня поддерживает единственный родной человек – моя мама. Ее образ в легком летнем сарафане, с заплетенными в длинную французскую косу волосами периодически являлся мне в сложные периоды. Когда я болела – светлый силуэт приходил ко мне, ободряя. Конечно, все это было только моей фантазией, или последствиями недомогания из-за голода и переохлаждения, но я точно знала, что она за мной присматривает откуда – то сверху.

В таких обстоятельствах я совершенно забыла о том, что где то над моей головой есть небо. Такое же бесконечное, как и мои возможности сейчас. Такое же чарующее, манящее в него взлететь с этого холма. Именно сейчас, в чаще этого леса, в сердце трясины и зарослях камыша, дышать было особенно легко. Последствия не долеченной пневмонии, перенесенной мною полгода назад, сейчас напоминали о себе хрипом при вздохе и кашлем. После очередного такого приступа хотелось пить, но неизвестно, сколько еще придется идти до пресной воды, поэтому лучше растягивать. Я все же достала бутылку, сделала глоток и смочила горло, заглушив порывы. Желудок все сильнее заболел.

От усталости все мышцы туго натянулись, словно струны гитары. Голени обеих ног стали твердыми, словно каменные. Окровавленные колени пронзала боль, от каждого сгиба. Оторванные куски кожи цеплялись о штанину. С каждым шагом вглубь леса я все больше ощущала, что проваливаюсь в какой-то бездонный колодец из скрипучих сосен и колючей крапивы, из чавкающей болотистой почвы и муравейников. Я будто не продвигаюсь к спасению, а погружаюсь в чистилище. И нет никакой надежды покинуть это гробницу живой.

Заходит вечер – и природа начинает готовиться ко сну. Даже небо прячет свои краски под покровом ночной темноты. Землю все теснее окутывает вечерняя прохлада, а вместе с ней раскрывает свои широкие и нежные объятия старый сон. Природа, уставшая дремотой, в покое и мире медленно затихает. Тем временем по земле уже уверенно начинает шагать сама ночь.

IV

Вниз по реке продвигаться было просто. Чаще всего берег был песчаный или с невысокой травой. Меня успокаивало то, что здесь нет вытоптанных тропинок или срубленных деревьев – значит, людей здесь не бывает. Теперь уже меня не окружала бескрайняя непроходимая чащоба. Наоборот, лес здесь будто рос ровными рядами, которые стройно, как на параде, уходили вдаль на сколько видно было глазу.

Впереди, не знаю на каком расстоянии, пролегал небольшой хребет, мне нужно добраться до него к ночи. Там откроется вид на всю низину вплоть до моего теперь уже бывшего дома. Если за мной будет погоня – я увижу людей с такой высоты.

В этот день опасения о том, что меня догонят, уже отступили. Не было в общине опытных следопытов или тех, кто уходил дальше пары километров от поселения. Что бы настроится на позитивный исход, я гнала от себя дурные мысли. Моя голова была занята визуализацией того, как тётя Мая меня встретит, как обрадуется мне.

Я брела по зарослям каких- то трав и кустарников, попутно осматривая их на съедобные ягоды. Перебирая одно дерево за другим, в очередной раз удача улыбнулась мне. Среди крупных листьев росла яблоня, усеянная маленькими ароматными плодами. Сердце от радости забилось чаще. С упоением я впилась зубами в красно-желтый плод, он показался мне самым вкусным из всего, что я ела в жизни. Проглотив несколько яблок, я наполнила полупустой рюкзак и продолжила пусть.

В левом, насквозь промокшем тапочке хлюпала утренняя роса. Правая нога сильно замерзла и онемела, а по краю стопы уже сводила судорога. Моя теплая плюшевая кофта хорошо защищала от мелких насекомых, но уже не согревала. Видимо, этот озноб был вызван моей болезнью. Возможно это из-за моей чрезмерной худобы, или я уже простыла и понемногу начинаю бредить. За несколько дней до побега, как всегда в это время года, меня мучили симптомы от теплового удара. Его легко можно заработать в жаркий летний день, работая в поле, где я проводила по четырнадцать часов.

Воздух был душным. В это время года температура всегда поднималась за тридцать градусов, но мне все равно было холодно. Я посмотрела на свои израненные ладони – кожа на них истонченная, кровеносные сосуды просвечивали, отчего они были алого цвета, а ярко красные полосы сливаясь в паутину порезов.

Свет, проникающий через крону деревьев, будто переливался всеми цветами радуги. Песня диких птиц смешивалась с шумом журчащей воды и превращалась в арию свободы. Словно все они пытались через эти звуки поделиться со мной своей силой.

Луна, чуть уменьшенная сбоку, вновь поднялась над бесконечной зеленой гладью леса. Верхушки деревьев будто пытались слегка пощекотать ночное светило или перекатить ближе к западу. Подниматься вверх пришлось опираясь на деревья, просто заставлять себя делать шаг за шагом. Я смотрела на свои ноги и просила их меня не подвести.

Долина с высоты птичьего полета была прекрасной. Убывающая луна над широкой, серебряной лентой речки будто смотрелась в зеркало, отчего ночной свет еще насыщеннее разливался по всему пространству. Деревья там, внизу, слегка пританцовывали, ритмично покачивались то вправо, то влево. Сине-черное небо было усеяно миллионом мерцающих брызг. Время уже, определенно, близилось к полуночи, костра внизу не было видно, а значит и погони, наверняка нет.

Даже примерно я не могла себе представить как много (или наоборот мало) я прошла. За сутки, не останавливаясь больше, чем на пять минут, наверняка, десять километров были позади.

Усталость взяла верх и, едва моя голова коснулась подушки, коей служил мне рюкзак с яблоками, я погрузилась в негу моих ночных кошмаров. Даже роса и холод летней ночи не могли мне помешать погасить измученное сознание. Перед тем, как отключится, точно помню, что желудок потребовал еды, но было уже слишком поздно. Кто-то невероятно мягкий и долгожданный уже крепко обнял меня пеленой сладкой дрёмы.

Сквозь пелену сна в тишине летнего леса отовсюду доносился стук, будто кто-то предупреждал меня о том, что приближается. Нечто хмурое, размытое, безутешное, нечто более печальное, чем сама печаль. Какое – то далекое, безликое воспоминание, бесконечное волна.

Вот уже долгие годы ко мне возвращается один и тот же кошмар: на моих руках маленькое окровавленное тело отчаянно пытается задержать дух внутри, вдыхая не глубоко и часто. Его нежно синих глаз уже не видно, губки дрожат, а кулачки крепко сжаты. И вдруг тишина, тело обмякло и мне на плечо падает чья-то тяжелая рука.

Я просыпаюсь от испуга. По спине пробежал холодок, и он не от росы. Я осмотрелась по сторонам. Никого рядом не было, но моё плечо все еще помнило ужасающее прикосновение. Солнце уже высоко над горизонтом. Пора продолжить путь.