Читать книгу Вино Капули - Дарья Тарасова - Страница 2

Мы осели в разных углах гостиной, словно наказанные за провинность дети, – Нино сидел на подоконнике, потирая подбородок и угрюмо глядя на виноградник, Сепо раскинулся в кресле, закинув ногу на ногу и раздражённо потряхивая стопой, я опёрся на спинку дивана и рассматривал узор на ковре.

После объявления злополучного наследства я, должно быть, с полчаса просидел под грушей за винодельней, кутаясь в её сладковатую тень. Нино ходил вдоль виноградников, поглаживая листья и закидывая голову в немом вопросе к небу. Сепо выкурил не меньше пачки сигарет, прежде чем получил нагоняй от Сервано, совершенно не характерно потерявшего терпение:

«Вы-то в себя всяку пакость втягивать можете. А лозе такое вредно. Лоза-то всё чувствует. И дым, и злобу».

Сепо ничего не ответил, но сдержанно убрал уже пожёванную сигарету обратно в карман и зарылся пальцами в волосы. Удивление сделало его почти что благоразумным. Нино что-то спрашивал у солнца. Я ничего уже не понимал.

– А чего ещё было ждать от старого подлеца?! – Сепо вскочил с кресла и заходил по комнате. Его низкий сиплый голос срывался от злости. – Что в кой-то веки, хоть на смертной койке, подумает о сыновьях, умерит свою гордыню! Падла это, а не отец!

– Думаю, отец знал, что делает. Он хотел, чтобы мы умели добиваться всего сами… – тихо откликнулся Нино.

– Козёл хотел превратить наши жизни в бесконечное испытание, не давал просто быть беззаботными и счастливыми. И даже после смерти не даёт.

– Но может…

– Я в этом дерьме участвовать не собираюсь. Под дудку и ремень отца я наплясался уже вдоволь. Как будто мне есть дело до этого чёртова вина. Завтра же сваливаю.

– А мне кажется, нам стоит хотя бы попробовать… – В глазах Нино искрилось волнение. Его высокий чистый голос слегка дрожал. – И дело даже не в деньгах… Вдруг… Вдруг отец хотел этим показать нам что-то важное? Вдруг это наша судьба? Я… Я, наверное, останусь.

Они оба вперились глазами в меня.

Ну вот так всегда.

Сепо – с одной стороны, Нино – с другой. А я… Никогда не понимал, где нахожусь я. Не было у меня никогда своего места.

– Кхм… – Я тщетно собирался с мыслями и решил рассуждать вслух. – Слушайте, мы ведь прекрасно понимали, что отец за человек. Каждый из нас. Именно поэтому мы и уехали, да, каждый со своими мыслями, но всё же. Глупо было полагать, что отец изменится, даже спустя столько лет. Но я всё равно не думал, что он даже посмертно заставит нас… ну… бороться за его одобрение.

Слово «любовь» язык сказать не повернулся. Кто другой может в это бы и поверил, но ведь Нино и Сепо знали правду не хуже меня.

– И Сепо прав. Это то ещё дерьмо.

Сепо самодовольно ухмыльнулся.

– Но при этом всём, мы с вами здесь. Сомневаюсь, что из-за ностальгии по дому или желания выказать уважение могиле отца. Полагаю, у каждого из нас есть причина быть здесь, причина острая и первостепенная, и причина эта – его деньги.

Повисшая в комнате тишина зазвенела. Я знал, что попал точно. Знал, потому что говорил правду. Свою уж точно.

– И, хотя мне самому не слишком улыбается потакать прихотям отца, да и виноделием я никогда не интересовался, думаю, стоит всё же попробовать, тут прав Нино. Если выйдет – каждый уедет в свою сторону с полным кошельком, если нет…

– То с горячей задницей. – Закончил Сепо.

– То с новым опытом. – Закончил Нино.

Нино сиял. Сепо сомневался, прикидывая что-то в голове. Он прекрасно понимал, что без его участия наследства нам не видать. Ну вот, добра не жди…

– Я согласен. – Нино радостно вскликнул, но Сепо упреждающе поднял палец. – Но только в том случае, если каждый из вас отдаст мне одну четвертую вашей доли наследства.

– Нет! – ошарашенно уставился на него Нино. Я разочарованно выдохнул. – Ты не можешь такого просить! Это же нечестно!

– И кому ты пожалуешься? Отцу? Ха! Да мне плевать на честность. Без меня вам наследства не получить. Я диктую условия.

– Но ты сам ничего не получишь, если уедешь!

– Да и к чёрту. Заработаю как-нибудь. Зато на ваши рожи смотреть не придётся.

– Нельзя же так…

– Я отдам тебе свою треть. – Неожиданно для всех, включая меня, сказал я. – За себя и за Нино. Так или проваливай. Идёт? – Что я вообще несу? Слова сами вывались изо рта.

Сепо оценивающе посмотрел на меня. Рот Нино был приоткрыт на полуслове.

– Идёт, – наконец выдал брат. Руки мы пожимать не стали и только утвердительно кивнули друг другу.

Кажется, мы в кои-то пришли к соглашению. Если честно, я и сам не понимал, к чему склоняюсь, а потому удивился, когда так легко и естественно пришёл к этому решению и привёл к нему братьев. Отчего-то мысли о том, что мне придётся уволиться с работы, оставить свою прежнюю жизнь и людей, наполнявших её, на полгода, а то и больше, показались совсем незначительными и неотягощающими. Словно я расставался с давно ненужными мешками с песком, сидя на воздушном шаре… Я погнал мысли прочь – у меня ещё будет время их обдумать.

За окном уже стемнело. Неожиданно на меня набросилась вся усталость этого дня и потянула к земле. Поднимаясь по лестнице, растущей здесь же вдоль стены, я кинул последний взгляд на братьев – они по-прежнему молча стояли на своих местах. Надеюсь, к утру они не разнесут виллу. На мгновение мне показалось, что я вижу их прежними. Теми детьми, которыми я их запомнил. Которых знал в силу своей детской чувствительности. Я вдруг понял, что эти два незнакомых мне человека – не они. Я ничего о них не знаю. Кто они, где и чем живут, что в их мыслях и кто в сердцах. Но, что поразило больнее, я понял, что ничего этого, кажется, не знаю и о себе. Раньше я об этом не задумывался.

***

Мне снился отец. Я видел его в отражении зеркала. Смотрел и не понимал, где кончается он и начинаюсь я. Видел братьев. Они расходились в разные стороны, а я не понимал, куда мне следовать. Видел горящие виноградники. Видел и не понимал, бежать к ним или от них.

Я проснулся от того, что начал задыхаться. Распахнул глаза и стал жадно глотать воздух. Все равно не хватало. Я поднялся с узкой кровати – она взвизгнула подо мной – и через коридор вышел на небольшой балкон на втором этаже – с него открывался вид на задний двор и расползающийся во все стороны виноградник. Солнце уже ехидно махало с высоты. Воздух был настолько сухим, что его хотелось запить. Я подумал уже ретироваться обратно в тень дома, когда на балкон вышел Сепо. В одних трусах. И солнечных очках. И то и другое – брендовое. Отставив мизинец, он потягивал эспрессо из комично маленькой в его мощных руках фарфоровой чашки, стоящей на таком же нелепо маленьком блюдце. Горьковатый запах кофе тут же впитался в горячий воздух.

– Э! Ты посмотри, что это за балерина? – хрипло сказал он. Видимо, тоже только встал.

Я посмотрел туда, куда брат небрежно ткнул чашкой. В дальнем конце двора, под абрикосовым деревом, был Нино, которого я до этого не заметил. В шароварах и с голым торсом он выводил руками и ногами какие-то странные фигуры, походил он при этом на пьяного фламинго. Рядом на траве спала Лале.

– Теперь понятно, чего тощий такой. Если один воздух гонять, так никакие мышцы не набрать.

Сепо громко свистнул. Нино, стоя в позе одноногой табуретки, открыл один глаз.

– Не знал, что брачный период у цапель уже начался, – намеренно громко сказал Сепо и ослепил двор белоснежным оскалом. Я же вновь поразился, как иногда сходятся наши мысли.

– У цапель ещё только через месяц, зато у павлинов, смотрю, наступил раньше сезона, – снова прикрыв глаза и приняв позу подбитого самолёта спокойно ответил Нино. Сепо загоготал, показывая своё родство скорее к гусю, нежели павлину.

– Пойду лучше позавтракаю. Никогда не увлекался орнитологией, – сказал я, но Сепо не слушал и уже выкрикивал новые насмешки в сторону брата. Новый, неизведанный день уже поджидал меня у двери, а по лестнице поднимался божественный аромат готовки Мавеби.

***

Мы снова стояли, выстроившись в шеренгу, в кабинете отца. Сервано удовлетворённо глядел на нас, как офицер на рядовых солдат. Его морщинки заполняла улыбка.

– Знал я, знал, что не подведёте. Что волю Маврана-бато уважите. Правильно это, сынки, правильно. А я-то уж за всем услежу, чтоб как надо, да по делу. Только вот самим вам управляться со всем нужно будет, это Мавран-бато чётко предписал. Ох и радостно бы ему было, что по стопам его решили пройти…

Мы слушали его тираду, стиснув зубы. Хорошо, что Сепо так и остался в своих брендовых очках – Сервано не видел его постоянно закатывающихся глаз. Нино нервно вздыхал и вымученно улыбался. Я нервно перекатывался с пятки на мысок.

– Дело-то вам предстоит ой непростое, сынки, нет. Не лёгкий человек был Мавран-бато. Виноделие дело тонкое, его нужно и знать, и чувствовать. Уж больше сорока лет я работаю на винодельне Капули, а всё новому учусь… И всё-то важно упомнить…

Я почти ничего не запомнил. Тупо стоял и кивал, не понимая и половины того, что он нам говорил. Когда его лекция из недоделанного салата обрывочных знаний и мыслей о виноделии кончилась, он, наконец, перешёл к сути дела, из-за которого мы тут и торчали.

– Глядите, сынки. Отцом вашим поручено воспроизвести «Душу Капули». Вино винтажное, капризное. Мавран-бато некогда сам создал эту технологию. До того ж совсем виноделенка семейная была, небольшая, а вино это таким славным получилось, что мигом и награды забрало, и деньги винодельне принесло.

– Что-то я такого не припоминаю… Я думал, «Капули» – это и есть единственные наши сорт и вино. Другого я и не видел, – неуверенно сказал Нино. Я тоже недоумевал.

– Так ведь то уже лет двадцать как не производили, так потому, Нино-бато, – удивлённый нашей невежественностью ответил Сервано. Семейным делом никто из нас никогда не интересовался.

– А почему ж перестали, раз такое оно было премиальное?

– А того, Сепо-бато, знать никак не могу. Всё на то Маврана-бато решение. Так и сказал он мне: «Не будет больше вина этого. Другое делать будем». А я ж человек подчинённый, вопросов лишних не задаю.

– Ладно, неважно. То есть нам надо просто подождать, когда поспеет виноград, проследить, чтобы его собрали и… э-э… сделали из него вино? – В виноделии я ни черта не понимал. Хоть и осознавал, насколько нелепо это для человека, выросшего на винодельне.

– Э-э, нет, Теур-бато. – Я решил смириться с манерой Сервано использовать в речи эти анахронизмы. Исправлять его – всё равно что пересаживать вековой дуб в клумбу. – Тут особая технология нужна. Самим предстоит и за терруаром следить, и заботиться, и собирать. Да не только этим дело наше непростое оканчивается. То ж нужно ещё от сора очистить, квеври подготовить, да про бутылки и этикетки не позабыть, всё верно соблюсти да выстоять…

Я старался ловить каждое слово, но они выскальзывали из моей памяти моментально. Усвоить несвязную тираду Сервано было невозможно. Видимо, будем разбираться по ходу дела.

– Это всё ладно. А что по цифрам? Сколько бутылок нужно сделать? Как будет оцениваться успех этого всего предприятия? Что по финансам? – Сепо.

– В лучшие-то годы, когда Мавран-бато у дел был, в год мы производили никак не меньше десяти тысячи бутылок. – Мы в ужасе распахнули рты. – Ну да на то и сил больше надобно, и времени. А вам, стало быть, хватит и тысячи бутылок.

Сепо присвистнул. Я прикидывал. Целая тысяча… Это как вообще возможно? Это много или мало?

– Финансы-то на это всё определены, как что будете со мной согласовывать. Мне же и поручено определить, как вы выразились, успех сего предприятия.

– А-а, дорогой Палу-дзирва, так может отбросим весь этот цирк? Договоримся по-доброму, по-родному? – Сепо расплылся в фальшивой улыбке и раскинул руки.

– Нет, Сепо-бато, никак мне нельзя. Обещал я отцу вашему, да волю его исполню как положено.

Мы сразу поняли, что с Сервано не договориться. Слишком он был верен отцу и их общему делу. Делать всё придётся по-честному.

– А сроки? – мигом сникнув, спросил Сепо.

– А срок-то вам дан на усмотрение. За сезон управитесь ли, за три иль пять, на то всё воля судьбы.

Мы, переглянувшись, молча утвердили, что на всё про всё у нас один сезон – то бишь, ровно год. Благо, на дворе начало марта. Дольше торчать здесь друг с другом никто не собирается. Да и посвящать свою жизнь виноделию в мои отсутствующие планы никак не входило.

***

Впервые я пожалел, что не удосужился хотя бы немного погрузиться в семейное дело. Вернее, дело отца. Второй час я корпел над пожелтевшей и хрустящей, словно зачерствевший сухарь, технологической картой, которую Сервано нехотя вынул из сейфа отца и преподнёс мне как самый дорогой и хрупкий в мире хрусталь. Конечно, где-то на подкорках я понимал, что вино – это не апельсиновый сок – сорвал, отжал, готово, – но не ожидал, насколько это тонкое и сложное занятие. Малейшая оплошность, и весь урожай потерян. Теперь понятно, как были определены правила в нашем доме…

Сервано был прав – технология у «Души Капули» была особая, не та, что использовалась на винодельне последние несколько десятков лет – даже мне хватило ума это понять. Начиная от особого ухода за лозой и заканчивая специальными сосудами – квеври – в которых вино должно ферментироваться и выдерживаться вместо дубовых бочек, стройные ряды которых заполоняли погреб винодельни. Я даже не знал, что тут такие есть. И никто из ныне поредевшего числа работников, большинство из которых разъехались после смерти отца, пользоваться такими не умел. Кроме Сервано, разумеется. Так что и в этом воля отца исполнялась неуклонно – вся работа на наших плечах. Мои плечи нервно вздрогнули от ощущения опускающегося груза.

Сепо в это время сидел за столом отца и рылся в бумагах – финансовых отчётах, бюджетах, графиках. Время от времени он скептически фыркал или недовольно сопел, а пару раз громко «Ха!»-кнул.

Нино сидел на полу в углу, завязав ноги в узел, и листал тяжёлый как сама жизнь фотоальбом. Иногда он восторженно улыбался и демонстрировал мне страницы – со старой потрескавшейся фотографией молодого отца, который стоит на фоне заброшенной новоприобретённой винодельни, – я ужаснулся, поначалу увидев себя, – с вырезками из газет и фотографиями свежепосаженного виноградника.

Краем глаза я заметил, что вот уже несколько минут он пристально рассматривает одну чёрно-белую фотографию, слегка загоревшую от времени. Я, отбросив уже начавшие меня душить технички и журналы, подошёл ближе и наклонился. С фотографии смотрело несколько улыбающихся лиц – они стояли в ряд перед винодельней, держась за руки и обнимаясь. В центре, определённо, был отец, – ни более крепкое сложение, ни горький трудовой загар, ни густая борода не могли меня обмануть – на фото я видел себя. Вокруг него, по-видимому, были первые работники винодельни – мужчины в белых рубашках и женщины в пятнистых юбках и платках. С боку, немного смущённая, стояла девчушка не больше шестнадцати. По правую рука от отца был Сервано – я не сразу узнал его молодого, в моей голове он всегда был старым – в своей кепке и жилетке. Вокруг его широко улыбающегося рта уже начали собираться складочки времени. А по левую руку…

– Маме здесь двадцать три. А отцу тридцать один. Вы почти ровесники… – подняв на меня голову, тихо сказал Нино. – Кажется, это был первый урожай… А через год они поженятся. А ещё через два родишься ты… – Он снова опустился в фотографию и нежно водил по ней тонкими пальцами.

– Не уверен, что нам это как-то поможет, – рассеянно сказал я и пошёл обратно к своим журналам.

– Чтобы расти ввысь, нужно укрепить корни, – ещё тише, будто самому себе, сказал Нино. Я успел заметить, как он осторожно кладёт фотографию себе в карман.

– Чёрт-те что! – воскликнул Сепо, который, судя по всему, нас не замечал и не слышал. – Он же тупо обворовывал их! Каждый второй квартал! Как отец мог этого не заметить?

– О чём это ты? – спросил я.

– Да за пару лет до смерти отец нанял какого-то руководителя заместо себя, а этот поганец бюджет закарманивал. – Он продолжал листать бумаги, возмущённо цокая. А я удивился, что отец позволил кому-то кроме себя руководить делом… – Даже замазано криво! Да кто ж так пилит… Э, паршивец! Но даже притом, братцы, скажу я вам, есть тут за что погорбатиться, ещё как.

Он самодовольно смотрел на меня, перестукивая пальцами по пачке бумаг. Неожиданно на стол перед ним упала раскрытая карта – это Нино незаметно появился с ней.

– Вот. – Он указывал на какой-то участок карты.

Мы все склонились над столом.

– Чё вот-то? – спросил Сепо, изогнув чёрную бровь.

– Вот этот квадрат. Я не очень понял… Если сравнить с другими… Вот тут… – Нино мямлил что-то нечленораздельное, пытаясь нам объяснить.

– Нино, остановись. Начни сначала, – сказал я.

Брат сделал вдох, набирая воздух и смелость. Он никогда не брал на себя ведущую роль.

– Это карты виноградника. По-видимому, отец делал их каждые 5 лет. Где-то он разрастался, расширялся, где-то наоборот. Отец отмечал сведения о почве, солнце и всякое такое…

– Терруар, – с важным видом вставил я слово, которое только что выучил по журналам. Сепо закатил глаза.

– Э-э, да. Так вот, э-э, я сравнивал эти карты, и вот тут, – он снова указал на точку, с которой начал, – вот тут есть один квадрат – так, если виноградник примерно четыре гектара, я бы сказал, что это одна десятая…

– Сорок соток, – быстро вставил Сепо.

– Да. Он почему-то не использовался, хотя он относится к винограднику и вот на той карте…

Действительно, на южной стороне, с самого края, был пустой квадрат. Он относился к контуру виноградника, однако если остальная его часть была аккуратно разлинована и размечена – где, когда и как был посажен или рос виноград, – то этот квадрат оставался нетронутым последние несколько лет, хотя терруар там был помечен как наиболее выгодный – он располагался на небольшом пригорке и лучше всего поливался солнцем. Важность солнечного света я уже уяснил.

– Ты смотри на этих деревенских! Такой жирный кусок земли без дела стоит, причём стоит-то прям у винодельни! Это ж и логистика проще, и сколько выгоды. – Сепо сверкнул зелёными глазищами и свистнул. – Э! Палу-дзирва, это что же у вас земля хорошая пустует?

Сервано как раз заходил в кабинет. При виде непривычного хаоса он замялся, но, заслышав что-то о винограднике, тут же забыл обо всём и оживился.

– А как же, Сепо-бато, так всему причина есть. Особая причина. За тем-то я и зашёл. Тут показать надо, сынки. Подёмте, тут недалеко будет.

Недалеко по меркам жителя городской прохлады и южанина-винодела весьма разнится – под палящим солнцем в особенности. Я восхищался, как ловко и легко Сервано шагает по ухабистой тропинке вдоль виноградника. Транспорта на винодельне не было – воздух портит – виноград для премиального вина собирается вручную, а для перевозок в период сбора пригоняют мужиков с лошадьми из ближайшей деревни или возят сами на тележках. Всё мы узнали от Сервано, который терпеливо разъяснял это нудящему Сепо.

– Вот, сынки, глядите.

Мы поглядели.

– И? – спустя некоторое время спросил Сепо.

– А как же, не видите, что ли? – Я точно не видел.

– Хм… – Нино подошёл к лозе и пощупал листок. – Она, а-м… Какая-то другая, кажется…

– Так всё, Нино-бато, так, совершенно так.

Я подошёл ближе и посмотрел на листок, который мягко сжимал Нино. А потом на лозу, которая росла на соседнем ряду. Она действительно отличалась. Лоза до этого была самую малость темнее. Ветвистее. Старше?.. А эта… Ну, другая. Теперь я заметил, что отсюда и дальше виноградник отличался, словно стоял особняком, и ряды лозы были реже и шире.

– Это какой-то другой сорт? Но почему раньше его не сажали? – неуверенно спросил Нино.

– Глядите, как есть, сынки. Это и есть колыбель виноградника нашего. Первые лозы Капули были посажены здесь. Впервые здесь были они выращены, собраны и дали вино «Душа Капули». – Я, кажется, начинал понимать. – А потом… Потом не велел Мавран-бато использовать землю эту. Отговаривал я его – и солнце тут, и почва богатая, пригорок растёт вона как – ну благодать. Нет, велел Мавран-бато оставить участок.

– А это тогда что тут растёт? – спросил Сепо.

– А это лоза особая, молодая. Её Мавран-бато в питомнике самолично стал растить, вскоре после вашего отъезда-то… – Сервано снял кепку и промокнул ей лицо. – А ровнёхонько четыре года назад высадить тут велел. Я, знать, диву дал, но уж спорить не стал. За землёй-то, хоть и не растили ничего, уход был прилежный. Как знал Мавран-бато… В самую зрелость лоза в этом сезоне войдёт.

– Значит эта лоза просто моложе? Поэтому отличается? – Нино.

– В том числе, а как же. Лоза же как человек – пока молодая, капризная, непостоянная, а что повзрослее – умудрённая, спокойная. Лозе в нашем винограднике уже скоро ровнёхонько тридцать лет стукнет.

Ого…

– Да и выращена эта лоза по-особому. Из неё лишь «Душу Капули» получить можно, хоть и сорт один, да подход разный…

– Хоть сажать ничего не придётся. И на том спасибо, – Сепо прервал готового пуститься в новые рассуждения о выращивании винограда управляющего.

– Нет, – неожиданно для всех сказал я, – придётся.

Они все смотрели на меня – Сервано с умилением и гордостью, братья с недоверием и недоумением.

– Я, конечно, братец, в вине не мастак, но наслышан, что для него виноград нужен. Виноград вон есть. Чего ещё не хватает-то?

Сепо продолжал скептически буравить меня. На секунду я засомневался, но собрался, увидев короткий подбадривающий кивок Сервано. Пусть умом я не сильно отличаюсь, но что читаю – запоминаю.

– Цветов.