Читать книгу Чего почитать, если нечего почитать – 2 - Дарья Валикова - Страница 3

Ирвинг Д. Мир от Гарпа /Пер. с англ. М. Литвиновой. – М.: Новости, 1992

Ирвинг Д. Отель «Нью-Гемпшир» /Пер. с англ. С. Буренина. – М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2004

Самый, кажется, известный роман знаменитого в США автора Джона Ирвинга «Мир от Гарпа» («Мир по Гарпу», «Мир глазами Гарпа» в других переводах), по которому снят ещё более известный одноимённый фильм, впервые вышел в России тогда, когда особый ореол вокруг профессии писателя ещё не успел раствориться. Писатель – это было важно, престижно, загадочно, а то, что предлагаемая книга повествовала о жизни, становлении и собственно творчестве писателя в Америке (где, по слухам, даже великому таланту отводится скромная роль развлекателя отдыхающей публики), казалось интересным вдвойне. К тому же, трудно было припомнить американское произведение на эту тему; на ум приходил разве что «Мартин Иден», а более продвинутые могли знать очаровательную повесть Л. Докторроу «Жизнь поэтов», да и там – больше про быт нью-йоркской богемы, нежели про литературу…

Итак, этот роман Ирвинга прослеживает весь путь писателя – от рождения до могилы и даже после: в оставшихся произведениях. Эти самые произведения живут в романе полноценной жизнью наряду с их автором, когда история замысла и создания каждого рассказа, повести, романа, стихотворения органично входит в повествование. «Мир от Гарпа» – это и есть то, что классик назвал образом мира, в слове явленном, то есть неповторимый взгляд на всё вокруг, каковой и требуется от подлинного творца. Мир писателя Т. С. Гарпа, как сформулирует для себя его дочь уже после смерти отца, – это мир, где существуют только безнадёжные случаи. Сам он при жизни утверждал, что писатель, по его мнению, и есть врач, который берётся только за эти самые безнадёжные случаи, чтобы «подарить людям бессмертие. Даже тем, кто в конце книги умрёт. Для них это важнее всего».

Гарп подразумевал, что этот дар – бессмертие – единственное, что вообще может дать людям искусство; никакой социальной значимости за художественным творчеством им не признавалось. Хотя, как и многие творцы, часто «сам же пытался безуспешно связать их (искусство и прямое служение людям – Д.В.). В конце концов, он сын своей матери».

Его мать – Дженни Филдз, медсестра по профессии и знаменитая феминистка по «общественной жизни», – наоборот, свято верит в необходимость социальной пользы искусства и литературы. Как бы то ни было, единственная написанная ею книга под названием «Одержимая сексом» имеет оглушительный успех, чуть ли не превосходящий книги сына, чем вносит весомый вклад в, что называется, «тенденции общественного развития» – женское движение, в частности («Мир по Гарпу» вышел в конце 70-х, когда феминизм в Америке ещё только набирал обороты – Д.В.). Это при том, что книга Дженни является простым безыскусным повествованием о собственной жизни вкупе с посильными соображениями об окружающем её мире, вовсе не претендующем ни на что другое. Название её – лукаво: на самом-то деле, опыт Дженни Филдз в объявленной сфере ограничился одним-единственным и несколько нетрадиционным контактом с целью обзаведения ребёнком. В этом, собственно, и состоял её личный осознанный выбор. Что ж, всякое в жизни бывает: вон, заявляла же, например, у нас Валерия Ильинична Новодворская, что всё, что ей известно о сексе, вычитано в произведениях В. Аксёнова, и хоть по ней – дело это никчёмное, будучи плюралисткой, она не осуждает человечество за его слабости. Вот и Дженни, отличаясь подобной же широтой, никому на свете своих убеждений не навязывает. Кроме шуток: она лишь «хотела доказать одно – женщинам, как и мужчинам, пора наконец научиться строить свою судьбу по собственному разумению, не оглядываясь на общепринятые каноны. И если это убеждение делает её феминисткой, значит, она и есть феминистка».

Итак, Дженни отказывается как от замужества, так и от любого секса вообще; Гарп же, как и всё его окружение, не говоря уже о героях его книг, на сексе просто-таки помешаны. Однако никто не намеревается утверждать, что его образ жизни – самый правильный, и это касается вообще всего, чего бы то ни было. К примеру, в семействе Гарпов жена предпочитает зарабатывать деньги преподаванием в университете, тогда как муж занимается домом, воспитывает детей, а прозу пишет лишь в перерывах между этими занятиями. На презрительное обвинение журналистки в том, что он является просто домохозяйкой, Гарп отвечает: «Я всего-навсего делаю то, что хочу. И именно это всегда делала моя матушка – только то, что она хочет».

Всю его жизнь Гарпом движет возмущение чёрно-белым делением мира, презрение к психиатрам, «которые обкрадывают личность, всё упрощая и сводя её к примитивной манере», негодование по поводу той критики, что ведёт к «разрушению искусства социологией и психоанализом», – как автор заметных романов, он в полной мере испытывает это на себе. Нет у Гарпа и «терпимости к тем, кто сам во всём проявляет нетерпимость». Так, совсем не будучи противником феминистского движения, он, однако, резко высмеивает его крайности. Например, (пародийно выдуманное в романе) движение «джеймсианок» – женщин, что после трагической истории с одной маленькой девочкой, которой надругавшиеся над ней преступники отрезали язык, дабы она не смогла никому ничего рассказать, – сами вырезают себе свои собственные языки в знак протеста против такой гнусной действительности. (Абсурд? Да, но, как справедливо пишет в послесловии переводчица М. Литвинова, «степень абсурдности относительна и зависит от того, в какой мере читатель сам находится в плену условностей». )

Правда, однажды Гарп сталкивается с насильником, которого незадолго до того сам же помог изловить. Тот бахвалится, что сумел-таки избежать тюрьмы; Гарпу на миг кажется, что вся мировая злоба, торжествующая в своей безнаказанности, взирает на него в это миг, и он «как же полно ощутил то отчаянье, которое заставляет несчастную женщину вырезать собственный язык, чтобы хоть как-то заявить свой протест!» Но – не больше, чем на миг; Гарп продолжает устно и письменно критиковать джеймсианок. Это-то его и губит: те решают, что перед ними – конченый женоненавистник. Не помогает даже то, что на его сторону встанет сама Эллен Джеймс – та самая маленькая девочка без языка, успевшая вырасти и ставшая приёмной дочерью Гарпов. И, после одного неудачного покушения, пуля фанатички настигнет-таки Гарпа – ещё совсем молодого, оригинального автора в расцвете таланта. Подобную же смерть доведётся принять его матери – Дженни Филдз убьёт фанатик-антифеминист.

Оба они, и мать, и сын, погибают прежде всего от непонимания и, как следствие, – нетерпимости. Но, к счастью, остаются их дети, внуки, друзья, ученики, читатели – они-то существуют и будут существовать, исповедуя такую простую на словах и труднейшую на деле доктрину: каждый живи так, как позволяет твоя совесть, да не мешай другому «каждому» поступать аналогично. Только это, по-видимому, и может спасти мир. Тем самым «Мир от Гарпа», в сущности, не открывает никаких америк. Он лишь демонстрирует, что терпимость ко всему инакому и впрямь может существовать на этом свете, и быть при этом не просто вынужденной терпимостью пополам с еле скрываемым негодованием, а – подлинной, лёгкой и естественной, как дыхание.

Другую книгу Ирвинга, «Отель „Нью-Гемпшир“», с одинаковым успехом можно было бы назвать и бурлеском, и гротеском, и сатирой, и трагикомедией, и романом воспитания… А можно – фантасмагорической семейной сагой.

«Любимой историей в нашей семье была история о романе между отцом и матерью, о том, как папа купил медведя, как они с мамой полюбили друг друга и быстренько, одного за другим, заделали Фрэнка, Фрэнни и меня („Бац, бац, бац“, – как сказала бы Фрэнни); а после небольшой передышки – Лилли и Эгга („Пиф-паф – мимо“, – скажет Фрэнни)».

Чего и кого только нет в этой семейке, состоящей из сплошных чудаков, а также невозможных собак и даже, как было сказано выше, дрессированных медведей. В довершение всего, живут они в собственном частном отеле, бок о бок с колоритными служащими и разнообразными постояльцами.

Джон Ирвинг изменил бы себе, если б не поместил сей отель в маленький «академический» американский городок (он вообще мастер изображать специфическую атмосферу таких городков, сконцентрированных вокруг частных школ либо университетов, – ибо сам профессор), и если бы часть повествования не происходила в Вене (он, похоже, обожает Австрию, в которой некоторое время жил и работал, больше прочих стран Европы, что находит отражение едва ли не во всех его романах). Ну, и ещё он не был бы самим собой, если бы не включил в свой текст изрядную долю натурализма, доходящего до стадии, которую принято называть «порнухой и чернухой»…

Но, несмотря на это и на множество по-настоящему грустных (а отнюдь не только весёлых и прикольных!) вещей, происходящих с персонажами, книга у Ирвинга, как обычно, получилась светлой, позитивной и гуманистичной. Ведь «руководящий принцип нашей семьи сводился к тому, что осознание неизбежности печального конца не должно мешать жить полнокровной жизнью». Ирвинг уверен, что жить и любить людей стоит, несмотря ни на что, и умеет заставить читателя проникнуться этой верой.