Читать книгу Я тебя искал. Я тебя нашла - Дарья Волкова - Страница 4

Звонок отца застал Илью за наливанием чая. Только-только позавтракал. Обычно в этот час Илью можно застать за инструментом – либо дома, либо у Виктора Рудольфовича. Но сегодня Илья беспардонно и совершенно непозволительно проспал. День вчера выдался… нервным.

На экране телефона красовалось лицо Королёва-старшего.

– Доброе утро, папа.

– Доброе утро, сынок.

Илья поставил обратно на стол поднесенную было к губам чашку. Сынок. Так отец называл Илью, только если было за что. Так, и где он проштрафился?

Ах, ну да, точно. День вчера был очень нервным.

– Что, ты получил штрафы? – Вздох сдержать не удалось. Выставлять себе в нелепом свете перед отцом Илья не любил. Он предпочитал, чтобы им гордились. Во вчерашней ситуации гордиться было, скажем откровенно, нечем.

– А должен? – прозвучало в трубке невозмутимое. Этой невозмутимости Илья не верил. И отцовскую иронию чувствовал даже не слухом, чем-то иным. Отрицать очевидное бесполезно, надо признавать вину сразу и полностью.

– Сколько их? По моим подсчетам, я собрал три камеры. Я не ошибся?

– Ну что ты… – мягко и душевно, чисто по-королёвски произнесли в трубке. – Ты всегда был отличным математиком.

Роль обвиняемого уже прискучила Илье, самое главное ему сказали, поэтому он предпочел сменить тему.

– Ну и отлично. Я сегодня оплачу штрафы. Как мама?

– Скучает. Ждем тебя в гости. Часов в семь вечера на ужин. Как раз успеешь все оплатить.

Ну хватит меня уже тыкать, как котенка, папа, я все понял!

– До семи вечера я успею не только эти оплатить, но и новых наделать. Буду к семи, пап.

– Договорились.

Не успел Илья выдохнуть, завершив разговор, как телефон снова пиликнул.

Пришли фото с камер. Илья разглядывал их долго, минуты две, наверное. Увеличивал, изучал детали. Потом прочел приписку отца: «Шлем надо бы вернуть».

Илья отложил телефон. И расхохотался. Так громко, что Сатурн поднял голову с лежанки и негромко и вопросительно тявкнул.

– Извини, что потревожил твой сон, герой. – Илья залпом выпил половину чашки. Снова взялся за телефон, открыл первое фото. Говоришь, папа, шлем вернуть? А по-моему, мне идет.

На фото красовалась девушка верхом на спортбайке, хвост длинных волос относит ветром в сторону. В сторону стоящей рядом машины, спорткупе, за рулем которой человек в шлеме, с этого ракурса похожий на Дарта Вейдера.

Интересно, отец хотя бы улыбнулся, глядя на это фото? Илье же хотелось хохотать, и он уткнулся лицом в ладони. И поморщился. Смех смехом, а скула болела там, где по ней пришлось мотоциклетным шлемом.

Кто бы мог подумать, что девушка такая нервная? И такая… красивая.

Интуиция его не то чтобы подвела – но слегка не подготовила. Потому что, стоя у машины и ожидая, когда выйдет нужный ему человек, Илья совершенно не ожидал, что попадет под гипноз. Под совершенно гипнотическую магию движений бедер, обтянутых узкими джинсами, шлема, качающегося на согнутой в локте руке, мерно двигающегося из стороны в сторону хвоста высоко убранных волос, цепочек на тонких кистях и таких же цепочек в мочках ушей.

Когда девушка подошла к мотоциклу, припаркованному через одну машину от него, Илья словно очнулся. Честно говоря, он не был уверен, что это – Таня. Хотя интуиция вопила внутри именно об этом. Но возможно, он выдавал желаемое за действительное. Ему надо услышать голос.

Услышал. А заодно получил шлемом по скуле, адреналиновую гонку и замечание от отца.

Да уж, второе знакомство с бантом удалось. Кто бы мог подумать, что у девочки с глазами-звездочками, когда она вырастет, будут невероятно красивыми… не только глаза.

Илья вздохнул, долил себе еще чаю. Надо идти заниматься. Интересно, чем можно выбить из головы вид мерно двигающихся при каждом шаге невероятно волнующих женских бедер? И этой… которая как бы есть, а слова такого нет.

Ведь его не так воспитывали.

Вроде бы.

Кажется.

Илья привычным, отцовским, жестом потер лицо ладонями. Снова поморщился. Ссадина на скуле давала о себе знать.

Да уж, как говорится, я же той, кто всех прелестней, песнь и кровь свою отдам. Правда, о том, что та, что всех прелестней, может сама до крови разбить тебе скулу, ни Толстой, ни Чайковский были, видимо, не в курсе. O tempora! O mores![2]

Кстати, вот Петр Ильич, да. От гипноза должен помочь.

К вечеру Илья про синяк благополучно забыл. И произвел своим внешним видом фурор у родителей дома.

* * *

Звонок в дверь раздался буквально через несколько минут после того, как Июль пришел домой. Пришел в настроении обнять и пообщаться. Знаки внимания от любимого мужа Майя очень ценила. Но сейчас нужно доставать из духовки любимые Юнины рулеты из индейки, кроме того, на столе не все еще сервировано. Июль удовлетворился коротким объятьем и поцелуем в щеку, сел за стол и принялся за любимое дело – наблюдать за ее суетой. В этот момент раздался звонок.

– Ну, иди, открывай сыну.

Ирония в голосе звучала столь неприкрыто, что Майя едва подавила совершенно неприсущее дамам элегантного возраста желание – показать язык. Сдержалась. И шаг сдержала, когда отправилась открывать дверь. Но лишь скрылась за поворотом коридора – перешла едва ли не на бег.

Сын пришел!

Мальчик принес цветы. Ее любимые пионовые розы в тонкой папиросной бумаге. Мальчик так похож на своего отца. Вся в растроганных чувствах и умилении, синяк на скуле любимого сына Майя Михайловна Королёва заметила, лишь когда дело дошло до материнского поцелуя. Ахнула и едва не обронила букет. Втиснула цветы вышедшему с кухни Илье. И двумя руками осторожно повернула голову сына к свету.

Мама дорогая…

– Юня, откуда у тебя синяк?

– Подрался, – невозмутимо ответствовало чадо.

Подрался? Подрался?! Ее мальчик с блестящим интеллектом, тонким музыкальным даром и хрупкими чувствительными пальцами – подрался?!

Майя поймала себя на том, что нащупывает стену сзади.

Что произошло?! Материнская тревога за единственного ребенка не отпускала ее никогда. Только музыка на время отнимала эту тревогу.

Невероятно одаренный, талантливый, вундеркинд. Так о нем говорили. Но Майя помнила и другое. И знала другое. Как он одинок. Помнила ярко, будто это было вчера, как шестилетний Юня пытался завести друзей.

– Мам, давай купим им конфеты, и они со мной поиграют.

– Мама, давай возьмем трещотку, и я сыграю им китайский танец Петра Ильича?

Не помогали ни конфеты, ни трещотка. Он не понимал их, ребята не понимали его. Не принимали. Он был для них слишком… Просто слишком. Чужой, непонятный, инопланетянин.

И ее ребенок построил вокруг себя стену. Майя это видела ясно, словно стена была наяву, но ничего не могла сделать. Так он оберегал себя от боли разочарования и непонимания. Это помогло ему потом, когда пришли настоящие успехи. Но ее любимый и единственный ребенок так и жил – за стеной, созданной его талантом, гордостью и одиночеством. И это не могло не беспокоить Майю. И вот теперь… драка?!

– Догнал? – неожиданно подал голос Илья Королёв – старший.

– Попытался, – невозмутимо пожал плечами сын. Забрал букет и снова вручил его матери. Наклонился и сам поцеловал мать в щеку. – Извини, неудачно пошутил. Гулял с Сатурном, задумался, не заметил ветку, – а потом резко перевел тему и спросил с воодушевлением: – Чем так вкусно пахнет? Твоими фирменными рулетиками?

Сбоку раздался звук, подозрительно похожий на смешок. Но когда Майя повернула голову, лицо мужа было предельно серьезным. Но глаза… Самое красивое – когда у него смеются глаза. Так, эти двое от нее явно что-то скрывают! Но сейчас не время выяснять правду, не скажет ни один, ни второй.

Майя еще раз проинспектировала скулу сына, убедилась, что все совсем не так страшно, как ей показалось на первый взгляд, и дала команду садиться за стол. Только сначала надо поставить цветы в вазу.

– Мама, я на днях видел тебя у консерватории. У тебя новое платье? – Юня с отменным аппетитом отдавал должное рулетам. – Зеленое такое. Тебе исключительно идет.

– Что за зеленое платье? – тут же поинтересовался Июль. – Я видел?

Юный Королёв слишком болтлив!

– Нет, не видел, – Майя положила сыну еще один рулетик на тарелку, чтобы занять ребенку рот. – Это новое.

– Мама! – картинно схватился за сердце Юня. – Ты надела платье, не прошедшее папин дресс-контроль?!

– Молодой человек, ты слегка зарываешься, – Майя включила «строгую мать». Этот режим у нее откровенно западал, но попытка – не пытка.

Мужчины Королёвы переглянулись и одинаково улыбнулись.

Допрос Майя отложила до позднего вечера. Когда муж уже лежал в постели в компании пижамы, очков и какого-то страшно занудного на вид журнала. Именно эта дивная картина предстала глазам Майи, когда она вышла из ванной.

– Что происходит с нашим сыном? – Майя потянула на себя журнал, который неохотно выпустили из рук. За журналом последовали очки, снятые с ровного, словно по линейке очерченного носа.

Супруги Королёвы какое-то время молча смотрели друг другу в глаза.

– Мне кажется, он взрослеет, – негромко проговорил Илья.

И по взгляду мужа Майя поняла, что время разговоров в спальне на этих словах закончилось.

* * *

– Ты чего такой хмурый? – Таня поставила поднос с кофе и булочкой на столик.

– П-п-проект новый, – у Женечки снова был день заиканий.

Впрочем, после посещения главного редактора это у него случалось частенько, почти всегда. Скоро у них заикающихся станет двое. Еще пара таких гонок по Москве, и будут они в эфире с Женечкой самой запоминающейся парой.

Ни на какие танцы Таня, конечно, вечером не пошла. Разыгрывать перед домашними безмятежность тоже было провальной идеей, поэтому, сославшись на головную боль, она закрылась у себя в комнате. Пару раз заглянула обеспокоенная мама, потом папа, но демонстративно стоявший на столике стакан с водой и упаковка болеутоляющих рядом избавили от ненужных вопросов.

Придурок!

Газовый баллончик она все же купит.

Таня всегда нравилась противоположному полу, уже в третьем классе мальчишки соревновались между собой, ухаживая за ТТ, как она именовала себя позже, ведя передачи на школьном радио. Таня Тобольцева была настоящей школьной звездой. Она рано познала свою женскую власть и вертела поклонниками, как хотела. Для легких и ни к чему не обязывающих романов партнеров выбирала сама, а потом сама же их и оставляла без особых угрызений совести.

– Нам было хорошо вместе, но я не готова к серьезным отношениям. Прости.

Она действительно была не готова. В жизни много всего интересного помимо совместного проживания с парнем и стирки его носков.

Путешествия, музыка, танцы, встречи с самыми разными людьми, любимая работа, новые проекты. Кстати, о проектах.

– И что тебе сказал главный? – Таня вынула из чашки чайный пакетик и разместила его на блюдце.

– В-в-водим н-н-новую рубрик-к-ку, – кисло промямлил Женечка. – К-к-классика.

– Классика чего? Рока? Джаза? – Она сделала глоток. – Но это же круто на самом деле. Можно сделать шикарную подборку. Так…

Чашка была отставлена в сторону, булочка забыта, Таня уже включилась в разработку новой идеи.

– Н-н-не-е-ет. – Женечка потягивал через соломинку колу. – П-п-просто классика. Б-б-бах, Б-б-бе-е-етховен… Рах-рах-рахманинов.

– Какой Рахманинов? – Таня уставилась на друга.

– С-с-сергей.

Когда у Женечки день заикания, да еще настроение не очень, беседа может растянуться на неопределенный срок. Но до эфира было еще часа полтора, поэтому Таня запаслась терпением и в конце концов выяснила, что с главным связался очень крутой продюсер, который занимается звездами первой величины, правда, оперной. Но всем давно известно, что опера постепенно тоже стала сферой шоу-бизнеса, оперные певцы устраивают джазовые концерты, ездят в туры и желают быть ближе к народу. Афиши, реклама, соцсети – все как у всех. Только именно этот продюсер решил попробовать расширить аудиторию с помощью радио.

– Т-т-там какой-то н-н-необычный музыкальный п-п-проект скоро с н-н-новым гением. Б-б-будем раскручивать.

– Каким гением?

– Н-н-не знаю. Вот ф-ф-флешку д-д-дали послушать. Г-г-главный в отпуск у-у-улетает на следующей н-н-неделе. С-с-сказал, что продюсер нам позвонит с-с-сам, а м-м-мы должны все сделать, как он х-х-хочет.

– Совсем как он хочет? – уточнила Таня.

Женечка кивнул.

– Значит, много денег готов заплатить.

Женечка снова кивнул.

Да, это было что-то очень необычное.

– А почему нам? Почему не другим диджеям, – она продолжала допытываться.

– С-с-сказал, что мы с-с-самые умные.

– Ясно.

И самые музыкально подкованные. Это Таня знала точно. И самые маневренные в интервью.

– Ладно, давай сюда флешку. Я послушаю, что тебе передали, будем ждать звонка продюсера.

На флешке действительно оказалась классика. И действительно Рахманинов. Которого надо было обязательно переслушать. Не раз и не два. Но времени уже не оставалось – пора выходить в эфир. Сегодня основная нагрузка на Тане, Женечка с заиканием не помощник. Ну что же…

– Добрый день, до шести вечера с вами мы – Татьяна Тобольцева и Жека Сургучев. Тема нашего сегодняшнего эфира «Мечты». Поделитесь, о чем вы мечтаете. Может быть, вам даже удастся найти собрата по мечте. Ну и конечно, вас ждет очередной розыгрыш. Сегодня разыгрываем два билета на самую громкую кинопремьеру лета «Кричи громче».

Эфир проходил спокойно, местами даже весело. Женечка сделал пару удачных кадров, когда Таня, разговаривая с очередным позвонившим, улыбалась. Идеально для сегодняшнего инстаграма. Пока играла очередная песня, она включила телефон, чтобы войти в инстаграм, и увидела новое личное сообщение.

Это было фото и под ним: «Готов вернуть и извиниться». На фото – ее шлем и какой-то совершенно невероятный по красоте букет. Крошечные кустовые розы лилового оттенка сочетались с крупными – чайного цвета, все это перевито лентами и чем-то еще. Тане дарили много цветов, но букетов такой изысканности – никогда. Она чуть не пропустила окончание песни.

Спасибо Женечке.

Потом был очередной звонок, потом снова песня, и Таня успела прийти в себя. Что стоят извинения психически ненормальных людей? Теперь он и до ее странички добрался. Пока играла музыка, ТТ зашла на страничку маньяка-фетишиста.

Так и есть – опасный тип. Страничка практически неактивная. Всего семь фотографий. Подписок две. Какие-то заумно-научные. Подписчиков тоже всего пара. Все фотографии – либо высказывания, либо небо. Небо без облаков, небо с облаками, небо сквозь ветки деревьев.

На аватаре – Эйнштейн, тот самый – с высунутым языком. Последняя публикация – его же высказывание: «Только две вещи бесконечны – Вселенная и человеческая глупость, хотя насчет Вселенной я не уверен».

Ничего о человеке не скажешь, кроме того, что живет он в каком-то своем сложном мире, недоступном простому смертному. Подобные контакты надо обходить за километр.

Таня даже не собиралась отвечать, но почему-то еще раз захотелось взглянуть на букет. А шлем забирать было вообще страшновато.

В итоге все же ответила: «Оставь себе».

И началась переписка.

«Я напугал тебя? Прости».

«Будем считать, что я добрая. Извинения приняты. И на этом все».

«К извинениям прилагается шлем и букет. Их как передать?»

«Никак. Оставь меня в покое».

«Ты же меня совсем не знаешь. Вдруг я хороший? Первое впечатление не всегда верное. Смотри, как мы эффектно смотримся вместе».

Прилетело фото с камер слежения. Совершенно дурацкое и ненормальное – напоминание о сумасшедшей гонке по московским улицам и Танином страхе. Никогда в жизни она не испытывала такого ужаса.

– Ну что же, мы начинаем разыгрывать два билета в кино. Чтобы стать их обладателем, вам необходимо дозвониться в нашу студию и ответить на три вопроса, связанных с кинематографом. И у нас уже есть человек на связи. Представьтесь, пожалуйста, как вас зовут?

– Семен.

– Очень приятно, Семен. Вы готовы?

– Да.

– Отлично, поехали. Какой легендарный фильм взял «Оскар» в далеком-далеком 1998 году?

Семен срезался на первом же вопросе, он не смог выбрать правильный ответ из четырех вариантов.

– Правильный ответ «Титаник». А мы прощаемся с вами, Семен.

Таня поставила в эфир песню-саундтрек из этого фильма и снова открыла инстаграм. Смотреть на присланное фото она не могла, продолжать переписку желания не было. Надо заканчивать. Пока Селин Дион рвала сердце слушателей своей балладой, Таня быстро написала:

«Мы не вместе, фотография отвратительная».

Потом ее взгляд упал на флешку с Рахманиновым, что лежала около сумочки, и пальцы сами набрали:

«У меня есть жених, за которого я скоро выхожу замуж».

Вот и все. Сообщение улетело. Таня выключила телефон. Эфир продолжился. Женечка со своего места встревоженно смотрел на ТТ, она успокаивающе ему улыбнулась.

К тому моменту, когда они закончили работу и передали диджейский пост следующей паре, в ее инстаграме было новое сообщение: «Желаю счастья». И новая фотография.

Тот самый букет вместе со шлемом на припаркованном около работы байке.

* * *

– Элина, это Илья. Илья, это Элина, – бодро, почти скороговоркой произнес Антон. И эта торопливость оказалась кстати, потому что у Голованова тут же зазвонил телефон и он, извинившись, отошел.

– Рад знакомству, Элина, – Илья первым протянул руку. Таким девушкам полагается целовать руки даже по меркам сумасшедшего двадцать первого века. Но у нас же деловая встреча.

– Взаимно, Илья, – прима вложила самые кончики пальцев в протянутую ладонь, и Илья аккуратно их пожал. – Я уже несколько дней предвкушаю нашу совместную репетицию. Знаете, я слушала ваши записи на ютубе, это что-то потрясающее. Особенно Рахманинов! И, кстати, вот что я подумала…

Илья слушал слегка рассеянно, но ничем внешне эту рассеянность не выдавая. Таких панегириков он уже достаточно наслушался. Элина, конечно, свой человек в мире классического искусства. Но все же в плане исполнительской техники она просто слушатель, пусть и подготовленный.

Гораздо интереснее было наблюдать за балериной. А она – балерина-балерина в классическом понимании этого слова. Узкий овал лица, тонкий нос, огромные глаза. Лицо феи. Но оно не обмануло Илью. За этой эльфоподобной внешностью таилась железобетонная натура. Иначе никак. Иначе в двадцать пять не становятся этуаль Парижской оперы. Стальная воля, воловье терпение и недюжинная сила характера. У музыкантов все ровно так же.

– И что вы об этом думаете, Илья?

Она про Рахманинова говорила, верно?

– Я думаю, нам надо сначала разобраться с Шопеном. А потом решим, что дальше.

– Согласна, – широко улыбнулась Элина. – Ну что, начнем?

Илья кивнул, и они пошли к своим местам. Пианист сел за инструмент, поправил табурет, поднял крышку рояля. Балерина прошла к краю сцены, стянула с ног бесформенную войлочную обувь и высокие, до колен, гетры, с плеч – флисовую кофту. И словно бабочка из кокона, показалась тонкая фигура в серебристом мерцающем платье.

Они посмотрели друг на друга с разных концов сцены. Он поднял руки над клавишами. Она подняла руки над головой.

И начался Шопен.

Балерина встает в арабеск[3], становясь похожей на статуэтку. Пианист касается клавиш. А перед его глазами – другая женская фигура, совсем на эту, хрупкую, не похожая.

Балерина выполняет глиссад, а человек за роялем вспоминает, как двигаются обтянутые джинсами женские бедра.

Балерина делает кабриоль, а у пианиста перед глазами улетающий вдаль ярко-желтый спортбайк.

Вытянув ноги в одну линию, высоко подняв руки над головой, зависает над сценой балерина в гранд-жете.

«Фотография отвратительная».

Начинает раскручиваться фуэте. Двойные, потом тройной, потом снова двойные. Как она не падает?

«Я скоро выхожу замуж».

Балерина замирает в круазе, не шелохнувшись. А вот пианист поставлен на колени.

Илья встает с табурета. Элина опускается на стопы. Он не успевает спросить ее о впечатлениях – девушка, в мгновение преодолев половину сцены, порывисто бросается ему на шею.

– Спасибо! Спасибо за волшебство!

Спина у нее совершенно тонкая. И очень твердая. Придержав девушку за талию, Илья говорит ответные комплименты.

Они повторили еще трижды. Элина осталась очень довольна. Илья, в принципе, тоже. По обычаю балетных расцеловались в щеки и договорились о контрольном прогоне через неделю.

Переднее пассажирское пустует. Ездивший на нем несколько дней шлем возвращен владелице. И страницу можно перевернуть.

Только вот сейчас кажется, что эта страница – последняя.

Ты опять чужой, ненужный, непонятный. Говоришь – не слышат. Повторяешь – не понимают. Кричишь – уходят.

Что я сделал не так?!

Илья положил руки на руль, уперся в них лбом. Только он мог так умудриться. Убедил себя в шесть лет, что встретил любовь всей жизни. Потом несколько лет с переменным успехом об этом забывал. Чтобы потом, спустя еще несколько лет – встретить. Изумиться совпадению, посмеяться, устроить девушке проверку.

Самому эту проверку не пройти.

И задохнуться от внезапной боли, увидев на экране телефона «Я выхожу замуж». Как и когда это превратилось из забавного – в болезненно живое? Илья не понимал. Но синий бант тонкой змейкой проник, прополз. И ужалил.

А с чего он решил, что она – другая? Что она – услышит? Что она – поймет?

А вот с чего-то решил. Какая-то необъяснимая детская уверенность, что она, девочка с глазами-звездочками и синим в горох бантом, которая выросла в невероятно красивую и гордую девушку, – особенная. Не такая, как все остальные.

Как же это по-детски и глупо. И несерьезно.

Вы же у нас гений, пианист десятилетия, зарождающаяся звезда исполнительского искусства, Илья Королёв. Но вот и запихивай обратно внутрь все свои сопли и езжай домой. Модест Ильич ждет.

* * *

Цветы Таня не выбросила. Если бы могла – подарила кому-нибудь. Но поблизости никого не было. Так и ждал ее букет вместе со шлемом на сиденье. Значит, он здесь был. Таня огляделась. Никого. И спортивного «мерседеса» тоже. Отлично. Был бы здесь – букет вернула. Но хорошо, что его нет.

А цветы прекрасные. Необыкновенные просто. Пришлось искать в сумочке пакет, чтобы упаковать, а то при езде на мотоцикле букет пострадает. Жалко такую красоту выбрасывать и портить.

Мама была уже дома, когда Таня зашла в квартиру.

– Ужинать будешь? – спросила она из кухни.

– Пока нет, папу подожду.

– Он раньше половины десятого не придет, у него вечерняя съемка.

– Ничего страшного. Главное, чтобы после Ини нам с папой хоть что-то из еды осталось.

Таня прошла на кухню, чмокнула маму в щеку и умчалась к себе. Ее ждала флешка с Рахманиновым. Но сначала распаковать букет маньяка. Цветы ведь ни в чем не виноваты.

Мама заглянула к ней через полчаса, когда Таня собиралась прослушать пьесу уже в третий раз. Удивительная вещь. Таня не была поклонницей классической музыки. Она музыку просто любила – разную: рок, диско, латино, этно. Главное, когда отзывается внутри. А все остальное – стили, направления и прочее – вторично. Эта музыка была невероятной. И сама по себе, и исполнение. А невероятной для Тани она стала потому, что в последней трети пьесы вдруг послышалось танго. У Рахманинова! Такое щемящее абсолютно невозможное и неожиданное надрывное танго. Скрипка, виолончель и фортепиано. Сначала Таня слышала только скрипку, но потом… потом вдруг на первый план вышли клавиши такими мощными аккордами, что захватывало дух. В эту музыку невозможно было не влюбиться. И Таня влюбилась. Она поняла, что хочет ее станцевать, она закрыла глаза и при повторном прослушивании уже видела шаги, ноги, переплетающиеся с ногами партнера, медленный шаг, потом резкий поворот и снова кружева переплетенных щиколоток.

Таня хотела это станцевать. Она подумает, как можно урезать долгую композицию, оставив лишь танговую составляющую. Резать было жалко, пьеса прекрасна вся. Но на паркет ее не перенесешь, а Таня чувствовала, что музыка зовет.

И она обязательно под нее станцует.

Танцевать танго ТТ учил папа. Ставил руки ей, ее партнеру, показывал повороты и шаги. Это было давно, еще в одиннадцатом классе, когда шла подготовка к концерту для родителей выпускников. Но сам папа, показывая, как ведет себя партнер, станцевал с Таней только один раз.

– Потому что это танец мужчины и женщины, а не отца и дочери, – сказал он тогда. – У каждого свое танго.

Позже, когда Таня стала ходить вечерами на танцы в клуб латино, она как-то обмолвилась отцу, что ей не очень удается танго. Папа некоторое время молчал, а потом ответил:

– Просто ты еще пока не нашла свое.

И вот теперь… она что? Нашла свое танго? В Рахманинове? Смешно.

Файл назывался «Rachmaninoff. Trio no. 1 (élégiaque) in G minor». И все. Имен исполнителей не было.

Мама заглянула, когда Таня собиралась ставить на прослушивание эту музыку в третий раз. Она остановилась перед букетом в вазе.

– Какой красивый.

– Да, – Таня пожала плечами.

– У этого человека безупречный вкус.

– Безупречный вкус у тебя, мамочка, ну и у… флориста.

Мама хотела что-то ответить, но тут зазвонил домофон, и она пошла открывать дверь.

Свою идею станцевать Таня не оставила и на следующий же день попросила Женечку помочь обрезать музыку, но так, чтобы она не казалась куцым куском. Потом ТТ заглянула к главному в надеже узнать исполнителей. Он не помнил, попросил не забивать ему голову глупыми вопросами, не отвлекать от дела и ждать звонка заказчика. Тогда Тане все расскажут подробно про план мероприятий, а до этого не стоит заниматься инициативой, которая, как известно, всегда наказуема.

Ждать так ждать. Вечером Таня все же добралась до клуба. Играла привычная легкая латиноамериканская музыка, танцующих было немного. Кто-то двигался с вдохновением, кто-то откровенно переминался с ноги на ногу. Таня постояла минут пять и поняла, что неинтересно. Сегодня – неинтересно. После того, что услышала накануне, это – не пленяет.

– Потанцуем? – к Тане подошел Эдик, барабанщик из группы брата.

Что он делает в коллективе Ини, Таня не знала. Холеный мажор, которому все было по приколу. И барабанщик он так себе, но Ваня не мог никого найти, а Эдик вдруг согласился. Он Тане не нравился, ни как музыкант, ни как человек, ни как друг Ини, но двигался прекрасно. И, пожалуй, единственный здесь, кто смог бы…

– Под это? – поинтересовалась Таня.

– А подо что?

– Сейчас закончится, и я поставлю.

Она поставила. Когда послышались первые аккорды, никто ничего не понял. Здесь такое никогда не звучало. Но Таня уже направлялась к Эдику, и в глазах ее был вызов «Ну что? Слабо?».

Танцевавшие пары разошлись и встали вдоль стен, очищая площадку для ТТ, которая вплотную подошла к Эдику, обняла его рукой за шею и прошептала на ухо:

– Ты слышишь танго?

– Это танго? Точно?

– Да, это танго, – и завела свою ногу за его бедро.

Так начался танец. Очень неправильный. Потому что, хотя партнер и был опытный, он не вел – он подчинялся. И со стороны казалось, что в паре главенствует женщина. Но на самом деле главенствовала музыка, именно она вела. Таня растворялась в музыке полностью и шла за ней. Это было танго втроем. Настоящее, полное какого-то оглушающего надрыва и тоски. Почти Пьяццолла, но не он. В какой-то момент Тане даже показалось, что вся эта музыка исполнялась и записывалась только для нее, нее одной. И когда мелодия закончилась, настигло ощущение опустошения. Что-то важное и новое случилось в ее жизни. Но что? Она не знала.

Таня танцевала с закрытыми глазами, а когда открыла их, увидела перед собой лицо Эдика – ошеломленное и… чужое. Отвела взгляд.

Зрители у стены тоже были ошеломлены. В абсолютном молчании вдруг кто-то захлопал. Таня обернулась на звук. Хлопал Ваня. Как он сюда попал? А потом к Ване присоединились другие. Весь зал хлопал этому танцу и Тане.

А Эдик продолжал смотреть на нее удивленно и даже… О нет, и этот туда же. Танец – еще не повод для продолжения.

Зал снова наполнялся танцующими парами, снова поставили легкое латино. Таня подошла к брату.

– Привет, что ты здесь делаешь?

– Да я Эдика искал, нам репетировать надо, а тут это… Ну… вы выдали… Ты, вернее. В жизни не видел, чтобы ты так вот…

Таня пожала плечами и улыбнулась.

– Танька, – Ваня очень внимательно посмотрел на сестру, – ты что, влюбилась?

* * *

Виктор Рудольфович объявил получасовой перерыв и покинул класс по своим важным профессорским делам. Илья встал, раскинул руки, потянулся, округлил плечи и спину. И, завершив разминать затекшие мышцы, взял телефон. Аппарат, переведенный на время занятий в беззвучный режим, тут же послушно отобразил входящий с не определенного номера. После небольшого раздумья Илья все же решил взять трубку.

– Привет! Ты как? Что у тебя с Листом? Я в принципе готов пригласить тебя в подвал.

Низкий хриплый голос Илья узнал сразу. А вот в поток слов пришлось вдумываться. Ты всегда такой стремительный, Ваня Тобольцев?

– Все в порядке с Листом, – осторожно ответил Илья. Профессор Самойленко решил вернуться именно в этот момент. За пиджаком. Но, заинтригованный выражением лица ученика, остановился у стула. – На повестке дня Шопен.

Тут Виктор Рудольфович и вовсе передумал уходить. И принялся медленно и обстоятельно натягивать пиджак. Илья на всякий случай отошел к окну.

– А зачем в подвал? – Подвал и в самом деле интриговал больше всего.

– Ну как же? Я же тебе обещал! – жизнерадостно вещал Ваня. – Девочки придут, коктейли намутим, все такое. Потусуемся. У меня же группа, ты помнишь? Вот, на концерт приглашаю. Как обещал. Послушаешь.

Опять стремительный поток слов, требующий осмысления. И все это – под крайне заинтересованным взглядом профессора.

Первым желанием было отказаться. Вот просто взять, сказать «нет» и отключиться. И пойти пить кофе в буфет, оставив телефон в классе. Ваня – он ведь не просто Ваня. А Ваня Тобольцев. Брат. А вдруг там будет она? А вдруг – не одна? А с тем, за которого скоро выходит замуж.

Ну и пусть. А отказать Ивану – это трусость. Именно так. Тем более там девчонок и коктейли обещают. Илья закашлялся. Профессор, решив, что это намек ему, все же покинул аудиторию.

– А когда?

– Завтра! – жизнерадостность в голосе Вани Тобольцева не убывала. – В семь начало. Ты это… оденься поприличнее, в смысле – попроще. А то в пиджаке тебя фейсконтроль может не пропустить.

И снова непроизвольно, в противовес невеселым мыслям, губы сами собой стали растягиваться в улыбке.

– Что-нибудь придумаю. Адрес подвала скинь только.

– Лады, сейчас на телефон скину. Ну давай, а то у меня генеральная репетиция! – на этой жизнеутверждающей ноте Ваня отключился. А Илья, все еще улыбаясь, пошел-таки в буфет пить кофе. По случаю приглашения в подвал – с пирожным.

* * *

Сказать по правде, Ваня волновался. Конечно, это был далеко не первый концерт, который он устраивал в подвале. И вообще, можно сказать, что он являлся звездой районного масштаба. Но этот концерт все же был особенный. Победитель конкурса Чайковского в гостях – это вам не хухры-мухры.

Честно говоря, Ваня даже не особенно и верил, что его новый знакомый согласится приехать, но попытка не пытка. А он взял и согласился! И теперь надо не ударить в грязь лицом, поэтому вечерними репетициями Иня свой коллектив замучил. Особенно был недоволен Эдик. Но он вообще мажор, чего с него взять? Только посмеиваться и подкалывать, а как дело доходит до дела – сразу лень. И чего Танька в нем нашла? Не, ну понятно: внешность что надо, мальчик с обложки, плюс деньги, плюс тачка. Хотя… не такая тачка, как у умника из консерватории. У умника круче.

Ваня никогда не лез в личную жизнь сестры, он жил по принципу «не суй нос, куда тебя не просят», но вот Эдик в последнее время напрягал. Тот увиденный в клубе танец все не отпускал. Никогда Танька не танцевала настолько проникновенно и откровенно, Ваня потом даже несколько раз задавал сестре вопросы с легким намеком. Но она в ответ так насмешливо смотрела, что продолжать расспросы было бесполезно.

И все же утром, закрыв дверь за родителями, которые торопились в аэропорт, Ваня спросил:

– У меня сегодня будет важный концерт, придешь?

– Я бы с удовольствием, – сестра уже чем-то гремела на кухне. – Но попросили подменить, так что у нас с Женечкой вечерний эфир.

Ваня потоптался на пороге кухни, а потом полез в шкаф за кружкой.

– Жаль, Эдик на барабанах собирается зажигать.

Таня пожала плечами:

– Отлично, но я ставлю на тебя и гитару. Сделай его, ты умеешь.

И так это прозвучало по отношению к Эдику равнодушно, как будто и не было накануне никакого танго. Ваня в очередной раз понял, что ничего не понял. А Таня как ни в чем не бывало продолжала:

– Тебе чай сделать?

– Угу.

– Давай кружку. Вообще, я сейчас тоже с удовольствием оказалась бы на море, устала уже, в отпуск хочу.

– Ну и иди, в чем проблема?

– У тебя всегда все просто, – Таня с двумя кружками села за стол. Одну пододвинула брату. – Существует график отпусков, начальство, взаимозаменяемость и прочее.

Ваня отхлебнул чаю и понимающе кивнул:

– Я бы тоже махнул на море, но у меня вечером концерт.

Ближе к половине седьмого народ начал собираться. Лавки и стулья были расставлены, на импровизированной сцене музыканты делали последние приготовления. Ваня подозвал к себе высокую длинноногую блондинку в коротких шортиках, всегда забывал, как ее зовут, то ли Рита, то ли Вита, поэтому ограничился «заей».

– Зая, ко мне тут один гость должен пожаловать, не из наших, надо бы встретить и проводить. Он в первый раз будет.

Рита-Вита захлопала ресницами:

– Важный-важный?

– Очень, – Ваня приобнял красотку и подтолкнул ее к выходу. – Таких у нас еще не было. Так что постарайся.

Она ушла заинтригованная, а Ваня вернулся к музыкантам. Эдик был не в форме, что-то говорил про «вчерашнее», но Тобольцев это списал на отказ сестры присутствовать на концерте. Хотя, надо отдать Тане должное, она не раз заглядывала на эти вечерние сборища, слушала, подпевала и вообще болела за творчество брата.

– Эдик, приходи в себя, давай! Народ собрался, а ты никакой. Либо ты занимаешься музыкой серьезно, либо я ищу нового барабанщика.

– Скоро начинаем? – поинтересовался кто-то из гостей.

– Скоро, – успокоил зрителя Иня, – можно пока коктейлями угоститься.

В дальнем углу подвала был импровизированный бар, состоящий из высокого длинного стола, на котором лежали упаковки одноразовых стаканчиков, чипсы, орешки и стояли в ряд бутылки с напитками.

Ваня взял гитару, перекинул ремень через плечо и застыл.

В подвал спускалась то ли Рита, то ли Вита, а за ней умник Илья в дорогущем прекрасно сидящем костюме, белоснежной рубашке и бабочке.

– Твою ж… – слова замерли на губах.

– Твой ВИП-гость, – сладко улыбаясь, проговорила блондинка, подведя его прямо к Тобольцеву.

Ваня во все глаза смотрел на невозмутимого умника. Потом пару раз кашлянул, чтобы прочистить горло, и поинтересовался:

– Ты чего… это… прямо из консерватории, что ли? Экзамен сдавал или снова на конкурс Чайковского записался?

Ване протянули приветственно руку и ответили вопросом на вопрос:

– Ты же просил одеться поприличнее. Что, тут совсем строго с дресс-кодом, уайт-тай?

– Чё? А, нет, у нас без галстуков. Но тебе идет. – Ваня огляделся по сторонам, народ с интересом поглядывал на происходящее. Оно и понятно: таких гостей здесь еще не было. – Ты располагайся, места вон свободные есть, мы скоро начинаем.

А потом повернулся к Рите-Вите:

– Зая, надо бы нашему гостю коктейль соорудить.

Девушка аккуратно взяла Илью за локоток и повела к бару. Ваня выдохнул. И как теперь перед этой бабочкой играть рок? Тут прокатит только Паганини.

– Кто такой? – послышался за спиной голос Эдика.

Барабанщик смотрел в сторону бара, там Рита-Вита с лучезарной улыбкой протягивала гостю коктейль.

– Мажор вроде тебя, только покруче.

– Бабок больше? – в голосе Эдика послышалось любопытство.

– Играет лучше. Все, иди на место, мы начинаем.

И через несколько секунд он повторил эту фразу в микрофон:

– Мы начинаем!

Присутствующие отозвались приветственными криками.

– Добрый вечер всем! Ну что, пятница, вечер, и мы снова здесь. Зажжем?

– Да-а-а!!! – послышалось со всех сторон.

– Эдик, – Ваня повернулся к барабанщику.

Тот три раза ударил палочкой о палочку, и концерт начался. Громко, мощно, оглушающе. Рок другим быть и не может. Это драйв. Ваня стоял перед микрофоном, пел, поднимаясь до высокого альтино:

Это была песня на разогрев, и народ разогревался, кто-то уже начал подпевать. После второй песни зал поймал волну, некоторые даже встали со своих мест. Потому что рок слушают стоя. Иня искал глазами Илью. Где он? Как ему? Нравится?

Ване очень хотелось, чтобы его гость оценил и группу, и концерт, и то, что подвал в этот вечер оказался полон. Илья был из тех, кто еще сидел. И даже не хлопал, держал в руке недопитый коктейль. Но как только Ваня встретился с ним глазами и спросил без слов: «Ну как?», гость тут же поднялся на ноги и направился к сцене, делая по дороге щедрые глотки из стакана.

А дальше случилось совсем неожиданное. Илья оказался вдруг рядом с Ваней, взял его микрофон и произнес:

– Ребята, ну нельзя же так. Звук плоский, вы гробите акустику зала. Разверните колонки в ту сторону, – и показал рукой на нужное место.

В зале наступила тишина. Музыканты застыли, зрители перестали хлопать. Все взгляды устремились на двоих у микрофона. Был бы кто другой, Ваня просто спустил бы его со сцены, но этот… этому он верил. Откуда-то знал, что ему можно верить.

– Разверните, – сказал он ребятам в зал.

Те кинулись исполнять поручение. А дальше неожиданности продолжились. Пианист оттеснил клавишника и встал на его место.

– Ваня, у тебя уникальный голос. Давай еще раз с третьей цифры.

И Ваня снова ему поверил. Концерт продолжился. Началось что-то невероятное. Не зная ни одной композиции, умник моментально улавливал мелодию и начинал играть. Да не просто играть – импровизировать. И Ваня подхватывал импровизацию, вел дальше, пока не уступал снова место клавишным. Это был такой драйв! Ребята, собравшиеся в подвале, прыгали, танцевали с поднятыми вверх руками, подпевали. Ваня почти кричал в микрофон:

– Мы за жизнь! Мы боремся за жизнь!

Каждую минуту, каждым своим словом,

Давай, брат, держись!

И только после того, как весь зал, объединенный песней, стал скандировать: «Давай, брат, держись! Давай, брат, держись!», Ваня понял, что нужен перерыв. Тихо перебирая струны, он объявил медленную композицию.

* * *

Грохот от ударной установки вал за валом накатывал, отражался от стен и потолка. И бился. Бился как живое сердце. Принадлежащее огромному живому организму, частью которого вдруг стал и Илья. Не один, не сам по себе, а часть чего-то большего.

У него был опыт выступления с оркестром, но здесь было совершенно иное. И не только в совсем иной музыке дело. Иное все. Другие ритмы – задыхающееся, но несмолкающее стаккато ударных. Ревущая гитара, от звуков которой не только страдает тонкий музыкальный слух, но и ноет что-то в груди. И над всем этим плывет и властвует совершенно уникальный голос. Именно он и держит их всех, оплетает невидимыми нитями, задает общий ритм и делает всех людей в этом подвале единым целым. Илья сейчас чувствовал этих людей… всем. Кожей. Пальцами на клавишах. Воздухом, который вдыхал. Никогда на концертах он такого не испытывал. Никогда и ничего похожего. И сейчас у него просто кружилась голова.

– Бонд, девушка хочет танца.

Илья даже вздрогнул. Он не заметил, как к нему подошла девушка – та, что встречала его у входа в это… заведение. Он так отдался своим мыслям, пальцами одной руки повторяя незамысловатую медленную мелодию, что выводил на гитаре Иван, что не заметил, как к нему подошли. А она красивая. Немного вульгарная, но очень красивая.

Илья обернулся, кивнул стоящему у края сцены клавишнику:

– Принимай инструмент, – и отступил в сторону.

Едва он обернулся к девушке, как его уже тянули за бабочку со сцены.

– Ну, Бонд, ты идешь?

Илья освободил бабочку из цепких женских пальцев, отдав вместо нее свою руку.

– Желание девушки для Бонда закон.

Танец вышел интимнее, чем на это рассчитывал Илья. Девушка прижималась достаточно близко и шептала на ухо: «А ты ничего». А он, чтобы окончательно не потерять невозмутимость Бонда, вспоминал, как мама учила его танцевать вальс. И что она иногда Бондом называла отца. Видимо, Илья потомственный… 008.

Последний припев вместе Иваном пели все. Даже его партнерша по танцам.

ЭТО Илья себя заставить петь не смог. Текст дурацкий. А вот голос у Ваньки… до мурашек.

Мурашек добавила и его партнерша, напоследок огладив его… по тому самому месту, которое есть, а слова нет. У Ильи банально отвисла челюсть, и он долго смотрел девушке вслед. Красивая у нее походка. Хотя не такая, как у…

Господи, что же за день такой. Все, куда ни кинь, – новый опыт. То Илья, сам от себя такого не ожидая, выходит вдруг на сцену и полчаса вдохновенно импровизирует на тему рока. То его за… гхм… за пятую точку трогает красивая девушка. И то и другое для победителя конкурса имени Чайковского было совершенно новым и волнующим опытом.

Концерт закончился громким хоровым пением, видимо, местного хита. И оглушительными же аплодисментами и криками. Блондинка к Илье словно прилипла, готова была развлекать его разговорами и не только, но тут ее окликнули. Вздохнув, девушка коснулась щеки Ильи губами: «Созвонимся». И удалилась.

Между тем публика расходилась. Помещение почти опустело, Ваня прощался с последними – обменялся поцелуями с двумя девушками, хлопнул по плечу клавишника: «Ну, бывай». Еще минута – и они вообще остались одни в этом подвале, где еще совсем недавно все гремело от громких звуков. Иван прошел к столику, налил в два стаканчика газировки, вернулся и протянул Илье со словами:

– Ты на машине?

– Да.

– Тогда тебе коктейлей больше нельзя. В другой раз приезжай на метро, оторвемся.

Честно сказать, Илья не помнил теперь – он и в самом деле пил этот коктейль или только пригубил. Все смыл адреналин совершенно нового формата выступления перед публикой. Но на всякий случай кивнул Ване и взял стаканчик. Тот повертел свой и вдруг выпалил:

– Ну как?

Вопрос, заданный беспечным тоном, все же выдавал волнение.

– Тебя любят, – Илья толкнул своим стаканом стакан Ивана, – это главное. – Отпил, слегка поморщился. Как же сладко, слишком. И решил сказать правду. В деле обучения нет ничего лучше правды – так говорил Виктор Рудольфович. – Музыка безобразная. А голос у тебя уникальный. Не думал о серьезной вокальной карьере?

Иван помолчал. Тоже отпил. Кажется, его не задели слова о музыке, как опасался Илья. Но и комплименты голосу тоже не произвели особого впечатления.

– Не, ну в принципе ты прав, там еще доработать стоит… – наконец заговорил Ваня. – Сеструха говорит, что пока на радио не возьмут, но уже лучше, чем год назад. Так что… – пожал плечами. – Работаем. А вокал мой отцу не нравится, поэтому я пою, когда его дома нет.

Последние слова удивили. У парня изумительный по чистоте и редчайший по тембру голос – это понятно даже Илье с его весьма поверхностным знакомством с вокальным искусством. Как это можно не понимать?

– Если твой отец – педагог по вокалу, то к его мнению можно прислушаться. Но если нет…

– Он педагог по фотографии, – невозмутимо ответил Иван. Кажется, он не видел ничего необычного ни в своем голосе, ни в реакции отца на него.

– Я могу организовать тебе встречу с хорошим педагогом по вокалу, – в Илье проснулось какое-то необъяснимое упрямство. – Такие голоса – большая редкость. У тебя, конечно, с нотами есть проблемы, но это как раз довольно легко исправляется.

Ваня слушал. Кажется, серьезно. И даже немного помолчал, словно раздумывая.

– Я не против, если арии не заставят петь, – и едва Илья собрался возразить, резко сменил тему, словно она ему наскучила: – Слушай, а сыграй? – Иван махнул в сторону синтезатора. – Ты сегодня был реально крут. Но… сыграй то, что тебе хочется именно сейчас.

Ваня возвращал ему комплименты. И они… они были приятны. Грели. И Илья без раздумий поставил стаканчик на край сцены. А пока шел к синтезатору, четко понял, что будет играть. Но прежде чем начать, все же оставил последнее слово в споре комплиментов за собой.

– Сегодня на сцене был реально крут один человек. И это не я.

Он играл музыку одного великого композитора, который посвятил ее другому композитору. Шопен на карнавале у Шумана. Но парадоксально Илье казалось, что он играет о тех двоих, кто сейчас находился в этом пустом подвале.

Отзвучала последняя нота. Илья стоял за синтезатором. Ваня смотрел на него снизу, из зала. Воцарившуюся тишину никто не спешил нарушить. Но все же первым заговорил Иван – каким-то странным зачарованным голосом.

– Я был не прав в машине. В женщинах ты разбираешься. Так можно играть только о женщине.

Илья от неожиданности закашлялся. Он даже не думал о женщине, когда играл. Но в том и разница, наверное. Илья знал, что играл. А Ваня не знал и просто слушал. И услышал что-то свое. В этом и есть чудо музыки, если вдуматься. Музыка – искусство невербальное и потому говорит с каждым на своем языке.

Илья медленно спустился со сцены. В один глоток допил сладкую газировку. И никак не мог решить, что сказать или сделать. Молчание прервал звонок мобильного. Ваня, кажется, даже с облегчением схватился за телефон. Разговор получился коротким.

– Привет. А, да, точно, твои захватил. Сейчас буду, – засунул телефон в задний карман джинсов и уже другим, будничным, совсем не зачарованным голосом пояснил: – Мне пора. Я по ошибке двое ключей взял, сестра не может в подъезд зайти. А родители на море улетели утром. Пойдем. Хочешь, познакомлю? Она у меня такая, тебе понравится.

Получилось не вздрогнуть и ничем себя не выдать. Бонд всегда спокоен и невозмутим. Даже если его щипают за ягодицу. И уж тем более – когда говорят о той…

Думаешь, Ваня, она мне понравится? Ты прав. Она мне уже ОЧЕНЬ нравится. Толку-то?

– Она у тебя старшая? – сразу отказаться было крайне невежливо, соглашаться – убийственно.

– Да, всю жизнь старшая, – хохотнул Ваня. – Любит учить и указывать. Но я ничего, терплю.

– Еще не замужем?

В Ванином взгляде проскользнуло удивление. Да кто же вас, Илья Ильич, за язык тянет?!

– Хотел бы я посмотреть на того, за кого она замуж выйдет, – Ваня снова засмеялся. – Пока нет. Но по ходу занята.

Неужели сестра не ставит брата в известность о своих планах? Или планы совсем свежие и пока семья не в курсе? Да какое же Илье до всего этого дело?!

– Занята – это жених есть? – с изумлением услышал Илья собственный голос. Нет, ну, в конце концов, это уже невежливо. И Ваня вполне вправе не отвечать.

– Это значит, парень имеется, – Ваня тем не менее ответил. – Но вообще я не уверен. Недавно видел, как она с нашим барабанщиком вытанцовывала. Просто так не вытанцовывают. Есть подозрение, что влюблена, – а потом, после небольшой паузы, вдруг внезапно спросил: – А что?

А то!

– Ничего, – Бонды так просто свои секреты не выдают. – Могу подбросить, но на знакомства времени, увы, нет. Пошли?

– Пойдем.

Ваня гремел ключами, как заправский сторож. И так же заправски ворчал и ругался, когда замки не поддавались. В машине они ехали молча, но это было, как казалось Илье, хорошее, правильное молчание двух людей, которым комфортно вдвоем. Просто этим людям прямо сейчас говорить – не хочется. Для Ильи молчать было привычно, а для Вани… Он не знал.

Высадил Илья своего сегодняшнего коллегу по сцене в начале дома – длинный узкий проезд был уже весь заставлен машинами, и проще развернуться здесь, где шире и есть место для маневра.

Но, уже развернувшись, он увидел вышедшую встречать Ваню на дорогу сестру. Волнующий женский силуэт с высоко убранным хвостом волос в теплом свете фонарей не мог не врезаться в память. А потом девушка потрепала брата по голове, он обнял ее за плечи, и так, обнявшись, брат и сестра Тобольцевы пошли к своему подъезду. А Илья поехал к себе домой. К Сатурну и Модесту Ильичу.