Читать книгу Козулька - Дарьяна Антипова - Страница 4

Сёма плохо помнил свою бабушку. Он видел ее только на фотографиях.

Сейчас же она сидела на противоположной полке поезда, усмехалась одной верхней губой и, покашливая, ковырялась коричневым пальцем правой руки в зубах.

– Ну, хоть попрощайся с матерью, Сёмка!

Сёма отвернулся от окна и зажал голову между коленей. Отец постучал пальцем в стекло, мама стояла рядом, прижав руку к груди. Сёма не шелохнулся. Поезд затрясся легко и поехал.

Бабушка достала паспорт с билетами на стол и прилегла на свернутый матрас дожидаться проводницы.

– В жизни есть три испытания. В семнадцать – двадцать лет – испытание любовью. В сорок – свободой. В шестьдесят пять лет – старостью. А тебе еще даже до первого этапа далеко – не напрягайся так! Еще четыре дня ехать.

Сёма лег и отвернулся к стенке.

– Скажи, зачем ты на тренажерный уголок повесил куклу вверх ногами?

Сёма покраснел и, подумав немного, решил ответить:

– Это давно было…

– Не так уж и давно… Тебе сейчас двенадцать… Тогда было восемь… И еще бил ее и кричал: «Где клад!»

– Я маленький был!

Сёма подскочил на полке, вытер рукавом рубашки лицо и побежал по вагону, шатаясь, хватаясь за скользкие от жары поручни и незастеленные полки.

Люди улыбались, глядя на этого симпатичного мальчика с сердитыми и заплаканными глазами. Сёма уселся на возвышение напротив туалета и подставил лицо под открытое окно. Ему казалось, что ветер шуршит его светлыми волосами.

– Извините, можно я мусор выброшу? – Лысеющий мужчина приподнял вместе с мальчиком крышку Сёминого сиденья и бросил в отверстие уже три пустые бутылки из-под пива. – Один едешь?

Сёма хмуро соскочил с мусорки и, не ответив, вернулся к бабушке. Залез на верхнюю полку.

Радио в купе шипело, звук пропадал каждые полминуты. Сёма включил его погромче. Молодой и какой-то очень местный голос дозвонился московскому диджею и передавал традиционные приветствия. «Привет, Зверево! Я люблю наш город! У нас есть где погулять и большой магазин!» Сёма крутанул ручку приемника в обратную сторону и закутался в простынку.

В ритмичных вздохах поезда Сёма услышал вдруг голос мамы, рассказывающей ему сказку о родных местах его отца. Сёма знал сказку наизусть и теперь, моргая уставшими глазами от раннего утра, потихоньку напевал, вплетая ее как нитку в стуки колес. «И сотворил Род Ульгень по своему подобию людей, и имена им дал Алтай и Саяна. И поселил Ульгень их в священной земле Ирии на горе Самбыл. Когда будешь у той горы, Семён, что на границе Хакасии и Тувы, вспомни, что с нее спустились в долины люди, черты которых есть и в нас с тобой. Если ты светлокож и светловолос, то это сходство с Алтаем. Если же волосы твои черны и кожа смугла, то это тебе в наследство Саяны… Когда будешь ты у горы Борус в Хакасии, вспомни, что на ее вершине спасались люди от Великого Потопа, когда пришли к людям беды, и от слез людских тот Великий Потоп и случился. А потом ушла вода и пришел огонь. И послал Род Ульгень людям во спасение духа мороза, и наступила зима».

Сёма сидел, поджав коленки к подбородку, у запотевшего от ночного сна и холодного утреннего воздуха окна на высоком деревянном столе. После трех суток на поезде, а потом еще двух пересадок на автобусе его все еще мутило и покачивало. Во дворике нервничал на длинной цепи ободранный и вечно худой пес Дурак – Шарик. Бабушка только так его и называла. Потявкав минут десять, Шарик не выдержал и подполз под окно. Тявканье усиливалось, и вдруг, взвизгнув, Шарик подпрыгнул, увидев сонного Сёму в окне. В Хакасии время еще не дотянуло до пяти утра, в Москве же было чуть за полночь. Сёма тер глаза и пытался разглядеть туманные окрестности деревни. Окрестности эти казались желтыми из-за рассвета и бесконечных просторов степной травы.

Шарик скакал вверх-вниз, разнообразя Сёме панораму: вот сонная и покрытая росой улица деревни, вот улица с собачьей мордой, вот снова улица с земляной дорогой и изгородью, а вот опять улица с мордой.

Сёма все думал о чем-то…

Заскрипела за приоткрытой дверью тяжело кровать, бабушка закашлялась и перевернулась на другой бок.

– Бааб, а он так и будет скакать?

– Не смотри ему в глаза, – зевнула бабушка. – А то он оближет все окно.

– Бааб, а может, он есть хочет?

– Пока я не встану, не хочет, он же собака…

– А ты, бабушка… А далеко здесь Барсучий Лог?

– Недалеко…

– Папа тоже говорил, что недалеко…

Уши Шарика опять мелькнули над подоконником.

– Ладно, я пойду.

– На трассу не выбегай… А то понесет же лешего…

Тишина была вокруг. Петухи не пели, иногда только кто-то из них одиноко прочищал себе горло. Сёма прислушался, но не услышал кузнечиков. Почему-то ему казалось, что во всех деревнях по утрам и вечерам должны стрекотать кузнечики. Сёма наступал на землю очень осторожно, будто пробуя ее на вкус. Незнакомая земля должна была почувствовать его и принять. Сёме чудилось, что принес сюда неровное движение поезда.

Он подошел к соседней повалившейся деревянной ограде и, присев на корточки, протянул руку сквозь опоры к землянике. Сорвав, почистил ее об штаны, съел и увидел хакасов.

Хакасы сидели полукругом на двух лавочках и пили жуткий самогон. Сёма не разбирался в самогонах. Но так сказал папа. Он сказал, что хакасы пьют жуткий самогон. А папа тоже был хакасом и, значит, разбирался в этом.

– Молодой Кун Мирген, здравствуй! – проговорил первый хакас в черной куртке с желтым шарфом. – Как доехал?

– Есть сек-сек традиция! Давай? – Обветренные губы оторвались от краев алюминиевой чашки.

– Скажите, как дойти до раскопок кургана, который ведут немцы? – Сёма не подходил к ним ближе чем на два метра.

– Я там был!.. Не помню когда!.. Поминали предков! Сек-сек традиция! Поминать предков! Задабривать духов! Стеклоочиститель, ох, плох! Голова болел!.. У немцев бензин хорош! У нас со свинцом, а у них та-акой легкий!.. Когда вырастешь – поминай предков!

Забравшись на склон холма, упиравшегося в старую ферму, Сёмка посмотрел туда, где трасса заворачивала направо и сливалась в жаркой дымке с большой водой. Солнце за несколько минут взлетело над степью и бросилось грудью на холодный туман, поднимающийся от реки. Это был Енисей. Все здешние долины были овеяны для Сёмы сказками, легендами о кладах, великих степняках, тагарцах, кровавых битвах и чаатасах. А Сёма все стоял под давящим и будто незнакомым солнцем и не мог отойти ото сна. Казалось, закроет он сейчас глаза – и окажется опять в прохладной московской квартире с учебниками на столе.

Он сел на землю и взял в руки немного сухой земли. Сон. Голова болела от солнца, ноги в кроссовках были уже мокрые и грязные от просочившегося песка. Сёма хотел проснуться и не мог. Тогда он побежал подальше от деревни.

Он взобрался на небольшой курган и сел на один из четырех камней, торчащих из земли по краям. Он знал, что это могила и что она, скорее всего, уже разрыта, но все равно уселся в ее центре.

Здесь не было так любимого им леса с горящей на солнце паутиной между цветами и вековыми соснами. Здесь все всегда наслаждалось покоем и тишиной. Обернувшись на солнце, Сёма увидел сначала коров в поле, а потом и пастушку, сидящую в длинной темной юбке среди высокой травы. Ее черные длинные волосы склонились над коленями, на которых лежала то ли тетрадка, то ли книжка. «Ух ты!» – подумал Сёма и подошел поближе, очарованный девушкой. «Умная!» Она подняла голову, и спутанные волосы медленно поползли по ее щеке. Нетипичное для хакасов узкое лицо настороженно осматривало Сёму.

– Что читаешь? – спросил мальчик.

Она молча перевернула страницу рекламного буклета Oriflame и протянула ему зеленую от травы руку.

– Саяна.

Сёма присел рядышком прямо на землю и прищурился на солнце.

– Ты с деревни?

– Ну да. Ты Кун Мирген, я слышала, что ты приехал.

– Меня Сёма зовут.

– Сёма… Бабушка про тебя всегда рассказывала, называя хакасским именем. Как тебе наши края?

– Я думал, здесь все по-другому… А здесь люди такие же.

– Они везде одинаковые. – Саяна надкусила травинку и выплюнула зеленый кусочек на землю. – Какой-то ты оголтелый. Часа три по сопкам скакал. Я наблюдала. Больной, что ли?

– Я не больной. Я просто… хочу все почувствовать. И не могу. Как в кино все смотрю. Тебя тоже.

Саяна оглянулась по сторонам.

– Видишь этот склон? Спрыгни с него.

– Сама ты больная! Он же высокий.

– А ты прыгни.

Семён пожал плечами в пятнистой рубашке и подошел к краю.

– Прыгай-прыгай!

Сёма как-то по-дурацки поджал к груди руки и, рухнув на землю, прокатился кубарем еще метра три. Так и остался лежать в тени склона.

Саяна лениво поднялась со своего коврика и подошла к мальчику.

– Ну что, чувствуешь теперь?

У Сёмы прошла боль в голове. Теперь вся боль оттуда перебежала в подвернутую ногу и бедра, в которых будто что-то сдвинулось во время удара. Сёма увидел рядом со своим лицом муравьев, удивленно уставившихся на преграду на их привычной дороге, пробежавшего рядом мелкого зверька, нервно пискнувшего на лежащего человека. Сёма перевернулся на спину и улыбнулся Саяне.

– Ты не знаешь, где здесь немцы ведут раскопки царского кургана?

– Знаю… ты не туда повернул. От молодежного клуба идешь прямо до трассы, резко налево, мимо хутора, опять налево, за горой резко вправо, от больших нераскопанных курганов резко вправо, потом снова резко вправо и снова резко налево. – Саяна при этом размахивала руками с расставленными пальцами, как эквилибрист. – И от сенокоса снова вправо! Я туда еду возила! Они платили. Но они уже уехали…

– Давно?

– Осенью. Раскопали и уехали.

– Золото нашли?

– Говорят, что нет.

В степи вокруг кургана, ссыхаясь под солнцем, дрожали неясные зеленые и желтоватые блики незнакомых трав. Саяна подтолкнула Сёмку к высокой куче земли, заросшей полынью. Это была земля с раскопанного кургана. Сёма с какой-то жалостью взглянул на каменную стену и обнаженное поле с постаментом посередине.

– Как здесь теперь голо… Кто там лежал?

– Жрица, по-моему.

– Неужели этому кургану больше четырех тысяч лет?

Сёма подошел к входу. Слева и справа возвышались две стелы. От них к ярко-коричневой, свежей, разрытой земле вели ступеньки. Сёма поднял с камня забытые археологами перчатки. Потряс их в воздухе. Сухая земля облаком слетела с них в сторону постамента.

Размеры кургана показались Сёме большим детским футбольным полем у него во дворе. С четырех сторон из наложенных друг на друга камней выпирали покосившиеся и не укрепленные теперь землей стелы. Снаружи стены – чуть выше Сёминого роста – подпирались большими плоскими камнями.

– Смотри! – Саяна бродила вдоль кладки. – Здесь есть первобытные рисунки!

Сёма провел пальцем по выбитому в камне изображению человека. Рядом, поверх точек, был нарисован другой человечек, только линиями.

– Это разные рисунки?

– Ну да, наверное… Приходили новые народы и строили курганы из старых могил.

– Давай возьмем кусочек?

– Дурак ты. Это же могила.

– Но ведь немцы увезли отсюда все, что смогли.

– Ну… – Саяна взяла Сёму за руку и вывела наружу.

– Ложись на землю… Чувствуешь ее?

Сёма послушно лег, закрыл глаза, моргая от рыжих солнечных слезинок.

– Представь, что тело твое – тряпка. А ты – вода. Просочись сквозь тряпку!

Саяна помолчала немного. Сёма лежал.

– А теперь крикни. Крикни так, чтобы земля прошла через твое тело и вышла твоей водой в небо. Давай! Кричи!

Сёма покорно и нервно вздохнул и, выгнув талию дугой над травой, закричал. Ноги раздвинулись, руки сжались в кулаки и сгребли траву. Но голос получился таким слабым в этих просторах… Где-то в полях, будто издеваясь, начала в той же тональности мычать корова.

Тогда Сёма перевернулся на живот и положил голову на руки.

– Молодец! Потом получится… – Саяна, пританцовывая, начала обходить по каменному валуну курган.

– А почему здесь ничего не нашли?

– Ну… – протянула Саяна. – Не знаю. Видимо, ограбили курган еще давным-давно… Или соплеменники этого народа, или пришельцы, которым надо было утвердить свои права на новых территориях.

– Соплеменники?

– Вещи, побывавшие на том свете, становятся магическими, ты не знал? Вот за ними и лезли.

Сёма оглянулся вокруг. Если бы здесь были скифы… или остатки их городов…

Сёма попытался увидеть протянутую между курганными стелами блестящую паутинку. Сёма любил паутинки, особенно такие вот одинокие, первые. Из этих первых паутинок пауки потом сплетали свои большие летние, земные звезды. Иногда они походили на снежинки под увеличительным стеклом. Сёме иногда казалось, что вот так, стежок за стежком, строилась и вселенная. Звезды на ниточках притягивались друг к другу и охраняли Землю от летящих на нее комет. Кометы прилипали к космическим паутинкам, да так и оставались там, сияя по ночам.

Паутинка закачалась в беззвучном воздухе и порвалась.

Сёма сел на траву и посмотрел на Саяну.

– Мне нужно к чаатасу.

Саяна остановилась на камнях.

– Зачем?

– Там еще осталось золото, мне папа рассказывал.

– Копенский чаатас затопили.

Сёма серьезно посмотрел на Саяну.

– Я знаю, я видел – там остались стелы.

Около деревни, совсем недалеко от бабушкиного дома, лежало маленькое озеро, истоптанное коровами. Вдали, за трассой, были сопки с редким лесом по северной стороне. В сторону вместе с тянущимися вдоль асфальта столбами к Абакану уходило большое кладбище, на котором бабушка уже наметила себе место.

Сёма отпросился поиграть с мальчишками, а сам пошел в сторону засохшего водостока, где ждала его Саяна. По дороге он остановился около одноэтажного здания, на потертой табличке которого Сёма прочитал: «Московский клуб». Удивившись, Сёма отправился дальше.

– Пошли, – дернула Сёму за руку Саяна и, взмахнув длинной юбкой, сбила цветочную пыльцу.

– А как село называется?

– Московское. А что?

Сёма дернул цветок пижмы. Не поломался. Тогда он рванул ее на себя, оторвал корень с листьями и понес солнечные бутоны дальше.

– Куда мы идем?

– В Долину Царей…

Сёма почему-то вспомнил тот осенний вечер, когда экспедиция из немецкого университета ускоренно возвращалась с раскопок в Хакасии к себе на родину. В Москве один ученый забежал к Сёминому отцу перед отлетом, и они заперлись на кухне. Мама ушла в другой конец квартиры пылесосить, а Сёма подкрался к кухонной двери и сел там на пол.

– Ты знаешь, за сколько немцы выкупили лог?

– За много…

– За 5 миллионов евро.

– Это сколько?

– Много… Отец вырос в этой деревне. Он тоже хотел поехать. Но его не пускали. А их пустили. Они копали несколько лет, хотели найти в нем царские богатства. И ничего не нашли.

– Собаку они нашли там и тряпки какие-то.

– Вещи тагарцев?

– Наверное, тагарцев. Светловолосых людей. Как ты.

– У меня мама светлая. Она с Алтая. А папа хакас. И они с папой не любят тывинцев.

– Тывинцы после армий монголов добили хакасских кыргызов…

– А до монголов алтайские тюрки разбили жужаней и создали первый тюркский каганат?

Саяна с интересом посмотрела на Сёму, который еле доходил по росту ей до груди, и медленно ответила:

– Там много каганатов было…

– Но ведь тот был самым большим! От Китайской Великой стены до Боспора и Средней Азии!

Саяна остановилась:

– Ты откуда это все знаешь?

– Мы сейчас как мои родители. Они так спорят во время праздников, когда все расходятся по домам. Мама моет посуду. Мы с папой раздаем стулья. Я раньше засыпал рано, а потом начал слушать.

Саяна улыбнулась, поправила волосы и протянула руку вперед.

– Видишь камни на этом холме? Это древние ворота в Долину.

Перед Сёмой стояло одиноко два высоких менгира. Узкими гранями они были обращены на восток и на запад, будто все еще выпуская души умерших князей в иной мир.

Вечером солнце садилось за гору, всегда золотое и необыкновенное.

Бабушка, в яркой широкой юбке, с тюрбаном на голове, вышла на улице к забору. Сёма сразу узнавал свой дом по ее красному платку. Каждый вечер она останавливалась около калитки дома и разговаривала с соседями. У всех бабушкиных приятельниц были круглые лица цвета палящего солнца. Тень быстро шевелилась в их морщинах, когда соседки тяжело передвигали свои старые и плотные тела, расходились по своим домам.

Обычно после этих вечерних переговоров бабушка садилась на лавочку, обнимала Сёму и начинала говорить:

– Ты знаешь, мир можно познать и не гоняясь на самолете по континентам. У нас была в роду бабка – шаманка, так она через свою печную трубу в доме, через дым от огня, через черные фигуры на закате, по теням от холмов и камням могла тебе рассказать все об этом мире.

– Когда я поеду домой? Уже скоро? – в тот вечер с тоской спросил Сёма.

– Когда в августе начнутся бури. Так ты и поймешь, что тебе надо домой.

И она копошилась коричневой большой рукой в Сёминых светлых волосах. Иногда проводила шершавыми пальцами по его глазам. Раскосые, они казались ей глазами ее сына.

– Бабушка, отпустишь меня с Саяной в Троицкое?

– Саяна – хорошая девушка… Что ты там забыл? Как доберешься? У нас нет лошади, нет велосипеда.

– Мы сами доберемся и вернемся к вечеру. Отпустишь? – Сёма потерся щекой о бабушкино плечо.

– Саяна – хорошая девушка, – повторила бабушка

Этот день еще не отцвел желтыми отблесками сумеречного солнца на занавесках, когда Сёма уже лег спать. Надо было отдохнуть перед завтрашней поездкой.

Ночью от Енисея пошел туман, шипя в застрявших остатках зноя между травами.

На рассвете в тумане залаял Шарик.

Громко, как жалейка над языческими полями, пропела калитка. И Саяна постучалась в окно.

Сонная, она вышла на дорогу, потерла глаза и подняла руку перед проезжающей мимо «Нивой». Машина медленно остановилась. На задних сиденьях спали две девушки с длинными волосами, багажник был забит грудой рюкзаков. А на боку машины красовалась коричневая надпись «ВеданЪ КолодЪ». Сёма посмотрел на Саяну.

– Может, на другой поедем?

Саяна молча показала на пустую дорогу и залезла на заднее сиденье.

За всю дорогу она всего один раз спросила водителя, куда они едут. Парень односложно ответил: «На фестиваль».

В Троицком их высадили у колонки с водой.

– О! Рисунки! – Сёма бросился к стеле.

– Древние рисунки? – усмехнулась Саяна, трогая камень с ушедшего в землю кургана. – Видишь, о столбы коровы рогами чешутся? Так и появляются древние рисунки! Шутка. Давай попьем священной воды? Из нее люди минералку делают.

– Это колонка.

– Какая разница?! Пей!

– Эта минеральная вода такая вкусная! – выдохнул Сёма, захлебнувшись в ледяной струе. Он неправильно направил воду на себя и облился.

– Она вкусная из-за резинового шланга. – Саяна, усмехнувшись, перешагнула ручей и сплюнула, вытирая мокрую щеку рукавом рубашки.

От Троицкого пришлось несколько километров идти пешком по холмам и грязной дороге. И вдруг перед ними растеклось непонятной формы искусственное море Красноярского водохранилища. Когда-то распаханные поля и заводи ГЭС окончательно завоевали Енисей, оттеснив дикую природу далеко на юг, к горам. Земля исчезала под огромными желтоватыми неподвижными разливами. Из воды в некоторых местах торчали лишь верхушки деревьев и каких-то столбов, остатки домов без крыш. На глади неестественно расползшегося Енисея Сёма увидел будто кем-то нанесенный странный узор из этих загадочных предметов, стел, уходящих в зеркальную воду. У края большой воды еще виднелись и могильные курганы предков, на которых, сбившись в кучу, застыли неподвижно птицы. Казалось, будто сама земля здесь медленно поднимается из воды к солнцу.

– Саяна… Как здесь красиво…

– Ты че? – Саяну передернуло. – Это же кладбище! Здесь же люди, воины лежат. Смотри, сколько их… Чаатас – это каменный лес войны. Есть легенда, что у древних богатырей была игра – они бросали друг в друга огромные камни. Камни, падая, втыкались в землю и до сих пор стоят здесь…

Сёма наклонился над землей, поднял несколько ржавых железок на сломанном кургане – ненужные находки последних копателей.

– А рядом с каждым воином клали кусочек золота?

Столкнувшись с ее узким взглядом, Сёма быстро добавил:

– Да я просто так спросил!

И пошел подальше от нее между камней, не подходя к воде. Саяна грустно сидела на разрытом кургане и хмурилась, думая о чем-то своем, теребя косички, сплетенные на спине.

– Ты чего? – наконец вспомнил о ней Сёма.

– Мне нужна ступа. Иначе мать опять рассердится… – рассматривая свой ноготь, сказала Саяна.

– Зачем тебе ступа?

– Для благополучия и плодовитости семьи… Даже не ступа, а ее пестик.

– Тебе нужен пестик?

– Пестик – это обкатанный водой камень длиной около метра. Где мне такой найти? А ступа – это женская сила.

– А пестик – это?.. – вдруг понял Сёма и засмеялся.

– Да ну тебя! Это серьезно! Они передаются в роду только старшим дочерям! А я третья… Мне для счастья и нужен этот пестик.

– Откуда ты берешь эти истории, Саяна?

– Скоро засаливать буду!

– Поехали домой.

И опять длинной нитью изгибалась дорога в степи, ползла без начала и конца.

– А что такое сек-сек? – спросил Сёма у бабушки дома и устроился поудобнее на ее мягком плече.

– В красивых и священных местах хакасы совершают «сек-сек» – ритуальное кормление духа. В прежние времена во все стороны разбрызгивали молоко, айран, приносили еду, теперь водку или деньги. А чаще просто пьют. И оставляют цветные полоски ткани. Может, ты и видел их по дороге сюда…

Сёма устало вытянул ноги по лавке и потянулся. Он чувствовал каждое движение своего тела и был счастлив этим днем.

И тут бабушка зашептала:

– Сёёк, Сёёк! Иней тас хайрахан! Аттыг хыргыс аназызын! Синн алнына тура килдибис, Сини аарлап аалап килдибис, пазырынчабас, алданчабыс, хыргыс чоныбысха чабалланма… Хасха тистерибис сарганча хазых чорзин, Сёёк, Сёёк! Иней тас хайразан, хыргыстарнын улиибыс, амзабаан Астан нааниин пир турбыс!

Сёма снова приехал сюда. Копенский чаатас встретил его тоскливым ветром. Сёма в воде увидел яркий сплющенный шар солнца, исчезающий в глубоких речных травах, и проплыл взглядом с завитком воды от одной из травинок.

Саяна осталась дома. Она почему-то хмуро посмотрела на Сёму и молча пошла в огород. А Сёма достал из большой сумки лопату, что-то поискал в траве около повалившихся стел и начал копать. Иногда он морщился от неприятного скрежета металла о камень, иногда от стона деревьев, падающих в ямы разрытых могил. Сёма посидел несколько минут, глядя вдаль, и снова поднял лопату.

Ветер нес к нему запах Енисея. Сёма стал вспоминать песенки из детства, из московских дворов. А потом вспомнил и сказку о Енисее. Дедушкой Енисеем называли реку хакасы. «Давно люди жили в верховьях Енисея, хорошо жили, и славилась страна их богатством и миром. Но вот с далекого юга пришло племя невиданных, страшных богатырей-людоедов и напало на мирный народ. Тогда люди построили лодки и вручили судьбу свою Енисею. Быстро понес их великий дедушка, а богатыри-людоеды бросились догонять, но они боялись воды и не умели плавать, и потому ничего не могли сделать. Долго бежали людоеды, добежали до самого Туруханского края и здесь, собрав все силы, устроили крепкую преграду. Подошел Енисей к горам, попытался пробиться и не смог. Стал накапливать воды: большое озеро получилось, но горы и его удержали. Морем разлился Енисей – горы стоят. Высоко поднявшиеся воды стали стекать в долину чужой реки Оби. Заплакали люди».

Почему они заплакали и что же случилось дальше, Сёма вспомнить не мог.

Наступил прозрачный вечер. И хмурые стелы, казалось, стали надвигаться на Сёму. Сёма продолжал искать и копать.

Солнце закатывалось за далекие точки горных пик на горизонте, которые будто крупными стежками сшивали землю с небом. Таким золотым диском вставало и опускалось солнце каждый день. И Сёма сел ждать, ждать нового дня как новой жизни, когда травы и поля опять будут гореть желтым пожаром. Укутался в привезенное одеяло, обернулся полиэтиленом и застыл под березкой.

Ночью он проснулся от страшных криков неизвестной птицы. Сёма достал из кармана сотовый телефон и посветил им вокруг себя. В этих местах сотик мог служить только как фонарь. Но заряд с невероятной скоростью исчезал. Тьма будто сдавливала руки, ноги, голову. Сёма подтянул к себе упругую ветку дерева, закрывавшую его от ветра и неба, украшенного звездами. По полю ходили тени от трепещущих отсветов желтой луны. Где-то за шуршащим Енисеем гряда за грядой возвышались холмы. Сёма выключил телефон, прижал его к груди, как единственное родное существо, и снова заснул.

Утром Сёма стал копать около воды. Енисей от жары отступил немного назад, освобождая повалившиеся камни. Вода молчала. Сёма закрыл себе ладонями уши, сжал их, потом резко распахнул руки в стороны – вода запела. Зашелестела камушками, тонким голосом, изгибаясь у берега, всасываясь в чавкающие водовороты зеленых листьев.

Земля горела на жаре. А стелы стояли холодными и влажными монументами, будто пили воду из древних слоев земли. В этой жаре все пространство засыхало на ветру. Сёма облизал губы и принялся копать снова.

Он, конечно же, понимал, что этот чаатас был исхожен тысячелетиями. Здесь нельзя было ничего найти. Но и знал он, что никогда уже, наверное, не вернется в эти далекие хакасские земли. И хотел увезти к себе их часть.

К обеду Сёме показалось, что земля тоже вздрогнула от усталости, как и он. Сёма присел около ямы и задумался. Ветер легко прикоснулся к Сёминой щеке и улетел дальше. На поваленной недалеко стеле Сёма увидел сухие крылья бабочки. «Мертвая». И вдруг он представил, как эта бабочка рождается, видит этот мир, летает весь день – долгий и яркий день, а потом подлетает к огромному камню. Она садится на него, думая, что лежит он здесь всегда, что он рожден был с этим миром. И умирает к вечеру, наслаждаясь своей долгой и яркой жизнью. Так и люди. Его, Сёмин, мир – это его будущая жизнь. А через сто лет уже никто и не вспомнит о нем или о его родителях – археологах.

От этих грустных мыслей ему захотелось тоже выбить на стеле свое имя. Чтобы и от него, как и от древних кыргызов, что-нибудь да осталось в будущем. Чтобы сидел немецкий ученый над его именем и писал в компьютере: «Необычный рисунок – надпись «Сёма» относится к более поздней цивилизации, проживавшей на территории Древней Сибири. Видимо, эта руна обозначала имя собственное».

Сёма снова взялся за лопату.

А что, если люди – такие же бабочки-однодневки? А Земля – это живое существо. Просто иное, непонятное для современного человека? И Земля растет, меняет свой облик. А вдруг Земля дышит? Да, Земля тоже дышит воздухом. Когда она выдыхает, получается ветер. Если ей хорошо, как вот сейчас, – ветер тихий. Если больно, то начинается гроза и буря. Сёма вспомнил сразу слова бабушки о том, что когда он будет уезжать – будет гроза. Сёма рухнул около воды на спину и закрыл глаза, тяжело вздыхая. Рукой нащупал он сырую, нетронутую еще тысячелетиями землю и начал перебирать ее пальцами, будто надеясь взять у нее последние силы копать еще и еще. Что-то застряло в руке среди гниющих трав и комочков земли. Сёма поднес руку к глазам и увидел маленький круглый кусочек темного желтого цвета.

За час до его отъезда на автобусе Сёма выбежал в поле. Оно гулко дышало и ждало дождя. Огромные тучи переступали по горам вдали. Гроза приближалась. Она несла с собой холод и осень. Кузнечики истерично перекрикивались и искали убежища. Сёма выбежал на курган и стал ждать порыва ветра. Земле сейчас было так же больно, как и ему.

Ударила молния где-то в районе Барсучьего Лога. Буря налетела на спешащие по трассе машины и взвила сухую пыль на дорогах деревни…

Через минуту молнии били в землю так часто, что, казалось, вокруг Сёмы стоят электрические стены, вырастая высоковольтными прутьями. И не сбежать, не спрятаться теперь было от воспаленного воздуха в степи. Гроза своим языком слизывала рабочих в полях и в деревне. Подпрыгивая, мимо Сёмы промчался трактор. Остановился. Оттуда выскочил хакас, которого Сёма видел в деревне в первое утро своего приезда, схватил мальчика на руки, закинул его в трактор, и, взревев, машина быстро поехала к домам.

Сёма не вырывался уже. Он стукнулся головой о стенку трактора и вцепился покрепче в сиденье.

Так он простился с летом.

Сёму встретили на Абаканском железнодорожном вокзале отцовские друзья. Они тоже ехали в Москву, и им было поручено доставить Сёму родителям. Эта молодая и болтливая пара все три дня пути играла в карты и спорила о политике.

А Сёма, забившись в угол верхней полки и закрывая глаза от бьющихся порывов ветра из открытого окна, сжимал в кулаке свой собственный кусочек солнца. «Сёёк, Сёёк! Владыка Иней-тас! Ты наша праматерь. Мы предстали пред тобою, мы пришли в гости, почитая тебя, мы молимся и кланяемся, не серчай на наш народ!.. Не заставляй страдать нашу черную голову, не ломай наши широкие кости, пусть будем мы здравствовать, пока наши черные головы не поседеют».

А соседи в соседнем купе, не зная национальных традиций Хакасии, делали «сек-сек» в каждом красивом месте, увиденном за окнами поезда…