Читать книгу Козулька - Дарьяна Антипова - Страница 6

– Девушка, закройте окно!

– Нет.

Мама очень любит свежий воздух. Она не любит, когда рядом с нами садятся цыгане. Она не любит людей, которые только что курили. Она не любит электрички. Но без папы – мы ездим на них в город и обратно.

Люди всегда что-то кричат нам. Обычно разные грубости. Мама закрывает мне уши теплыми руками, но окно не закрывает.

Люди в электричках очень не любят маму. И меня. Я всегда молчу, хотя мне тоже нравится свежий воздух.

Мы долго идем по тонкой дорожке к нашему дому. С мамой идти здесь совсем не страшно. Иногда из-за высоких заборов видны огромные дома. Иногда оттуда кто-то кричит. Сначала нам нужно пройти между двух церквей. Одна – старая, мама говорит, что это самая старая церковь на много-много километров. Нам туда, за заросли папоротника и черемухи. Там – дома умных людей. Эти дома низкие, и на участках много травы.

Если пойти за новую церковь, то высота домов увеличивается. А иногда сложно пройти по узкой дачной дороге. Там стоят большие черные машины. Мама не любит там гулять. А я не люблю то же, что и мама.

Наша улица – у родника. На заборах висят таблички «Я живу здесь» с изображениями добрых собак. А за новой церковью – на заборах висят картинки злых собак. Там так и написано на калитках – «злая собака». Будто больше в домах никто не живет, кроме собак.

Но и на нашей улице есть такой страшный человек – это наш Сосед. Я никогда не хожу в его сторону. Он живет у леса. На его заборе написано по-английски «Приватное место – держитесь подальше». А чуть выше – «Не бойтесь собаки – бойтесь хозяина». И я его боюсь.

Потом нужно повернуть к ручью. И оттуда мы с мамой слышим радостный визг наших собак. Их четыре. Это борзые. Папа привез их в подарок маме из Казахстана несколько лет назад. Я не помню, как это произошло. Мне кажется, что Карна, Желя, Лесси и Эзра Паунд всегда жили с нами. Больше всех я люблю Карну. Это большая и черная собака. Мама назвала ее так в честь славянской богини. Она сказала, что если воин погибал вдали от дома, первой его оплакивала Карна. По преданиям, над полем битвы по ночам слышен плач. Это богиня Карна в черных длинных одеждах плачет за всех жен и матерей погибших воинов.

Желя – рыжая молодая сука. Она очень ревнует ко мне Карну. Лесси – белая, Эзра – серая. Но меня слушается только Карна. Я люблю по вечерам лежать у нее на животе и слушать, как мама рассказывает о поездках. Когда-то они с папой много путешествовали. Остальные собаки тоже лежат вместе с нами на диванах. Мы лежим на первом этаже дома и слушаем, что говорит мама. У Карны бок то поднимается, то опускается. Потом она вздрагивает и кладет мне на голову свою переднюю лапу. Это значит, что пора спать.

Мама смотрела зачем-то на деревья, на их верхушки и торопилась домой. На улице быстро темнело, а мама, как и я, боялась темноты.

Мы быстро пробежали мимо столба со страшным черепом, с надписью «Не влезать – убьет!». Завернули за угол и под жуткий лай собак открыли ворота нашей дачи.

Мы всегда живем на даче. Мама учит меня, а папа всегда путешествует. Иногда по два месяца, чаще – по полгода. Последний раз я видела его восемь месяцев назад. Я все пытаюсь вспомнить его лицо. Каждый вечер я закрываю глаза и представляю его усы, короткую бороду, широкие брови.

Я и сейчас повернулась на бок. Зажмурила глаза. Потом снова открыла их, соскочила с кровати, проверила, закрыта ли моя дверь. Задвинула занавески поплотнее, чтобы Сосед меня не увидел. И закуталась в спальник. Да, кстати, я всегда сплю под спальником. Как мама и папа.

Но как я ни терла глаза рукой, как ни ворочалась, я не могла вспомнить папиных глаз. Я видела перед собой только бороду, усы и брови. Вместо глаз были большие белые пятна.

Как у Эзры Паунд на спине.

* * *

Я проснулась очень рано. Только-только рассвело, я ежилась. Холод долетал из раскрытого окна. Но проснулась я не от холода. Я проснулась от непривычной тишины.

Ровно в четыре утра каждое утро меня будит попугай. Он живет в клетке. Клетка стоит на улице под моим окном. Попугая зовут Бронеслав. Я не знаю почему.

И каждое утро он говорит сам с собой.

А сегодня тихо.

Я соскочила с кровати, открыла первую дверь, прошла мимо бабушкиных полок с книгами. У бабушки было много книг. На русском, на французском и на английском языках. Мама говорит, что бабушка моя была самым умным человеком на земле.

Я живу в бабушкином кабинете на втором этаже. Раньше она здесь работала – писала свои научные работы. Теперь от нее остались только книги и пыльные письма.

По ночам я очень боюсь ее комнаты, в которой стоят книги. Мне кажется, что бабушка по-прежнему живет в них. В книгах много подчеркнутых фраз. Зачем она так делала? Может быть, она хотела, чтобы я прочитала какое-то тайное послание? Мама говорила, что бабушка очень любила меня и хотела научить меня всем языкам, которые знала.

Дальше идет гостевая комната. В ней две лестницы – наверх и вниз. Наверху – две комнаты моего отца. Там он ночует и проводит время, когда приезжает. Обычно на месяц или всего на несколько дней. Он очень не любит жить в городе. Мама постоянно говорит, что дача – не город, до нее на электричке ехать целый час. Но папе тесно даже на даче. Ему, как и мне, не нравятся соседи за деревьями и заборами. В его комнате есть балкон, на который опирается черемуха. Все, что связано с отцом, – здорово и необычно. Например, эта черемуха. Это не совсем нормальная черемуха. Папа привил к одной из веток ростки яблони. И теперь к нему на балкон свешивается большая ветка с яблоками. Да, кстати, о яблоках. Конец августа. И нужно собрать яблоки к приезду папы.

Я быстро спустилась вниз. Карна пошевелила тонким хвостом и зевнула. Все собаки лежали на диванах и креслах на первом этаже. Здесь была даже папина кровать. Дядя помог спустить вниз, чтобы собакам было где спать.

– Мама! – тихо позвала я.

Заскрипела кровать, но мама не проснулась. Мама спит за печкой – в своей маленькой комнате с тяжелыми шторами на окнах. Я не хожу к ней в комнату. Мама предлагала мне спать с ней, но я боюсь крыс. Они скребутся каждую ночь под полом. А еще больше я боюсь маминого шкафа. Шкаф стоит на входе в комнату. Он большой, до самого потолка. Я называю его «шкаф, в который нельзя смотреть». Там лежат кости птичек, скелеты разных мелких животных. Мама говорит, что ей жалко выкидывать все это добро. Оно напоминает ей молодость и папу.

– Мама! – снова позвала я. И вспомнила, что не поздоровалась с Княжной. Я побежала обратно на второй этаж, заскочила в свою комнату и подошла к картинке, приклеенной рядом с моей подушкой. Картинка вырезана из журнала. На ней – красивая женщина в красном платье. Она стоит на кровати, прижавшись к стене. Вся ее комната в воде, и крысы бегают по ее кровати. Мне не нравится ее фамилия. И я зову ее просто Княжной.

Я провела рукой по ее лицу.

– Доброе утро, Княжна! – прошептала я, и мне почему-то стало грустно.

Я каждое утро здороваюсь с Княжной. А мама – с Бронькой. А попугай молчит, значит, маме теперь будет не с кем разговаривать.

Я выглянула на улицу. Клетка была пустой. А дверца распахнула настежь.

– Алена! – раздался мамин голос. – Спускайся вниз, детка!

Я гладила Карну, а мама сонно сидела на кровати и теребила свои светлые волосы. Волосы у мамы, как солнышко, желтые и блестящие. Она похожа на одуванчик.

– Как тебе кажется, сегодня будет так же жарко, как вчера?

– И как всю неделю, – кивнула я. Нужно сказать ей про попугая.

– Тогда нужно полить сад, Аленушка. Пока солнце не выглянуло.

Я вскочила на ноги, собаки зашевелились и тоже попрыгали на пол.

– Мама, давай заведем котенка?

Мама удивленно посмотрела на меня, развела руками.

– Тебе не хватает животных в этом доме?

Я пожала плечами и умоляюще показала на пол.

– У нас крысы!

– И что? Я их не слышу… Лесси так храпит, что крысы разбегаются по соседям. Лучше еще одну собаку завести.

Мама улыбнулась, накинула халат – было видно, что сегодня ей лень заниматься собой.

Сначала мы покормили жаб – они живут у нас в бочке в ванне. Папа привез их из Вьетнама. Мама любит жаб и считает, что они приносят в дом деньги. Что, если бы не жабы, папе бы платили меньше. И маме пришлось бы работать. А меня бы отдали в жуткую школу.

Затем мы нарезали овощей, нарвали травы, положили их в тарелку и понесли к кустам смородины. Старая смородина от жары попадала на землю. Собаки давили ее, и вся тропинка от кустов у бани до крыльца была черная от смородины.

Мама протягивала шланг и пыталась включить воду, а затем направить струю на кусты и на яблоню одновременно. А я осторожно открыла дверцу загона. У бани, которую никто никогда не использовал, стоял огромный загон-сетка. Здесь жили две ящерицы из Таджикистана и три черепахи из Лаоса.

Я осторожно закрыла за собой дверцу, пытаясь не наступить на сонных черепах. Поставила тарелку с овощами на пол и оглянулась. Ящерицы – опасные животные. Они любят ползать по стенам и иногда падать на голову. А они – тяжелые и толстые.

Точнее, толстыми они были, когда папа привез их из Лаоса. Мне и маме было их очень жалко. Мама долго кричала, что папа снова уедет, а ей придется все лето кормить их в одиночку. Но потом папа что-то тихо сказал ей на ухо, и мама стала кормить ящериц и черепах.

Итак, я не увидела ящериц. Ни одной.

Мама бросила шланг на землю и посмотрела на меня.

Почему-то я удивилась ее взгляду. Она смотрела сквозь меня.

Наверное, она поняла, что папины ящерицы сбежали. Я никак не могла взять в толк, как им это удалось. С другой стороны, на это они и ящерицы, чтобы просачиваться сквозь сетку. К тому же они теперь были не такими толстыми, как в первые дни приезда.

Я подумала, что ящерицы решили убежать на родину. И теперь они умрут в лесу.

– Ай! Бронька!

Мама заметила пустую клетку. Теперь ей нельзя говорить про ящериц, иначе она совсем расстроится.

– Алена! Вылезай, иди сюда! Смотри!

Мама выглядела очень уставшей, хотя было раннее утро. Иногда мама напоминает мне наш пруд у дороги. Там много густых елей, прозрачная вода и спутанные водоросли на дне. Пруд мелкий, но очень красивый. А еще теплый.

– Нет, я так больше не могу…. – Она, забыв про шланг с водой, ушла в дом. А я решила во что бы то ни было найти ящериц.

Сначала я обошла вокруг весь дом. А вдруг они греются на солнышке? Но на крыльце лежала только Карна и довольно почесывалась. И тут я поняла, что нужно спешить. Борзые – охотники. Они могу сожрать ящериц. И тогда папа на меня рассердится. А еще он рассердится на маминых собак. А затем на маму.

Это была ужасная мысль. О том, что папа мог на нас рассердиться. И наша с ним жизнь зависит от ящериц.

Папа всегда мне говорил, что с животными можно разговаривать. И что животные могут отвечать. И они мне отвечают. Я вернулась к черепахам, присела на корточки и внимательно посмотрела в глаза одной из них.

– Привет, – прошептала я.

Черепаха медленно повернула голову и приоткрыла рот.

– Мама ушла, мне нужно найти ящериц. Вы не знаете, куда они могут уйти?

Черепаха задумчиво поползла ко мне. Остановилась.

– В лес?

Черепаха наклонила голову и наступила на листок капусты, который мы нарезали с мамой утром.

– Так куда же? – взмолилась я.

И черепаха показала на соседский забор.

Мама распечатала объявления. В них говорилось о пропаже Броньки. И ушла развешивать их на чужие дачи.

Я же забралась к ней в шкаф и достала самый любимый мамин костюм. Точнее, не весь костюм, а только его верх. Для моего роста – как раз как короткое платье. Его рукава мне до локтей. Я посмотрела на себя в большое мамино зеркало. Бисер на этой накидке мне к лицу. Хотя…

У меня самое обычное лицо на свете. Веснушки и коричневые волосы. Я вообще вся какая-то коричневая. И волосы, и веснушки, и глаза. Только кожа белая. Но если поставить всех девочек с дач в один ряд – меня среди них никогда никто не найдет. Я просто сольюсь с остальными.

На голову я положила венок со свисающими с него травами. Особенно много я нарвала крапивы. Мне нужно было слиться с зеленью. Так, чтобы ящерицы меня не испугались. И чтобы Сосед меня не увидел на своем участке.

Я снова взглянула на себя в зеркало и почувствовала себя страшно загадочной. Не удержалась и надела мамино зеленое ожерелье. Написала сообщение на листке бумаги: «Ушла искать Броню. Не волнуйся. Скоро вернусь». Потом подумала немного и дописала: «А еще исчезли ящерицы. Их я тоже буду искать».

Я вышла из дома как на тропу войны.

Для начала я обошла весь забор, поросший вьюном. Снизу доверху. Наш участок находится на холме. Весь участок зарос лесом – это дача папиного папы, которого я никогда не видела. Он умер до моего рождения. Еще раньше моей бабушки. Он тоже был ученым-зоологом. А у мамы есть в городе квартира. Но мы там никогда не жили. Потому что папа и мама решили, что мое раннее домашнее обучение пойдет мне на пользу.

Наверное, они правы. Я умнее всех сверстников, которых я встречала. И в свои восемь лет я знаю два языка.

Я дошла до угла забора, оглянулась вокруг и полезла на него.

На даче у страшного Соседа не оказалось страшной собаки, о которой он писал на стене забора. И правда, я никогда не слышала лая.

Я по земле пробралась к кустику смородины, пробежала к облепихе и застыла там. Соседский дом хранил молчание. Я провела рукой по лбу и затаила дыхание. Дверь в доме хлопнула, и я услышала мамин голос.

– Спасибо огромное! Вы не представляете себе, как я вам благодарна!

– Простите, что мы не познакомились раньше, как-то недосуг было. Вы же знаете, что в больших городах не принято знакомиться с соседями.

– Как вам удалось его поймать?

– О, попугай просто сидел на ветке, Альгис пытался его поймать, но тот ему чуть не откусил палец…

– О господи! Какой ужас, да, Броня очень нервный, он никогда не улетал дальше комнаты в доме! Простите моего попугая!

– Не нервничайте, у Альгиса остался кусочек пальца, мы накинули на дерево сетку, теперь попугай не улетит.

Я услышала нервный смех мамы. Броня тоже засмеялся, как закаркал. Звучало жутко.

Пока мама и Сосед громко разговаривали и смеялись, я тихо позвала ящериц. Мне казалось, что они должны услышать, как мне плохо. Они должны понять, как папе будет плохо, когда он приедет. Они должны вернуться.

И тут я увидела, что к облепихе идет Альгис. Альгис – сын Соседа. И этим все сказано. Ему уже девять. Я грохнулась в траву, перекатилась по земле к кустам крыжовника, подняла камень и бросила его в забор. Я чувствовала себя настоящим шпионом.

Альгис посмотрел в мою сторону, хмыкнул и повернул к забору.

А я побежала в противоположную сторону сада к сливе. Не удержалась, сорвала несколько ягод и съела их. На нашем участке нет слив. На нашем участке вообще ничего не растет. Мама совершенно не умеет ухаживать за растениями. Она любит только собак. И папу.

Альгис скрылся за домом, и я наконец-то спокойно оглянулась.

Вдоль забора стояли скамеечки и спортивный уголок. За забором возвышался лес. Грядок не было. У Соседа была такая же заросшая лесом и кустами дача, как у нас с мамой. Неподалеку я заметила небольшой искусственный пруд. Ящерицы могут быть там. Я подошла туда, заглянула под траву. И вдруг меня кто-то толкнул так, что я упала в воду.

Из воды выбираться было страшно. Из воды я видела, кто это сделал. Это был Альгис.

Он сидел на корточках у воды и улыбался.

Меня поймали. Меня опозорили. Надо выбираться отсюда.

Мокрая трава прилипла к лицу. Я пыталась выбраться на берег, а Альгис внимательно смотрел, как я цепляюсь на водоросли.

– Твое лицо мне знакомо, – сказал он и протянул руку.

Нет уж. Сама выберусь.

– Ты откуда? Ты местная?

Я помотала головой и показала на лес.

– Ты в лесу живешь? Маугли, что ли? Говорить можешь?

Вот дурак.

– Я… в Камбодже живу. С папой.

– А… – сказал Альгис и посмотрел на дом. – Пап!

– Не кричи! – Сейчас с Соседом придет мама, и мне конец. Она расскажет об этом всем своим подругам. Те разнесут эту новость по всем своим подругам… А когда приедет папа, он подумает, что его дочка сошла с ума. – Ты не видел здесь ящериц?

– Не-е… – усмехнулся Альгис. – Я видел только попугая. Он мне чуть палец не откусил. Во!

Альгис снова протянул мне свою руку и показал палец в пластыре.

Я вежливо улыбнулась.

Надо убегать.

И я побежала к лесу. Но у меня ничего не вышло. Альгис схватил меня за плечи и больно развернул к себе.

– Не… Так не пойдет. Сначала я покажу тебя папе. И дам полотенце. А то увидят пацаны такое чучело мокрое в моем доме, и все… Придется школу менять!

И он повел меня в дом. Мама с Соседом куда-то ушли. С дороги доносилось ворчание Броньки.

Если у нас дом деревянный и старый, то у Альгиса – кирпичный и совсем новый. Во дворе вода бьется из земли и поливает короткую траву. Дом большой, хотя в нем всего два этажа, поэтому из-за деревьев его не видно с дороги.

Альгис кинул мне большое полотенце. На стене в гостиной висело много оружия. Винтовки, карабины, револьверы… Может быть, что-то еще висело, но я в оружии не разбираюсь. Папа говорит, что люди, у которых есть оружие, плохие. Потому что они ездят в лес и убивают животных.

А Сосед еще хуже, чем я думала.

В дверь постучались. В гостиную вошли два мальчика того же возраста, что и Альгис. Я думала, они будут надо мной смеяться. Альгис тоже напрягся. Он сидел напротив меня на деревянном стуле. Я сушила полотенцем волосы, вытаскивая из них траву.

Но мальчишки не смеялись. Они сели на диван и посмотрели на Альгиса.

– Что у вас?

– Можно мы снова у тебя переночуем?

Альгис пожал плечами.

– Думаю, отец будет не против. А что у вас случилось?

И тут они сказали что-то странное. Они будут ночевать у Альгиса потому, что их «папа пьет и бьет ногами холодильник».

Я подумала, что лучше, если папа далеко. Наверное, это ужасно, когда он близко и бьет ногами холодильник.

Я почему-то вспомнила, как год назад папа вернулся из поездки больной, с поломанной ногой. Он месяц лежал в городе. В больнице. Мама говорила, что это какая-то странная восточная болезнь. И ее не могут опознать. Но он выздоровел. А потом снова уехал в горы. Или в степь. Там, где чистый воздух и нет людей. Зато есть животные. Папа занимается разными змеями, ящерицами, черепахами и их поведением. Он написал по ним докторскую.

– А я папу уже год не видела, – вдруг сказала я.

Мальчики и Альгис обратили на меня внимание.

– Он остался в Камбодже. И не хочет возвращаться ко мне.

Мне казалось, что мальчикам стало немного легче. Я поджала ноги и укуталась в полотенце. Дом Соседа теперь не казался таким уж страшным. А Альгис был не таким уж дураком. Хотя, наверное, он пишет с трудом. И делает много ошибок.

– А ты тоже жила в Камбодже? – спросил один из мальчиков.

– Нет, я была однажды в Киргизии. И в Лаосе. Но я этого не помню. Это было давно. Когда мама еще меня ждала.

– Ты родилась в Лаосе?

– Нет, здесь. Но папа остался в Лаосе, и меня родили без него.

Мне почему-то хотелось, чтобы Альгис меня пожалел. Но вместо этого он спросил:

– Так это был твой попугай?

– Нет, это мамин попугай. Она с ним разговаривает, – ответила я и вздохнула.

Я увидела, что Альгис ничего не понял. Это и хорошо.

– А где твоя мама? – спросила я.

Мальчики смотрели то на меня, то на стену. Они о чем-то думали.

А Альгис на меня не смотрел. Потом сказал:

– Она умерла.

И я поняла, что мне пора уходить.

Я показала в сторону своего дома.

– Если хочешь, забегай к нам. У нас редко гости бывают.

– И ты приходи, – сказал Альгис и забрал полотенце.

Когда я, наконец, перелезла через забор и открыла дверь в нашем доме, то увидела маму. Она стояла посреди комнаты. И у нее были черные волосы.

* * *

Когда я просыпаюсь, уже жарко. И солнце пробивает тяжелые шторы насквозь. Я слышу, что мама с кем-то разговаривает и смеется. Мама смеется? Я скидываю одеяло, невнятно здороваюсь с Княжной и бегу к лестнице. Слышу, как бабушкины книги шепчутся друг с другом. Как будто они тоже чувствуют, что скоро что-то случится.

Мама в ярком красном платье стояла у забора и улыбалась Соседу. Он высокий, у него очень светлые, почти желтые волосы. Как у мамы раньше. Я и раньше встречала его у магазина, но я никогда не смотрела ему в лицо. Всегда отворачивалась и закрывала глаза. А его глаза похожи на сливы.

– А вы никогда не думали отдать Алену в нормальную школу?

– Нет, что вы. Мы с Лешей всегда считали, что для нее будет лучше учиться дома.

– Но как же вы одна справляетесь со всем?

Мама улыбалась, но ее спина напряженно пошевелилась. Но Сосед этого, конечно, не заметил. К нему-то она стояла лицом. Мама просто откинула волосы с голых плеч.

– Вы знаете, я решила даже имя поменять. Я больше не могу так…

– Волосы, теперь имя… Вы скоро всю свою жизнь поменяете?

– Как вы думаете, какое имя мне подойдет больше?

– Вам нужно что-то… экзотическое!

– О, нет, хватит с меня экзотического… – И мама вновь засмеялась.

Это так странно. Обычно мама по утрам говорит с попугаем. А я говорю с Княжной. А по вечерам мы говорим друг с другом. А теперь все изменилось.

Я разозлилась и пошла кормить жаб и разговаривать с черепахами.

– А ты знаешь, что наш сосед – киллер?

Мама довольно ежится, когда видит мои глаза. Я так и думала, что с ним не все нормально.

– С чего ты так решила? – спрашиваю я и сцепляю руки.

– Все сходится! – Мама вытаскивает из холодильника курицу и уходит на кухню.

Я молчу. Я знаю, что мама не выдержит и расскажет все, что она знает.

Так и есть. Мама выглядывает из-за угла, ее странные черные волосы свешиваются вниз. Ее руки в соли и в выжатом лимоне.

– Ну… – Она прислоняется спиной к печке и задумывается. – Он не ездит каждый день в город. Значит, не офисный служащий. Он говорит, что работает этим… как его… – мама взмахивает руками. – В тире! Да! У него собственный тир!

Я вспоминаю стену с револьверами в его доме. И во рту появляется противный вкус, будто я облизала собственную царапину, чтобы из нее не шла кровь.

– И – ву-а-ля! Я – гений! Он скрытный, следит за собой, у него почти никогда не бывает дома гостей. Он ничем не выделяется. Но у него всегда много денег.

– У него есть противный сын, – говорю резко я, хотя понимаю, что мое мнение сейчас ничего не стоит. И разве я сама вчера не пригласила Альгиса в гости?

– И что? – мама засовывает курицу в печку. – Все мужчины такие. Вспомни папу, когда он живет в городе больше двух суток! Ррр…

Мама умолкает и уходит к себе в комнату.

Я чувствую, что начинается гроза. Ветер бьется к нам в окно. К нам снова заходил Сосед. Его зовут Лев. Дурацкое имя. Он сказал, что огромное дерево упало в овраг, и его корни разрыли асфальт. И дорога обрушилась вместе со старым мостом. Там, где родник. И теперь к нам никто не сможет проехать на машине. Потом он ушел.

Когда папы нет – все рушится и ломается. Если бы он был здесь, то закопал бы дерево, выгнал всех собак, кроме Карны, из дома. Забрал бы к себе наверх свой диван. Он бы отремонтировал дорогу и нашел ящериц.

Мама сидит у шкафа, разбирает черепа, засушенных мышей. Когда-то она училась в университете и даже закончила аспирантуру. И ездила с папой по всему свету. Но появилась я. И мама решила сидеть дома. А папа должен был ездить по свету с их общими друзьями и зарабатывать деньги.

Вдруг моргнул и потух свет. Мы зажгли свечи. Мама выскочила на улицу, чтобы занести Броньку в дом, и вымокла. Она распустила волосы и снова села разбирать свои старые сокровища.

Крыша гудела. Крысы бегали под полом. Собаки лаяли на каждый удар грома.

Я со страхом посмотрела в окно. В нашем дворе, на склоне, растет столетнее, почти тысячелетнее дерево. Собаки каждый день играют – роют под ним норы.

Мама подумала о том же, о чем и я.

– Боюсь, дерево упадет, – сказала вдруг мама, отрываясь от коробок с мышами.

– Куда? – спрашиваю я, откинувшись в кресле.

– На туалет. – Одна из коробок падает у мамы из рук, и оттуда вываливаются чьи-то длинные тонкие хвосты.

– А мне кажется, что дерево упадет на мой второй этаж и ночью придавит меня.

Мама удивленно выглядывает из-за шкафа и смеется. Что-то она сегодня много смеется.

– Тогда спи внизу, на диване.

– Здесь спят собаки. – Я протягиваю руку за яблоком, половину съедаю сама, а другую половину кидаю Карне.

Мама вдруг мрачнеет, устало кладет голову на руки и замирает.

Я спрашиваю то, о чем боялась ее спросить весь день.

– Зачем ты покрасила волосы?

Мама издает глухой и непонятный звук.

– Я еще и имя поменяю.

– А если… А если папа тебя не узнает, когда приедет?

Мама долго молчит, потом тихо говорит.

– Он и так нас не узнает.

Я чувствую, что у меня дрожит голос, но я все равно продолжаю спрашивать ее.

– Когда он вернется?

– Я не знаю… Но мы должны это выяснить. А вообще… – Она разводит руками и смотрит на собак. – У нас нет места для папы, – говорит она со вздохом. – Тогда негде будет спать собакам.

– Какие собаки? – Я вдруг понимаю, что кричу. – Когда папа вернется? Мама, когда вернется папа?

Мама так громко шуршит костями животных, что я все понимаю. Она не хочет отвечать. На улице грохочет гром.

– Я нашла! – Мама вдруг радостно бросает что-то мне на диван. Это – белая плоская косточка.

– Белка?

– Ты что? – Мама сгребает оставшихся мышей в большой пакет и вытаскивает их за дверь. – Дочь зоолога путает белку с зайцем? Скоро гроза кончится, и мы пойдем на холм.

* * *

Гроза кончилась только под утро.

Весь день дул ветер и что-то рассказывал нам с черепахами. Я сидела рядом с ними. Весь день мне было очень грустно.

А вечером мама подняла руки к небу, постояла так немного и кивнула мне.

– Пора!

Мы взяли с собой только Карну и Желю. Мы долго шли по тропинкам на холм. Это старый холм. Мама говорит, что это самый высокий холм на реке. И когда-то люди совершали на нем обряды.

– Что они делали?

– Вызывали духов. – И засмеялась.

Ветер постепенно стихал. Но он все еще дул на нас с мамой.

– Для чего вообще нужны папы? – спросила она меня. Ее волосы развивались на ветру. И я увидела, что у мамы темные глаза. Когда у нее были светлые волосы, у нее были рыжеватые глаза, как у кошки.