Читать книгу Повесть о граффах - Даша Клубук - Страница 5

В субботу Ирвелин вышла на Робеспьеровскую ровно в четыре часа дня. По улице сновали вереницы из граффов, которые спешили к фонтанной площади. По случаю Дня Ола Ирвелин принарядилась в юбку три четверти и светлую блузку с жабо – подарок ее матери в честь переезда. Принарядилась, но уже успела пожалеть об этом: кружевные оборки доставали ей до самого подбородка и от порывов ветра неприятно щекотали. Прикинув все за и против, она решила вернуться домой и переодеться, развернулась – и в дверях столкнулась с Филиппом.

– С днем великого свершения, – поприветствовал он ее.

– С днем великого свершения, – кивнула Ирвелин, возвращаясь на прежнее место, чтобы пропустить Филиппа.

– Вижу, граффы на подходе, – сказал он, оглядывая ожившую улицу. На нем были свободный серый костюм и ботинки с острым носом. Выглядел он как человек, отправляющийся на службу, а не на эпохальное пиршество.

Вспомнив о своих щекочущих оборках, Ирвелин снова подошла к двери, но и вторая ее попытка вернуться домой успехом не обернулась. Следом за Филиппом из парадной вышли Август и Мира.

– С днем великого свершения, Граффеория! – крикнул Август на всю Робеспьеровскую. Некоторые из проходивших мимо граффов ответили ему аплодисментами, тогда как Ирвелин и Мира второпях зажали уши.

Август Ческоль облачился в национальный синий мундир с шитьем из кованого серебра. Мундир выгодно подчеркивал вытянутый стан левитанта, а пуговицы блестели на солнце так, что ослепляли всякого, кто решит ими полюбоваться.

– Когда-нибудь я привыкну к твоим выходкам, Август, – буркнула Мира, убирая руки от ушей. Ее костюм лимонного цвета красиво гармонировал с пепельными волосами, которые сегодня ей удалось собрать в тугую шишку (не без участия изрядного количества липкого лака).

– Ты, я вижу, решил одеться в выходное-парадное, – произнес Филипп, скептически осматривая мундир друга.

– А ты, я вижу, решил отправиться вместо дворца в бухгалтерию, – усмехнулся Август в ответ.

Они пожали друг другу руки. В этот момент Ирвелин хотела незаметно ускользнуть, но Август не преминул обратить на беглянку всеобщее внимание.

– Ирвелин, куда так спешишь? – И, не дожидаясь ответа, добавил: – Шоу иллюзионистов начнется через два часа. Предлагаю пойти по улице Доблести, по ней мы быстрее выйдем к фонтанам.

Ирвелин открыла было рот, чтобы попросить их ее не ждать, однако Мира ее опередила:

– Филипп, ты не забыл взять проходные билеты во дворец? Их на всех хватит? Превосходно. Я вчера весь день потратила на поиски этого костюма, отдала за него месячную выручку, вы можете себе представить? Опаздывать нам нельзя. Мне нужно успеть со многими познакомиться…

По мере того, как Мира болтала, ее ноги вовсю приближались к противоположной стороне улицы. Филипп, спрятав руки в карманы, последовал за ней.

– Ирвелин, ты идешь? – спросил Август и взглянул на нее тем бессовестно дерзким взглядом, который Ирвелин успела невзлюбить. Ей тоже захотелось попасть внутрь Мартовского дворца, а без Филиппа и его билетов она никак не могла туда попасть. И она поддалась, зашагав по высохшей под солнцем брусчатке и без конца поправляя мешающееся жабо.

Мартовский дворец был окружен роем из граффов. Как пчелы на цвету, они перемещались и останавливались, перемещались и останавливались. Шаровые облака и высоченные флагштоки перегораживали вид на каменные балюстрады, и чтобы разглядеть сам дворец, Ирвелин и компании пришлось обойти фонтаны и нырнуть в общую гущу.

На площади стоял гул из тысячи голосов: счастливые граффы танцевали, пели, кружились в хороводах и заряжали в небо десятки разноцветных хлопушек; дети запускали воздушных змеев, а добрый ветер поощрял их затею щедрыми дуновениями; юркие левитанты парили над макушками граффов и взрывали пушки с яркими конфетти. По периметру площади расположились крохотные лавочки со съестным, в которых румяные от ветра продавцы снабжали людей ароматным глинтвейном и пряниками.

От наблюдения за праздничной кутерьмой Ирвелин отвлекла женщина, которая никак не могла справиться с улетевшей наверх дочерью. Девочка лет пяти норовила улететь поближе к собратьям, другим левитантам, парящим высоко над толпой.

– Лиза, а ну живо спускайся! Ты еще мала для таких опасных полетов! – кричала женщина. Она пыталась дотянуться до сандалий девочки, но ее средний рост не позволял ей этого.

Будучи левитантом, Август взлетел и ловко ухватил девочку за пятки. Девочка упрямо сопротивлялась, ускользая все выше и выше, но совместными усилиями с Филиппом им все-таки удалось поставить непослушную Лизу рядом с матерью.

– Благодарю вас, молодые люди, – запыхавшись, сказала женщина. Она цепко взяла девочку за плечи и прижала ее к своим ногам. – Месяц назад узнали, что Лиза – левитант, и с тех пор в нашей семье ни минуты покоя. Позавчера вместе с братом снимали ее с крыши сарая, а в понедельник – с башни Утвар. Ах, лучше бы она стала отражателем!

– То ли еще будет. Меня однажды снимали с верхушки сосны, – сказал Август и незаметно подмигнул девчушке.

Компания продолжила свой путь. Съели по анисовому прянику, поводили хороводы с группой эфемеров (все, кроме Миры, которая пожаловалась на узкий костюм) и к пяти вышли к высокой кованой ограде.

Ирвелин подняла глаза, и весь прежний гул как будто замер. Перед ней во всем своем великолепии стоял Мартовский дворец. Творение восьми граффов далекой эпохи Средневековья. Центральный павильон был увенчан куполом, возносившим к небу стройный флагшток; огороженные балюстрадой арочные окна украшали своей роскошью весь передний фасад, а песочный цвет дворца придавал ему вид богатого странника, заплутавшего в недрах песчаных барханов. «Вблизи он еще прекрасней, чем издалека», – заключила Ирвелин, разглядывая просторные балконы.

– Неужели сейчас я войду в сам Мартовский дворец, – взволнованно произнесла Мира, и Ирвелин разделяла ее волнение, с трепетом коснувшись кованых прутьев.

У ворот они заметили пропускной пункт без очередей и направились прямиком к нему. Стражник в развевающемся желтом плаще проверил протянутые Филиппом билеты, отточенным движением прокомпостировал их и впустил четверых гостей на территорию дворца, а оттуда – во внутренние убранства. За спиной закрылись тяжелые двери, и шум от уличной суматохи сменился на изумительной красоты музыку.

Ирвелин осмотрелась. Она стояла в просторном вестибюле, по шахматному полу которого ходили оранжевые блики. По обе стороны возвышались широкие лестницы с маслеными перилами. Сверху доносились голоса.

– Добро пожаловать в Мартовский дворец, господа граффы. Прошу, следуйте за мной в галерейный зал.

В лучших традициях господских домов в вестибюле их встречал напомаженный лакей: черный фрак, укладка, приветливая улыбка и отполированные до блеска манеры.

– Чувствую себя как та герцогиня из повести, которую ежедневно сопровождали на завтрак полтысячи придворных, – шепнула Мира Филиппу, когда они поднимались за лакеем по мраморным ступеням лестницы.

– У нас-то лакей всего один, – шепнул в ответ Филипп.

– Знаю. Но ощущения те же.

– Господин Кроунроул!

Не прошло и пары секунд их пребывания на ковровом приеме, как к ним уже подошел статный на вид джентльмен. Его черная трость доставала ему до плеча, отчего мужчина казался ниже ростом. Расплывшись в улыбке, он с воодушевлением пожал Филиппу руку.

– Альвэ, сколько раз мне нужно просить вас называть меня Филиппом?

– Ни в коем случае, мой друг, ни в коем случае! Вы достойны только такого обращения, – декларировал он с высоко поднятым подбородком. – О, вы привели друзей! – Мужчина обвел всех взглядом, полным почтения. – Приятно познакомиться. Меня зовут Альвэ Темигров, я к вашим услугам. С днем великого свершения!

Отойдя от Филиппа, он принялся пожимать руку каждому, начиная с Августа, который счел нужным низко перед ним поклониться. А вот на Ирвелин мужчина ненадолго завис.

– Какие у вас очаровательные глаза, госпожа.

Ирвелин понятия не имела, как правильно реагировать на комплименты в таком обществе, и вместо благодарности она скромно пожала его руку в ответ.

– Проходите, располагайтесь, – пришел в себя графф. – Сегодня раздают изумительные закуски – луковые тарталетки. Я уничтожил уже два десятка и планирую покуситься на них вновь, – тоном заговорщика сказал он и отошел.

До сих пор Ирвелин не понимала, на что она согласилась, ступая вместе с Филиппом по начищенному ковру. Ей хотелось лишь побывать в дворцовых залах и своими глазами увидеть Белый аурум, а общение с высшим светом в картинку сегодняшнего дня Ирвелин не вписывала. Она оглядела галерею, сотню надушенных граффов, столовое серебро на тонких столиках, и ее замкнутая душа ушла куда-то по направлению пяток. Обстановка здесь, внутри дворца, разительно отличалась от обстановки снаружи. Здесь не было ни танцев, ни хлопушек, ни глинтвейна с пряниками. На небольшой сцене, уместившейся в углу напротив створчатых окон, наряженный во фраки оркестр играл умиротворяющую музыку (ля минор, спутать было невозможно). Облаченные в свои лучшие наряды граффы медленно перемещались от одного кружка к другому, точь-в-точь как павлины, которые распустили свои пестрые хвосты и решили пройтись по владениям. С высокого потолка свисали хрустальные люстры, а стены галереи были украшены зеркалами и расписными гобеленами.

– Филипп! Неужели это вы!

К ним подплыла молодая дама в длинном сверкающем платье с бокалом шампанского в руке. От нее Ирвелин учуяла дорогой парфюм и скверный характер.

– Флоа, рад видеть вас, – кивнул в ее сторону Филипп.

– Если моя память не изменяет мне, то вы впервые удостоили чести сей светский раут. В чем же причина, позвольте узнать?

Дама по имени Флоа вела себя так, будто и не видела стоявших рядом Миру, Ирвелин и Августа. Все ее цепкое внимание было обращено исключительно на Филиппа, и она не заметила, как отгородила своим высоким телом прозрачную (по-видимому) Ирвелин.

– Решил проявить уважение к нашим традициям, – ответил иллюзионист.

– Правильно сделали, – улыбнулась Флоа.

Следующие несколько секунд она молча гипнотизировала Филиппа взглядом, который так явственно напомнил Ирвелин взгляд кота у ее родителей, когда тот вознамерится отобедать. Вскоре, наконец заметив его окружение, Флоа поспешила ретироваться:

– Что ж, развлекайтесь. – Она пробежалась томными глазами по каждому. – Не рекомендую пробовать сегодняшние закуски, тарталетки. Крайне отвратительны на вкус. А вот шампанское дивное!

Двигая исключительно пальцами, она помахала им и отплыла обратно, к кружку с большим скоплением важных материализаторов.

Мира отреагировала первой:

– Филипп, что я вижу! Ты популярен здесь!

– Да уж, – присвистнул Август. – Как непривычно находиться в обществе, где все внимание удостоено не мне. – Он хлопнул приятеля по плечу, демонстрируя не то одобрение, не то зависть.

– И вовсе я не популярен, – сказал Филипп, чуть сконфузившись. – Вы стали свидетелями проявления элементарного уважения, только и всего.

– Ну да, эта фифа просто испепелила тебя уважением, – вставила Мира, а Август прыснул.

В подтверждение ее слов лично поздороваться с Филиппом и пожать ему руку подошли еще трое человек, чем смутили граффа еще сильнее.

– Может, здесь мы наконец узнаем, чем же ты занимаешься. – Мира по-хозяйски взяла Филиппа под руку, и они вместе направились вглубь галереи.

– Боюсь тебя расстроить, Мира, но беседы здесь ведутся лишь на открытые темы.

Блондинка закатила глаза:

– Какая скукота! Однако ты все равно обязан познакомить меня со всеми этими… – она задумчиво прищурилась, – нахохленными воробьями.

Филипп усмехнулся и прошептал:

– Если будешь их так называть, они обидятся и не закажут у тебя ни одного букета.

Граффы все ближе подходили к одному из беседующих кружков. Ирвелин уже хотела отойти в сторону западного крыла галереи – туда, где должны были храниться реликвии Граффеории, – но Мира, обернувшись на движение, тотчас же ухватила ее за локоть и подвела к кружку. Здесь они стали свидетелями бурного обсуждения телепатов. Главным оратором выступал мужчина средних лет, рослый, с темными кустистыми бровями. Несмотря на то, что в галерее было тепло, его плечи прикрывала изумрудная шинель. Бескомпромиссным тоном он предлагал граффам взяться за ум и начать ставить на всех телепатах специальные опознавательные метки.

– Они что, бараны, запряженные в стойла? Где же ваша толерантность, Ид? – возразила ему женщина в розовом жакете и с длинной косой.

– Прошу заметить, Матильда, что среди моих друзей тоже есть телепаты, и я предлагаю эти меры отнюдь не из-за упрямого тщеславия, а в целях уважения граффов с другими ипостасями. – Ид Харш обвел хмурым взглядом всех присутствующих. – Мы должны знать, если перед нами стоит телепат, и быть готовыми к прочтению наших мыслей.

Половина кружка закивала, оказывая солидарность озвученному мнению, а другая половина молча переглянулась, решив не вступать в щекотливый спор. В образовавшейся паузе женщина с длинной косой переключила внимание на только что подошедших.

– Филипп Кроунроул! – воскликнула она, и весь кружок обернулся. – Приятно видеть вас здесь! – Последовала новая волна приветствий непопулярного Филиппа. – Кто ваши спутницы? Обе прекрасные и такие разные девушки.

«Девушки»?

Ирвелин посмотрела направо, потом налево. В самом деле, рядом с ними не было Августа. Пошел исправлять недоразумение в виде всеобщего поклонения Филиппу?

– Да, позвольте представить. Мирамис Шаас, флорист, и Ирвелин Баулин, пианистка.

– О, вы играете? – обратилась к Ирвелин шатенка с фиалковыми перьями в прическе. – И как вам сегодняшний оркестр?

Весь кружок повернулся к Ирвелин. Оглядев с десяток неизвестных лиц, девушка сглотнула:

– Музыкант на виолончели слишком торопится, бежит впереди ритма, – ответила она с обыкновенной прямотой, чем спровоцировала рябь неловкого смеха.

– Прошу, не судите оркестр слишком строго, – сказала ей все та же шатенка с перьями, не сумев скрыть личного оскорбления ответом Ирвелин. – Этот ансамбль впервые выступает на таком престижном мероприятии, да и сцену для них штурвалы установили только в четверг, когда закрывали галерейный зал на реконструкцию, отобрав у музыкантов последнюю возможность отрепетировать.

– Баулин? – вступил в беседу Ид Харш. – Знакомая фамилия. Ваши родители, случаем, не из желтых плащей?

И снова взгляды кружка устремились на Ирвелин.

– Нет. Но моя мама в молодости была достаточно известной балериной. Агата Баулин.

– Ах Агата! – отозвалась женщина с длинной косой. – Конечно знаю! Помню с ней спектакль «Тихие морозы Дюр». Прекрасная танцовщица!

– Приятно слышать, спасибо, – Ирвелин неуклюже изобразила что-то, напоминающее поклон.

– Никогда не увлекался балетом, – невозмутимо произнес Ид Харш, продолжая глядеть на Ирвелин с подозрением. Ирвелин не нашлась чем ответить настырному граффу, и, к ее счастью, в разговор снова вступила милейшая женщина с косой.

– А вы, Мирамис, если я правильно расслышала, – флорист? Цветочных дел мастерица?

– Верно, – расцвела в улыбке Мира, и все взгляды переметнулись с Ирвелин на нее.

Воодушевившись вниманием столь почтенного окружения, блондинка принялась в красках рассказывать о прелестях своей профессии. Она эффектно жестикулировала, с блеском в глазах отвечала на вопросы и, нырнув в кураж с головой, совершенно позабыла о притаившейся рядом Ирвелин. Детектив Ид Харш к теме флористики энтузиазма не проявлял. Он пил из стакана что-то крепкое и искоса наблюдал за Ирвелин. Заметив это, отражатель воспользовалась моментом и оставила Миру покорять интеллигенцию без ее участия, тихо шмыгнув за официантом с закусками. Тот джентльмен с тростью не лукавил – тарталетки и вправду оказались вкусными. Ирвелин набрала их в охапку и поспешила в западное крыло.

Зал перед ней расширился. Белоснежная лепнина на потолке местами облупилась, рамы у зеркал выцвели, но Ирвелин разглядела в этом одну сплошную архитектурную мудрость. Люди вокруг мало интересовали ее, а она, в свою очередь, мало интересовала этих людей. Бесценное взаимное равнодушие. Официанты-эфемеры со свойственной им прыткостью раздавали гостям шампанское; гости приема пили, беседовали, обменивались претенциозными улыбками и пропускали мимо одинокую фигуру с охапкой тарталеток.

Прислушиваясь к оркестровой музыке (фа мажор, конечно), Ирвелин дошла до заветного места – хранилища реликвий. Здесь ее окружили лица королевской семьи, изображенные на красочных полотнах. Тут и там стояли стенды с разными драгоценностями, но внимание Ирвелин приткнулось лишь к одному. В центре экспозиции стоял стеклянный куб, внутри которого хранился знаменитый белый камень. Его золотистое свечение отбрасывало на полотна блики, а неровные грани сохраняли тени, придававшие камню всевозможные оттенки белого.

Увидеть Белый аурум своими глазами – честь для граффа, и Ирвелин захотелось ощутить ее в полной мере. Она подошла ближе и остановилась в метре от куба. Золотое свечение завораживало, и Ирвелин простояла словно под гипнозом не меньше минуты, пока ее оцепенение не прервал мужской голос.

– На фотографиях он выглядит куда солиднее, тебе не кажется?

Это был Филипп. Он подошел сзади и произнес свои слова громче положенного, из-за чего схватил недобрые взгляды от блуждающих рядом граффов. Дождавшись, когда они отойдут, он шепотом добавил:

– Порой наша преданность своей культуре переходит в паранойю. А, господин Кремини, приветствую!

Поодаль от куба с Белым аурумом стоял графф в мундире бирюзового цвета с отливающими серебром эполетами; его белесые волосы забавно топорщились вверх, составляя компанию своему носителю по стойке смирно. Этот графф был не кто иной, как дворцовый отражатель. Ирвелин читала о них. Помимо высокопробного стекла все сокровища королевства охранялись отражателями, чей дар при высокой степени ипостаси защищал артефакты не хуже титановой плиты. Мужчина-отражатель коротко кивнул Филиппу и продолжил нести свою службу в полном сосредоточении.

– Тоже сбежал от Миры? – спросила Ирвелин у иллюзиониста.

– Мне пришлось, – улыбнулся Филипп. – Мира начала перечислять все существующие сорта роз. Ты знала, что их больше ста?

Взглянув на Филиппа, Ирвелин в который раз поймала себя на противоречивых мыслях. Неужели перед ней стоял тот самый мальчик со двора, любитель бросать камешки с горки и выкапывать лабиринты в земляной куче? Тот самый мальчик сейчас выражался с мягким красноречием, был любезен и отличался непревзойденным талантом в своей ипостаси (что для Ирвелин не подлежало сомнению после посещения его библиотеки). К тому же Филипп был именно тем, кто провел ее на закрытый прием в Мартовский дворец, что прозрачно намекало на высоту его секретной должности. Ирвелин не удивится, если он окажется еще и всемирным филантропом, спасающим коал от вымирания. Но что же произошло с его носом, из-за чего тот был сломан? Филипп попал в аварию? Столкнулся в переулке с эфемером?

Поймав себя на неприлично долгом наблюдении за соседом, Ирвелин поторопилась перевести взгляд обратно на Белый аурум. Похоже, Филипп и не заметил столь навязчивого к себе интереса, поскольку его вниманием завладела инкрустированная рубинами корона королевы Линдаллы.

– Вот вы где! – услышала она голос Августа. Он подошел к ним со стороны кружка, в котором присутствовали исключительно девушки. Среди них Ирвелин увидела и принцессу Ограту в переливающемся бархатом платье; принцесса болтала и смеялась так открыто и раскрепощенно, что, если бы не газетные снимки, Ирвелин никогда бы не признала в ней дочь короля.

– Смотрю, тебе здесь нравится, – сказал ему Филипп, мотнув головой в сторону девушек.

– Есть свои плюсы, – сказал Август и приблизился к ребятам так, чтобы никто другой не расслышал его дальнейших слов. – Но до чего же здесь все нудные! Один кукловод с плюмажем на башке спросил у меня, что я думаю по поводу возможного увеличения подоходного налога для левитантов. Это что еще за налог такой?

– А по твоему бодрому виду и не скажешь, что ты чем-то недоволен, – отметил Филипп, улыбаясь.

– Я-то доволен, но разговоры о налогах приводят меня в уныние. Давайте исправим положение, а? Вот ты, Ирвелин.

Отражатель вопросительно приподняла брови:

– Я, Ирвелин.

– Вот в чем твоя тайна?

– Моя тайна?

Август со знанием дела продолжил, прищурив глаза:

– У каждого человека есть своя тайна, а если речь идет о граффе – то тут тем более. Так в чем твоя тайна?

– Нет у меня никакой тайны, – изумилась Ирвелин, отводя глаза.

– Брось! Ты чудная такая, и этот вечно отстраненный взгляд… Когда я впервые увидел тебя тогда, на Робеспьеровской, то даже испугался. Внутри тебя словно зверь затаился, который оценивает все вокруг и ждет, когда же выпрыгнуть из засады.

– Нет у меня никакой тайны, – повторила Ирвелин чересчур напористо и посторонилась. Мимо них прошла длинная очередь из граффов. Один из гостей решил устроить любительскую экскурсию по экспонатам галереи, и толпа его слушателей остановилась у Белого аурума. Среди них промелькнули уже знакомые Ирвелин лица – джентльмен с высокой тростью и женщина в розовом жакете.

– Август, ты Белый аурум-то видел? – пропуская граффов вперед, спросил Филипп.

– Видел. Во вчерашнем выпуске газеты было фото, у Миры на полке…

– Да у Миры же сувенир! А я имел в виду настоящий Белый аурум, вот же он.

– Чего я там не видел. Камень как камень. – Август пожал плечами и повернулся к восточному крылу. – А где, кстати, Мира?

– До сих пор обеспечивает себя клиентами, наверное, – ответил Филипп, осматривая зал в поисках лимонного костюма, но Мира в поле их зрения не появлялась.

Время приближалось к шести. Шоу королевских иллюзионистов должно было вот-вот начаться, и граффы стали плавно перемещаться на балконы. Ирвелин, Август и Филипп, так и не отыскав Миру, отправились на балконы вслед за всеми, и им удалось занять передние места, откуда открывался чудесный вид на фонтанную площадь.

– С каждым годом королевские иллюзионисты удивляют все сильнее. – К ним присоединилась Флоа, та самая девушка в сверкающем платье. Она встала рядом с Филиппом и одарила его лучезарной улыбкой. – Посмотрим, чем они удивят нас сегодня.

– В прошлом году они соорудили солнечную систему, помните? – с воодушевлением произнес Август, обращаясь в первую очередь к Флоа. – Планеты, спутники, черные дыры…

– Да-да, – отозвалась Флоа без должного интереса.

– Трудно будет иллюзионистам повторить прошлогодний успех, – прибавил Август, но его уже никто не слушал, и левитант с разочарованием облокотился на балюстраду.

Ровно в шесть в башне Утвар зазвенел колокол, и на площади все стихло. Левитанты опустились на землю, воздушных змеев больше никто не пускал. Граффы затаили дыхание и обратились взглядом в небо. Ирвелин показалось, что сама природа приготовилась к грандиозному представлению: порывы ветра ослабли, запустив режим безупречного штиля, а воздух наполнился приятным вечерним теплом.

Шоу иллюзионистов началось.

Во вступлении раздался оглушительной силы звук: органный аккорд ре мажор. Ирвелин заткнула уши, что, судя по чрезмерной громкости аккорда, пришлось проделать абсолютно всем в ближайшей галактике. Оглушительный аккорд был мучительно долгим. Удерживая уши, сквозь щелочки вместо глаз Ирвелин попыталась разглядеть начавшееся шоу, однако и на земле и в воздухе обстановка была прежней. Август смачно выругался, чего из-за шума никто не услышал, кроме рядом стоявшей Ирвелин, и еще плотнее прижал кулаки к барабанным перепонкам, а Филипп, к изумлению отражателя, снисходительно улыбался и продолжал держать свои руки в карманах.

В момент, когда Ирвелин начала готовиться к неминуемой глухоте, столицу поглотила тьма. Звук резко исчез, как, в принципе, и все остальное. В кромешной темноте оказались и граффы на балконах дворца, и граффы на площади. Невероятно, но иллюзионисты смогли выключить предзакатный свет, словно комнатную лампочку! Август снова выругался, только теперь, в наступившей тишине, его услышали все.

Долгие минуты граффы вглядывались во мрак. В страхе свалиться вниз Ирвелин вцепилась пальцами в ограду. Она безостановочно моргала, пытаясь уловить хоть какое-то движение. Вскоре тишину прервал новый звук, только теперь он ласкал слух, как травяной эликсир – рану. По дворцовой площади полилось пение тысячи птиц; пение одухотворяло граффов и вселяло надежду на более классическое продолжение шоу.

Спустя дюжину секунд свет вернулся так же резко, как и исчез. Ирвелин зажмурилась и какое-то время была не в силах заставить себя открыть глаза, но после того, как к пению птиц добавилось восторженное «О-о-о», распахнула их. Белая пелена постепенно сменилась на изумительной красоты картину.

В этой картине фонтанная площадь была окружена не каменными домами с паутиной из мостовых, а самыми настоящими водопадами. Могучими, пенящимися, возвышающимися до самых небес. Площадь и сотня граффов на ней остались на своем месте, лишь мир вокруг превратился в нетронутую человеком природу. К пению птиц присоединился гремучий шум падающей воды, создавая завораживающий дуэт.

Водопады, несмотря на внушительные размеры, зрителей шоу не мочили: брызг не было, а сама вода, как только струя касалась земли, исчезала в белой пузырившейся пене. Чистоту иллюзии завершил запах: влажный, свежий, как роса на лугу.

Ни одно слово не могло передать и половины того великолепия, что раскинулось перед Ирвелин. Граффы разразились щедрыми аплодисментами; Ирвелин захлопала так, что спустя несколько хлопков она перестала чувствовать руки. Водопады громыхали и пузырились, а королевство утопало в восторге и благодарности. Зрители на площади пошли в пляс, левитанты возобновили полеты, а штурвалы пустили в безветренное небо воздушных змеев.

Когда иллюзорные водопады стали просвечивать, а пение птиц стихло, балкон, на котором стояли Ирвелин, Филипп и Август, начинал понемногу пустеть. Гости возвращались обратно в галерею.

– Десять из десяти, если бы не вопль в самом начале. А так – уверенная девятка, – вынес вердикт Август.

Потирая набухшие ладони, Ирвелин направилась вслед за Августом, к выходу, у которого уже стоял Филипп. Он придерживал дверь и не выходил, пока внутрь не вошла последняя представительница прекрасного пола. Как только Ирвелин вошла в галерею, то сразу ощутила возникшую перемену. Восторженные отзывы сменились на жужжащие пересуды. В западной части зала, там, где хранились реликвии, образовалось живое столпотворение. Туда-сюда сновали появившиеся будто бы из ниоткуда желтые плащи, на их лицах сквозила паника. Большинство гостей стояли поодаль и наблюдали за происходящим с вежливой растерянностью.

– Это продолжение шоу? – весело спросил Август.

Ирвелин промолчала. Оркестр не играл, музыканты стояли с инструментами в руках и вместе с гостями наблюдали за толпой у экспозиций; все лакеи и официанты куда-то исчезли. Лестницу, ведущую к вестибюлю, перегородили трое стражников в бирюзовых мундирах. Из галереи никого не выпускали.

– Там Мира, – сказал подошедший Филипп, указывая куда-то в толпу. – Давайте подойдем ближе.

Они обошли столики и пару десятков озабоченных граффов.

– Вот вы где! – Из плотной вереницы спин выбежала Мира. Выглядела она обеспокоенной.

– Ты знаешь, что произошло?

– Знаю, Филипп, – заявила она вполголоса и многозначительно посмотрела на каждого. – Один из дворцовых отражателей лежит вон там, в крови и без сознания, а Белый аурум украден.

Ирвелин, Август и Филипп в ошеломлении округлили глаза.

– Не может этого быть, – раздосадованно сказал Филипп. – Перед шоу иллюзионистов мы стояли рядом с Белом аурумом, он лежал в стеклянном кубе. С тех пор прошло не больше двадцати минут…

– Камень украли во время шоу, – вздохнула блондинка. – Неизвестный сначала напал на отражателя, а после похитил артефакт. И есть один нюанс.

– Какой? – подала голос Ирвелин.

– Стеклянный куб, в котором хранился Белый аурум, абсолютно цел. На нем ни трещинки. И замок не поврежден.

– Но как тогда?..

– Не имею понятия, я только передаю вам то, что услышала, – перебила Мира с раздражением.

– А на кого из отражателей напали? – спросил Филипп.

– На того, кто стоял прямо у стеклянного куба, – ответила Мира и, заметив обеспокоенное выражение у Филиппа, добавила: – Ты его знаешь?

– Да, пересекались. Его зовут Прут Кремини. Он жив?

– Вроде как жив. Над ним уже хлопочут лекари.

Не успел Филипп задать следующий вопрос, как из толпы у экспозиций вышел детектив Ид Харш. Тяжелым шагом он дошел до центра галереи, остановился и оглядел растерянные лица гостей. Перешептывания стихли, слышен остался лишь далекий смех граффов из приоткрытых балконных дверей. Сыщик протер лоб платком и еще сильнее нахмурил кустистые брови.

– Меня зовут Ид Харш, я сыщик королевской полиции, штурвал. – Его голос был тверд, а взгляд цепок. – Сегодня в промежутке с 18.00 до 18.20 в стенах галерейного зала произошло нападение на дворцового служащего и… кража. – Он обвел галерею подозрительным взором. – Украден Белый аурум.

Никто из гостей не шелохнулся.

– Это шутка такая? Продолжение шоу? – выкрикнул кто-то со стороны окон.

– Все более чем серьезно, господин графф, – угрюмо ответил ему сыщик. – Убедительно просим всех сохранять спокойствие. В данное время дворец оцепляют желтые плащи, все выходы уже перекрыты. Ежегодная речь короля отменена. Вследствие того, что инцидент произошел несколько минут назад, мы обязаны проверить на предмет кражи каждого присутствующего. Уполномоченный телепат запишет ваши имена и проведет проверку согласно…

– Вы не имеете права подвергать нас сканированию телепата! – возмутился все тот же графф у окон.

Ид Харш посмотрел на него исподлобья. Весь облик сыщика указывал на то, что ему нравились перечисленные меры ненамного больше выступающего.

– Сканирование будет поверхностным, – заявил он.

– Это противоречит законам Граффеории!

– Законам Граффеории противоречит тотальное сканирование без веских на то причин. Поверхностное сканирование в ряде случаев допускается, в том числе в случае посягательства на безопасность Граффеории.

– То есть вы нас обвиняете?..

– Господин графф, мы никого из вас не обвиняем, лишь подозреваем, а это два разных термина. Вор, похитивший Белый аурум, до сих пор находится в стенах дворца, и мы обязаны сделать все, чтобы найти его.

– Да за это время вор уже мог сбежать…

– Пока мы сейчас с вами пререкаемся, вор действительно может сбежать.

Гости переглянулись. Внезапно до всех снизошло понимание, что вором мог оказаться любой. Ирвелин, подчиняясь всеобщему беспокойству, взглянула на Миру. Когда они смотрели шоу, блондинки на балконе не было.

– А где персонал дворца? – задала сыщику вопрос Флоа, которая стояла недалеко от Ирвелин. – Пусть и их проверят!

– Весь персонал уже проходит сканирование в каминной комнате. Проверку пройдут все, включая дворцовую стражу, желтых плащей и меня.

Ид Харш стоял в ожидании следующих вопросов. В этот момент мимо перепуганных гостей прошла процессия из штурвалов. Между ними прямо по воздуху плыли носилки, на которых лежал оглушенный дворцовый отражатель. В его белесых волосах ярким пятном блестела кровь. В галерее повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь песнями, которые доносились с площади: поющие граффы и не подозревали о том, что в настоящий момент происходило во дворце. Процессия прошла до конца восточного крыла галереи и скрылась за дальней дверью.

– Хорошо, – продолжил Харш. – Прежде чем вас подвергнут сканированию и отпустят в случае невиновности, мы попросим каждого подписать бумагу о неразглашении. Зарождение паники – плохой союзник в поиске Белого аурума. – Он вновь протер лоб платком, после чего убрал платок в передний карман распахнутой шинели. – И, если кто-то обладает какой-либо информацией, убедительно просим сообщить об этом.

Силами желтых плащей в галерее организовалась длинная очередь в форме зигзага. Ирвелин и ее соседи оказались ровно в ее середине. К пропускному пункту, который второпях разместили у спуска на мраморную лестницу, подошла крепкая шатенка в форме. Она присоединилась к двум желтым плащам – штурвалам, которые сидели за столом и заполняли бланки, передавая их друг другу по воздуху. На вид шатенке было не больше тридцати, однако ее походка и манеры говорили о крайней беспрекословности, что граффы привыкли наблюдать в людях постарше. Она перекинулась парой слов с коллегами, после чего встала лицом к живой очереди и оглядела всех ожидающих пронизывающим взглядом. Ее высокий лоб был без единой морщинки. Жестом подозвав к себе первого в очереди граффа, уполномоченный телепат приступила к работе.

– Дела-то скверные, – промычал Август, что, по справедливости, отлично иллюстрировало общее мнение о происходящем. – Кто-нибудь из вас подвергался раньше сканированию? – Получив отрицательные ответы, Август вздохнул. – Уверен, когда я встану перед телепатом, то в мою голову полезут всякие дурацкие мысли. Как недавно я отжал шесть рей у одного противного эфемера или как плюнул в садовый фонтан. За такое сейчас сажают?

– Нужно расслабиться, – дал совет Филипп. – Никто из нас Белый аурум не крал. Нас проверят и отпустят. А зачем, позволь узнать, ты отжал у эфемера шесть рей?

– Помяните мое слово, господин Кроунроул, – влез в разговор джентльмен с тростью, который стоял в очереди прямо за ними, – Белый аурум похитил кто-то из иностранцев.

Четверо граффов обернулись к нему.

– Почему вы так считаете, Альвэ?

– Элементарная логика, элементарная. Господа, вот скажите мне, для чего Белый аурум может понадобиться коренному граффу, мм? – Он забегал глазами по их взволнованным лицам. – Правильно, для граффа это совершенно бессмысленно. А для иностранца есть выгода: он увезет белый камень в свою страну, а нам, граффам, можно начинать писать нашим ипостасям прощальные открытки.

Хоть теория господина Альвэ и была оправдана неким подобием на смысл, но Ирвелин тотчас же увидела в ней серьезную прореху. Обойти защиту стеклянного куба не дано даже самому талантливому граффу, что уж говорить об иностранце, который владеет ипостасью на уровне граффа-первоклассника?

Тем временем на сканирование уже подходил третий по счету графф. Молодой человек сжимал свой бардовый котелок дрожащими от волнения руками. Желтый плащ записал в бюллетень его имя, и дрожащий графф медленно подошел к телепату. Девушка-телепат посмотрела граффу прямо в его испуганные глаза и вот так, не моргая в течение минуты, сканировала его мысли. В отличие от телепата человек с котелком постоянно моргал и со странным усердием почесывал левый локоть. Будь Ирвелин на месте телепата, она без сомнения оставила бы этого граффа на допрос.

– Вы свободны, – холодно объявила девушка-телепат.

Услышав вердикт, парень неуклюже натянул котелок и вприпрыжку побежал по лестнице к выходу.

Очередь двинулась, и следующим на проверку вышел сутулый самаритянин с бронзовой от загара кожей. Телепат вонзила свой взгляд в излучающего добротой мужчину, и они простояли так же неподвижно положенное для сканирования время.

– На собеседование, – был вердикт.

Пребывая от решения телепата в скромной растерянности, самаритянин пробормотал:

– Зачем же на собеседование? Я ничего не крал. Я известный натуралист, кукловод. Я к вашим услугам, госпожа уполномоченный телепат. Исследую флору и фауну в лесах Граффеории, по средам преподаю…

– Мы вас ни в чем не обвиняем, – ровным тоном сказала телепат. – Вам всего лишь нужно пройти в комнату напротив и ответить на несколько уточняющих вопросов.

Мужчина рассеянно кивнул и вместе с одним из желтых плащей прошел в надлежащую дверь.

– Следующий.

После первого случая задержания, пусть и на обычное собеседование, обстановка в галерее стала натянутой. Граффы если и разговаривали, то урывками и шепотом.

– А как вам их просьба подписать какие-то документы о неразглашении? – буркнул Август. – По мне, это чистой воды дискриминация.

– Полиция пытается избежать паники, – ответил ему Филипп, сделав в очереди шаг вперед. – И их можно понять. Представь, что будет, если вся столица узнает о похищении? Начнутся беспорядки, а у желтых плащей и без них сейчас работы выше крыши.

– А я согласна с Августом, – отозвалась Мира. – Это нарушение наших прав. Белый аурум украли из-под самого носа полиции, так пусть теперь принимают последствия.

Филипп промолчал, как и Ирвелин, которой не хотелось сейчас вступать в какие-либо споры.

Спустя полчаса, каждая секунда которых ничем не отличалась от предыдущей, очередь дошла до Ирвелин. Перед ней к телепату подошел Филипп, их встреча была короткой и закончилась по сценарию «свободен». Когда девушка-телепат позвала следующего, Ирвелин шагнула к столу, представилась, подписала документ о неразглашении и заняла условное место напротив телепата.

На таком близком расстоянии девушка-телепат выглядела еще моложе и еще суровей; ее широкий лоб навис над Ирвелин, как мост нависает над дорогой. Телепат обратила в ее глаза свой сухой взгляд, и Ирвелин, вопреки ожиданиям, удалось немного расслабиться.

В воспоминаниях мелькнули белоснежные углы камня, она медленно подходит к нему все ближе и ближе. Вокруг блуждают граффы, которых Ирвелин вниманием обошла; она не запомнила ни их лиц, ни цвета их нарядов. Мужской голос: к ней подошел Филипп. Она отвлеклась от Белого аурума и перевела взгляд на сломанный нос соседа… Картинка сменилась. Уменьшенная версия Филиппа несется с обледенелой горки. Ирвелин стоит наверху и весело кричит ему вслед; руки ее замерзли, а щеки раскраснелись. Дождавшись, когда Филипп уйдет с пути, Ирвелин с хохотом съехала за ним. Во дворе появился отец. Он позвал дочь домой с мягкой настойчивостью, как и всегда; для строгого родителя Емельян Баулин был слишком добродушен. Только ради него Ирвелин, с грустью попрощавшись с румяным Филиппом, отправилась домой – туда, где их ждала Агата Баулин, ее мама, которая отвечала в их семье за настойчивость строгую. Момент – и в хоровод воспоминаний пробралась гремучая пена водопадов, а следом – полупрозрачный дуб из библиотеки Филиппа. Как же Ирвелин скучала по чудесам, которые здесь, в Граффеории, считались обыденностью. Как, должно быть, скучает по чудесам ее отец, прозябающий сейчас в чужом краю…

Серые глаза телепата продолжали считывать данные из ее головы. Внутренние часы Ирвелин подсказывали, что условная минута уже давно миновала. Она спиной ощущала напряжение остальных граффов, по галерее зашелестел едва различимый шепот. Ладони Ирвелин взмокли, мысли путались, но взгляд от телепата она не отводила. Кажется, собеседования ей не обойти. Что ж, этого стоило ожидать…

– Вы свободны, – произнесла наконец телепат, чем удивила не только Ирвелин, но и большинство граффов за ней.

Желтые плащи указали ей на лестницу и тут же потеряли к ней интерес. Искоса Ирвелин увидела вышедшую из очереди Миру. Осознав, что настала пора уходить, Ирвелин начала медленно спускаться; в ее ноги словно вату набили, поэтому путь от галереи до выхода оказался долгим. Снаружи она встретила с дюжину желтых плащей с рациями на изготовку. Небо уже успело покрыться сумрачным туманом, а фонтанная площадь – полностью опустеть.

У забора ждал Филипп. Ирвелин подошла к нему, и они простояли в молчании, наблюдая за стихийными передвижениями желтых плащей, пока из дворца не вышли Август и Мира. У обоих вид был изнуренный.

– Нас отпустили, – сказал Август. – А того граффа, который стоял прямо за мной, – Альвэ, кажется? – отвели на собеседование. Ты как, Ирвелин? Долго же телепат тебя мурыжила. Я был уверен, что тебя вызовут в комнату для допроса. – Левитант остановился и почесал глаза. – Голова кружится, жуть.

– Я тоже решила, что тебя уведут, – произнесла Мира. Несколько ее кудряшек выскочили из лакированного плена, и она тщетно пыталась их прибрать.

Ирвелин лишь неясно промычала, и все четверо направились к проспекту Великого Ола. Каждый время от времени оглядывался на дворец, на окна второго этажа, где все еще горел свет.

– Итак, что мы имеем, – начал излагать Август, загибая пальцы. – Белый аурум украден. Праздник в честь для Дня Ола испорчен. И… – Он лихорадочно взлетел и, выдохнув, приземлился обратно.

– Что ты делаешь? – спросила Мира.

– Проверяю, при мне ли моя ипостась.

– Разумеется при тебе, – отозвался Филипп. – Если верить тому сыщику, вор, укравший Белый аурум, находится сейчас во дворце. Значит, камень на своем зорком поле, где ему и полагается быть. И даже если вор успел сбежать, то пересечь границу он сможет не раньше завтрашнего утра.

– А если вор – эфемер? Или левитант с двадцать четвертой степенью…

– В любом случае еще слишком рано проверять ипостаси, – утвердил Филипп, покосившись на компанию граффов, беззаботно доедавших остатки сахарной ваты. Ирвелин тоже повернулась к ним. Один из граффов, молодой штурвал, держал моток ваты перед собой без помощи рук. Другой, материализатор, с языком на щеке пытался воссоздать от ваты палочку, которую он только что уронил в лужу, а третий, левитант, летал над головами друзей и со смехом кидался в них липкими хлопьями.

Ирвелин, Август, Мира и Филипп молча прошли мимо, а на душе всех четверых тяжелым грузом легла грусть. Что будет, если желтым плащам не удастся поймать вора? Что будет, если Белый аурум, сердце Граффеории, ее главная жемчужина, навсегда покинет Граффеорию?

Ответов нет, в их распоряжении – одни вопросы. На улицах то и дело встречались граффы, не отошедшие от громкого празднования. Танцевали, пели, летали. Похоже, о речи короля, которую тот произносил каждый год, никто и не вспомнил. Четверка шла медленно и с вниманием глядела на всех, кто попадался им на пути. Кто знает, может, прямо сейчас они наблюдали последний вечер, когда граффы еще были способны на чудеса.