Читать книгу Король Шломо - Давид Малкин - Страница 8

Когда Шломо прибыл в долину Иордана, складки Иудейских гор на берегу Солёного моря[11] стали уже алыми, а тени на песке у подножий – темно-лиловыми.

На рассвете выйдя из Ерушалаима, королевский караван направился на северо-восток и к полудню достиг той части Солёного моря, где в него впадает река Иордан. Караван остановился на отдых, король Шломо и его приближённые сошли с верблюдов. Перед ними на другом берегу реки, в стране Моав, ветер вырезал из нубийского песчанника красные столбы, а холмам придал сходство – одним с уснувшими великанами, другим – с верблюдами, а третьим – неведомо с кем, может, с незнакомыми иврим местными богами. Подивившись на эту картину, ерушалаимцы продолжили путь вдоль берега моря, прикрыв шерстяными платками лица от жалящего солнца. Движению верблюдов мешали отвесные горы и прибрежные утёсы, близко подступавшие к тропе.

Возле потрескавшейся скалы караван встретил проводник – солдат из ближней крепости, охранявшей тропы к бальзамовым рощам Эйн-Геди и к медным копям в пустыне Арава. Он повёл караван над глубоким ущельем. Вскоре ерушалаимцы увидели Долину Кузнецов, над которой стелился сизый дым. Люди закашляли, из глаз потекли слёзы. Проводник объяснил, как двигаться дальше, чтобы оставаться спиной к ветру, и уехал в свою крепость.

Король Шломо с приближёнными спускался в Долину Кузнецов, покрытую ямами, в которых привезённую из Эцион-Гевера медную руду дробили, расплавляли и соединяли с оловом, превращая в бронзу.

После того как король Шаул разгромил Союз кочевых племён Амалека, иврим стали хозяевами залежей меди и железа в районе от Эдома до Эцион-Гевера. Племя Ашера, жившее близ Цора, научилось у соседей обрабатывать руду, и, когда король Давид стал нуждаться в железном оружии, в доспехах для армии и в железных плугах для обработки каменистой почвы надела Иуды, мастера из племени Ашера начали переселяться с севера в район рудников. С этого времени здесь появились печи с вытяжной системой для плавки и очистки меди, а местное население – родственное иврим племя кениатов – стало вместе с переселенцами-ашерцами плавильщиками и кузнецами в этом богатом минералами районе, получившем название «Долина Кузнецов».

Больше всего здешним мастерам удавались изделия из блестящей на солнце меди и бронзы, поэтому король Давид велел изготовить утварь для будущего Храма именно в Долине Кузнецов и для этого направлять туда медь и олово из рудников Синая и дань железом, поступавшую из Сирии. Мастера из Долины Кузнецов прославились по всей Плодородной Радуге[12], царь Цора даже поручил им оправить медью священный камень в капище богини Астарты.

Первый раз Шломо увидел медника Ави на горе Мориа: тот следил за погрузкой на тележки десяти бронзовых чаш, из которых священнослужители будут омывать руки и ноги перед служением в Храме. Король Шломо смотрел, как выбирают место для установки тележек с чашами, когда вдали прошёл высокий грузный человек и пронёсся шёпот: «Медник Ави!».

Эго был великий мастер Ави. Каждый иври уже знал, что Господь избрал его отлить для дома Бога священную утварь. Ави прибыл из Цора с посланием к королю Шломо от царя Хирама I, где говорилось: «А теперь я послал тебе искусного мастера по имени Хурам-Ави, сына женщины из вашего племени Дан и цорянина. Ави знает работы по золоту, серебру, по меди, железу, камню и дереву. Он может исполнить любую резьбу и выполнить всякую работу, какую ты ему поручишь».

В следующий раз королю Шломо довелось оказаться на берегу Иордана, когда Ави отдавал приказы рабам, рывшим яму для отливки столба Яхин двенадцати локтей в высоту. Медник Ави, зажав в ладони подбородок, смотрел на дно ямы. Там застыли в ожидании его приказаний землекопы с бронзовыми лопатами и погонщики ослов, запряжённых в тележки с углем и зелёными камнями из Южных пещер. Медник Ави что-то приказал, и все встрепенулись: рабы с корзинами попрыгали на дно ямы и застучали кирками, мальчики-погонщики закричали на ослов, прибежали темнокожие женщины, неся кувшины с водой, и подмастерья с заточенным инструментом.

– Почему тебя называют медником, Ави? – спросил король Шломо, осмотрев уже законченные работы и оставшись ими доволен. – Ведь ты и золотую утварь для жертвенника отливаешь, и серебряные плиты для пола в Хейхале – зале для богослужений.

Медник Ави улыбнулся и пожал плечами, объяснить он не мог.

Они отошли в тень тамариска на берегу Иордана и уселись на толстых корнях, подползавших к самой воде. Король Шломо только что осмотрел медные отливки для двух столбов перед входом в Храм: связки гранатов, перевитых шнуром. Высота каждой отливки составляла пять локтей.

– Мне понравились венцы, которые ты отлил, – сказал король Шломо. – А в Ерушалаиме мне показали твои подставки-быки под Медное море. Они просто живые! Воистину, тот, кто учится у природы, не знает предела совершенству. Ты согласен со мной?

Медник Ави вздохнул и ответил:

– Господин мой, сегодня я сделал бы их другими.

– Почему? В твоих быках такая ярость, что кажется, они не чувствуют тяжести Медного моря и готовы наброситься на любого грешника и растоптать его. Они напомнили мне страшных быков в загоне дома моего отца, их привезли ему в подарок из страны Хатти. Но ты, кажется, не очень доволен тем, что у тебя получилось?

Медник Ави смотрел на Иордан.

– Природа – её ведь создал Бог, – начал он, – и учиться у неё – большая радость. Но то, что я здесь сделаю, будет стоять в Храме рядом с творениями Бецалеля, и я хочу, чтобы ни одна моя чаша не мешала людям любоваться изделиями великого мастера. Да, я стараюсь учиться у природы, созданной Господом во дни Его Творения. А мастера Бецалеля наставлял сам Бог, передавая ему свой замысел через учителя нашего Моше в пустыне Синай. Вот менора – семисвечник, который Бецалель выбил из цельного слитка золота. Когда я в первый раз её увидел, я ощутил глубокий покой: если Господь вдохновил человека на такое творение, значит, Он прощает нам грехи и сохраняет Завет с нами. Люди говорят, что форму семисвечника Бецалель взял у куста шалфея – вон вроде того, что прилип к твоим сандалиям. Но насколько же прекрасней менора Бецалеля, чем эти растения! Человек видит шалфей каждый день, ходит по нему, а попроси описать его – и не вспомнит, какой он, шалфей. А тот, кто хоть раз видел менору Бецалеля, не забудет её до конца дней своих. Мне кажется, ей не нужны ни фитили, ни масло: она и так будет освещать всё вокруг себя. Может, господин мой король не знает, что мы, мастера, увидев семисвечник, выкованный Бецалелем, поклялись в знак уважения к великому мастеру не делать светильник из семи стеблей. Любое число, только не семь – чтобы никому и в голову не пришло, будто медник, вроде меня, осмеливается подражать великому мастеру.

Так они беседовали ещё не раз. До освящения Храма оставалось два года.

На обратном пути из Долины Кузнецов вечер застал королевский караван на другом берегу Иордана. Здесь решено было переночевать и утром продолжить путь к Ерушалаиму. Пока слуги ставили палатки и готовили еду, король Шломо подошёл к тёмной реке, отражавшей прибрежные кусты, луну и множество звёзд. Он поднял взгляд к небу и удивился: всё оно было занято скоплениями бледных созвездий. Сполохи света в глубине неба будто говорили об идущей где-то среди звёзд жестокой войне. Днём, при солнце, Шломо ни разу не усомнился в доброжелательности природы, но сейчас он испугался.

– Господи, защити людей, иначе зачем Тебе было создавать Адама! – прошептал Шломо.

Он вспомнил лицо брата Даниэля, сына Авигаил от Давида. Тот был старше его на двенадцать лет и рано ушёл из Ерушалаима изучать Закон в Нове, городе священнослужителей. На праздники Даниэль возвращался в отцовский дом, и Шломо, волнуясь, ждал его и готовил вопросы, которые не решался задать ни пророку Натану, ни кому-либо другому из своих учителей. Шломо был толстым мальчиком, и братья посмеивались над тем, какой он неловкий. Все, кроме Даниэля. Тот был вообще не такой, как остальные. Он напоминал Шломо их общего отца, короля Давида, но не лицом, а тем, как сосредоточенно размышлял над Учением.

Мальчиком, Шломо обожал Даниэля. Он ждал, пока родственники оставят брата в покое, и они вдвоём отправятся на прогулку по берегу Кидрона или в горы.

Однажды Шломо признался Даниэлю – ему единственному, – что боится смерти и всё время думает о ней. Сперва Даниэль повторил то, что говорил им отец Давид: смерти нет; наша душа только меняет «одежду» – тело. Видя, что такого объяснения недостаточно, Даниэль остановился, усадил младшего брата рядом с собой, взял его руку в свои и некоторое время молча сидел, прислушиваясь к биению сердца Шломо.

– Ты не умрёшь, – сказал он. – Бог даст тебе, как Он дал нашему отцу Давиду, слова, которые ты передашь народу, и иврим запомнят их навсегда. Значит, ты будешь жить столько, сколько будет жить наш народ.

– Какие слова? – с трудом выговорил Шломо. – Я тоже сочиню Псалмы?

– Нет, – покачал головой Даниэль. – Они будут о Боге, о любви, о жизни людей. Больше я ничего не знаю.

После этого разговора с Даниэлем Шломо навсегда поверил, что сможет сочинять и что рукой его будет водить Бог.

Через несколько лет до Ерушалаима дошёл слух, что на Нов напало дикое кочевое племя, перебило охрану и, разграбив город, вырезало в нём всех священнослужителей. Шломо не поверил и ещё долго пытался что-нибудь узнать о Даниэле. Никто ничего не мог ему сказать. Население Нова то восстанавливалось, то снова исчезало после эпидемий или набегов кочевников, и к этому привыкли.

Шломо до конца дней вспоминал лицо брата и всегда верил, что Даниэль жив и ещё объявится в Ерушалаиме.

– Король, мясо сварилось, – раздалось за спиной Шломо.

Он повернулся и пошёл к костру.