Читать книгу Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945) - Давид Мотадель - Страница 2

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА затронула значительную часть исламского мира. Около 150 миллионов мусульман от Северной Африки до Юго-Восточной Азии жили под британским и французским владычеством, а более чем 20 миллионами управлял Советский Союз. В разгар войны, когда Япония вторглась на мусульманские земли в Юго-Восточной Азии, а немецкие войска захватывали территории на Балканах, в Северной Африке, в Крыму и на Кавказе и приближались к Ближнему Востоку и Средней Азии, державы Оси, как и их противники, в полной мере оценили политическую и стратегическую важность ислама.

Именно в то время, в 1941–1942 годах, Берлин начал продвигать союз с мусульманским миром против предполагаемых общих врагов Третьего рейха и ислама – в первую очередь, Британской империи, Советского Союза и евреев. Во всех зонах боевых действий, где был распространен ислам, немцы изображали себя друзьями мусульман и защитниками их веры. Тогда же они начали набирать десятки тысяч мусульман в вермахт и СС. Большинство рекрутов поступало из Советского Союза, однако часть солдат завербовали на Балканах и, в небольших количествах, на Ближнем Востоке. Реализуя свою программу, немецкие власти основали несколько исламских учреждений – например, Центральный исламский институт в Берлине (Islamisches Zentralinstitut), открытый в 1942 году,– и задействовали множество религиозных лидеров со всего мира. Среди самых известных можно назвать литовского муфтия Якуба Шинкевича, который считал гитлеровский «новый порядок» фундаментом укрепления и возрождения ислама в Восточной Европе и Центральной Азии, боснийца Мухамеда Панджу, лидера улемов (исламских богословов) Сараево и союзника немцев на Балканах, и, наконец, легендарного муфтия Иерусалима Амина аль-Хусейни, призывавшего правоверных от Марокко до Малакки к джихаду против союзников. Активные попытки политизировать ислам и втянуть мусульман в мировую войну на стороне немцев предпринимались на трех континентах сразу.

Для Берлина мусульмане приобрели особую значимость в двух контекстах, причем оба были связаны с переломом в ходе Второй мировой войны, имевшим место в 1941–1942 годах. В плане географии европейский конфликт все больше превращался в глобальный, и районы с мусульманским населением становились зонами боевых действий. В 1942 году немецкие солдаты оккупировали Нормандские острова на западе и немалую часть Кавказа на востоке; они стояли в Скандинавии и в пустыне Сахара. Одновременно рейх столкнулся с большими мусульманскими общностями на Кавказе и в Крыму, в Магрибе и на Балканах. Бесчисленные минареты возвышались на оккупированных Гитлером территориях. Германия контролировала крупные мусульманские города – Тунис, Сараево, Бахчисарай. Почти все из немногих территорий за пределами Европы, оккупированных немцами, были заселены мусульманами, и даже в Европе на Балканах Берлин все более упрочивал контроль над исламскими землями. Не менее важным было то, что гитлеровский режим ожидал присоединения еще более масштабного исламского «пояса», лежащего между азиатскими и европейскими театрами военных действий. Необходимость заручиться поддержкой мусульман на этих землях становилась все более актуальной, поскольку этот «пояс» на некоторое время показался решающим полем битвы.

Со стратегической точки зрения попытки Германии мобилизовать мусульман проистекали не из какого-то долгосрочного плана, но, наоборот, спонтанно диктовались ходом войны – прежде всего, тем обстоятельством, что удача начала изменять державам Оси. Интерес к исламу стоит воспринимать в качестве одного из элементов общего поворота к стратегическому прагматизму и логике тотальной мобилизации1. Еще в конце 1941 года в Берлине верили в скорую победу, а политика немцев ориентировалась на будущее, наиболее яркое видение которого было представлено в «Генеральном плане Ост»2. Эта позиция начала меняться в конце 1941 года, после поражения в битве за Москву и вступления Америки в войну: немцы начали понимать, что стратегия блицкрига потерпела неудачу, а война продолжится еще долго. К концу следующего года фиаско в Сталинграде и под Эль-Аламейном, а также активизация партизан на оккупированных территориях закрепили изменение немецкой стратегии. В политике Берлина теперь преобладали краткосрочные цели и неотложные потребности, обусловленные войной. Различные фракции нацистской верхушки стремились создавать более крупные военные коалиции, демонстрируя откровенный и небывалый прагматизм. Идеологические барьеры стали менее прочными, а расовые нормы неожиданно смягчились. По мере того как росли военные потери и массовый дефицит рабочей силы, вермахт и СС начали привлекать добровольцев со всех оккупированных территорий. Берлин начал формировать европейский союз против большевизма. Даже в странах, которые наиболее пострадали от оккупации,– в частности, в Польше и СССР,– немцы пытались заручиться поддержкой общеевропейской борьбы с большевиками. Еще одной чертой этого прагматичного поворота стала кампания против империализма. Нацисты спонсировали различные антиколониальные группы и их лидеров – например, в Индии, Ираке, Палестине – и пытались поднять антиимпериалистические восстания по всему миру. Все эти инициативы были продиктованы требованиями войны, а не идеологическими соображениями. Усилия Берлина по сплочению исламского мира можно рассматривать как важный аспект этого сдвига к стратегическому прагматизму и тотальной мобилизации.

Причем Германия обхаживала мусульман не только для того, чтобы эффективнее контролировать и стабилизировать прифронтовые территории. Не менее важной для нее задачей было разжигание смуты во вражеском тылу, в первую очередь на неустойчивых мусульманских окраинах Советского Союза, а также в британских (и позже французских) колониях в Африке, на Ближнем Востоке и в Восточной Азии. Наконец, пропагандистские усилия были нацелены и на мобилизацию мусульман в армию рейха. Чтобы завоевать умы и сердца правоверных, власти Германии пытались самыми разнообразными способами использовать ислам. Религиозная политика и пропаганда применялись для усиления социального и политического контроля на оккупированных территориях и в зонах боевых действий, для вербовки мусульман в вермахт и СС, а также для мобилизации последователей ислама на вражеских территориях и в армиях. Немцам помогали исламские учреждения и религиозные авторитеты. Пропаганда рейха основывалась на политизированных религиозных императивах и риторике, священных текстах и исламской символике, которые использовались для того, чтобы обосновать участие мусульман в войне с религиозных позиций. И хотя эта политика, как и многие другие германские мероприятия военного времени, изобиловала импровизациями, в целом она оставалась вполне последовательной.

Курс Берлина в отношении мусульман отражал определенный набор допущений, идей и представлений об исламе, которые разделялись немецкими чиновниками. Они часто сводили мусульман к их вероисповеданию, вне зависимости от того, насколько благочестивыми были те или иные группы или какой была их версия ислама. Термины «ислам» (Islam или Mohammedanertum) и «мусульмане» (Muslim, Moslem, Mohammedaner, или Muselmane) применялись в официальных документах в качестве бюрократических категорий. Хотя власти Германии в принципе признавали разнообразие и сложность мусульманского мира, на практике они часто руководствовались эссенциалистским3 представлением об исламе как о сущности, обладающей четкими и неизменными характеристиками. Важнее всего для немцев были представление об исламе как о политической силе и идея глобального исламского единства: немецкие официальные лица постоянно исходили из того, что в «мусульманском мире» религия и политика тесно переплетены. Ислам рассматривался ими как политическая и даже воинственная сила.

Что еще более важно, в Берлине полагали, что ислам можно использовать как орудие для достижения политических и военных целей самой Германии. В исламе видели понятный и последовательный религиозный кодекс, который пригоден для применения в определенных целях. Предписания веры, которым, как считалось, следуют мусульмане, представлялись идеальной основой для легитимации власти и авторитета. Поэтому использование религии в пропаганде и политике, направленных на мусульман, казалось идеальным способом контроля и мобилизации. Более того, официальные лица в Берлине были склонны представлять мусульманский мир (Muslimische Welt, Moslemische Welt, Mohammedanische Welt или Weltmuselmanentum) как единообразное территориальное и политическое целое. Эта концепция непосредственно повлияла на географический охват политики рейха, что ярко проявилось в понятии «мировой ислам» (Weltislam, Weltmuselmanentum или All-Islam), к которому регулярно обращались немецкие функционеры. Неудивительно, что такие идеи и концепции неоднократно «ломались» при столкновении с реалиями практической жизни4.

В этой книге рассказывается о том, как власти Германии – прежде всего, вермахт и СС, но также Министерство иностранных дел (Auswärtiges Amt), Министерство народного просвещения и пропаганды (Reichsministerium für Volksaufklärungung und Propaganda) и Министерство оккупированных восточных территорий (Reichsministerium für die besetzten Ostgebiete)5 – «работали» с исламом, пытаясь выстроить союз с мусульманами на завоеванных территориях и в других странах. В ней исследуется вопрос о том, как ислам практически применялся в зонах боевых действий, а также в процессе призыва и набора добровольцев в армию. Также в ней рассматриваются основные политические трактовки ислама, которыми руководствовались гражданские и военные чиновники рейха как в столице, так и на фронтах.

Повествование не фокусируется на каком-то одном регионе: в нем затрагиваются все земли «исламского пояса», протянувшегося от пустыни Сахара через Балканский полуостров к пограничным территориям Советского Союза и дальше на восток6. На деле немецкие чиновники сталкивались с различными проявлениями ислама, включая суфийские движения в Магрибе, ортодоксальные практики городских улемов на Балканах и неортодоксальные формы на южных окраинах СССР. На местах взаимодействие Германии с исламом порой было сложным, затрагивая, например, немецкую политику в отношении цыган-мусульман и обращенных в ислам евреев. Разумеется, основное внимание в этой книге уделяется именно германской политике; данная работа отнюдь не является ни социальной историей мусульманской жизни времен Второй мировой войны, ни отчетом о реакции мусульман на действия нацистов. Но при этом в ней, разумеется, затрагиваются судьбы мусульман, которые непосредственно участвовали в реализации политики рейха – и которые обычно преследовали свои собственные цели.

Всестороннее исследование политики Германии в отношении ислама в годы Второй мировой войны еще не написано. Как правило, анализируя отношения нацистской Германии с мусульманским миром, историки сосредоточиваются на географических, национальных и этнических, а не на религиозных, категориях. Многочисленные работы были написаны о политике Третьего рейха в Северной Африке, на Ближнем Востоке, на Балканах, в Крыму и на Кавказе7. Более того, среди исследований о действиях Германии на Ближнем Востоке стоит упомянуть и биографии муфтия Иерусалима8. Некоторые работы касаются роли ислама частично: таковы, например, книги об арабском мире и аль-Хусейни9. Хотя моя книга опирается на эти региональные и биографические исследования, в ее фокусе – особая роль религии в политике Берлина по отношению к мусульманскому миру. Географические рамки анализа простираются от Северной Африки до Ближнего Востока и от Балкан до окраин СССР. В моей работе впервые представлена всеобъемлющая картина политического курса нацистской Германии в отношении ислама – картина, которую не сможет изобразить никакое исследование отдельных стран или регионов (например, работы о политике рейха на Ближнем Востоке или на Балканах) или отдельной человеческой жизни (например, биографии муфтия Иерусалима). В книге предпринимается попытка вписать ислам в политико-стратегическую карту Второй мировой войны.

Она также вносит вклад в историческое изучение религиозной политики Берлина во Второй мировой войне. Взаимодействию рейха с христианскими группами – католиками, протестантами или православными – посвящено немало исследований; в еще большем числе работ изучается его кровавая политика по отношению к евреям. Однако мусульманами, одной из наиболее многочисленных конфессиональных групп в некоторых зонах военных действий, ученые удивительным образом пренебрегают.

Между тем гитлеровская Германия была не единственной державой, которая стремилась использовать ислам для мобилизации мусульманского мира. Япония и Италия, ее партнеры по Оси, предпринимая аналогичные усилия, к середине войны столкнулись с конкуренцией со стороны не только британцев, но и США и СССР. Все эти страны обещали поддерживать ислам и защищать правоверных. Это явление можно назвать «мусульманским моментом войны». Еще в 1937 году дуче распорядился, чтобы на торжественной церемонии в Триполи ему преподнесли драгоценный «Меч ислама» (который на самом деле изготовили в Италии): тем самым Муссолини символически продвигал себя в качестве покровителя мусульманского мира10. Италия, объявил дуче, будет уважать «закон Пророка». «Муссолини ездит по Африке и тем самым оказывает почтение исламу,– писал Геббельс в дневнике.– Очень умный и хитрый ход, Париж и Лондон сразу же заподозрили неладное»11. Использование Италией ислама достигло апогея во время войны, когда пропагандисты по всему мусульманскому миру славили дуче как «защитника ислама».

Еще более масштабную и целостную попытку превратить исламскую веру в политическое оружие предприняла Япония, стремившаяся поднять азиатских мусульман против Великобритании, Нидерландов, Китая и СССР12. Хотя, как и в итальянском случае, этот курс зародился еще в конце 1930‐х годов – «Исламская лига великой Японии» (Дай Ниппон Кайкио Киокай) и Токийская мечеть начали действовать в 1938-м,– особую интенсивность политическая и пропагандистская работа японцев с исламом обрела после вторжения их войск в Голландскую Ост-Индию весной 1942 года. Мусульманские эмиссары на японском жалованье заставляли местных исламских лидеров и общины помогать армии и флоту Страны восходящего солнца. Желая придать исламский характер оккупационному режиму, военные власти пытались кооптировать местных улемов, которые возмущались деспотизмом голландцев. Японские чиновники начали выдавать имамам подготовленные тексты, чтобы те включали их в пятничные проповеди, и побуждали правоверных произносить молитвы за императора и победу Японии в войне. Оккупанты также принудили различные группы вступить в религиозный представительный орган – «Совет индонезийских мусульман» (Маджлис Шуро Муслимин Индонезия, или Масджуми). В начале апреля 1943 года улемы и другие официальные лица с Суматры и из Малайи были вызваны на конференцию в Сингапур, на которой японцы объявили мусульманам Юго-Восточной Азии, что Токио является истинным защитником их веры. Улемы покинули собрание, публично выразив свое удовлетворение тем, как Япония служит делу защиты ислама, и заявив о своей поддержке войны. Вторая подобная конференция была созвана в декабре 1944 года в Куала-Кангсаре на Малайском полуострове. В тот же период татарин Абдурашид Ибрагимов (Абд аль-Рашид Ибрагим), имам Токийской мечети и «уважаемый патриарх мусульманского мира», проповедовал джихад меча из японской столицы. «Путь Японии в войне, которая идет в большой Восточной Азии, священен, а ее действия сопоставимы с войной, которую вел против неверных пророк Мухаммад»,– заявлял Ибрагимов летом 1942 года13.

Для антифашистской коалиции ислам представлялся и потенциальной угрозой, и мощным инструментом политической борьбы. Уинстон Черчилль, который осознал политическое значение ислама, еще молодым офицером неся службу на северо-западной границе14 в Индии и сражаясь против мятежников-махдистов15 в Судане, очень серьезно относился к антиимпериализму правоверных16. В начале 1942 года он подчеркивал, что Британия «ни в коем случае не должна допустить разрыва с мусульманами», которые представляют мощную силу в империи и важный элемент в британской армии – особенно в Индии17. Мнение премьер-министра разделяли многие официальные лица страны18. Вскоре после объявления войны Лондон запустил большую программу по укреплению связей между империей и исламским миром. В 1941 году была открыта мечеть в Ист-Энде, а затем военный кабинет Черчилля принял решение построить в Риджентс-парке центральную мечеть Лондона – чтобы продемонстрировать уважение к исламу19. Вашингтон в то время тоже начал осознавать значимость ислама. Уже в ноябре 1940 года крупная общенациональная газета с тревогой вопрошала: «Кого поддержат мусульмане во время европейской войны?»20. Как только американские войска прибыли на мусульманские территории, политические и пропагандистские службы начали учитывать религиозный фактор. В 1943 году Управление стратегических служб США21 распространяло листовки, призывавшие к джихаду против войск Роммеля в Северной Африке22. Военное министерство США обучало солдат тому, как правильно взаимодействовать с мусульманами, и готовило инструкции, рассказывающие армии об основах ислама. Даже Сталин, который безжалостно подавлял ислам в межвоенные годы, изменил свою линию. В 1942 году в Советском Союзе было учреждено четыре мусульманских совета – духовные управления23. Строились новые мечети, проводились мусульманские съезды, открыто поддерживались исламские религиозные практики – включая даже хадж в Мекку, запрещенный в довоенный период. Выступая в Уфе от имени Центрального духовного управления мусульман, Габдрахман Расулев, «красный муфтий» Сталина, произнес серию пропагандистских речей, призывая мусульман Советского Союза подняться против нацистских агрессоров и молиться о победе Красной Армии. Это был прямой ответ на кампанию Германии по мобилизации мусульман на южных окраинах Советского Союза. В целом религиозная пропаганда союзников была направлена не только на то, чтобы противостоять попыткам держав Оси спровоцировать беспорядки на подчиненных им мусульманских территориях (и в сопредельных странах), но и на мобилизацию собственных подданных-мусульман.

Исламская политика во время Второй мировой войны может рассматриваться в контексте более широкой истории инициатив западных держав по разыгрыванию исламской карты в политических и военных целях. В имперскую эпоху европейские государства регулярно применяли религиозную политику и пропаганду для подстрекательства мусульманских подданных других колониальных держав. Во время Крымской войны британцы, французы и турки пытались поднять против России мусульман Крымского полуострова и Кавказа24. Одним из наиболее значительных примеров использования ислама в политической и военной стратегии стали попытки Центральных держав посеять в ходе Первой мировой войны революционное возмущение среди правоверных, живущих под властью Антанты25. Осенью 1914 года власти Германии и Османской империи добились от стамбульского шейх-уль-ислама – высшего религиозного авторитета Османской империи – провозглашения панисламского джихада. Его прокламация призывала правоверных к войне против держав Антанты, причем ее распространили по всему миру, переведя на арабский, персидский, урду и татарский. В ходе войны Берлин и Стамбул активно старались, как выразился Вильгельм II, подтолкнуть «весь магометанский мир к дикому бунту» против Британской, Российской и Французской империй26. Германские и османские власти использовали для этого панисламистские лозунги и сети влияния в Северной Африке, на Ближнем Востоке, в России и в Индии. Британцы, французы и русские отвечали разработкой собственной религиозной политики и развертыванием своей пропаганды27. Ислам воспринимался как мощная политическая сила, которая способна повлиять на ход войны. «Всякий раз за панисламизмом стояла (или реализовывалась параллельно с ним) империалистическая политика какой-то европейской державы, чьи цели и интересы на данный момент, как представлялось, совпадали с устремлениями мусульман в целом или какого-то исламского владыки в частности»,– писал американский ученый Дуайт Э. Ли в 1942 году28. За проектами обоих воюющих блоков во Второй мировой войне последовала поддержка, которую Запад оказывал исламским антикоммунистическим движениям в период холодной войны – линия, которая привела к содействию моджахедам в Афганистане, где Вашингтон распространял не только «Стингеры», но и экземпляры Корана29.

Ученые уже проявили определенный интерес к истории взаимоотношений великих держав с исламом. Тем не менее пока наиболее исследованным сюжетом остается германо-османская кампания по мобилизации мусульман во время Первой мировой войны30. Причем она не просто признается значимой вехой военными историками31 – исламоведы тоже считают ее важнейшим событием в современной политической истории ислама32. Вторая мировая война в указанном отношении привлекла меньше внимания33. Историки-исламоведы, занимающиеся ею, склонны принижать значение этого конфликта. «В годы Второй мировой войны ислам как таковой вообще не был задействован, хотя отдельные мусульмане и группы мусульман сражались по обе стороны фронта»,– писал Яков Ландау, автор влиятельного исследования, посвященного панисламизму34. Однако, как будет видно из нижеследующих глав, в 1941–1945 годах взаимодействие Берлина с исламом было по крайней мере столь же активным и глубоким, как и в 1914–1918 годах. Более того, в отличие от Первой мировой войны, немцы с конца 1941 года набрали в ряды своих армий тысячи правоверных. Фактически мобилизация мусульман во время обеих мировых войн составила важную часть политической истории исламского мира в первой половине ХХ века.

На более общем уровне настоящее исследование рассматривает взаимосвязь между религией и властью, в частности роль религии как инструмента мировой политики и военного конфликта. Моя работа способствует пониманию тех способов, посредством которых правительства используют религию для упрочения своего политического влияния и ведения войн. Попытки мобилизовать религиозные общности были составной частью политики великих держав на протяжении XIX и XX веков. Подобные общности – популяции, определяемые по религиозной принадлежности – неизменно рассматривались в качестве политической силы, которую можно использовать в своих интересах. Государственные деятели и должностные лица крупных держав часто выступали покровителями конкретных религиозных групп для того, чтобы оказывать на них политическое влияние и по возможности провоцировать беспорядки, конфликты и восстания на территориях, которыми управляют соперники или враги, а также чтобы завоевывать и умиротворять оккупированные территории. Царская Россия называла себя защитницей православных в Европе и на Ближнем Востоке. Франция времен империи утверждала, что она является покровительницей христианства на Ближнем Востоке, Османская держава претендовала на роль патрона мирового ислама, а крупные европейские государства регулярно настаивали на том, что они стремятся защищать еврейские меньшинства или исламское население за пределами их собственных границ. Для завоевания лояльности религиозных групп и сплочения их под политическими знаменами разрабатывались различные религиозные и пропагандистские стратегии, манипулирующие религиозными чувствами. Интересно, что все они опирались на один и тот же набор допущений. Религия обычно рассматривалась как источник власти, который способен узаконить участие в конфликте и даже оправдать насилие. Главным маркером человеческих сообществ определялась именно религиозная идентичность. Предполагалось, что все члены подобных групп благочестивы и руководствуются догматами своей веры. В целом религиозные общности считались объектами, которые можно использовать в геополитических интересах. По сути, религиозная политика становилась политикой международных отношений и конфликтов.

Но ученые уделяли этому явлению меньше внимания, чем можно было бы ожидать. Сейчас, когда в истории международных отношений наблюдается повышенный интерес к негосударственным акторам, специалисты все более активно изучают политическое использование обособленных групп в условиях конфликта и войны, а также политические программы и мероприятия, предназначенные для больших сегментов населения35. Однако и сегодня они в основном продолжают писать о группах, определяемых этнической или национальной принадлежностью36. В процессе подобных исследований было продемонстрировано, что иногда целые этнические группы – особенно те, чья верность власти была под вопросом,– считались политически и стратегически значимыми. Также историки обращались к способам воздействия великих держав на эти группы, выясняя, как действия государств создают межэтнические противоречия и конфликты. Гораздо менее изучено использование религиозных групп в условиях соперничества великих держав – за исключением исламской мобилизации во время Первой мировой37. Из-за этого наши знания о фактическом применении религиозной политики и пропаганды по-прежнему скудны. И в этом плане история кампаний, мобилизующих мусульман, особенно исламской стратегии Германии в годы Второй мировой войны, просто идеально подходит для изучения религиозной политики в условиях конфликтов и войн, а также способствует лучшему пониманию религии как фактора международных отношений и военных противостояний.

В нижеследующих главах я рассмотрю механизмы, с помощью которых власти рейха занимались осмыслением и использованием религии в политических и стратегических целях. В книге описываются стратегии и мероприятия, взаимодействие властей с религиозными учреждениями и авторитетами, их отношение к религиозным обычаям, а также религиозная пропаганда с ее установками, риторикой и символикой. Вопрос о роли ислама в германской политике и пропаганде обсуждается в трех частях книги: в части I рассматриваются стратегические и идеологические дебаты общего характера, которые проходили в Берлине; в части II анализируются германская политика и пропаганда в мусульманских областях, в частности на Восточном фронте, на Балканах, в Северной Африке и на Ближнем Востоке; в части III изучается военная мобилизация мусульман на оккупированных территориях.

Книга опирается на источники на немецком, английском, французском, боснийском (сербохорватском), албанском, арабском, персидском и татарском языках из более чем тридцати различных местных и национальных архивов в четырнадцати странах, включая собрания в Берлине, Фрайбурге, Кобленце, Франкфурте, Мюнхене, Штутгарте, Кельне, Бонне, Лейпциге, Вене, Вашингтоне, Лондоне, Париже, Москве, Варшаве, Праге, Риге, Симферополе, Загребе, Сараево, Тиране и Тегеране. Работа по восстановлению истории взаимодействия Германии с исламом часто была мучительной. Это связано не только с тем, что документы по этой теме разбросаны по разным архивам и библиотекам. В различных архивах, где я работал, специальной рубрики «Ислам» обычно не существовало. Соответственно, очень много времени уходило на то, чтобы просмотреть бесчисленные папки, где могла содержаться какая-то информация об исламских сюжетах. Нередко подсказки в отдельных источниках, хранящихся в этих папках, казались случайными и не могли быть оценены без понимания их связи с общей стратегией Германии. Тем не менее постепенно вырисовывались контуры всей картины: становилось понятно, что Берлин вел серьезную и нередко блистательно скоординированную политику по использованию ислама для достижения победы в войне.