Читать книгу Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945) - Давид Мотадель - Страница 5

УТРОМ 11 февраля 1941 года немецкие войска высадились на побережье около Триполи в управляемой итальянцами Ливии. В течение нескольких месяцев они успешно наступали в направлении Каира и Суэцкого канала. Одновременно Берлин начал в регионе мощную и насыщенную религиозной тематикой пропагандистскую кампанию, изображающую Германию в качестве защитника правоверных.

Население большей части Северной Африки и Ближнего Востока в то время находилось под прямым или косвенным управлением колониальных империй. В XIX веке, когда Османская империя распадалась, европейские державы взяли под свой контроль Северную Африку и после окончательного краха государства османов стали управлять огромными ближневосточными территориями. Накануне Второй мировой войны фашистская Италия держала Ливию в тисках жестокого колониального режима. Франция управляла Алжиром и двумя протекторатами, Тунисом и Марокко (за исключением северной прибрежной полосы испанского Марокко). Она же контролировала подмандатную Сирию и Ливан. Великобритания владела Египтом, Палестиной, Трансиорданией, Ираком и другими территориями, создав обширную, хотя и неофициальную, империю на Ближнем Востоке372. В то же время организованная сионистами массовая миграция евреев в находившуюся под британским контролем Палестину рассматривалась местными жителями как проявление европейской колонизации, что оборачивалось бунтами и беспорядками. Самым заметным в этом ряду стало Арабское восстание 1936–1939 годов.

С первых же дней власти европейских империй сталкивались с различными формами сопротивления. Антиколониальный национализм укреплялся, особенно среди городских элит. Одной из наиболее устойчивых и популярных сил антиимперской мобилизации выступала религия. Антиколониализм и ислам тесно переплетались друг с другом: религиозные лидеры возглавляли движения против европейских империй и использовали мусульманскую риторику, чтобы объединить верующих. Ярче всего этот феномен проявлял себя в Северной Африке, где почти каждое крупное антиколониальное восстание с XIX века сопровождалось призывом к вооруженному джихаду373. Британской империи часто приходилось подавлять выступления мусульман; самым знаменитым из них стало движение махдистов в Судане. За французскими завоеваниями в Северной Африке последовало множество подобных бунтов, в том числе восстание эмира Абд аль-Кадира и ордена кадирия. На рубеже XIX–XX веков французы оказались втянутыми в колониальную войну против воинов Мухаммеда ибн Али ас-Сенуси и его исламского ордена в Южной Сахаре. Позже те же сенуситы начнут священную войну против завоевания Италией ливийской Киренаики. Итальянцы подавляли сопротивление ордена с большой жестокостью, отметив окончательный разгром сенуситов публичным повешением их престарелого шейха Умара аль-Мухтара в 1931 году374.

Гитлер изначально не планировал вторгаться в Северную Африку или ввязываться в ближневосточные дела; он всегда считал, что власть колониальных империй над этими землями – правильна и справедлива. В течение 1930‐х годов Берлин мало интересовался союзом с мусульманами региона. Ярким примером отсутствия интереса к арабским вопросам было соглашение Хаавара (соглашение о трансфере), которое Берлин подписал с Еврейским агентством летом 1933 года. Договор определял условия выезда немецких евреев в Палестину и вызвал серьезные подозрения среди мусульман региона и за его пределами375. В целом Берлин относил Ближний Восток к итальянской, испанской, французской и британской сферам интересов. После разгрома Франции Гитлер даже позволил режиму Виши сохранить французские владения в Магрибе и Машрике376, вместе с остальными частями ее колониальной империи. Знаменитая «Арабская прокламация» (Arabienerklärung) 1940 года лишь говорила о немецких «дружеских чувствах к арабам», не более того377.

Именно ситуация на фронтах втянула Германию в ближневосточные дела378. В конце 1940 года итальянские войска под командованием генерала Родольфо Грациани, сражавшиеся в Северной Африке с англичанами, были вынуждены перейти к обороне. Чтобы предотвратить военную катастрофу и разгром итальянцев, Гитлер направил в начале 1941 года в Ливию Африканский корпус Роммеля. В течение следующих двух лет немецкие войска воевали в Тунисе, Ливийской пустыне и на западной окраине Египта. В Египте они наступали до июля 1942 года, пока не дошли до Эль-Аламейна, небольшой железнодорожной станции в пустыне, находившейся всего в 150 милях от Каира. После поражения, нанесенного им там Восьмой армией Бернарда Монтгомери в начале ноября 1942 года, немцы быстро отступили. В том же месяце англо-американские войска высадились в Алжире и Марокко (операция «Факел»), чтобы поддержать Монтгомери и добить остатки танковой армии Роммеля. В январе 1943 года немцы отступили в Тунис, а 13 мая 1943 года генерал-полковник Ханс-Юрген фон Арним, который за несколько месяцев до того сменил Роммеля на посту главнокомандующего сил Оси в Северной Африке, капитулировал в Тунисе.

Участие в боевых действиях в Магрибе изменило стратегическое мышление рейха и взгляды Берлина на ближневосточный регион379. После вторжения в Советский Союз летом 1941 года германское командование разработало планы наступления из Северной Африки на Ближний Восток, чтобы там объединиться с войсками, идущими с Кавказа. Практически сразу в сферу военных интересов немцев попал Иран380. Уже летом 1941 года Берлин был втянут в закончившийся позже неудачей государственный переворот Рашида Али аль-Гайлани в Ираке, отправив в Багдад специальную миссию под командованием генерала Гельмута Фельми381. Аль-Хусейни, в то время находившийся в Ираке, в передачах на государственном радио призывал к «священной войне» против Великобритании382. Англичане использовали свои военные ресурсы по максимуму и сорвали переворот. В те же месяцы подразделения Великобритании и «Свободной Франции» оккупировали Сирию и Ливан, находившиеся под управлением режима Виши, а англо-американские и советские войска вторглись в Иран. Они считали регион важным не только из-за его нефтяных месторождений, но и из-за геополитического положения.

Когда Германия проявила интерес к ближневосточному региону, местное население, особенно проживавшее в тылу союзников, стало восприниматься ею как стратегически значимое. В Магрибе, где армия зависела от растянутых линий снабжения, Берлин не мог позволить себе вступать в конфликты с местными мусульманами, проживающими вдоль прибрежных дорог. Но еще более важным казалось то, что прогермански настроенное население за линией фронта союзников могло ослабить позиции противника.

Пытаясь перетянуть на свою сторону последователей ислама, Берлин развернул массовую пропагандистскую кампанию в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Памфлеты и радиопередачи должны были обеспечить поддержку мусульман в тылу немецких войск, усилить пораженческие настроения и побудить людей поднимать восстания в тылу союзников в Египте и других местах. Чиновники Уайтхолла383 «испытывают огромный страх перед мусульманами – этот факт является исключительно важным для нас, и мы будем постоянно использовать его в нашей пропаганде, направленной на Аравию»,– отметил Геббельс в своем дневнике 8 августа 1942 года384. К тому времени, кстати, нацистская пропаганда, нацеленная на Северную Африку и Ближний Восток, уже стала достаточно интенсивной. Агенты стран Оси раздавали листовки, в которых, как писал автор Foreign Affairs, содержалось «их „евангелие“ для паломников, идущих в святые места и возвращавшихся обратно»385. Берлин распространял истории о якобы имевших место нападках союзников на ислам и их «неправильном поведении, особенно в отношении мечетей и святых мест».

Фактически немецкая пропаганда в регионе продвигала политизированную версию ислама, представляя Германию как друга мусульман, а союзников рисуя их врагами. Берлин использовал исламскую риторику, терминологию и образы, обращаясь к религиозным доктринам и концепциям и интерпретируя их так, чтобы манипулировать мусульманами в политических и военных целях. Священные тексты (Коран) и предписания веры (джихад) политизировались с целью разжигания религиозного насилия против «общих врагов» ислама и нацизма, в первую очередь Британской империи, Соединенных Штатов, большевизма и еврейства. Помимо инвектив в адрес предполагаемых общих врагов, частыми топосами немецкой пропаганды выступали отсылки к ценностям, которые якобы сближали нацизм и ислам – идеалам порядка, лидерства и силы.

Ислам, антиколониализм и битва за Францию

Среди первых мусульман, подвергшихся в годы Второй мировой войны немецкой пропагандистской обработке, оказались солдаты из колоний, сражавшиеся во французской армии в битве за Францию386. Используя брошюры и громкоговорители, немцы призывали мусульманские части перейти на их сторону. Большая часть этой пропаганды основывалась на религиозной риторике, лозунгах и образах. Например, в начале 1940 года армейские пропагандисты сбрасывали за линией фронта листовки, напечатанные зеленой краской (цвет пророка Мухаммада) и написанные на французском и арабском языках. Адресатом этих посланий были «мусульмане» из Северной Африки387. Чтобы «достучаться» до простых солдат, арабский текст листовок печатали не на литературном языке, а на дариже (магрибский диалект арабского). Одна из листовок, выполненная в форме флага и украшенная изображением серебряной сабли, убеждала правоверных не защищать «врагов ислама» и призывала их дезертировать: «Переходите к немцам, они никогда не причиняли вреда мусульманам» (фото 3.1). Другая листовка, примерно с тем же сообщением, гласила: «Настоящий мусульманин никогда не сражается за врагов ислама, которые захватили твои мечети и превратили их в церкви, а сегодня посылают тебя умирать, чтобы спасти жизнь христиан» (фото 3.2). Обе листовки заставляли вспомнить недавнее прошлое антиколониального сопротивления в Северной Африке, отсылая к джихаду Абд аль-Карима в марокканском Рифе, лидеру алжирского сопротивления Халиду ибн Хашиму (Амиру Халиду), внуку Абд аль-Кадира, и антиколониальному движению в Тунисе. В вермахте и министерстве иностранных дел спорадические дискуссии о пропаганде для мусульманских солдат во французских войсках и о продвижении Третьего рейха в качестве «друга магометан» начались в конце 1939 года388. Одним из первых было выдвинуто предложение изготовить небольшие амулеты в форме «руки Фатимы» (хамса)389.

ФОТО 3.1. Немецкая пропагандистская брошюра, 1940 (источник: Федеральный архив Германии во Фрайбурге, BA–MA)

ФОТО 3.2. Немецкая пропагандистская листовка, 1940 (источник: Федеральный архив Германии во Фрайбурге, BA–MA)

К захваченным в плен солдатам-мусульманам – их число во время битвы за Францию выросло почти до 90 000 – власти рейха относились с осторожностью390. После того как в 1941 году немецкие войска вмешались в кампанию в Северной Африке, отношение к таким военнопленным обрело политическое значение. Как и в Первую мировую войну, официальные лица рейха стремились продемонстрировать свое уважение к исламу, предоставляя мусульманам различные привилегии. 12 мая 1941 года руководство вермахта приказало терпимо относиться к религиозным обрядам военнопленных391. Директивы о захоронении французских военнопленных в начале 1942 года предписывали ставить на могилы мусульман вместо креста деревянные таблички с изображением фески392. Ссылаясь на «требования исламской политики» (islampolitische Gründe), армейское руководство затем потребовало уважать исламские пищевые нормы и вместо свинины кормить пленных говядиной или бараниной393. В лагере военнопленных под Берлином была построена мечеть в магрибском стиле394. Небольшие мечети и молитвенные комнаты были организованы также в других лагерях. Имамы (часто в этой роли выступали обычные заключенные, способные читать Коран) привлекались для отправления религиозного культа и ведения пропагандистской работы, обосновывающей коллаборационизм с религиозной точки зрения395. «Обрабатывая» военнопленных, немцы также раздавали им листовки и брошюры396. Цель их мероприятий заключалась не только в том, чтобы привлечь пленных в качестве будущих проводников, информаторов и пропагандистов в Магрибе; руководство вермахта считало нужным создавать позитивный образ Германии, который иностранные солдаты увезут с собой, отправляясь в родные места. И в самом деле – когда немцы начали военные действия в Северной Африке, многих военнопленных-мусульман освободили. Тем не менее в целом узники оказались менее восприимчивыми к немецкой пропаганде, чем надеялись берлинские чиновники. Кроме того, в реальности многие военнопленные-мусульмане подвергались жестокому обращению со стороны немецких охранников397. С особой свирепостью стража относилась к чернокожим мусульманам из тропической Африки; сотни этих солдат были расстреляны в самом начале войны398.

Огромный интерес к судьбе североафриканских военнопленных проявляли религиозные деятели Парижской соборной мечети. Ее построило французское правительство после Первой мировой войны, чтобы выразить свою благодарность за участие мусульман в военных действиях. Мечетью, расположенной на левом берегу Сены, в пятом округе французской столицы, в то время руководил харизматичный алжирский богослов Си Каддур Бенгабрит, сыгравший важную роль во французской пропаганде в 1914–1918 годах399. Вскоре после разгрома Франции Бенгабрит вступил в контакт с немцами (фото 3.3). Беспокоясь о положении мусульман в лагерях военнопленных и добиваясь для них особых условий, в начале 1941 года он обращался к сотрудникам посольства Германии в Париже400. Бенгабрит даже советовал отправить в эти лагеря несколько североафриканских имамов, уверяя немцев, что он лично берет на себя ответственность за их лояльность. Он также предложил свои услуги по улаживанию религиозных дел военнопленных и объявил о готовности выступить в пропагандистских радиопередачах службы арабского вещания Германии. Немцы, естественно, не очень хотели открывать свои лагеря неизвестным магрибским имамам401. Тем не менее они стремились поддерживать хорошие отношения с мечетью. Парижская соборная мечеть была одним из важнейших центров ислама в оккупированной нацистами Западной Европе: она не только обслуживала мусульманскую общину Франции, которая во время войны превысила 100 000 человек, но и обеспечивала тесные связи с Магрибом. Немецкие чиновники в Париже поддержали Си Каддура Бенгабрита и попытались использовать его мечеть для ведения пропаганды402. Бенгабрит, со своей стороны, хотел улучшить условия жизни общины и для этого выстраивал дружественные отношения с властями. Однако немецкие официальные лица внимательно следили за мечетью, подозревая, что ее сотрудники предоставляют евреям сертификаты, удостоверяющие их принадлежность к исламской религии403. После войны утверждалось, что мечеть спасла сотни евреев, но до сих пор не было найдено никаких архивных свидетельств, подтверждающих этот факт.

ФОТО 3.3. Си Каддур Бенгабрит, имам Парижской соборной мечети, приветствует представителей вермахта (источник: архив мемориала Шоа, Париж)

В 1940 году Берлин также предпринял первые попытки повлиять на мусульман во французских колониях, используя как радио, так и печатную пропаганду. Памфлет, подготовленный министерством иностранных дел и распространявшийся во французской Северной Африке весной 1940 года, призывал мусульман обратить оружие против своих имперских повелителей, а в его тексте переплеталась антиколониальная и религиозная риторика404. Война там изображалась как священная возможность восстать против колониального гнета («Бог дал вам шанс, который вы не должны упускать!»). Далее текст развивался в более радикальном русле: заявлялось, что антиколониальное сопротивление – «долг веры», а тем, кто не выполняет его, грозит «кара божья»405. Брошюра изобиловала ссылками на якобы ведущиеся французскими властями репрессии против ислама: Францию обвиняли в подавлении шариата, запрещении коранического образования в школах, нападках на мечети и поощрении миссионерской работы. Соответственно, борьба с колониальным режимом изображалась как долг перед Аллахом. «Бог пошлет вам помощь, если вы будете верны вашей борьбе»,– говорилось в листовке. Тех, кто возьмется за оружие против Франции, обещали признать мучениками: «Врата рая будут открыты для вас, и счастлив тот, кто выберет эту судьбу». Министерство иностранных дел выпустило 10 000 экземпляров брошюры, отправив их через немецкое посольство в Мадриде в Марокко406. Эта история хорошо показывает стиль и направление, которым германская пропаганда среди мусульман следовала в дальнейшем. Однако, поскольку общая политическая линия Германии в отношении исламского мира еще не была ясна, ранние попытки работать с французскими мусульманами оставались невнятными и ситуативными. Более организованная кампания по мобилизации ислама началась только после включения немцев в североафриканскую кампанию весной 1941 года.

Ислам и печатная пропаганда на североафриканском фронте

Наступление танковой группы «Африка» в Магрибе сопровождалось мощной пропагандистской кампанией. Немецкие самолеты тоннами сбрасывали брошюры, открытки и листовки над линией фронта и в тылу британской армии. Эти усилия были подготовлены министерством иностранных дел в сотрудничестве с вермахтом. На месте кампанию координировал немецкий дипломат Константин Александр фон Нейрат – сын рейхспротектора Богемии и Моравии и бывшего министра иностранных дел Германии Константина фон Нейрата. С мая 1941 года Нейрат-младший служил офицером по связям с министерством иностранных дел в армии Роммеля407.

Хотя печатные материалы затрагивали самые разные темы, от восхваления технологического, экономического и военного превосходства нацистского режима до антиколониального национализма, значительное число текстов касалось религиозной тематики. Одна из брошюр, выпущенных осенью 1941 года, когда немецкие войска продвигались к Египту, начиналась с цитаты из восьмой суры Корана (аль-Анфаль, или «Трофеи»)408: «О те, которые уверовали! Когда вы встретитесь с неверующими на поле битвы, то не поворачивайтесь к ним спиной! Те, которые в такой день повернутся спиной к неверующим, кроме тех, кто разворачивается для боя или для присоединения с отрядом, навлекут на себя гнев Аллаха. Их пристанищем будет Геенна. Как же скверно это место прибытия!» (8:16)409. Последующий текст помещал эти отрывки в политический контекст войны, изображая граждан СССР неверующими, а англичан их добровольными пособниками. Далее в брошюре подробно рассказывалось о страданиях «миллионов людей» под «сатанинским игом» Сталина; авторы предупреждали о планах Москвы по поводу всего мусульманского мира. «Только Германия может спасти мир, и только она спасет вас и вашу религию от порабощения под зловещим красным знаменем». Снова отсылая к авторитету Корана, брошюра заканчивалась цитатой из сорок восьмой суры (аль-Фатх, или «Победа»): «Он знал то, чего вы не знали, и предопределил перед этим близкую победу» (48:27). Британское контрнаступление в конце 1941 года не позволило Роммелю совершить последний бросок к Каиру410. Немцев отбросили на западную границу Киренаики, и их следующее наступление на восток началось лишь в 1942 году. Этот второй натиск, развернувшийся весной, сопровождался еще более интенсивной пропагандистской кампанией. Когда немецкие войска шли на Каир, министерство иностранных дел и вермахт начали готовить брошюры для египетского населения. 8 апреля 1942 года командование Африканского корпуса официально отправило запрос на пропагандистскую кампанию в Египте, который месяц спустя поддержал Нейрат. 25 июня 1942 года, когда немцы пересекли ливийско-египетскую границу, Нейрат снова напомнил Берлину о просьбе Роммеля411. Министерство иностранных дел проинформировало Нейрата о том, что напечатано 1,1 миллиона новых брошюр, в том числе 100 000 копий текста «Зеленое знамя мусульман»412. Спустя три дня первая партия (450 000 брошюр) была отправлена в Киренаику для распространения в Египте413. Остаток был отправлен несколькими днями позже. Вскоре был напечатан еще 1 миллион брошюр, причем сразу же готовился дополнительный тираж414. 30 июня 1942 года четыре самолета доставили в Северную Африку не менее 1,3 миллиона печатных материалов, в том числе 6 000 открыток с «рукой Фатимы» и 1000 открыток, посвященных приему палестинского муфтия в Берлине415. 2 июля 1942 года было отправлено еще 2 миллиона листовок, в том числе 100 000 копий «Зеленого знамени мусульман» и 6 000 открыток с «рукой Фатимы»416. 12 июля 1942 года прибыло еще 760 000 пропагандистских листовок, в том числе 200 000 экземпляров только что отпечатанного «Призыва великого муфтия»417. Приток материалов продолжался все лето. В списке распространяемых среди арабов пропагандистских материалов присутствовали 300 000 экземпляров брошюры «О, Египет!»418. Она обещала освободить египтян от ига Британской империи и сулила правоверным поддержку со стороны Аллаха: «Бог восстановит справедливость в Египте и уничтожит неправедных британцев, их империю – этого неправедного и жестокого преступника»419. К концу августа министерство иностранных дел выпустило 10 миллионов пропагандистских брошюр на арабском языке, из которых более 8 миллионов были распространены среди населения420.

После начала операции «Факел» в брошюрах все чаще встречались нападки на Соединенные Штаты. Например, в январе 1943 года министерство иностранных дел выпустило на арабском брошюру «Ислам и демократии», осуждающую и Лондон, и Вашингтон421. В брошюре говорилось: «Англичане, американцы, евреи и их приспешники являются величайшими врагами арабов и ислама!»422. Еще одна листовка, с изображением «руки Фатимы», начиналась с антиеврейского стиха Корана: «Ты непременно найдешь самыми лютыми врагами верующих иудеев и многобожников» (5:82 [85]) и продолжала в том же духе: «Иудеи и ростовщики, они забирают у правоверных их собственность и потому должны быть наказаны. Американцы и англичане, которые вторглись в Магриб – друзья евреев; Рузвельт и Черчилль едят из рук евреев. Любой, кто против евреев, также должен выступать против американцев и англичан»423. Антиеврейское содержание пятой суры (аль-Маида, или «Трапеза») обсуждалось в немецких публикациях с конца 1930‐х годов, особенно во «Всеисламе» Пауля Шмица и «Исламе, иудействе, большевизме» Мухаммеда Сабри.

Когда армия Роммеля, вытесненная из ливийской и египетской пустыни, наконец отступила в Тунис, немецкие пропагандисты продолжали свою работу там. На месте их усилия координировал Рудольф Ран, консул Германии в Тунисе и, следовательно, наиболее высокопоставленное гражданское лицо рейха в Северной Африке. В инструкциях, адресованных пропагандистам, четко указывалось: обещать арабам национальную независимость нельзя, однако религиозные сюжеты необходимо использовать для представления держав Оси как «друзей магометан» и для осуждения «англо-американских угнетателей», «безбожного большевизма», который не только «угнетает верующих и разрушает мечети» в Советском Союзе, но также подавляет мусульман в «других магометанских странах», а также «еврейства», которое «изгнало мусульман из Палестины и святых мест»424. Среди пропагандистских материалов, распространяемых в Тунисе, была небольшая брошюра «Германия и ислам» (Альмания ва-ль-ислам), со множеством иллюстраций и небольшим количеством текста. В ней пропагандировалась дружба Германии с исламом425. В целом в Тунисе распространили не менее 6 миллионов брошюр426.

Основным перевалочным пунктом для распространения немецких печатных материалов в западной части Северной Африки стало нейтральное испанское Марокко. Министерство иностранных дел и разведка вермахта располагали там двумя пропагандистскими офисами – одним в столичном Тетуане, а другим в портовом Танжере. Международная зона Танжер с населением менее 100 000 человек находилась под управлением нескольких европейских колониальных держав, пока не была оккупирована Испанией летом 1940 года. Она превратилась в передовую зону пропагандистской войны между державами Оси и союзниками в Магрибе427. Летом 1942 года сотрудник танжерского бюро, расположенного в генеральном консульстве Германии, сообщал о высоком спросе на немецкие публикации, которые распространялись среди местных властей428. Основные лозунги этой кампании звучали так: «Англия – враг ислама!» и «Германия выиграет войну – этого хочет Бог!». По случаю Курбан-байрама 1942 года танжерское бюро раздало 10 000 экземпляров брошюры, в которой провозглашалось:

O друзья-мусульмане! Мы поздравляем вас с праздником жертвоприношения и желаем вам покровительства и благословения Божьего! Вы знаете, что за всю вашу историю у вас всегда был только один великий друг: Германия! Вы знаете, что ваши враги, евреи, англичане и американцы, также являются врагами Германии и что ваша надежда на лучшее будущее для арабских народов также остается надеждой и целью Германии! Слава вам и милость Божья да прибудет с вами!429

Весной 1943 года немцы, на позиции которых активно вели наступление союзники, распространяли в Марокко прокламации, требующие срочно объявить джихад. В их текстах проводились параллели между текущим конфликтом и войнами, которые вел Пророк430. После рассказа о великих битвах при Ухуде и Бадре431 там говорилось, что воины Мухаммада не потеряли мужества и выдержали испытание, ниспосланное им Аллахом. Вторая мировая война, «впервые за столетия» – это «новое испытание»: «остерегайтесь, братья, оказаться среди тех, кто лишь выжидает и не хочет видеть правильный путь, как те, кто презирал Пророка Божьего – да пребудет с ним слава и милосердие Божье – в трудные дни». Теперь каждому надо выбирать между «путями Бога и традиции» и «позором большевизма» – между «верой» и «порабощением евреями». Брошюра пестрела длинными цитатами из Корана. Среди них, конечно же, были стихи из третьей суры (Аль Имран, или «Семейство Имрана»), посвященной битвам при Ухуде и Бадре. Даже после того, как немецкие войска покинули Северную Африку, агенты рейха продолжали сеять среди мусульман Марокко слухи о том, что их будут принуждать перейти в христианство, если страны Оси проиграют войну432. Союзники оказывали сильное давление на испанские власти, требуя закрыть генеральное консульство Германии в Танжере, и летом 1944 года Франко наконец был вынужден уступить.

Некоторые пропагандистские памфлеты, выпущенные в Берлине, наиболее активно распространялись в каких-то особых регионах Северной Африки. Так, министерство иностранных дел направляло тысячи экземпляров брошюры «Борьба магометан» как в испанское Марокко, так и в Тунис433. Фотографии муфтия Иерусалима, напечатанные на плакатах и открытках, его стихи, написанные на амулетах, и брошюры с его пропагандистской речью, зачитанной на открытии Центрального исламского института, также высылались для распространения, причем не только в Тунис и Танжер, но иногда и в другие места, в том числе в Анкару, Афины, Софию, Бухарест и Загреб434.

Со временем Вильгельмштрассе начала готовить для Северной Африки иную пропагандистскую продукцию. Например, в регионе распространялись особые кубики сахара: каждый кусок был завернут в бумагу, на которой на арабском языке было написано что-то благочестивое и политически грамотное – например: «С Божьей помощью победа Германии несомненна»435. Официальные лица в Берлине также обсуждали производство небольших чайных пакетиков, прикрепляемых к амулетам или листовкам; впрочем, нам не известно, удалось ли воплотить в жизнь этот план436. Распространялись также пропагандистские амулеты – в министерских документах их описывали как «талисманы со свастикой и благословением или проклятием»,– а также ароматизированная бумага с цитатами из Корана и изъявлениями дружбы437. Апеллируя к органам вкуса, обоняния и зрения, эти объекты сочетали элементы материальной культуры, религии и политической пропаганды.

Наконец, немецкие памфлеты предназначались также и для Ближнего Востока – Сирии, Ливана, Палестины и других стран. В «Нью-Йорк таймс» на раннем этапе войны сообщалось о нацистских пропагандистах на Ближнем Востоке, которые изображали Гитлера «защитником ислама»438. По всей видимости, именно они распространяли в Леванте песню с такими словами: «Больше нет мистера, больше нет месье // Уходите, убирайтесь отсюда // Мы хотим Аллаха на небесах и Гитлера на земле»439.

Немецкая печатная пропаганда для арабского мира влючала издание книг и журналов, в первую очередь журнала Барид аш-Шарк («Восточный пост»), выходившего под редакцией Камаледдина Галаля из Центрального исламского института в Берлине и финансируемого министерством пропаганды440. За годы войны опубликовали и распространили (особенно среди населения Северной Африки и мусульманских военнопленных) пятьдесят пять выпусков этого журнала. Статьи в Барид аш-Шарк, где велась обычная антибританская, антикоммунистическая и антиеврейская пропаганда, затрагивали и религиозную тематику441. Журнал также опубликовал несколько выступлений членов нацистской элиты, речей аль-Хусейни (включая его призывы к джихаду) и по случаю хаджа 1944 года главы аль-Азхара, пожилого Мухаммеда Мустафы аль-Мараги (хотя тот был известен своими пробританскими симпатиями). В числе авторов были ливанский панисламист Шакиб Арслан, а также Абдурашид Ибрагимов, который после службы в Германии во время Первой мировой войны стал имамом Токийской мечети. Их материалы придавали журналу отчетливо панисламистскую направленность. Иоганн фон Леерс писал о таких сюжетах, как страдания мусульман в Индии и антагонизм между коммунизмом и исламом.

Что касается СС, то они сыграли лишь небольшую роль в пропагандистских проектах Германии, направленных на Ближний Восток и Северную Африку. Пожалуй, самым важным примером такого участия была попытка офицеров СС изобразить Гитлера как религиозную фигуру. Шторер уже упоминал в своем меморандуме, что в Коране содержится «ряд сур, которые каждый исламовед может легко интерпретировать как пророческие слова, указывающие на появление фюрера»442. 14 мая 1943 года, спустя два месяца после поражения немецкой армии в Северной Африке, Гиммлер приказал Главному управлению имперской безопасности (РСХА) «выяснить, какие отрывки из Корана предоставляют мусульманам основания полагать, что появление фюрера уже было предсказано в Коране и что он уполномочен завершить дело Пророка»443. Спустя почти четыре месяца глава РСХА Эрнст Кальтенбруннер сообщил, что в Коране нет подходящих фрагментов, но зато мусульмане в некоторых регионах придерживаются мессианских верований, которые говорят о «возвращении „света пророка“», что позволяет «связать их с фюрером»444. Во втором письме на ту же тему Кальтенбруннер указывал на идею «Махди», которая, по его словам, была центральной для «исламской эсхатологии»: «Махди должен прийти в конце времен для защиты веры и обеспечить победу справедливости»445. Действительно, мессианские ожидания были популярны среди как шиитов, так и суннитов на протяжении веков. Можно вспомнить и о восстаниях махдистов, беспокоивших колониальные империи с конца XIX века446. Эксперты Кальтенбруннера, скорее всего, знали об этом. С другой стороны, глава личного штаба Гиммлера Рудольф Брандт привлек к изучению данной тематики Главное управление СС, а также общество «Аненербе», от которых, впрочем, не было особой пользы447. Очень скоро Готтлоб Бергер сообщил, что его эксперты по исламу ничего полезного не обнаружили448. Глава «Аненербе» Вольфрам Зиверс обратился за помощью к знаменитому индологу Вальтеру Вюсту, ректору Мюнхенского университета, но тот представил практически бесполезный отчет449. Однако сотрудники РСХА тем временем добились определенных успехов. 6 декабря 1943 года Кальтенбруннер направил Гиммлеру еще один отчет, содержавший некоторые практические результаты: эксперты исследовательского отдела «Восток» РСХА обнаружили, что «фюрера» нельзя изображать «ни Пророком, ни Махди», но его можно представлять как «Ису (Иисуса), возвращение которого в конце времен предсказано в Коране и который, подобно святому Георгию, победит царя евреев, великана Даджжаля»450. Главное управление РСХА подготовило соответствующую пропагандистскую брошюру на арабском языке. Изображая Даджжаля как еврея-врага, она гласила:

Нам сказано, что Даджжаль появится в конце дней; это чудовище, которое обманет и предаст народ. Наступит время великого притеснения правоверных. Знаменитый арабский [sic] историк Абу Джафар Мухаммед ибн Джарир ат-Табари сказал, что Даджжаль будет великаном и еврейским царем и править он будет всем миром. Мухаммед ибн Исмаил Абу Абдаллах аль-Джафаи аль-Бухари писал, что Дадджаль будет толстым, с кудрявыми волосами. / О арабы, вы видите, что пришло время Даджжаля? Узнаете ли вы его, толстого, курчавого еврея, кто обманывает весь мир, чтобы управлять им, и кто крадет землю арабов? Воистину, он – чудовище, а его союзники – дьяволы! Нас учили, что царство Даджжаля не будет продолжаться долго. Абдаллах ибн Умар аль-Байдави указывал, что Бог пошлет своего слугу, который сразит Даджжаля своим копьем и разрушит его дворцы. / О арабы, знаете ли вы раба Божия? Он уже пришел в мир и обратил свое копье против Даджжаля и его союзников, глубоко уязвив их. Он убьет Даджжаля, как написано, уничтожит его дворцы и бросит его приспешников в ад451.

Хотя Махди, Даджжаль и Иса были известными фигурами исламской эсхатологии, интерпретация этих персонажей в тексте РСХА оказалась весьма новаторской. Гиммлер немедленно одобрил текст и приказал напечатать брошюру452. Министерство пропаганды выпустило ее тиражом миллион экземпляров453. Сегодня идея этой брошюры может показаться абсурдной, но, как уже упоминалось, восстание махдистов оказалось серьезной разрушительной силой для европейских империй в предыдущие десятилетия, а мессианские настроения всегда особенно сильны во время войны.

Популяризация идей и личности Гитлера в качестве исламских была не новой. Еще в 1938 году Вернер Отто фон Хентиг потребовал от некоего исламоведа и специалиста по Корану помочь с переводом «Майн кампф» на арабский язык454. Перевод надлежало выполнить в исламском духе, оформив его в возвышенном кораническом стиле, который «понимается и ценится во всем исламском мире». Политические идеи Гитлера нужно было наполнить религиозным смыслом. «Если проект окажется успешным, то арабский перевод книги фюрера упадет на благодатную почву и вызовет резонанс от Марокко до Индии»,– писал Хентиг. Ученый предложил немецким эмиссарам в Мекке подарить первые экземпляры перевода мусульманским лидерам во время хаджа. На Вильгельмштрассе предпринимали несколько попыток перевести «Майн кампф» на арабский язык, а к 1930‐м годам отдельные фрагменты книги распространялись в Северной Африке и на Ближнем Востоке, но весь текст до конца войны так и не был переведен455. Самой выдающейся фигурой, официально уполномоченной переводить эту книгу в 1930‐е годы, был Шакиб Арслан, но он так и не представил текст456.

В целом немецкие брошюры, распространяемые среди народов Северной Африки и Ближнего Востока, касались разнообразных предметов, начиная от восхваления немецкой военной мощи и заканчивая нападками на врагов рейха. Примечательно, что в этих печатных материалах центральное место занимали именно отсылки к исламу. Опираясь на религиозные тексты – такие, как стихи Корана – и используя язык благочестия, пропагандисты стремились привлечь авторитет ислама для поддержки своих воинственных политических посланий. Однако основным препятствием на пути немецкой печатной пропаганды оставалась неграмотность населения Северной Африки и Ближнего Востока – причем даже с учетом того, что умеющие читать часто зачитывали листовки соседям, а их послания распространялись из уст в уста. Сама материальность листовки или брошюры была призвана снять это препятствие. Форма и иллюстрации, использование зеленого цвета, изображения «руки Фатимы», а иногда вкуса и запаха – любые средства воздействия на неграмотную аудиторию были хороши. Кроме того, оставался и еще один эффективный метод преодоления неграмотности – радиопередачи.

Ислам и радиопропаганда в Северной Африке и на Ближнем Востоке

Пропаганда с помощью радио, распространяющего призывы к религиозным восстаниям, оказалась важнее, чем использование журналов и брошюр. Фашистская Италия открыла арабскую службу на Radio Bari уже в 1934 году457. В 1939 году, за несколько месяцев до начала войны, Берлин наконец также начал транслировать короткие программы на Магриб и Ближний Восток. Эти усилия значительно активизировались после того, как Гитлер отправил войска в Северную Африку, а немецкие радиостанции в конечном итоге начали транслировать ежедневные пропагандистские передачи даже на Мекку и Медину. «Радио Оси бомбардирует ислам» – под таким заголовком вышла статья в «Нью-Йорк таймс» во время войны в Магрибе. Ее автор предупреждал о попытках нацистов «удобрить всходы недовольства, которые традиционно прорастают в исламском мире»458.

Главный передатчик немецкой пропаганды на Северную Африку и Ближний Восток располагался в Цеезене, небольшом городке к югу от Берлина459. К Олимпиаде 1936 года в городе установили один из самых мощных коротковолновых передатчиков в мире, и во время войны он стал центром нацистской пропаганды. С 1939 года Цеезен вещал на литературном арабском языке каждый день, вскоре добавив еще программы на магрибском диалекте, а также передачи для турок, иранцев и индийцев. Фактически «Восточный отдел» радиостанции, под руководством журналиста Густава Бофингера, имел абсолютный приоритет над остальными службами зарубежного вещания в Цеезене460. В нем работали около восьмидесяти сотрудников, включая машинисток, переводчиков и дикторов. По мере эскалации конфликта и вторжения в Северную Африку немцы начали использовать радиостанции в оккупированной Европе, транслируя передачи на магрибском диалекте и берберском языке из Парижа (Radio Paris-Mondial), а затем на стандартном арабском языке из Афин (Radio Athens). Radio Berlin вещало до самого конца войны, и закрыли его только в апреле 1945 года. Программу вещания координировали несколько структур: министерство пропаганды, представленное отделом радиовещания с собственным экспертом по Ближнему Востоку Леопольдом Итцем фон Мильденштейном; министерство иностранных дел; и пропагандистский отдел верховного командования вермахта. Главная ответственность за содержательное наполнение пропаганды для Северной Африки и Ближнего Востока лежала на министерстве иностранных дел, в частности на радиополитическом отделе, который возглавлял старый партиец Герд Рюле и его юный заместитель Курт Георг Кизингер (в будущем – федеральный канцлер ФРГ); Восточным отделом там руководил Курт Мунцель. Также была задействована Восточная секция политического отдела МИДа (отдел Эрнста Вермана). Темы радиопередач в целом вырабатывались на еженедельных заседаниях так называемых страновых комитетов, состоявших из экспертов разных отделов министерства иностранных дел – Фриц Гробба, например, долгое время руководил «арабским комитетом». Среди сотрудников-мусульман можно назвать Алимджана Идриса, который работал как на арабское, так и на турецкое вещание461.

Немцы привлекли к этой деятельности немало ярких личностей. Так, главным диктором службы вещания Radio Berlin на литературном арабском языке работал иракский журналист Юнус Бахри462. Бахри (тогда ему было под сорок) прибыл в столицу Германии в начале 1939 года и сразу же начал работать в Цеезене. «Берлин вряд ли мог найти более подходящего кандидата на роль основного проводника радиопропаганды,– сообщалось в докладе британской разведки.– Этот человек известен своим грязным языком и склонностью к интригам, это лжец и возмутитель спокойствия, причем, и это самое главное,– он готов служить всем, кто заплатит хорошую цену»463. Бахри был пламенным борцом против колониализма. Он много лет путешествовал по исламскому миру, занимался политической публицистикой в Голландской Ост-Индии, а затем поселился в Ираке, где издавал газету и работал диктором на государственном радио. Резкий голос, агрессивные речи и склонность говорить на повышенных тонах – всё это вскоре сделало его эфиры «фирменным знаком» арабской службы. Пожилой Макс фон Оппенгейм, которому Бахри представили в Берлине во время войны, позже написал: «Он был полудиким человеком, довольно ярким, с хорошим голосом для радио. Он очень любил окружать себя молодыми немецкими девушками – больше, чем другие арабы в Берлине. Вспыльчивый и буйный, он постоянно измывался над своими коллегами, раздавая им пощечины»464.

Хотя Бахри был наиболее известным арабским диктором Radio Berlin, немцы использовали и других ведущих, причем со всех регионов арабского мира. Среди них был религиозный деятель – марокканский богослов, мыслитель панисламистского толка и активист антиколониального движения Такиаддин аль-Хилали (после войны он достиг всемирной славы как переводчик Корана на английский язык)465. Аль-Хилали учился у Рашида Риды, а потом переехал на учебу в Германию, где в итоге и перешел работать на Radio Berlin по рекомендации Рихарда Хартмана и других востоковедов. Он тоже вскоре стал одним из самых известных арабских пропагандистов радиоэфира.

Хотя немцы сами определяли содержание программ, дикторы-арабы имели некоторую свободу действий. Вскоре после первых эфиров эксперт МИДа по Ближнему Востоку жаловался, что некоторые ведущие-мусульмане, «прежде всего иракский диктор Юнус Бахри», придают программам «личный оттенок», что «не всегда в наших интересах»466. Немцы сами предоставляли пропагандистские тексты и тщательно контролировали как переводчиков, так и дикторов, но Бахри нередко удавалось ввернуть в сценарии собственные идеи. «Не секрет, что диктор Юнус Бахри регулярно меняет тексты, которые ему дают», – возмущался чиновник. Поскольку эти изменения обычно оказывались незначительными, Алимджан Идрис, проверявший записанные радиопередачи до их выхода в эфир, предпочитал не вмешиваться в процесс. Более того, фаза модуляции – период до начала официальной программы, когда настраивали длину волны,– предоставляла дикторам еще один шанс для самоуправства. Хотя по правилам в то время они должны были отвечать на письма слушателей, Юнус Бахри часто использовал эту паузу для выражения собственного мнения467. По мемуарам Бахри может сложиться впечатление, что он почти самолично руководил радиостанцией: он называет себя «ведущим руководителем немецкого иностранного радиовещания» и принижает, например, Идриса, «туркестанского муджтахида» [богослова], называя его «дежурным переводчиком» своей службы468.

Вещание на литературном арабском языке немцы считали особенно важным, так как оно покрывало аудиторию не только на Ближнем Востоке, но и во многих районах Магриба. Сценарии программ предоставляют историку богатый источник информации о содержании нацистской пропаганды, направленной на Северную Африку и Ближний Восток469. Поскольку общий обзор программ уже написан, ниже я сосредоточусь на отдельных случаях – чтобы подчеркнуть то значение, которое религиозные лозунги, терминология и риторика имели для этих передач470.

Программа цеезенского радио на литературном арабском отличалась от вещания других работающих в регионе радиостанций своим резким тоном и сенсационностью. Эфиры всегда начинались с зачитывания стихов Корана (эту идею первоначально выдвинул Алимджан Идрис)471. Пропагандисты министерства иностранных дел стремились использовать для этого записи Корана из исламских стран, полагая, что они будут более убедительными, нежели сделанные в рейхе. После оккупации Туниса МИД почти сразу же обзавелся записями Корана, подготовленными местными имамами472.

Как и в печатной пропаганде, религия использовалась в радиопередачах для того, чтобы изобразить Британскую империю, Соединенные Штаты, большевизм и еврейство врагами ислама. Как представляется, чаще всего повторялись призывы противостоять британскому владычеству. 29 июля 1942 года, когда танки Роммеля продвигались к Каиру, немецкие радиопередачи наставляли: «Когда британцы упорствуют в своих злых делах и притеснениях, долг мусульман – призывать имя Аллаха, чтобы сражаться с ними»473. Арабская служба Radio Berlin делала все возможное, чтобы ни один мусульманин не забыл об этих «злых делах», постоянно рассказывая, как британцы угнетают правоверных по всему миру. Она оплакивала казнь «мученика» в Палестине – «героя, который своей борьбой за свободу напоминает нам о сподвижниках Пророка»474. Радио распространяло истории о якобы происходящих в Индии репрессиях против мусульман и заявляло, что «главные враги ислама – британцы»475. Оно рассказывало о подавлении исламских религиозных движений в Египте, утверждая, что англичане «сеют безнравственность» в мусульманских странах и несут ответственность за «преступное притеснение ислама»476. Среди наиболее частых тем радиопередач можно также назвать неуважение англичан к мечетям и святым местам. Зимой 1942 года немцы сообщили, что англичане, из-за своего страха перед концентрацией множества мусульман в одном месте, мешали египетским и индийским паломникам совершить хадж477.

Цеезен также опровергал обвинения британского радио в том, что немецкие подводные лодки готовы топить корабли с паломниками. По случаю следующего сезона хаджа, в сентябре 1943 года, Великобританию обвинили в том, что она не позволяет палестинским и индийским паломникам покидать свои страны478. Месяц спустя Radio Berlin объявляло: «Голлисты, эти шарлатаны, которым англичане дали власть в Сирии, приняли решение запретить паломничество и по суше, и по морю»479. Таким образом, слушателям внушалось, что «Свободная Франция» ничем не отличается от британцев в своей «ненависти не только к мусульманам, но и к исламской религии».

Основными выгодоприобретателями от британских (и вообще европейских) атак на ислам, были, по мнению дикторов Цеезена, евреи. Чем ближе войска Роммеля подходили к Каиру, тем более яростной становилась антиеврейская пропаганда. В начале июля 1942 года, когда Роммель пересек египетскую границу, арабский ведущий утверждал, что евреи бегут из страны: «Еще раз благодарим Бога за очищение Египта от этих ядовитых рептилий»480. В тот же месяц, когда итальянско-немецкая танковая армия приближалась к центру Египта, Radio Berlin вещало: «Евреи планируют обесчестить ваших женщин, убить ваших детей и уничтожить вас. Согласно мусульманской религии, защита вашей жизни – это долг, который может быть исполнен только путем уничтожения евреев»481. Ведущий откровенно призывал к насилию: «Убивайте евреев, пока они не убили вас». Radio Berlin продолжало транслировать такого рода антисемитские тирады до самого конца вещания в 1945 году. Возможно, самым ярким примером такой риторики стала печально известная речь аль-Хусейни, произнесенная 1 марта 1944 года. Он буквально задыхался от ярости: «Убивайте евреев, где бы вы их ни находили, из любви к Богу, истории и религии»482. Важно отметить, что Radio Berlin не только раздувало страхи по поводу еврейской колонизации Палестины, но выходило далеко за пределы этой темы, используя обычные нацистские нарративы, стереотипы и теории заговора на еврейскую тему; в конечном счете радио призывало их уничтожать. Немецкая пропаганда добилась слияния ислама с антиеврейской пропагандой до уровня, ранее неведомого в современном мусульманском мире.

Антиамериканская пропаганда на радио в целом была менее «религиозной». Лишь изредка ведущие ссылались на ислам – как правило, чтобы изобразить американцев отсталыми в моральном и культурном отношении. Арабская служба обвиняла американцев в том, что эти «рабы денежного мешка» эксплуатируют других и чужды морали. Утверждалось, что «усилия американцев разобьются о твердую скалу – скалу ислама»483.

Наконец, арабская служба Цеезена использовала ислам в антисоветской агитации. Накануне битвы при Эль-Аламейне, когда немецкие танки наступали на Северном Кавказе, диктор заявил: «Мы должны бороться с большевизмом, как мы сражались с евреями и империалистами»484. После отступления вермахта с Кавказа, несколько месяцев спустя, Берлин рассказывал ужасные истории о преследованиях кавказских мусульман в Советском Союзе: «В святых для мусульман местах, в мечетях и религиозных школах, где имамы выполняли свои обязанности, их вешали или расстреливали на глазах учеников и родственников». Более того, истории о репрессиях Сталина против мусульман и уничтожении ислама в Советском Союзе передавались в эфир каждые несколько недель. В конце 1943 года, предупреждая о советском проникновении в Северную Африку и на Ближний Восток, Radio Berlin уверяло слушателей: Сталин понял, что ислам является «мощной преградой» для его планов, поскольку большевистские и исламские принципы «диаметрально противоположны»485. Даже в августе 1944 года ведущие все еще заявляли, что Москва «уничтожает мечети», «сжигает Коран» и «запрещает мусульманам исповедовать свою религию» – «большевизм противоречит исламу»486.

Немцев же радиопропаганда описывала – по контрасту – как наиболее надежных защитников мусульманской веры. За «Арабской прокламацией» от 5 декабря 1940 года вскоре последовало более подробное заявление о дружбе Германии с арабским миром и исламом; в нем подчеркивалась традиция немецких научных исследований Корана и исламской истории, а также пиетет Германии перед мусульманами. «Немецкие ученые проявляют особый интерес к фигуре Пророка и его жизни»,– похвалялся диктор487. В радиопередачах также упоминались принципы, якобы объединяющие ислам и нацизм. 22 мая 1943 года в передаче «Ислам и национал-социализм» подчеркивался идеал порядка, который якобы присущ как Корану, так и доктрине национал-социализма – наряду с безусловной «любовью к силе»488. Все более важную роль играли передачи о жизни мусульман под немецкой оккупацией в разных регионах, в частности на Балканах и на оккупированных восточных территориях.

Использование Германией ислама в радиопропаганде для арабского мира выходило за рамки простого противопоставления друзей и врагов ислама. Radio Berlin также передавало обычные программы на тему религии, так называемые еженедельные беседы о религии (religiöser Wochentalk). Политика там обсуждалась только между строк или вообще не затрагивалась. В своей служебной записке Герд Рюле объяснял, что такие передачи в первую очередь направлены на то, чтобы заинтересовать мусульман немецким радио. Впрочем, добавлял он, передачи затрагивали религиозную тематику еще и для того, чтобы подчеркнуть необходимость сопротивления владычеству иностранных держав489. «Еженедельные беседы о религии» обычно начинались с призыва к слушателям: «О магометане!» или «О слуги Аллаха!» – эти лозунги повторялись в каждом эфире. Вообще, передачи были призваны давать мусульманам моральные наставления, учить их решать этические вопросы и следовать религиозным ценностям. Они изобиловали ссылками на Коран, жизнь пророка Мухаммада и раннюю исламскую историю и фактически были выстроены в жанре проповеди. Беседы о «благочестии», «правдивости», «правильном обращении со слугами, рабами и животными», «правдивости и силе веры», «паломничестве» наставляли мусульманских слушателей в набожности, призывали вернуться к традициям времен пророка Мухаммада и следовать идее общины правоверных490. Многие из этих дикторских текстов предполагали, что мусульмане стали слабыми, потому что отклонились от истинного пути ислама, и только религиозное возрождение помогло бы им снова стать могущественными. Другим повторяющимся мотивом было утверждение о том, что враги ислама сознательно держат мусульман необразованными и суеверными. В передаче «Знания и образование» ведущий сокрушался по поводу того, что многие мусульмане недостаточно знакомы со своей верой, и обличал тех, кто сознательно оставляет их необразованными, чтобы лучше подавлять их и управлять ими491. Лишь немногие сценарии этих религиозных передач пережили войну и хранятся сегодня в немецких архивах – в США записей почти не велось. Тем не менее официальные лица в Вашингтоне хорошо знали о них. «Как обычно, одна из передач Radio Berlin на арабском прямо-таки сочилась религиозными песнопениями, отрывками из Корана и сладкими, елейными речами»,– так весной 1942 года ехидничал в своем отчете492 офицер-разведчик из Управления военной информации США493.

Наконец, Берлин по максимуму использовал события религиозного календаря. Передачи, транслируемые по случаю мусульманских праздников, сочетали размышления о торжествах с риторикой войны. Уже в январе 1941 года радиожурналисты поздравили верующих с Курбан-байрамом, не забыв поделиться размышлениями об идеале «жертвенности» в борьбе с врагом, воздать уважение «мужественности и героизму», а также силе религии как оружия против неприятеля: «Воистину, Бог с верующими»494. На следующий исламский Новый год (он приурочен к датам переселения, или хиджры, пророка Мухаммада из Мекки в Медину), арабская служба Radio Berlin не только передала поздравления, но и выразила надежду на ниспровержение колониальных угнетателей, ссылаясь на восьмую суру Корана: «Победа может быть только от Бога» (8:10). Одна из примечательных в этом контексте программ вышла в эфир в связи с празднованием мавлида (дня рождения пророка Мухаммада) в марте 1944 года. В нее был включен рассказ о берлинской мечети. Американский офицер, занимавшийся мониторингом немецкого радио, описал передачу следующим образом:

Диктор сказал, что празднование в этом году отличается от прошлогоднего – на нем лежит печать горя и скорби, поскольку недавно варварскими налетами союзников была уничтожена мечеть. Союзники мало заботятся о неприкосновенности религиозных памятников – они просто скоты. Мечеть бомбили 13 февраля. Затем диктор анонсировал короткую пьесу, изображающую события того памятного дня. После небольшой паузы мы услышали шейха мечети, зачитывающего аяты Корана низким и спокойным голосом. Фрагменты, которые он читал, представляли собой обращение к Аллаху с просьбой защитить жизнь мусульман и благосостояние ислама. На заднем плане ревели самолеты, время от времени раздавались звуки падающих бомб и взрывов, но на протяжении всего налета шейх продолжал читать Коран тем же спокойным голосом. Затем вновь заговорил диктор, сообщив, что на следующий день после бомбежки шейх мечети стоял на холоде и ветру, однако все равно читал Коран. Снова раздался голос шейха, декламировавшего: «Бог велик, Аллах велик!» и зачитавшего еще несколько аятов спокойным тоном. Затем снова появился диктор и сказал, что голос шейха – это голос истины, рассказывающий исламскому миру о том, что враги ислама не откажутся от своих усилий до тех пор, пока ислам не рухнет. Диктор добавил, что мавлид празднуется на развалинах, но тем не менее мусульмане собрались, чтобы поздравить друг друга, и в эфире были слышны их голоса495.

В целом, как и в печатной пропаганде, немецкому радио ислам предоставлял язык, метафоры и призывы, которые использовались пропагандистами в политических интересах. Нацистские агитаторы работали с религиозными понятиями, а также концепциями и ссылками на священные тексты. Антибританская, антибольшевистская и антиеврейская агитация часто сопровождалась цитатами из Корана. Иногда даже нерелигиозные термины трактовались на языке веры: например, понятие «пикирующий бомбардировщик» (Stuka, сокращенно от Sturzkampfflugzeug) было переведено на арабский как «самолет, который, подобно орлу Пророка, слетает с неба и уничтожает врага на земле»496. Более того, радиопропаганда на литературном арабском постоянно использовала панисламистские темы – в частности, в рассказах об исламе в СССР, Индии и Германии. Одновременно радио продвигало идею глобальной войны ислама, которую тот якобы ведет плечом к плечу со странами Оси.

Программы Radio Berlin на магрибском диалекте арабского (дариже) отличались той же религиозно-политической направленностью, хотя и имели североафриканскую региональную специфику. То же самое относится к арабским программам Radio Athens и Radio Paris-Mondial. Так, парижское радио рассказывало о жизни мусульман в оккупированной Франции. Например, в начале 1943 года там вышла документальная передача, подготовленная главным диктором парижской службы вещания на арабском – Мухаммадом Бузидом, марокканцем из Рифа. Передача повествовала о рабочих-мусульманах на атлантическом побережье, восторгающихся Гитлером497.

Хотя власти Германии считали, что программы на арабском языке имеют первостепенное значение для Северной Африки и Ближнего Востока, они также увеличили число передач на турецком, персидском и урду. Интересно, однако, что в передачах на турецком исламские сюжеты использовались крайне редко498. Когда, в самом начале войны, в Берлине попытались задействовать религиозную тематику в пропагандистских передачах, турецкая пресса мгновенно отреагировала на это хлесткой критикой. Турки подчеркивали, что религия никогда не должна применяться в политической пропаганде, а робкие попытки немцев делать это они высмеивали как признак их нечистоплотности; вспомнили даже о неудачных планах Вильгельма II использовать ислам499. Франц фон Папен, посол Германии в Анкаре, предупреждал, что «призыв к религиозным чувствам», если и привлекателен, то лишь для «низших классов»; однако даже низы общества вряд ли воспримут религиозную пропаганду, исходящую из «культурного центра Запада»500. Тем не менее через год немецкие официальные лица задумались о создании пиратской радиостанции, которая ругала бы светскость, секуляризм и подавление ислама в Турции501. Впрочем, Турция, официально светская страна, для немецких экспертов по Востоку оставалась особым случаем – как и в довоенных дискуссиях.

Напротив, персидская служба, укомплектованная такими одиозными пропагандистами, как главный диктор Шах-Бахран Шахрух, оппозиционер Незамеддин Ахави и Давуд Моншизаде (после войны последний создаст в Иране Национал-социалистическую рабочую партию), все больше и больше использовала религиозную риторику. После оккупации Ирана летом 1941 года немецкая пропаганда постоянно обвиняла союзников в осквернении культовых зданий и оскорблении чувств верующих. Среди стандартных пропагандистских лозунгов можно упомянуть обвинение «англо-советских войск» в том, что они «надругались над мечетями в Иране»502. Когда летом 1942 года немцы шли по южным районам Советского Союза, приближаясь к иранской границе, пропагандисты получили новые инструкции. В дополнение к обычным лозунгам они должны были осуждать британскую и советскую «политику угнетения» в «других магометанских странах»503. Radio Berlin обвиняло Вашингтон в организации «миссионерской деятельности» в Иране, Лондон – в том, что он вмешивается не только в «политические», но и в «религиозные» вопросы, а Москву – в общей «враждебности по отношению к религии»504.

Особенно популярным источником вдохновения для немецкой пропаганды на фарси выступали мессианские настроения шиитов. Еще в феврале 1941 года Эрвин Эттель, тогда занимавший пост посланника в Тегеране, сделал конкретные предложения в этом отношении. Из иранской столицы он сообщил, что многочисленные шиитские «духовные лица» говорят с народом «о древних пророчествах и снах, толкуя их в том смысле, что двенадцатый имам505 был послан в мир Аллахом в облике Адольфа Гитлера»506. Эттель предложил поддержать эти тенденции и сделать упор на «борьбу Мухаммада против евреев в прошлом, а фюрера – в наше время. Уравнивание англичан с евреями позволило бы вести среди иранских шиитов чрезвычайно эффективную антианглийскую пропаганду». Эттель предложил использовать знаменитый аят Корана (5:82/85, см. выше) наряду с цитатой из «Майн кампф» («Поэтому сегодня я верю, что действую в соответствии с волей Всемогущего Творца: защищая себя от евреев, я борюсь за дело Господне»), чтобы доказать, что мусульмане и нацисты преследуют «одни и те же цели в борьбе». Ответственный за пропаганду сотрудник посольства Германии в Тегеране собрал материалы по этому вопросу. Немецкие пропагандисты должны были затрагивать мессианские сюжеты в своих радиопередачах, а в случае позитивной реакции развивать их в печатных материалах. Тем не менее Эттель призывал к осторожности, поскольку «грубая пропаганда может оскорбить чувства верующих». Местные каналы казались наиболее подходящими для распространения пропагандистских сообщений. Эттель особенно подчеркивал политическую роль духовенства в Иране, обращая внимание на наличие у него эффективной информационно-пропагандистской сети с центрами в Мешхеде и Куме, которую немецким пропагандистам следовало использовать507. Коллеги Эттеля вполне разделяли его взгляды. Оценивая немецкую пропаганду в Иране, Ганс Александр Винклер, работавший атташе по культуре в немецком посольстве в Тегеране до вторжения союзников, в начале 1942 года писал, что наиболее перспективными темами пропаганды в этой стране должны выступать религиозные верования и чаяния персов, в частности ожидавшееся ими возвращение двенадцатого имама508. Винклер утверждал, что среди сельского населения и городской интеллигенции приход к власти Адольфа Гитлера нередко связывают с возвращением Махди. Даже само шиитское духовенство, по словам дипломата, культивировало подобные идеи. Учитывая «склонность простого иранца к религиозному фанатизму», Винклер видел в таких убеждениях «мощную силу», которую могла бы использовать немецкая пропаганда – в идеале привязывая сюда и антисемитизм. Немецкая пропаганда действительно представляла Гитлера как спасителя, посланного Богом509. Вскоре даже новый шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви публично выразил обеспокоенность по поводу радиопередач Оси, изображающих немецкого диктатора как религиозную фигуру и защитника ислама510.

Особой деликатности требовала пропаганда, нацеленная на мусульман Британской Индии – области, также входившей в сферу ответственности «Восточного отдела» радио. Цеезен готовил три ежедневные программы для Индии, в том числе Azad Muslim («Свободные мусульмане») на языке урду. Тем не менее в 1943 году немцы вещали на Индию только пятнадцать минут в день. Вместо обращения к отдельным религиозным группам индийская служба обычно обвиняла Англию в разжигании религиозной ненависти511. Поскольку Субхас Чандра Бос, главный индийский союзник Гитлера, официально проводил политику единства между индусами и мусульманами, Radio Berlin не могло проповедовать индийцам джихад. Однако по ходу войны даже в случае Индии немецкая пропаганда все чаще взывала к исламу. Одним из наиболее заметных примеров стало выступление муфтия, переведенное на урду и выданное в эфир в воскресенье, 23 августа 1942 года. Аль-Хусейни обращался к мусульманам, осуждал враждебность Лондона к исламу во всем мире и призывал сопротивляться британскому владычеству512. Лондон быстро отреагировал на это в своем арабском вещании, заверив слушателей в верности индийских мусульман делу союзников513. Спустя месяц индийская служба итальянского радио передала в эфир обращение легендарного вождя пуштунов Мирзы Али-хана (известного как «факир из Ипи»), поднявшего мощное восстание против британцев в Вазиристане в 1936– 1939 годах. Мирза Али-хан поддержал выступление аль-Хусейни и объявил, что враги Оси – это враги ислама и Индии514. Однако на самом деле текст прокламации Мирзы Али-хана был написан не в горах северного Вазиристана, а в кабинетах итальянской пропагандистской службы в Риме515.

Немцы, впрочем, действительно поддерживали связь с Мирзой Али-ханом и его последователями на Северо-Западной границе, которая с XIX века оставалась для Британской Индии очагом напряженности516. В 1920–1940‐е годы Али-хан стал самым известным руководителем бунтующих племен; как и многие его предшественники, он был не просто политическим лидером, но и религиозным деятелем, призывавшим к джихаду против империалистов. Чтобы усмирять повстанцев и предотвращать нападения на свои военные и гражданские объекты, британцы держали в регионе крупный контингент индийской армии. Немцы внимательно изучали ситуацию на северо-западной границе. В докладе на пятьдесят две страницы, написанном в 1941 году, подчеркивалось стратегическое значение не только суннитского большинства, «неистовых врагов англичан», но и их «религиозного фанатизма»517. Примерно в это же время Берлин совместно с Римом начал оказывать систематическую поддержку Мирзе Али-хану, снабжая его деньгами, оружием и боеприпасами518. Немецкие документы свидетельствуют, что поставки были организованы с помощью миссии рейха в Кабуле. Руководил ею опытный дипломат Ганс Пильгер, широко привлекавший местных связных. Донесения британской разведки показывают, с каким опасением в Лондоне относились к этим контактам519. Судя по документам власти Афганистана пытались задерживать немецкие грузы, пересекающие линию Дюранда (границу между Афганистаном и Пакистаном)520. По ходу войны англичане все жестче блокировали поставки, пока в 1942 году их поток вообще не иссяк. Осенью 1942 года Али-хан обратился к аль-Хусейни и аль-Гайлани с письмом, где обещал и дальше бороться с англичанами, несмотря на дефицит оружия и боеприпасов521 – письмо передал в Кабул один из его эмиссаров. Для немецкой публики он был «героем-освободителем Вазиристана»522.

За исключением повстанцев с северо-западной границы, большинство мусульманского населения Индии сохраняло спокойствие. Всеиндийская мусульманская лига, которая в годы войны превратилась в самую массовую исламскую организацию, оказалась лояльной Великобритании. Ее руководитель Мухаммед Али Джинна умело пользовался ситуацией, убеждая метрополию согласиться на раздел Индии, но всегда оставался верен британцам523. В различных индийских провинциях лидеры мусульман призывали к войне против стран Оси524. Впрочем, спектр мнений индийских мусульман не ограничивался Лигой. Некоторые деятели демонстрировали откровенную враждебность к англичанам – как, например, часть членов «Джамийат аль-улама», организации ведущих индийских улемов. Возглавлял ее Кифайатулла Дихлави, неофициальный муфтий Индии, открыто высказывающийся против британского империализма и неоднократно попадавший под арест. Немцы даже подумывали выйти на личный контакт с ним525.

Реакция мусульман на заигрывания немцев с исламом

Эффективность германской радиопропаганды и уровень ее восприятия населением трудно оценить. В большинстве районов Северной Африки и Ближнего Востока не существовало отлаженных механизмов мониторинга общественного мнения. Отчеты спецслужб тоже не давали четкой картины. Власти стран антигитлеровской коалиции были склонны полагать, что население поддерживает их, а чиновники стран Оси придерживались противоположной точки зрения: и те и другие зависели от информации доверенных лиц, а также от их личной заинтересованности в демонстрации успехов своей пропаганды. Тексты же мусульманских авторов обычно отражали настроения узких сегментов общества.

Разумеется, пропаганда немцев сталкивалась со множеством трудностей. Во-первых, это были проблемы технического характера. Печатной пропаганде мешала неграмотность; однако и прослушивание радиопередач ограничивалось рядом факторов. Лишь немногие в Северной Африке и на Ближнем Востоке владели приемниками. Согласно исследованию, проведенному в 1941 году Управлением военной информации США, наибольшее количество коротковолновых приемников – 55 тысяч – фиксировалось в Египте, в то время как в Саудовской Аравии было зарегистрировано всего 26 штук526. Многие из них, если не большинство, принадлежали европейцам. В Киренаике, одной из важнейших прифронтовых территорий, у мусульманского населения, по данным Нейрата, вообще не было приемников527. Впрочем, радиотрансляции были доступны в общественных местах – в лавках, на площадях и в кофейнях, где собирался народ. Немцы отлично понимали важность репродукторов, расположенных в публичном пространстве: еще во время своего пребывания в Багдаде Фриц Гробба пытался подкупать владельцев кофеен, чтобы те настраивали свои приемники на волну немецкого радио528. Тем не менее радиопропаганда в арабском мире не могла обрести такую же большую аудиторию, как в Европе. Даже те немногие, у кого имелся регулярный доступ к радио, часто сталкивались с технологическими проблемами – прежде всего, с перебоями в энергоснабжении и недостаточно широким диапазоном приема. Кроме того, союзники, управлявшие большей частью региона, ввели строгую цензуру, особенно в общественных местах, и старались глушить немецкие передачи.

В содержательном плане нацистская пропаганда также столкнулась с серьезными затруднениями. Во-первых, агрессивный тон, вульгарный язык и пронизанная насилием тематика программ были рассчитаны главным образом на необразованные слои населения. Воздействие подобных передач на образованные элиты (а именно им принадлежало большинство приемников) и даже на публику в кофейнях, по всей видимости, было куда слабее. Размышляя о «грубом языке немецких программ», Майлс Лэмпсон (позже лорд Киллэрн), посол Великобритании в Египте, отмечал: «Возможно, такой язык и нравится более примитивным слушателям, однако следует надеяться на то, что он не достигает своей цели среди более утонченных жителей Востока, которые весьма ценят приличия»529. Один египетский дипломат рассказывал своему английскому коллеге, что ужасные истории о поведении британских войск в мусульманских странах – «рассказы о пьяных оргиях, изнасилованиях, убийствах» – часто звучали настолько вызывающе, что его жена требовала выключить радио, потому что ей становилось дурно530. Берлинский эфир «дает именно то, что нужно экстремистам для обработки фанатиков [среди населения]», но «в умеренных слоях общества его высмеивают»,– сообщал британский представитель в Сирии531. А его коллега в одной из стран Персидского залива отмечал, что местных мусульман «забавляет способность Юниса Бахри мгновенно взвинчивать себя»532. Во-вторых, немецкая пропаганда, как в печати, так и на радио, избегала щекотливого вопроса независимости от колониального владычества. Уважая имперские интересы Италии, вишистской Франции и франкистской Испании в Северной Африке и на Ближнем Востоке, берлинские власти вынуждены были признать, что эти союзы негативно сказываются на их поддержке в мусульманской среде. В-третьих, откровенная эксплуатация религиозной тематики – суровое благочестие, продвигаемое немецкой пропагандой,– оскорбляло многих верующих533. В-четвертых, немецкая пропаганда столкнулась с проблемами достоверности и, следовательно, доверия, поскольку даже самые наивные слушатели знали, что она служит определенным политическим интересам. Наконец – и это, возможно, самое главное,– немцы не обладали гегемонией в обработке общественного мнения. Политически преобладая в регионе, союзники организовали широкую кампанию по борьбе с немецкой пропагандой, о чем будет сказано ниже.

В целом немецкой пропаганде не удалось поднять население против союзников в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Более того, солдаты-мусульмане, служившие в войсках антигитлеровской коалиции, дезертировали в очень малых количествах534. Даже те, кто всерьез воспринял призывы Берлина к джихаду, едва ли были готовы поднять бунт или даже провести диверсию без поставок оружия и конкретной помощи от немцев. Исследования на тему восприятия нацизма в разных регионах Северной Африки и Ближнего Востока свидетельствуют о том, что его воздействие не следует переоценивать535. Конечно, в публичной сфере высказывались самые разные мнения – от восхищения и симпатии к нацизму до озабоченности и презрения; это отражало разнообразие местных сообществ. Однако каких бы взглядов ни придерживались люди, подавляющее большинство никак не реагировало на призывы Берлина к религиозному насилию и бунтам. Удивительным кажется и то, что исламские лозунги немецкой пропаганды не получили большого резонанса даже в религиозных кругах и среди ведущих улемов.

По некоторым данным, среди слушателей Radio Berlin в Иране был молодой мулла Рухолла Мусави, живший в священном для шиитов городе Кум536. Каждый вечер Мусави, у которого был радиоприемник британского производства, принимал у себя дома многочисленных мулл и семинаристов, желавших послушать передачи персидской службы Цеезена. Но сам мулла Мусави, который позже стал известен во всем мире как аятолла Хомейни, кажется, не был поклонником немецких программ. В 1942 году он опубликовал трактат Кашф аль-асрар («Раскрытие тайн») – фактически свой первый политический манифест. Там он не только выступал против антирелигиозных действий шахского государства, призывая устроить власть по принципам ислама, но и яростно обвинял более репрессивные режимы: в частности, Мусави осудил «гитлеровскую идеологию» (марам-и гитлери) как «самый ядовитый и отвратительный продукт человеческого разума»537. Правда, другие шиитские богословы, особенно молодые, были настроены более прогермански. Наибольшей известностью среди них пользовался ярый противник западного империализма аятолла Аболь-Касем Кашани, отец которого, аятолла Мостафа Кашани, погиб в бою с британскими войсками на юге Ирака в джихаде времен Первой мировой войны. В 1943 году Кашани-младший был арестован британцами по обвинению в сотрудничестве с нацистами538. Однако в целом консервативно настроенные иранские улемы держались в стороне от политики и не выходили за пределы богословских учебных заведений539. Известные священнослужители, такие как аятолла Сейид Хосейн Боружерди, который вскоре после войны стал единственным марджа-ат таклидом – главным духовным авторитетом в шиитском исламе,– проповедовали политический квиетизм540. За пределами Ирана шиитские богословы также в основном проявляли осмотрительность. Улемы Наджафа и Кербелы, в отличие от времен Первой мировой войны, не поддержали Германию541. В начале 1940 года Амин аль-Хусейни, тогда еще находившийся в Багдаде, попытался убедить некоторых шиитских лидеров южного Ирака поддержать его джихад. Он обратился к уважаемым муджтахидам Абдулькариму аль-Джазаири и Мухаммеду Кашифу аль-Гите, которые сыграли важную роль в иракской политике в межвоенные годы542. В то время как аль-Джазаири встретил палестинского муфтия прохладно, Кашиф аль-Гита воспринял его предложения более позитивно, издав фетву с призывом к священной войне против Британской империи (о чем Юнус Бахри объявил 13 февраля 1940 года на волнах Radio Berlin). Особых последствий, впрочем, это не имело543. За годы войны не разразилось ни одного крупного восстания шиитов. Нацисты могли похвастаться в лучшем случае граффити: в начале 1942 года немецкий дипломат докладывал, что в Бейруте и Дамаске на стенах домов появились лозунги «Гитлер – преемник Али», и сделали их шииты (или, возможно, агенты рейха)544.

В Машрике (восток Средиземноморья) немецкая пропаганда вызывала смешанные чувства. На окраинах арабского мира, в районе Персидского залива, Мухаммед аль-Касими, будущий эмир Шарджи (ОАЭ), так вспоминал пропагандистскую войну в своих мемуарах: «Новости немецкого радио, которые зачитывал острый на язык иракский диктор Юнус Бахри, приводили в ярость сторонников союзников, а новости ближневосточной службы BBC, озвученные сирийским диктором Муниром Шаммой, выводили из себя сторонников держав Оси. Из окон, выходящих на площадь перед фортом, мы, дети, наблюдали за драками между двумя лагерями»545. По словам аль-Касими, пропаганда военного времени разделила радиослушателей: «Половина поддерживала союзников, а другая половина – державы Оси». Такое разнообразие мнений наблюдалось во многих местах. Однако выдающиеся улемы и религиозные авторитеты в большинстве случаев хранили молчание – за несколькими примечательными исключениями. Например, после вторжения союзников в вишистский Левант в 1941 году влиятельный муфтий Ливана Шейх Мухаммед Тауфик Халид открыто встал на сторону союзников546.

В Египте, ближе к североафриканскому фронту, отношение населения к нацистской пропаганде также было неоднозначным. Анвар Садат, в то время молодой офицер, позже рассказывал о прогерманских симпатиях жителей военного Каира. «Египтяне в целом были настроены против британцев и, естественно, симпатизировали их врагам <…> Они устраивали демонстрации на улицах, скандируя лозунги вроде „Роммель, вперед!“, так как в поражении британцев они видели единственный способ выгнать англичан из страны»547. Садат входил в состав подпольной революционной группы молодых офицеров, которая готовила вооруженное восстание во время войны и даже сотрудничала с немецкими агентами. Из-за этих контактов в 1942 году Сада-та арестовали. Однако британские отчеты дают более нюансированную оценку настроений населения, указывая на то, что политические взгляды людей не были статичными, но постоянно менялись в течение военных лет. Первое наступление Роммеля в Киренаике весной 1941 года «основательно напугало египетскую общественность», телеграфировал из Каира Майлс Лэмпсон548. Даже немецкие пропагандисты знали об отсутствии в то время прогерманских чувств в стране549. Однако во время второго наступления Роммеля, совпавшего с англо-египетским правительственным кризисом 4 февраля 1942 года и мощными антибританскими студенческими протестами, ситуация стала иной. Демонстрации на улицах Каира часто сопровождались скандированием прогерманских лозунгов550. По словам Лэмпсона, египтяне в те дни кричали «Да здравствует Роммель», а сами немцы с радостью сообщали из Каира, что слышали крики «Хайль Роммель!»551. Однако, когда Роммель летом 1942 года, развив успешное наступление, фактически пересек египетскую границу и реально угрожал захватом страны, настроения людей опять изменились. Лэмпсон теперь фиксировал «отсутствие враждебности [к британцам] среди египетского населения»552. «Некоторые элементы, которые из ненависти к Британии восторгались немцами на расстоянии, теперь, похоже, серьезно встревожены приближением немецкой угрозы»,– телеграфировал он в Уайт-холл553. Когда наступление Роммеля было остановлено, он повторно подчеркнул: «Стремительное продвижение войск Оси на восток <…> основательно напугало Египет», хотя «настроение египтян, особенно мусульман» все же оставалось «на редкость спокойным»554. В разгар битвы при Эль-Аламейне он резюмировал: «Появление врага у ворот Египта вызвало общее осознание того, какой неприятной будет оккупация странами Оси – это поняли даже элементы, до сих пор скандально известные своими антибританскими настроениями. В результате маятник общественных симпатий качнулся в нашу сторону»555. Наступление, последовавшее сразу за победой Монтгомери также, по словам Лэмпсона, приветствовалось большинством египтян: «Наша оккупация Триполи вызвала всеобщее восхищение – Египет теперь был избавлен от угрозы вторжения»,– телеграфировал посол в начале 1943 года556.

Призыв Германии к джихаду почти не нашел отклика среди религиозных групп и организаций Египта. Исламский истеблишмент воздерживался от политических заявлений. Шейх Абдулмаджид Салим, влиятельный муфтий Египта в годы войны, был одним из главных сторонников политического нейтралитета страны557. Его еще более влиятельный соперник Мухаммед Мустафа аль-Мараги, реформистски настроенный ректор аль-Азхара (цитадели традиционалистских улемов), следовал аналогичной политической линии. Аль-Мараги учился у Мухаммеда Абдо, затем стал главным кадием (судьей) Судана и председателем Верховного шариатского суда в Каире, и мог похвастаться тесными связями с королевским двором558. В британском докладе 1941 года его называли «выдающейся фигурой среди египетских священнослужителей»559. Хотя аль-Мараги настойчиво выступал за нейтралитет исламского мира в войне, это не мешало ему быть верным партнером Британской империи. Газета «Дейли телеграф» даже называла его одним из самых доверенных союзников короны: «Было бы неверным, как могут предположить неосведомленные в этом вопросе люди, считать, что антибританские настроения процветают больше всего в консервативных исламских кругах»,– объясняла газета, называя аль-Мараги «одной из самых ясных голов и сильных характеров в Египте, остающихся заодно с Британской империей по большинству вопросов»560. Что же касается политической деятельности студентов аль-Азхара – многие из них были более радикальными и прогерманскими в своих взглядах, чем их ректор,– то она находилась под пристальным надзором властей.

Тем не менее, хотя традиционные улемы сохраняли спокойствие, популярные движения исламского возрождения, например «Братья-мусульмане» с их пылкой ненавистью к британскому империализму, оказались более восприимчивыми к предложениям врагов их врага561. В 1930‐х годах немецкая дипмиссия в Каире даже оказывала им финансовую помощь562. Во время войны некоторые фракции «Братьев-мусульман», ставших крупнейшей исламской организацией Египта, выражали определенную симпатию нацистам. По данным египетской полиции, некоторые «братья» раздавали подрывные листовки, когда войска Роммеля прорывались к Каиру563. «Ихваны, конечно, были полны энтузиазма по поводу продвижения врага к Эль-Аламейну, звучали прогерманские речи»,– сообщалось в отчете британской разведки564. Власти встревожились, взяв организацию под жесткий контроль. Ее газеты были временно запрещены, ряд филиалов закрыт, собрания проходили под надзором, а несколько ведущих «братьев» в провинциях подверглись аресту. Дом Хасана аль-Банны обыскала служба безопасности, интересовавшаяся революционными брошюрами, а сам учитель и его правая рука Ахмад ас-Суккари были ненадолго взяты под стражу. В конце концов аль-Банна открыто заявил о своей верности властям565. Однако британцы всё равно опасались исламских беспорядков и сохраняли бдительность. Даже в 1944 году, после окончательного разгрома немцев в Северной Африке, в докладе разведки «Братья-мусульмане» характеризовались как «потенциальная опасность, которую нельзя сбрасывать со счетов»566.

В Магрибе призывы немцев поднимать восстания под знаменем веры также воспринимались неоднозначно. На главном фронте кампании, в пустынях Киренаики, Константин фон Нейрат наблюдал среди мусульман самое разнообразное отношение к нацистам, от дружелюбия до откровенной враждебности567. Но, натерпевшись от жестокого ига итальянцев, большинство мусульман в этом регионе все-таки было настроено против Муссолини и его немецких союзников568. Религиозные движения часто шли в авангарде антиколониальной борьбы – первым из них был орден сенуситов, самая мощная религиозная и политическая сила в регионе. Во время Первой мировой войны сенуситы сражались на стороне немцев, но теперь перешли на другую сторону. Лидер ордена, Мухаммед Идрис ас-Сенуси, сменивший своего старшего родственника Ахмада аш-Шарифа ас-Сенуси после поражения в Первой мировой войне, теперь из египетского изгнания призывал своих последователей с оружием в руках помогать союзникам569. Сенуситы даже сражались вместе с британской армией против войск Оси, чтобы гарантировать себе создание сенуситского эмирата после завершения войны. Как только союзники изгнали солдат Роммеля и свергли итальянскую администрацию, во многих районах Киренаики возродилась сеть сенуситских завий (суфийских обителей), на основе которых образовались новые религиозные и административные центры. В освобожденной Триполитании религиозные авторитеты также быстро встали на сторону союзников. В начале 1943 года муфтий Триполи выступил с публичным заявлением, восхвалявшим Черчилля и Великобританию570. В североафриканской фронтовой зоне мало кто воспринял немцев в роли освободителей ислама.

Призывы Берлина к религиозному насилию в отношении евреев также вызвали неоднозначную реакцию среди мусульман Северной Африки и Ближнего Востока. Безусловно, в годы войны антисионистские и даже антиеврейские сантименты были на подъеме, а немецкая пропаганды всячески их раздувала. Однако на местном уровне отношения между еврейскими и мусульманскими общинами оставались в зависимости от конкретных социальных и политических условий достаточно сложными и не поддавались однозначным обобщениям. Так или иначе, во время войны не произошло почти никаких крупных антиеврейских бунтов. Самым значительным можно назвать погром в Ираке, так называемый фархуд, когда после неудачного прогерманского переворота аль-Гайлани в 1941 году толпа мусульман обрушила свой гнев на еврейские дома и магазины, убив 179 человек571.

У немецких войск в прифронтовых районах Северной Африки не было времени для систематического истребления еврейского населения. Однако власти Италии и вишистской Франции принимали разного рода меры, направленные против евреев572. Реакция мусульманского населения на эти акции была разнообразной: от сотрудничества и стремления извлечь выгоду до безразличия или иногда даже сочувствия. Были и случаи солидарности мусульман со своими соседями-евреями. Озабоченный антисемитскими законами правительства Виши султан Марокко Мухаммед V открыто помогал своим еврейским подданным573. Он также отказался считать перешедших в ислам евреев (хотя таких было немного) евреями, отрицая расовое (нерелигиозное) определение еврейскости. В Алжире часть исламской элиты также открыто выразила солидарность с еврейским населением574. Известный богослов шейх Тайиб аль-Укби даже выпустил ряд документов, запрещавших нападать на евреев. Тунисские беи тоже проявили определенную солидарность со своим еврейским меньшинством575. В Ливии мусульмане не нападали на своих соседей-евреев во время войны576. В Египте мусульманское население также воздерживалось от участия в каких-либо крупных актах насилия до 1945 года, несмотря на то что в годы войны усилилась антисионистская агитация, нередко полная откровенной антисемитской риторики577.

В целом сложно сделать окончательные выводы о результативности немецкой религиозной пропаганды в регионе. Но приведенные здесь факты указывают на то, что она оказалась намного менее успешной, чем надеялись в Берлине. Будущим исследователям предстоит найти остальные кусочки этой мозаики, внимательно рассматривая ситуацию на местах.

Следует также отметить, что мусульмане Северной Африки, Ближнего Востока и других исламских регионов массово сражались в армиях союзников. Многие тысячи мусульман воевали под командованием британцев578 – более того, они составляли самую большую религиозную группу британской индийской армии, которая выросла до более чем 2 миллионов человек и стала самой массовой добровольческой армией Второй мировой войны. По всему исламскому миру мусульмане служили империи. В Палестине около 9000 мусульман были набраны в подразделения британской армии – с помощью главного соперника аль-Хусейни Фахри аль-Нашашиби. Мусульмане также верно служили британским командирам в легендарном Арабском легионе Трансиордании, который использовали в разных частях Ближнего Востока. В Северной Африке из ливийских сенуситов сформировали Сенуситские арабские вооруженные силы (позже они стали называться Ливийские арабские вооруженные силы). В то же время тысячи мусульман сражались в рядах Свободных французских сил. Только во французской Северной Африке не менее 233 000 человек пошли добровольцами на борьбу с нацистской Германией – 134 000 алжирцев, 73 000 марокканцев и 26 000 тунисцев. В итоге они приняли участие в освобождении Европы от нацизма579