Читать книгу Ты моей никогда не будешь… - Давид Самойлов - Страница 4

Я маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.

И папа поет мне: «Как ныне

Сбирается вещий Олег…».

Я слушаю песню и плачу,

Рыданье в подушке душу,

И слезы постыдные прячу,

И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира

Дремотно жужжит за стеной.

И плачу над бренностью мира

Я, маленький, глупый, больной.

Помню – папа еще молодой,

Помню выезд, какие-то сборы.

И извозчик лихой, завитой,

Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.

А в Москве – допотопный трамвай,

Где прицепом – старинная конка.

А над Екатерининским – грай.

Все впечаталось в память ребенка.

Помню – мама еще молода,

Улыбается нашим соседям.

И куда-то мы едем. Куда?

Ах, куда-то зачем-то мы едем…

А Москва высока и светла.

Суматоха Охотного ряда.

А потом – купола, купола.

И мы едем, все едем куда-то.

Звонко цокает кованый конь

О булыжник в каком-то проезде,

Куполов угасает огонь,

Зажигаются свечи созвездий.

Папа молод. И мать молода.

Конь горяч, и пролетка крылата.

И мы едем незнамо куда —

Все мы едем и едем куда-то.

Отцы поднимают младенцев,

Сажают в моторный вагон,

Везут на передних сиденьях

Куда-нибудь в цирк иль кино.

И дети солидно и важно

В трамвайное смотрят окно.

А в цирке широкие двери,

Арена, огни, галуны,

И прыгают люди, как звери,

А звери, как люди, умны.

Там слон понимает по-русски,

Дворняга поет по-людски.

И клоун без всякой закуски

Глотает чужие платки.

Обиженный кем-то коверный

Несет остроумную чушь.

И вдруг капельмейстер проворный

Оркестру командует туш.

И тут верховые наяды

Слетают с седла на песок.

И золотом блещут наряды,

И купол, как небо, высок.

А детям не кажется странным

Явление этих чудес.

Они не смеются над пьяным,

Который под купол полез.

Не могут они оторваться

От этой высокой красы.

И только отцы веселятся

В серьезные эти часы.

Артельщик с бородкой

Взмахнул рукавом.

И – конь за пролеткой,

Пролетка за конем!

И – тумба! И цымба!

И трубы – туру!

И вольные нимбы

Берез на ветру.

Грохочут тарелки,

Гремит барабан,

Играет в горелки

Цветной балаган.

Он – звонкий и легкий

Пошел ходуном.

И конь за пролеткой,

Пролетка за конем.

То красный, как птица,

То желтый, как лис.

Четыре копытца

Наклонно взвились.

Летит за молодкой

Платочек вьюном.

И – конь за пролеткой,

Пролетка за конем!..

Сильнее на ворот

Плечом поднажать,

Раскрутишь весь город,

Потом не сдержать.

За городом роща,

За рощею дол.

Пойдут раздуваться,

Как пестрый подол.

Артельщик хохочет —

Ему нипочем:

Взял город за ворот

И сдвинул плечом.

Еще я помню уличных гимнастов,

Шарманщиков, медведей и цыган,

И помню развеселый балаган

Петрушек голосистых и носатых.

У нас был двор квадратный. А над ним

Висело небо – в тучах или звездах.

В сарае у матрасника на козлах

Вились пружины, как железный дым.

Ириски продавали нам с лотка.

И жизнь была приятна и сладка…

И в той Москве, которой нет почти

И от которой лишь осталось чувство,

Про бедность и величие искусства

Я узнавал, наверно, лет с пяти.

Я б вас позвал с собой в мой старый дом.

(Шарманщики, петрушка – что за чудо!)

Но как припомню долгий путь оттуда —

Не надо! Нет!.. Уж лучше не пойдем!..