Читать книгу Это всё о ней. Сказки для взрослых - Дайви Наудис - Страница 4

Прошло целых 2 года после того как ты стремительно исчезла из моей жизни и также стремительно появилась вновь. Два – это так много. Я уже привыкла что я, когда угодно могу заглянуть в твои глаза и увидеть в них в свое отражение. Или чувствовать тепло твоей руки в моей ладони. Или любое, что угодно делить пополам. Или закрыть глаза и знать, что рядом большое и теплое, почти как кот, только лучше.

А иногда страх парализует меня, сдавливая горло и тогда мне отчаянно страшно. Что это сон, пусть ноябрьский, мокрый, безнадежный сон. Помнишь темноту Патриарших… Помнишь? Но там все равно была надежда. А если это не сон, а реальность, а в ней нет тебя – то тогда как? Как я буду?

– Послушай… мы есть. Понимаешь? Мы настоящие и мы вместе, – и ты притянула меня к себе, обняла так крепко и нежно.

– И ты не считаешь, что это все бред? Ну помнишь я тебе рассказывала… Арбенина, а потом ты появилась. Я не знаю как это, но я знаю что она это ты, а ты это она. Только не спрашивай меня как это, я и сама не знаю, я просто знаю.

И я начала тебе сбивчиво и путано объяснять, а страх всё больше сгущался в моих глазах. Я не выдержала и заплакала горько и без всякой надежды на спасение, так плачут только в детстве. И вот опять концерт. А вдруг это все только снится?

– Послушай, малыш, это все взаправду, а чтобы ты окончательно поверила, я тебя уколю, – и ты отстегнула с палантина тонкую булавку и слегка вонзила мне в кожу. Показалась кровь а вместе с ней и боль.

– Ай, больно! Ты чего дерешься? Вот обижусь на тебя будешь знать.

– Но теперь ты убедилась – во сне боли не бывает, – ты со смехом заглядываешь мне в глаза. – А если тебе больно, значит это не сон. И я не считаю все это бредом. Да, некоторые вещи мне не понятны, признаюсь честно, но знаешь, в любви не бывает правил, там совершенно другая реальность. А в клуб, в клуб я с удовольствием пойду с тобой.

…А свет всё пребывал, затапливая собой все стены, пол, лица. Синий, оранжевый, зеленый, фиолетовый бился в вакууме моего зрачка. 110 децибел – это много или мало? Сколько в ней неэвклидовой любви или в полумраке уснувшей нежности – сколько здесь есть тебя? А ты как всегда вся не можешь, чтобы не отдаться… вся до самого дна. И знаешь, что? Я не вмещаю, просто не вмещаю все. Мое водоизмещение… я поняла, что оно имеет предел, и этот предел – вот он здесь, в моем сердце.

Я поняла одну вещь. Никогда! Я больше никогда не приду на твой концерт! Потому что это сильнее меня. Когда сердце застревает где-то между горлом и душой. Когда твои слова, твои резкие порывистые жесты, твои яростные глаза, кажется, пульсируют у меня в венах. А ты знаешь каким соленым может быть прикосновение, когда упругие волны касаются барабанной перепонки? Когда плачет что-то внутри, откликаясь на малейший твой взгляд, взмах ресниц или твою предельно-колкую искреннюю честность? Какой становится даже на ощупь просоленной кожа от этой невероятной хрупкости музыки, звучащей во мне? Знаешь ли ты?

И я знаю, что это все обо мне, твоя музыка, но я просто не могу, слышишь, я не способна делить тебя ни с кем, даже с твоей музыкой. Слишком больно. Я ревную, что она с самого утра гладит твои тонкие пальцы или целует твои еще сонные губы, когда ты её выпускаешь из глубины себя. Это я хочу целовать твои губы и гладить твои пальцы.

Музыка объединяет… объединяет? Почему мы оказались с тобой по разные стороны пропасти? Пронзенная твоими рифмами, я падаю всё ниже, кричу, ну дай же мне руку! Даёшь. Звучащую аккордами, пропитанную не услышанными еще нотами твоим фейерверком безудержных колких грохочущих в тебе эмоций и твоим триумфом разочарований и бескомпромиссности.

Хотя, наверно, правда объединяет. Объединяет чтобы жить, когда другие уже давно мертвы в своих телах, спешащих по холодным осенним улицам, жить счастливо и сегодня не задумываясь о вчера, которое уже скрыто туманом снов, не заглядывая в будущее, которое едва появляется на свет.

Знаю как пульсирует в тебе глухая злость пустой беличьей жизни. Ты первая – всегда бунт бессмыслице и обыденности. Никогда не спокойна. Всегда преодолевать, всегда только вперед, грудью на амбразуру и всё тебе мало. Всегда против шерсти, против течения, мало кто способен выдержать, но если выдержал – то уже навсегда —избранные в кругу света. Мы похожи, только злость что-то притупилась, с годами нервы на исходе на самой границе бессознательного и бескомпромиссность всё чаще идет на компромисс с собой, чтобы не трогали, не вытаскивали из тёплого болотца.

Да ты мудрая – смеёшься ты. Может быть – послушно киваю головой. А может просто разочарование заменило собой жажду справедливости. Может быть всё, что было так тонко и до предела натянуто притупилось. Шашка заржавела за ненадобностью – рубить некого конь устал – вздыхает во сне тонконогим жеребенком да ездок уже не тот, что вчера. Хочется уютного семейного тихого, завернутся в плед и смотреть сквозь хрупкие хрусталики луж как последний лист дрожит на серой обледенелой ветке.

И вдруг всё исчезло. Я растеряно озираюсь по сторонам, зябко повожу плечами из стороны в стороны. Ты как в воду канула. Кругом куда не глянешь – люди, они стоят плотным кольцом и как щупальца спрута тянутся со всех сторон. Живое человеческое море. А мне кажется я стою одна посреди темноты ночи и только старый печальный фонарь делит со мной мое одиночество. Почему так чувствуется собственная бесприютность, когда тебя нет рядом? Почему так рвется сердце? И еще хотя бы раз, хоть на секундочку увидеть родные глаза и задохнуться знакомым до боли запахом твоих волос! Оттого так одиноко что сдулся мой шарик, оттого, что ты мой воздух и если тебя нет – то и меня нет.

– Эй ты как? Все нормально? – кто-то трогает меня за плечо. Поднимаю глаза и вдруг ты. Неуловимая и вот такая близкая, стоишь напротив ерошишь свои короткие волосы.

«Я выжала все соки из своего мозга и мне все мало»

– Ну как тебе сегодня?

Ты стянула майку через голову. Твое тело в маленьких дрожащих каплях. Пот застилает твои глаза, намочил волосы и шею. Такой неуловимый тонкий запах. У меня кружится голова, мысли путаются, становятся бессвязными. Обжигающе холодная вода долетает до меня, стряхивает с меня этот сладкий дурман. Я вижу твои закрытые глаза, на лице бродит почти блаженная улыбка. Боже, как ты можешь стоять под этим арктическим холодом? Не понимаю…

Боюсь смотреть на твое тело. Мучительно отвожу взгляд. В уголках губ начинают образовываться еще неуловимые складки. Это вся боль прошлого, тяжелой печатью легла на твое лицо. Еще упругая грудь, полная силы и огня начинает чуть подвисать под собственной тяжестью. Фиксирую, автоматически не оценивая, просто люблю.

Бывают коллекционеры, они собирают разные предметы, гоняются долго за какой-то редкостью, а когда получают ее, то страшно горды собой – ни у кого нет, а у меня вот поглядите! – и протягивает каждому встречному-поперечному свою находку. И я такая. Но я коллекционирую тебя.

Чистый прозрачный воздух лизнул твою кожу, и пушок над верхней губой вспыхнул золотым. Так можешь смотреть только ты, с вызовом безудержной нежности, дразня и распаляя меня еще больше или вдруг вся в одну минуту сделавшись серьезной, твои глаза становятся нездешними и устремленными глубоко в самый звук и нервный танец нервных кистей, замерших на черно-белых клавишах. Все это ревностно фиксируется во внутренний каталог и оседает на внутренней полке. А после, скрывшись ото всех в самой глубине своей личности, я достаю свои диковинки и любовно перебираю их в памяти.

Когда ты злишься твои глаза становятся совершенно беспощадны, сжигая не только объект злости по большей части – меня, но и тебя. Я так не умею. Это неистовое пламя, есть что-то в нем особое, не ведомое мне. Бесстрастным внутренним затвором я впечатываю его в бумагу памяти. Или бьющееся во все стороны солнце, что выливается из тебя когда ты счастлива, мне не доступно даже такое солнце. Я ровным счетом и не понимаю, как можно вот так радоваться безрассудно и без оглядки? Танцевать на виду у людей, кричать потому что так переполняет что-то бескрайнее и яркое? Какая ты смелая и отчаянная в своем безумстве.

Я все время наблюдаю за тобой. Я изучаю тебя как нечто непостижимое и удивительное, что есть в той же реальности, что и я. Ты такая другая, совсем не похожая на меня. И в этом то и есть твоя особая притягательность в моих глазах. Не бойся, я никогда не устану и не исчерпаю тебя – потому что одних только мельчайших полутонов эмоций в твоих слегка сумасшедших глазах хватит на несколько жизней.

Боюсь смотреть на твое тело и в тоже время мучительно сладко смотреть на тебя. Сколько воли к жизни в гордом изгибе шеи, сколько дерзости страсти и отчаяния в розовых круглых сосках. Сколько знакомого, незнакомого в ложбинке между широкими грудными мышцами. Как люблю проводить рукой, какая нежная бархатистая на ощупь кожа. Каждую клеточку кожи я изучила наизусть за эти 17520 часов вместе. Сколько…

– Ты! Так это все время была ты! – Я узнала тебя по твоей ложбинке. – Как ты это делаешь со мной? Это слишком жестоко, вот так исчезать. Мне было так страшно, что я тебя больше никогда не увижу. Как ты можешь, бессердечная девчонка, так поступать?

Ты взяла меня за руки, заглядывая в глаза:

– Запомни, малыш, я всегда рядом и всегда тебя держу тебя за руку, даже если меня нет рядом. Всегда! А теперь пойдем, время уже позднее, у тебя уже глаза слипаются.

Мы вышли на улицу, круглая желтая луна лениво катилась по небу, то пропадая, то резко выныривая из пухлого кармана толстого облака. На чернеющем небе отчётливо проступали черные тени деревьев. Их причудливые, словно вырезанные из тонкой бумаги листья, слабо поблескивали в темноте большого города. Недавно прошел дождь, и листья, бережно умытые холодной водой, делались необычайно притягательными в холодном свете луны. Они напомнили мне бабушкино ожерелье из мистического и очень редкого раухтопаза. Я часами разглядывала эти бусины, то дымчато-серые, то глубоко- болотные, то почти чёрные, они, казалось бы, жили своей тайной каменной жизнью, скрытой от посторонних глаз.

Ряд крупных продолговатых бусин и подвеска из двух тоненьких веточек вишен с тяжёлыми тёмными ягодами, и эти листья сверху казались теми каменными бусинами из далекого детства. И так тепло и невероятно горячо почему-то делалось где-то в груди, словно я опять маленькая девочка, сидящая в темном уголке под кроватью, и ожерелье тяжелой массой оттягивает детскую тонкую ладонь.

10.11.2017