Читать книгу Демонология Сангомара. Искра войны - Д.Дж. Штольц - Страница 3

Глава 2
Отголоски прошлого

Оглавление

Офурт.

2151 год, зима.

Пока южане в Элегиаре сетовали на грязь и с недовольством надевали деревянные башмаки поверх обычных, в Офурте царила самая настоящая зима. В этом году она спустилась на север с лютыми холодами, да такими, что от мороза повсюду трещали деревья, стонали подо льдом реки, а дичь находили в лесах уже замерзшей и обглоданной.

Из-за этого на графство тяжким бременем лег голод. По ночам посреди воя пурги сама смерть гуляла между поселениями и забирала жизни. Умирали здоровые и крепкие мужчины. Умирали женщины. Гибли от стужи младенцы, замерзая в пеленках. Старики закрывали глаза и более не открывали их. Те, кто жили подле Офуртгоса, устремлялись к нему, похожие на едва живых мертвецов. Но в городе вместо надежды найти что-нибудь поесть они находили таких же мертвецов, которые сдирали с деревьев кору, пытаясь варить из нее похлебку.

Полностью опустели такие мелкие поселения, как Омутцы, Малые Вардцы, только-только начавшие заселяться по новой, Черное Холмогорье, Колотушки, Черширр. А меж тем в сторону измученного Офурта продолжала алчно смотреть Имрийя, из-за которой графине Тастемара приходилось строго следить за всеми укреплениями и быть готовой к новостям о переходе пределов вражескими войсками. И хотя с тех пор, как графство два года назад вошло в состав Глеофской империи, воинственный сосед должен был отвести взор от земель Офурта, но никогда нельзя быть уверенным в мире до конца.

И вот из глухого сосняка, невероятно тихого из-за мороза, выехал снаряженный отряд. Впереди всех двигался огромный, вороной конь, который, подобно кузнечным мехам, выдыхал из ноздрей с шумом пар. Лес противился незнакомцам, скрипел, вырос высокими сугробами, но мерин продавливал их своей мощной грудью, топтал снег и, как черная глыба, упрямо шел вперед. На этом прекрасном, могучем создании ехал Филипп фон де Тастемара. А за ним, утаптывая борозду, следовали вереницей еще с два десятка солров, закутанных в шерстяные плащи.

Среди спящих сосен за поворотом зоркие глаза графа разглядели холодное пламя выбивающейся из-под шапки косы – навстречу ехала Йева с сопровождением. Она нещадно подстегивала тоненькую кобылку, которая с трудом волочила ноги. А когда та приблизилась к отряду Филиппа, то, не в силах ждать, Йева спрыгнула в снег. И тут же провалилась по грудь. Она недовольно вскрикнула от того, что тело хлебнуло холода, и почувствовала, как руки графа подняли ее.

– Мне приятно, дочь моя, что ты так усердно встречаешь отца и выказываешь мне свое уважение, – улыбнулся глазами Филипп. – Но побереги себя.

Он довез дочь до ее кобылы, и Йева, стараясь выглядеть серьезно, вползла в седло, начала стряхивать с шерстяных чулок и юбки снег.

– Вы обещали приехать раньше, отец.

– Обещал, Йева, но задержался. По весне через Солраг вместе с войском пройдет император Глеофа – нужно было подготовиться. И я покину тебя раньше времени.

Йева развернула кобылу и поравнялась с Филиппом – теперь они ехали стремя в стремя. Краем глаза граф различил во взгляде дочери накатившую на нее тоску: отчаянную и глубокую.

– Как скажете, – прошептала Йева и плотнее закуталась в меховую шубу.

Она, подумал Филипп, и одеваться стала, как Саббас фон де Артерус. Тот всегда утопал в волчьих шкурах и собольих мехах, и глядел так же, как сейчас глядит Йева, – мрачно и отстраненно.

– Что же ты, дочь моя? Как твои дела? Как твой сосед себя ведет?

– Все нормально, отец. У Булуйского бора все тихо. Летом от вашего имени заключили договора на поставку железной руды в Имрийю, а меха чертят, соболей – в Альбаос.

– Деревни по осени отчитались по проездному, подушному налогу и талье?

– Не все…

– Почему не все? Ты отправляла сборщиков с вооруженными отрядами?

– Да, и даже сама навещала ближайшие: Большие и Малые Колтушки, Ясеньки, Холмогорье, – Йева вздохнула. – В этом крае везде нищета, отец, всюду рвань. Они живут от охоты до охоты, многие не имеют ни бронзовичка. А в Офурте сейчас голод из-за сильных холодов.

– Голод сейчас и в Солраге, и в Стоохсе, и в Филонеллоне. Уж не хочешь ли ты сказать, дочь моя, что ты из-за этого освободила их от налогового бремени?

– Нет, – глаза Йевы вспыхнули, но тут же потухли. – Но я не знаю, что можно брать у тех, у кого ничего нет! Ничего, кроме крови и плоти. Они показывали своих детей, которые носят обувь по очереди, ибо на все семейство у них лишь пара теплых сапог.

Филипп улыбнулся.

– Повесь вождя, Йева, и к следующему году новый вождь под угрозой смерти найдет, что взять из каждого дома, пусть даже это будут те самые сапоги.

– А мудро ли это будет, отец?

– Мудрое правление основывается на столпах взаимоуважения. Чтобы ты могла помочь простому люду и защитить его, он сначала должен исправно выплатить талью и подушный налог. Ты же пойми, Йева, что от голода и холода вымрет лишь часть народа, самые слабые, а вот от врага, который увидит твою незащищенность, ибо доспехи не куются из воздуха, могут умереть все. И ты должна донести это до люда, жестко, но понятно. Жалостью же ты лишь убедишь всех в своей слабости – а слабого правителя не уважают даже псы, дочь моя, что уж тут говорить об алчной Имрийе, которая только и ждет явления нашей немощи для атаки.

Йева промолчала, лишь плотнее закуталась в меха и спрятала туда тонкий нос, чувствуя, как щекочут ворсинки. Она боялась признаться отцу, что уже слаба, и не находит в себе силы принуждать всех вокруг к своей власти. Отрешенная, пропавшая в своих думах, Йева вдруг обернулась. Ей показалось – на нее смотрят. И на нее действительно смотрел с ласковой улыбкой сэр Рэй, этот плешивый и старый, но все еще крепкий рыцарь с чутким сердцем. Графиня резко отвернулась, не соизволив улыбнуться в ответ, и потерялась под шубой, нахохлилась.

Впереди вырастала единственная башенка замка: неказистая, в два этажа, из плохонького камня, с двумя знаменами Солрага и Офурта, вывешенными из окошек личных покоев графини и гостевой спальни.

Отряд, состоящий из двадцати конных гвардейцев, сэра Рэя и Филиппа фон де Тастемара, прошел сквозь город, по которому ходили, кутаясь в тряпье, худые скелеты, вошел в отворившиеся врата и спешился. Кони были расседланы и разнузданы в тесном дворе под донжоном. Граф оглядел суровым взглядом захудалость конюшен, обваленные стены амбара, неаккуратно разбросанную солому, запыленную и жухлую, – и покачал головой.

Чуть позже в небольшом и единственном зале замка гвардейцы уже похлебывали горячий суп из чертят, закусывали рябчиками и запивали это все дело отваром из подслащенной калины.

Филипп сидел в высоком кресле перед камином, спиной к скромному залу, где из мебели были только длинные столы, соединенные между собой, стулья и пара кресел. Стены укрывали гобелены и шкуры. Трещали от огня дрова. За окном разыгралась метель, и ветер плакал и бился о донжон, заставляя дрожать его от самого основания.

Филипп вспоминал, как слуги выносили его сюда, в зал, прошлой зимой, когда он еще не мог ходить. Тогда Белый Ворон до самой весны просидел на подушечках перед камином. Уделом его, немощного и слабого, было лишь наблюдать, как скачут всполохи пламени, как игриво поедают они дерево, танцуют, испуская искры.

С каким же страхом тогда посмотрел на него сэр Рэй, впервые увидев перед собой скрюченное существо с ввалившимся ртом и отросшей бородой, укутанное в пледы. Тогда рыцарь и не узнал бы в этом жутком старике своего господина, если бы в тот момент Йева с лаской не поила его кровью, поднося к сухим губам кубок.

Отведя взор от камина, Филипп спросил свою дочь, которая сидела рядом с ним и тоже смотрела на огонь:

– Ты проверяла Бестию?

– Да, отец, – Йева задумалась. – Мне часто приходится спускаться в подвалы, где я открываю сундук и смотрю на нее. Ее глаза все так же желты, хотя и обросли льдом, зубы белы, а шерсть лоснится. От холода ли это, или… – графиня запнулась. – Или Бестия оживет, если дать ей тепло и простор.

– В яме, откуда она вылезла, – прошептал Филипп, – Должно быть холоднее, чем в подвалах. Там еловая лощина, утопленная в горах, вдоль которых и шел Уильям. Ей нельзя давать простор, и рано или поздно, но дар этого реликта откажется жить. Не ходи туда, Йева. Прикажи перевязать сундук цепями и забудь о нем, как о страшном сне.

И Йева вздрогнула, ибо эта Бестия не давала ей покоя темными и одинокими ночами, раз за разом убивая Филиппа во снах. Она вспомнила тот удар бревном. Вспомнила, как откинулся в сугроб отец, испустив последний крик боли. Вспомнила кровавую пелену смерти на его глазах. И задрожала.

Графиня Офурта молчала. Филипп глянул вправо, на дочь, сидящую вровень с отцом, и настороженно рассмотрел пустоту в ее взгляде, ее поблекшую косу, ее белую кожу, растерявшую румянец. Наконец, Йева тоже обратила на отца свой взор и прошептала:

– Сэр Рэй в этом году стал худ. Он часто захлебывается кашлем и дышит тяжело, будто грудь ему придавили копытом.

– Да. К весне я отстраню его от службы. Стать его еще крепкая, потому что ему досталась удивительная родовая сила, но вот сердце отстукивает последние годы. Если один из его сыновей, Лука, славно покажет себя при сопровождении императора Кристиана в Стоохс, я передам ему звание командира гвардии. Мальгербы, хоть они и люди, уже долгие века верно служат Тастемара.

Меж тем за спинами графа и графини стоял непрекращающийся гам. Филипп обернулся и бросил взгляд из-за кресла назад, на кричащую и довольную толпу, которая хрустела, грызла, рыгала, чавкала и смеялась.

За столами резко воцарилась тишина. Все решили, что господин их делает немое замечание, и стали неслышно покусывать, говорить шепотом и вести себя смирно, как пахотные кони. Напряжение слегка развеялось, когда Филипп смерил внимательным взглядом пьющего в три горла сэра Рэя, который выжигал свою простуду крепким спиртным, и снова отвернулся к огню.

– Они вас боятся, отец, уважают и чтут, – вздохнула Йева.

– Будь сильной, и с каждым поколением слава о тебе будет обрастать легендами, вознося твою силу под небеса. Но если ты дашь слабину, то каждый следующий род уже будет верить в тебя все меньше.

– А… А что с Базилом? – женщина посмотрела вправо, на гобелен на стене, и поджала губы.

– На сенокос у него родилась дочь.

– Понятно.

Йева сглотнула слюну и вздрогнула, когда на ее холодные пальцы легла теплая ладонь отца.

– Все вокруг тебя будут умирать. И им на смену будет приходить следующее поколение: новые друзья, любовники, прислуга, враги. Лишь ты одна будешь идти сквозь время, постоянная и вечная, дочь моя. И я буду рядом с тобой.

Йева кивнула, и Филипп почувствовал, как рука его дочери пытается выпутаться из-под его руки. Он нахмурился.

– Что тебя гложет?

– Ничего, отец…

– Не обманывай меня, – сурово заметил Филипп.

Он снова положил ладонь на пальцы Йевы, погладил. Та поддалась, но кожа ее осталась мертвенно-холодной, а пальцы задеревенели, не отвечая на ласки отца.

– Вы так редко бываете здесь, в этом холодном и жутком крае, – вздрогнула она.

– Ты хочешь, чтобы я приезжал чаще? – Филипп не понимал ее.

– Вы всегда заняты.

– Да, занят. Но, коль ты просишь, я попробую через год приехать на пару недель пораньше.

Глаза Йевы заволокла тоска, и она грустно улыбнулась самой себе. Что такое неделя, когда ее сердце плачет от необъяснимой боли, как только отец ступает за порог?

– Тебя это устроит, Йева?

– Да, отец, спасибо…

Филипп ласково улыбнулся, и, не будь здесь галдящей толпы, которая снова разбушевалась сзади двух кресел у камина, он бы обнял дочь. Но сейчас он посмотрел в огонь, как смотрел всю зиму годом ранее, и прикрыл глаза, опутанные сеточкой морщин. Затем вспомнил то, о чем ненадолго забыл, когда увидел Йеву, и умиротворенная улыбка сползла с его лица.

– Главное, чтобы Горрон нашел Уильяма.

Йева тоже обеспокоилась.

– Горрон присылал вам весточку?

– Нет, – качнул озабоченно головой Филипп. – С той зимы я ничего не слышал о нем, но пока не могу поднять шум, чтобы не привлекать внимание. Он уже должен был достигнуть Элегиара. Должен был достичь еще летом. Мы обговорили, что он передаст мне письмо купцами из Золотого города. Один из них, Гуасалай Ра’Шабо, уже четыре года подряд ездит в мои земли, везет украшения из гагата и арзамасовые ткани.

– И Горрон ничего не передал?

– Нет. Как в воду канул.

– Что же делать, отец? А если те существа, велисиалы…

– Пока ничего, Йева. Лишь надеяться на Горрона, – Филипп покрутил на пальце кольцо с треснутым агатом, которое пострадало после удара Бестии. – Элрон Солнечный не так прост, как кажется. Он слишком стар и хитер, чтобы позволить взять над собой вверх. Это вампир величайшей воли, который дал слабину лишь единожды.

– Когда пал Крелиос?

– Да.

Йева вздохнула, вспоминая настырные объятия герцога Донталя. Помнится, она терпела их, как нечто неизбежное, но сейчас была бы рада, если бы он согревал ее холодными зимами. С Горроном из замка исчезла последняя искра жизни.

– А что вы, отец. Что вы будете делать?

– Помогу тебе с отчетами. И нужно привести в порядок двор, потому что это никуда не годится.

И Филипп озадаченно качнул головой, выражая неудовольствие бесхозяйственностью. Однако Йева приняла сказанное исключительно на свой счет и уже сжалась внутри в ком, представляя неудовольствие отца, когда тот доберется до журналов по тальям и проездным пошлинам. Помнится, она любила помогать ему там, в замке Брасо-Дэнто, но тогда эта помощь была необязательной и приятной. Сейчас же на плечах графини лежала ответственность за весь Офурт, и она понимала, что не справляется, что у нее нет ни воли отца, ни его навыков, а спина ее сгибается под невыносимой тяжестью.

– А еще, – вырвал ее из самотерзания Филипп, – Нужно найти ту проклятую дыру, из которой явилась Бестия. Сейчас слишком сильные морозы, даже под Брасо-Дэнто застыли подземные источники. Поэтому уже по весне я наведаюсь в лощину в еловых лесах за Дорвурдом. Нужно выяснить, что скрывается в пещерах.

Йева вздрогнула, снова переживая тот ужасный день, но Филипп уже не смотрел на нее. Он глядел в камин, думая о том, не явится ли из той дыры еще что-нибудь угрожающее Офурту.

– Но там может быть опасно, – шепнула графиня.

– Вся наша жизнь – опасность, дочь моя.

* * *

Спустя два месяца.

– О Ямес, уж не у обиталища ли твоего отступника Граго мы находимся? – испуганно прошептал сэр Рэй.

Он сполз с коня и с опаской поглядел на таинственный постамент, который стоял меж высоких колонн. Это был тот самый постамент, древний и полуразрушенный, из-под плит которого явилась Бестия чуть больше трех десятков лет назад. На нем еще лежал снег, ибо зима, по офуртскому обыкновению, еще сопротивлялась весеннему теплу.

В сумраке серого, унылого рассвета символы на колоннах тускло мерцали, и граф Филипп стал рассматривать полустертые веками, если не тысячелетиями, надписи.

– Это не Хор'Аф, – шептал он задумчиво сам себе, поглаживая письмена. – Что-то очень старое, относящееся к языкам утерянных племен, что-то дошедшее до нас еще со времен Слияния. Древнее место.

Проваливаясь в снег по колено, он переходил от колонны к колонне и пытался выявить хоть что-то знакомое в надписях. Но ничего не понимал, ибо это место было много старше его, его отца и деда.

Пока гвардейский отряд обустраивал лагерь и вкапывал копье коновязи в мерзлую землю, граф переписывал на пергамент чернилами неизвестную ему речь. Может, ему доведется поговорить с древними старейшинами и кто-нибудь вспомнит язык тех времен?

Меж тем старик-рыцарь Рэй, зябко поеживаясь, подошел к дыре, которая зияла среди колонн, и боязливо посмотрел вниз.

– И нет ему дна, и зияет он, как чрево детищ Граго, маня своей пустотой, – сглотнул он и осенил себя знаком Ямеса. – Господин, сколько вам потребуется человек?

– Четверо, остальные ждут здесь.

– А каков сигнал, чтобы мы могли прийти на помощь?

– Я думаю, сэр Рэй, что из далей этой глотки земли ни один сигнал не достигнет ваших ушей.

Рассветное солнце стояло низко, а здесь же, в лощине, так и вовсе царствовала полутьма. Мороз точил тела, заставлял людей дрожать и клацать зубами. Кони, одетые в толстые простеганные попоны, нервно били копытами – им это место не нравилось. Впрочем, и солры, глаза которых перебегали с алтаря на тьму окружающего ельника, тоже были неспокойны.

Где-то среди деревьев надрывно каркнул ворон.

Наконец, в небольшом биваке около колонн натянули палатки, разбили походную кухню, где кашеварил один Чукк со своим сыном, молодым Хрумором Этельмахием. Одеты они были просто, и одни только фамилии поваров выдавали непростую историю их рода.

Пока все ели душистую похлебку и стучали ложками, Филипп готовился к спуску. Он снял нагрудник, горжет и шлем, которые могут помешать, и оставил из защиты лишь стеганку, поножи и наручи. Практика показала, что глухая броня против Бестии и ей подобным бесполезна. На ремень граф повесил огниво, в мешок уложил заготовки для факела.

И вот ближе к полудню подошло время спуска. Гвардейцы мрачно глядели вниз, в зияющую тьмой пещеру. Сбросив длинную веревку вниз, Филипп ловко, по-молодецки, заскользил по ней во тьму. Все остальные по приказу стояли вокруг дыры и напряженно вглядывались в своего господина, который уже через полминуты шустрого спуска пропал из виду.

Ожидание длилось бесконечно долго, и солры взволнованно переглядывались и топтались на месте от холода.

– Неправильно это, когда Его Сиятельство идет вперед, – шепнул кто-то.

Где-то из глубин земли донесся эхом искаженный голос Филиппа, а веревка дрогнула – за нее дернули снизу. Четверо самых крепких гвардейцев стали спускаться по одному. Чем ниже они скользили, тем студенее становилось.

Воздух был насыщен сырым холодом, и каждый вдох отдавал разрывающей болью в груди. Пар изо рта обволакивал испуганные лица, но солры отгоняли страшные мысли, преданно следуя за господином. Во тьму. В бездну.

Наконец, сапоги последнего с хрустом коснулись пола. Вокруг людей было кольцо тьмы, сжимающееся вокруг их тел и душ. Чиркало огниво, зажигались факелы. И вот уже пять огненных точек, дрожащих на морозе, боязливо пытались разогнать тьму. Однако тьма тут была старая, неподвижная, и плохо поддавалась этой слабой жизни.

Все оглядывались. Рассеянный свет выхватил из черноты каменные стены, пол, устланный камнями и костьми. Кости эти были раздроблены и истерты до мелких обломков, словно их грыз на протяжении веков голодный пес.

– Это что, кости? – удивленно прошептал один из солров, Утог, приняв поначалу их за щебень.

– Сколько ж здесь живности померло-то всякой, – отвечал едва слышным шепотом второй, Картеш.

Четверо гвардейцев с молитвами осенили себя знаком Ямеса. Пещера поначалу показалась природной: длинной и низкой, – но глаза Белого Ворона различили во тьме круглый свод потолка и крепкие подпоры-колонны в дальнем краю зала. Впрочем, потолок был частично обвален, а рукотворные колонны и стены – обрушены. Рядом с лазом, через который попали в пещеру солры, виднелись остатки витой лестницы. «Когда-то здесь был полноценный выход на поверхность, – размышлял граф. – Похоже, что все порушило хорошим землетрясением. В те времена они, по словам Горрона, были не редкостью».

Филипп внимательно слушал пещеры, проникая острым слухом в самые дали, но пещеры были зловеще бесшумны. Не было в них жизни. Ни ветра. Ни звука. Только могильная, холодная тьма. Только биение сердец солров и их прерывистое дыхание. Только треск факелов.

Отряд медленно двинулся дальше, осторожно ступая по костям. Под ногами стоял непрекращающийся хруст. Кто-то закашлялся от сырости; а граф отметил про себя, что воздух здесь густой, тяжелый.

Справа что-то шевельнулось. Свет факелов померк, когда над ним выросла огромная черная тень. Неожиданно зажглись фонарями две точки и скользнули под темным сводом потолка. Солры с криками схватились за мечи, а их вопли прокатились эхом по пещере.

– Это грим, – качнул головой Филипп, успокаивая.

Одеревеневшие пальцы гвардейцев приросли к рукояткам полуторных мечей. Граф же поднял голову и разглядел очень странного грима: огромного и черного, как туча, с искореженными лапами, витыми рогами да двумя глазами-фонарями. Большое тело, бесшумно шествуя, проволоклось сквозь солров и на миг застлало их глаза чернотой. Не на шутку напугав, оно как явилось в полной тишине, не нарушая молчания пещер, так и пропало – в стене.

А потом граф понял, кого скопировал призрак – Бестию из Дорвурда, которая обитала здесь ранее. Но почему грим стал таким большим? Что питало его?

Тут же из другой стены вдруг родился другой призрак, такой же огромный. Он, в виде ящера, пролетел на кожистых крыльях через грот, махнул в свете факелов шипованным хвостом и исчез во тьме.

– Что это за гарпии такие, ростом с замок, – простонал Утог.

– Это не гарпии, – ответил граф, с интересом разглядывая растворяющийся в стенах хвост крылатого чудовища. – Это то, что не дожило до наших времен, отголоски слияния. Не обращайте на гримов внимания – они страшны только для воображения. За мной! Не расходиться!


И Филипп пошел по костям туда, куда глядел уже долго – в угол пещеры, где виднелся узкий коридор. Больше здесь смотреть нечего. Этот зал был пуст и мертв, ибо в нем не жила ни одна живая душа, лишь призрачные гримы.

Отряд двинулся к выходу из зала, к коридору, в арке которого были выбиты те же символы, что и на колоннах сверху. Проход был частично обвален, но достаточно широк, чтобы по нему мог пройти человек.

Остановившись у арки, граф вытянул руку и коснулся надписей, не тронутых из-за сырости пылью. Слова на чужой речи едва заметно замерцали, когда их погладили теплые пальцы.

Он, кажется, стал догадываться, почему воздух здесь такой густой и тяжелый, почему здесь обитают гримы, могущие воссоздавать огромные тела. Уж не один ли это из магических источников, о которых говорил Зостра? Тогда, во время недолгого общения с великим магом с Юга, Филипп услышал о теории маготворцев, будто бы магия из шва разлилась подобно морю по всему миру. Однако по словам Зостры, именно на Севере должны были остаться самые большие озера магии. Озера, добраться до которых желали все маги. Неужели это они?

Коридор, прорубленный в скале, вел все ниже и ниже. Он сужался, пока перед отрядом не встала монолитная стена с узким лазом у самого пола – результат обвала. Стену эту исцарапали когтями, но это был гранит, неподвластный ни мечу, ни топору.

Филипп рассмотрел следы от когтей. Похоже, Бестия пыталась вырваться из этой пещеры, делала подкопы и драла стены, но все безрезультатно. Везде она упиралась в сплошную скалу. Что же ее освободило? Пробила ли она дыру в потолке, где залегали пласты камня помягче? Или было еще одно землетрясение?

– Тут только лежа, боком, – шепнул озадаченно один из солров.

Отряд снял пояса, потушил факелы и, проталкивая перед собой мешки и пояса с мечами, стал ползти по лазу в беспросветную темноту. Филипп слышал, как судорожно бились сердца четверых гвардейцев, но он не мог пойти туда сам, где ему было бы проще одному. Не в такое место.

Тьма сгустилась. Лаз становился все уже. Сюда уже не лился свет от дыры, уходящей на поверхность земли. И Филипп полз, чувствуя, как липкий страх охватывает и его, ибо никогда в своей жизни, даже в самые черные ночи, он еще не был так слеп. Никогда вокруг не было так тихо.

Заметно похолодало.

Отряд продвигался на брюхе все ниже. Уклон стал более явным. Наконец, коридор вновь расширился. Все поднялись на ноги, подпоясались. Трясущимися руками от холода, густого и пробирающего до костей, все снова зажгли факелы и пошли дальше в полный рост.

Коридор от пола до потолка покрывали мерцающие во тьме надписи. Филипп завороженно водил по ним пальцами, наблюдая, как они отвечают сиянием на прикосновения. Отметин от когтей Бестии здесь уже не было.

Тоннель распахнулся, и отряд встал на краю огромного зала, много большего, чем прошлый. Зал был завален скальной породой, а часть колонн, которая окаймляла стены, лежали порушенные.

– Мы уже под горой, – шепнул Утог.

И его слова прокатились неожиданно громким эхом вглубь зала. Все вздрогнули. Все чувствовали, что веками здесь не звучало человеческой речи.

Филипп поднял факел, прищурился, вглядываясь во тьму под куполом потолка. Потолок поначалу показался ему бесконечно высоким, но потом граф понял, что все дело в гримах. Они шевелились десятками, если не сотнями, густо облепив свод пещеры, как пчелы улей.

Когда пять огненных точек разогнали тьму, шевеление под потолком усилилось. Тьма ожила. Глаза зажглись, подобно тысяче звезд на ночном небе. Один из призраков спорхнул вниз, раскрыв широкие крылья, и Филипп снова узнал это странное существо. Как же оно было велико!

Гвардейцы тряслись, и непонятно от чего больше: от холода или страха. По полу пещеры бродили призрачные Бестии невероятных размеров с распахнутыми пастями и желтыми глазами. Филипп снова вслушался, но слышал только биение сердец солров.

А вокруг стояла зыбкая тишина.

Тогда он направился со своими людьми к центру зала, который находится в низине. Воздух с каждым шагом становился все тяжелее.

– Дышать сложно, господин, – прошептал натужно Картеш. – Будто давит что-то со всех сторон.

Измученные солры расшнуровали гамбезоны, несмотря на пробирающий до костей холод. Филипп почуял резкий запах крови и обернулся. У Свана пошла носом кровь, кто-то с хрипами закашлялся – и граф дал знак остановки. Затем достал из мешка длинную веревку и обвязал себя ею в поясе, а конец отдал солрам.

– Встаньте у коридора и ждите меня. Если что, затягивайте.

Длины веревки должно хватить, чтобы дойти хотя бы до центра – и ни шагу дальше. Под обеспокоенным взглядом людей, которые вернулись вверх, ко входу в зал, Филипп продолжил свой путь уже один, обвязанный в поясе веревкой.

Там, дальше, виднелись обломки алтарей.

Это место не для людей, думал граф. Мертвое место. Он спускался вниз с зажженным в руках факелом, перебирался через обвалы, перепрыгнул небольшую трещину, уходящую в недра земли. Ненадолго остановился и заглянул в нее, но встретила его лишь тьма. Не увидев дна, Филипп осторожно двинулся дальше и зябко передернул плечами, ибо та тьма в расщелине словно сама всмотрелась в него.

В конце концов, он достиг первого алтаря, частично обваленного. Мерцали голубизной надписи. Везде были кости, и Филипп невольно стал рассматривать их. Это были останки людей и чудовищ, однако при ближайшем рассмотрении он увидел, что некоторые тела людей были изуродованы, а трупы чудовищ – странно очеловечены. За постаментом обнаружился скелет в истлевшем балахоне. Руки его были неестественно удлинены, а череп – вытянут. Но это был явно человек. Вскоре Филипп убедился, что почти все преданные ритуалу тела, лежащие вокруг алтаря, подверглись трансформации. Что же это? Неужели это те самые места кровавых ритуалов? Те самые храмы, от которых на поверхности не осталось и следа?

А потом граф опустил глаза, которые отчего-то потеряли зоркость, вниз. Перед ним в клочьях тумана, который окутывал дно зала, лежал скелет другой Бестии, нетронутый, но с одной человеческой рукой.

Нахлынули воспоминания. Бестия тогда, во время боя в еловом лесу, заговорила. Значит, некогда она могла быть человеком, смутно помнящим, как говорить, но человеком. Выходит, что кровавый ритуал прервало землетрясение. И будучи еще не обращенной, Бестия смогла пробраться по коридору, пролезть под скалой и попасть в ту пещеру, где уже обратилась в чудовище и стала заложницей гранитных стен.

И тут, обойдя алтарь и взобравшись на возвышение, где туман был не так густ, Филипп вдруг увидел вдали за колоннами проход, ведущий еще ниже. Пещеры имеют продолжение? Выходит, что это целая сеть залов под горой?

У этого прохода что-то шевельнулось. Это что-то граф поначалу принял за очередного грима, но гримы всегда двигаются медленно, будто плывут в тумане, а это же существо дернулось резко. Филипп вздрогнул и настороженно прищурился, всмотрелся.

Существо снова колыхнулось, сползло со стены, как паук, перебирая десятком, если не сотней конечностей. А потом оно вдруг замерло, очертания его задрожали, и внутри расплывчатого тела вспыхнули молнии. Оно зыбилось из стороны в сторону, выглядывало из-за колонн то справа, то слева, и будто само наблюдало за тем, кто посмел явиться сюда.

Что это? Грим? Но почему он сверкает молниями? Почему его поведение присуще скорее не отрешенному призраку, а живому созданию, обладающему разумом?

Граф, осторожно рассматривая существо, которое не производило шума, а, значит, не должно было быть опасным, вдруг почувствовал, как перед глазами у него поплыло, а голова налилась свинцом. Он пошатнулся, но устоял, тряхнул седой головой, чтобы скинуть наваждение. Все, нужно уходить – он зашел слишком далеко. Воздух вокруг был насыщен чем-то почти осязаемым. Невольно Филипп вытянул руку, и меж его пальцев пробежала фиолетовая искра.

А существо за колонной уже пропало из виду, уползло куда-то под потолок, ловко перебирая по стенам мерцающими туманными лапами.

– Господин, с вами все в порядке? – крик словно откуда-то издалека. Слова вязли в воздухе.

Филипп неожиданно почувствовал себя дряхлым стариком. Руки и ноги его не слушались. Однако нашлись силы сделать шаг, второй, и хоть и с трудом, но граф пошел назад. Опять эта расщелина. Он пошатнулся, с трудом перепрыгнул ее, едва не завалившись назад в бездну. Затем рухнул на колени и уже пополз, держась за веревку, как малое дитя. Под ладонями и коленями непрерывно хрустели кости мертвых. Факел остался позади. Когда он успел потерять его? Ужасное место.

Где-то за спиной вспыхнул голубой огонь, и из-под потолка снова выглянуло то существо, всмотрелось в спину графу. Он буквально почувствовал его взгляд на себе.

Филипп невольно закрыл глаза, потом усилием воли открыл, сопротивляясь желанию провалиться в странное пьяное блаженство. Хруст под руками продолжался, слабость навалилась камнем, придавила его к земле, но Филипп боролся. Боролся, как привык. Где он вообще? Почему вокруг такая плотная, такая густая тьма? Или он лежит под звездным небом? Звезды вдруг стали ближе, и Филиппу показалось, что он почти касается их; звезды спустились с потолка, распахнув крылья, окружили его и укрыли тьмой.

Голос солров вдалеке показался ему шумом ветра, в ушах пульсировало, но он продолжал ползти, бороться с дурманом. Однако в конце концов все-таки рухнул наземь и ощутил, как веки слиплись от приятной слабости.

Очнулся Филипп уже в верхней пещере, когда солры вытащили его из узкого лаза за руки. Поначалу он не понимал, где находится, но вот кто-то обмыл его лицо ледяной водой из кожаного мешка. Во взгляде прояснилось. Четыре обеспокоенных лица склонились над ним. Силы возвращались к графу, а грудь задышала. Он резко сел и осмотрелся, затем перевел свой взор на солров. Один из них, Картеш, хрипел и плевался кровью; она залила ему гамбезон, окропила сапоги.

– Вы не дошли, упали. Мы по шуму догадались… Потом вы поползли. Пока не замерли, – сказал Картеш, промачивая рукавом кровь с лица. – Мы потянули вас, стали тащить… Я с Утогом спустился помочь, чтобы ускорить.

– Там отрава, господин, туман… Это не иначе как обиталище Граго! – простонал Утог, чувствуя, будто его лягнул конь.

– Мы сначала не могли найти вас, будто шоры на глаза надели, – продолжил Картеш. – А на вас села та здоровенная гарпия, про которую вы тогда сказали, что это – не гарпия. Она закрыла вас крыльями. Мы уже боялись, что вы сгинули во тьме. Но потом она вспорхнула, зыркнув глазами напоследок – и мы забрали вас.

Филипп встал. Встал легко, вскочил, по-молодецки, как раньше, ибо слабость ушла. А потом он вспомнил сияющего грима и коридор, который вел дальше под землю, и стал задаваться вопросом: что же там, под горами? Однако спуститься дальше не предполагалось возможным; даже граф не сможет дойти туда из-за этого тумана, осевшего на дне зала и становящегося тем гуще, чем ниже пришлось бы спускаться. А что же за существо охраняло проход, что за чудной грим то был, у которого сверкали не глаза, а все тело, как в ночи, разрываемой грозой? А ведь пещеры, отметил про себя Филипп, вели на север, к Донту, который был расположен по ту сторону гор.

Солры стояли под лазом, ведущим на поверхность земли, и наслаждались тем скудным светом, что лился на них сверху. Отдышавшись после возвращения и оттаяв от липкого страха, они ждали приказа. И приказ последовал:

– Возвращаемся, – сказал Филипп. – По крайней мере мы выяснили, что никакая Бестия графству более не страшна.

– А те твари? Те летающие чудища Граго? – скромно спросил солр.

– Это просто старые гримы, которые видели тех существ на заре Слияния. Судя по всему, они питаются туманом, лежащим в пещерах, и далеко отходить или не могут, или не хотят. Иначе бы небо над нами уже почернело от их крыльев.

И Филипп поднял голову вверх, к лазу, где виднелся синий кусочек неба. Что же летало под этими небесами две тысячи лет назад? Сколько же крови пролилось в те страшные эпохи, когда мир Хорр слился с миром людей? И какие тайны скрываются в себе горы, которые поднялись из пустошей за несколько десятилетий? Граф отчаянно вспоминал то существо у прохода, напоминающее грозовую тучу, и пытался найти хотя бы что-то похожее в сказках, рассказанных ему стариками подле реки Алмас, где он вырос. Но ни о чем подобном люд не толковал даже пятьсот лет назад, а, значит, все эти века это нечто не вылезало из пещер на свет, таясь во тьме и считая ее домом.

Отряд с трудом поднялся наверх по веревке, чувствуя в теле слабость; уже спустя час четверо гвардейцев спали на своих льняниках, как младенцы, а Филипп все сидел и размышлял о старых временах.

Демонология Сангомара. Искра войны

Подняться наверх