Читать книгу Демонология Сангомара. Искра войны - Д.Дж. Штольц - Страница 6

Элегиар.

2152 год, зима.

Зима снова спустилась на королевство Элейгию. Зима эта была без снега: слякотная и мрачная. Она выла жуткими ветрами, проносилась по черным равнинам, залетала в города и стонала в проулках, выгоняя смрад и вонь.

Слушая ее завывания, Юлиан скучал по сосновому лесу Офурта в объятьях льда. Суровые земли, этот Офурт, но до чего же родные. Вспоминалось ему, как грелись они с семьей перед очагом, как кутались в шкуры. Неожиданно вспомнилась и охота на зайца. Они тогда с Маликом сооружали силки и шли к мелколесью, где сосны сменялись осиной, столь любимой зайцами. Выведав их тропки, братья расставляли ловушки с петлями и рожны. Помнится, наткнулись они как-то на место, где жило больше полусотни зайцев – тогда шкурок хватило на шубы всему семейству.

Вздохнув, Юлиан приоткрыл глаза, потянулся на матраце и обнял свою подушку.

Видения снежного Офурта, где буйствовала скрипучая зима, оставили его воображение. Он вернулся в серое утро и сел на своей половой кровати, вытянул длинные ноги и увидел посапывающих Дигоро и Габелия. Эти двое при всем их различии были схожи в одном – оба любили поспать.

За стеной скрипело перо. Это Илла уже работал в свете сильфовских ламп, пока его покой охраняли Латхус и Тамар.

«Три года. Я здесь уже почти три года», – думал Юлиан и обращался мыслями к тому, что скоро архивный ворон вернется из Багровых Лиманов. Но мысли лениво плавали в его еще полусонном сознании, и он размышлял больше о милых суккубочках в борделях, о добродушном Габелии с его огромной семьей, о ворчащем Дигоро, у которого не было больше друзей, кроме этого мага-сладкоежки.

Дигоро тоже ходил в гости к Габелию. С мрачной физиономией он сидел на кухне в окружении десятка отпрысков мага. На него вешалась малышня, он огрызался, но все равно продолжал сидеть. И Юлиан, и Габелий знали, что у него не складываются отношения с женой и держит их друг около друга только общая комната. Детей у Дигоро тоже не было, и он не сильно горевал из-за этого. Так что старый вампир был одинок.

У окна заворочались.

– Какое сегодня число? – послышался сонный голос Дигоро.

– 2 день холонны, – отозвался Юлиан.

Элегиарцы пользовались календарем дюжей, который оказался очень удобным. Никто из элегиарцев не вникал, что Холонна – это имя дюжа.

Дигоро потянулся в кровати.

– Славно. Скоро день Гаара. И прибавка к нему. Хозяин всегда щедрый в этот праздник, – мечтательно сказал он.

– Разве не отберет ли у тебя прибавку жена?

– Поязви мне тут! – ощерился Дигоро, затем уже шепотом добавил сам себе. – Я с ней в этом году буду жесток… Не будет ей пощады, этой старой карге…

– Ты в том году о том же речь вел.

– А ты, гляжу я, памятливый!

– Будь тише, Дигоро.

С этими словами Юлиан поднялся и прошлепал босыми ногами к столу, где лежали противоядия и травы. Там он открыл пузырьки: от борькора, от ала-убу, от леоблии, – и принюхался, не пропали ли? Дабы не разбудить раньше положенного старого мага, он тихонько стал собирать суму, но сначала вытряхнул с нее остатки сухой чернушки, которая завалялась на дне.

Дигоро, почесав лысеющую макушку, тоже покинул свою нагретую постель и встал рядом с напарником. Однако увидев, как тот на его глазах упаковывает большой флакон с противоядием от ала-убу в свою сумку, сонливое спокойствие спорхнуло с его лица. Он обнажил зубы и стал требовать:

– Маленький себе возьми, а этот – мне!

Юлиан мотнул головой и успел отодвинуть руку в сторону перед тем, как Дигоро вырвал из нее большой флакон.

– Пусть будет у меня, – спокойно сказал он.

– Отдай, говорю! – низкий Дигоро вздернул голову и рассмотрел нависающего над ним высокого напарника. И снова оскалился. – Гаар тебя накажет за твое неуважение к старшим!

– Да какая тебе разница, у кого будет флакон больше?

– Ты забываешься! Ты – мой помощник, а не наоборот! Большой флакон должен быть у меня!

– Отнюдь. Достопочтенный Ралмантон не обозначал такого статуса.

Габелий, который проснулся раньше положенного из-за спора соседей, уже устало протягивал ноги в холодные тапочки. В его глазах стоял упрек.

– Ох, ну что за народ такой, эти вампиры. Лишь бы погрызться меж собой, – сетовал он и тянул руки к декокту. – Дигоро, Юлиан! Да ну будьте умнее, именем всех богов, уступите уже кто-нибудь. Ну как дети малые…

Однако Юлиан не уступал и качал головой, а Дигоро рычал на него и в яростной беспомощности наблюдал, как большой флакон с ала-убу все-таки перекочевал в суму. В конце концов, он плюнул на пол, помял ладони и в немой истерике ушел к кровати, где стал одеваться. Юлиан победно улыбнулся – ему нравилось подтрунивать над вредным стариком.

– Откуда в вас, демонических созданьях, столько энергии? – пожаловался Габелий, натягивая шерстяные чулки. – Воистину, отец ваш Гаар вдохнул в вас силу. Не то, что в нас. Но поумерьте свой пыл, друзья. Скоро праздники, опять достопочтенный Ралмантон натрет мозоли, – натянув теплое платье на внушительное пузо, Габелий поправил бороду и печально добавил. – И мы натрем. Ох уж денек сегодня нас ждет, будем, как маги-неофиты скакать…

* * *

А поскакать по этажам действительно пришлось. Множество раз Илла Ралмантон прошелся под кроной корявого платана, который тянулся к потолку Ратуши. Вслед за ним ходила гурьбой и вся его прислуга: длинноногий и энергичный Юлиан, пышнотелый и вытирающий пот Габелий, язвительный Дигоро, два молчаливых охранника, Латхус и Тамар, и камердинер с лекарем Викрием.

Уже к обеду маг, страдающий от безмерной тяги к выпечке, плаксиво поглядывал на своих неутомимых соседей по комнате. Он хотел получить хоть какую-то моральную поддержку. И Юлиан ее выказывал. Он улыбался и хлопал его по плечу, ибо к интеллигентному соседу по комнате уже привык. Дигоро же в ответ на жалобы Габелия лишь тихо фыркал в духе, мол, нечего жаловаться, если прикладываешься ночью под одеялом к булкам.

То, что во дворце намечаются интересные события, стало известно уже ближе к вечеру, когда Габелий стал похож на выжатую половую тряпку. Стоя в кабинете канцелярии, Юлиан как раз проверял на яды прибывшие из провинций послания и передавал их советнику, а сам же смотрел в коридор. Там живым потоком текла толпа. Нашел в себе силы посмотреть в ту сторону и Габелий, устало развалившийся на стуле одного из писарей.

– Куда это они? – спросил он, и по его набрякшими веками зажглась искра любознательности. Ничто так не придавало магу сил, как новый повод потереть языками.

Сбоку возник писарь Хроний, каладрий. Он недовольно взглянул на занявшего его стул мага, но препираться по этому поводу не стал.

– Придворные, от малого до крупного чина, занимаются обсуждением деталей церемонии в честь празднества Гаара в зале, – каркнул он. – Королевская чета решила внести некоторые изменения в процесс празднества и шествия по городу. Возможно, изменения носят кардинальный характер, а возможно, и нет.

В ответ на это маг лишь небрежно отмахнулся от занудного, как и все прочие вороны, Хрония. Не любил он этих воронов за неумение говорить по душам, очень не любил. Продолжая глядеть в коридор, он устало растекся по креслу, готовый отдыхать дальше.

Но тут Илла отложил один из ответов в провинцию Хорсайи, славящуюся урожаями пшена, прошелся по нему печатью и поднялся. За ним поднялась и вся свита. Едва сдержав изможденный стон, поднялся и бедняга Габелий, которому бы стоило подумать над сокращением в своем рационе пышных булок. Однако вместо этого он подумал прежде всего о том, как несправедлив этот жестокий мир.

Со своей свитой Илла Ралмантон ступил в толпу, которая волнами отхлынула от него, и шествовал вместе со всеми к Ратуше. Там в церемониальных залах собиралась толпа, которая о чем-то тревожно перешептывалась. Она колыхалась, как марево – все толкались локтями, чтобы встать поближе, выясняли, кому по статусу положено быть впереди, а кому – подальше. Явились по большей части вампиры; шелестели накидки веномансеров, алхимиков, управляющих, помощников и камердинеров. Людей и нелюдей было немного, да и те, кто стояли тут, были скорее праздными зеваками.

Юлиан догадался, что к грядущему празднику вампиров выбирают Вестника Гаара.

У задней стены зала на мягких подушечках сидели в креслах король Морнелий с королевой Наурикой, а подле них, по бокам, – их отпрыски. Самому старшему, Флариэлю, едва случилось одиннадцать лет, и щеки юнца еще обрамлял пушок. Еще дальше от короля сидел его единственный брат – Фитиль, со скукой разглядывая все вокруг и порой поглаживая своего белого чертенка.

Морнелий Слепой посапывал на троне, уткнувшись в плечо жены носом, и, кажется, его, апатичного, не волновали ни собравшиеся придворные, ни решаемый вопрос. Лицо его почти целиком укрывал шелковый, черный платок, надетый под корону. Из-под платка виднелись лишь приоткрытый рот, слабовольный подбородок и жидкие пучки волос, которые вились у тонкой шеи.

Пока король дремал, его жена, Наурика Идеоранская сидела, сложив руки на груди, и задумчиво глядела на крохотного вампира перед ней.

Тот, лет примерно сорока на вид, разогнулся, и зоркий Юлиан увидел у него под костюмом края подкладок, чтобы впалая грудь и узкие плечи казались мощнее.

– Ваше Величество, я вверяю себя вашему милостивому благорасположению! – напыщенно произнес этот вампир. – С великим почтением я, ваш покорный слуга, готов стать частью церемонии, заменив почтенного Ярвила, к коему питаю безграничное уважение. Сия церемония станет для меня великой честью, а для моих потомков – гордой памятью о скромном предке!

И вампир Горланзо еще раз отвесил глубочайший поклон, да с таким рвением, что едва не перекувыркнулся. Из-под его шаперона выскочила жесткая черная прядка, и он, сверкнув серо-синими глазами, спрятал ее рваным движением обратно, отчего одно плечо неестественно перекосилось – подкладка сдвинулась.

Наурика это заметила. Брови ее негодующе взлетели, и она недовольно сжала губы.

– Каков твой рост, Горланзо? – сдерживая гнев, произнесла королева.

– Полтора васо, моя королева!

– А знаешь ли ты, каков был рост Гаара, когда он в 60 году вместе с другими Праотцами поднял из морских пучин Ноэль и повел свой народ на Юг?

– Конечно, знаю. Это же наш отец, наш великодушный защитник и покровитель! – бледное лицо Горланзо с толстым слоем пудры, чтобы казаться еще белее, нервно подернулось. – Два васо, ровно два васо роста…

– Молодец, Горланзо. Ты понимаешь, зачем я это спросила?

– Да, понимаю, моя королева.

Бедняга Горланзо растерял последнюю уверенность в себе.

– Тогда иди, будь добр, освободи место следующему.

И Наурика строго взглянула на крохотного чиновника, который быстренько ретировался, дабы не злить королеву еще больше.

В это время Илла величаво прошел по багровой ковровой дорожке, добрался до первых рядов и послал холодный взгляд стоявшим там придворным. Те, предпочитая не рисковать, отступили назад и в сторону, чтобы освободить место.

Дайрик Обарай, королевский веномансер, стоя рядом, приветственно кивнул и снова устремил свой взор вперед.

Следующим вышел длинный, как сосна, и уж совсем болезненно костлявый вампир. Он отделился от свиты Дайрика Обарайя, пропихнулся сквозь толпу, толкаясь острыми локтями, зацепил пышным рукавом Юлиана и выбрался к королеве.

По каменному полу в резко наступившей тишине звонко цокнули туфли. Все: королевская семья, придворные, – посмотрели вниз. Там, так остро напоминающие копыта, сверкали украшенные камнями толстые подошвы диковинных туфель с каблуком.

Король Морнелий ненадолго пробудился от дремоты, приоткрыл слепые глаза и поглядел перед собой пустым взором.

– Что это, Наурика? Что за шум? Кто-то посмел въехать в Торжественный Зал верхом?

– Нет, мой дражайший супруг, – с лукавой улыбкой отозвалась королева. – Это просто расшитые золотом и рубинами мужские туфли Оганера, помощника нашего достопочтенного Обарая. Он, как я вижу, прекрасно знает, каким был рост Гаара.

За спиной королевы тихо захихикали меж собой фрейлины, а по белому лицу Оганера, благо не напудренному, промелькнула тревога. Король Морнелий обмяк и снова провалился в чуткий сон, умостившись с комфортом на плече жены.

– Ваше Величество, нынешние мирологи склоняются к тому, что Гаар был ниже заявленных двух васо и вполне мог умещаться в обычный рост. Но я… – Оганер, помощник Дайрика, а скорее его камердинер, понял, что ляпнул от нервов лишнее. – Я готов предложить Элегиару свои услуги!

– Услуги? Услуги, Оганер? Уже не ослышалась ли я, что ты расцениваешь данный чин, не как выказывание уважения традициям, а как возможность поживиться за счет этих празднеств?

Качая головой от неудовольствия, Дайрик сложил руки на груди и обменялся взглядом с Иллой; тот понимающе усмехнулся. Оганер же испуганно замахал в воздухе руками, встретившись с яростным взглядом Наурики.

– Вы меня не так поняли, моя королева! Это величайшая честь для меня, возможно, самое лучшее, что я сделаю в своей жизни…

– Нет, Оганер, нет… Уступи место следующему!

Королева мрачно выдохнула и поправила обод короны на голове своего похрапывающего царственного супруга.

Юлиан оглядел толпу, взволнованную и тревожную. По ней волнами прокатывался шепот; кто-то из вампиров робко делал шаг вперед, но тут же отступал, завидя предупредительный и грозный взор правительницы. Церемония продолжалась уже почти с час, и ни один из кандидатов королеву не устраивал. Все устали, но в душе всех теплилась надежда, что выберут именно его.

– Плечи разведи, Юлиан, и не сутулься, – раздался тихий, но требовательный приказ из уст Иллы. – И делай шаг вперед.

– Что?

– Живо пошел, тебе что сказали! – шепот прозвучал уже зловеще.

В довершение требований советник сильно стукнул по ступне веномансера тяжелой тростью.

Сглотнув слюну, Юлиан вышел вперед придворных и отвесил глубокий поклон. К нему тут же устремились сотни взглядов, больше негодующих – все знали, что он был рабом, вампиром подневольным. И хотя при дворце были почитаемые и влиятельные рабы, например, старший камердинер ее Величества, евнух, но стоящий перед королевой никак не входил в их число.

– Ваше Величество, кхм, я… Если вам будет угодно, прошу рассмотреть мою кандидатуру, – произнес Юлиан, уже понимая, зачем советник привел его сюда.

Над залом повисла тишина. Пока все молчали, Наурика смерила мужчину перед ней задумчивым взглядом, скользнула взглядом по его черной копне волос под шапероном, по белому лицу и высокой, статной фигуре. Но уже чуть погодя тишина сменилась недовольным гулом со стороны придворных; медленно нарастая, гул разнесся по всему залу, отдавая эхом под его сводами.

Тут же вперед, волоча за собой длинный хвост, выдвинулся консул Кра Офе’Крон, прозванный Чернооким.

– Ваше Величество, – каркнул он недовольно. – При всем моем большом уважении к нашему достопочтенному советнику Илле Ралмантону, но на роль вестника божества выбирать раба – это само по себе кощунство! Я прошу снять эту неподходящую кандидатуру!

Илла и бровью не повел. Лишь продолжил смотреть то на своего протеже, то на королеву.

– Достопочтенный Крон, – ответила Наурика. – Я согласна с твоим заявлением.

Ворон благодарно кивнул тяжелым клювом, который украшала золотая сеточка, и уже было развернулся, взмахнув по дуге хвостом, но королева продолжила:

– Однако, Кра, мне нравится то, что я вижу. Каков твой рост, веномансер Юлиан?

– Два васо, ваше величество, или, может, чуть больше, если рассматривать здешнюю систему мер…

После ответа Юлиан осмелился ненадолго поднять глаза и рассмотрел белый лик королевы, встретившись с ней взглядами. Затем снова уронил голову, как того требовали законы.

Наурика подперла подбородок пальчиком и хитро прищурилась. Она молчала, но взгляд ее карих глаз на бледном лице в объятиях черной шелковой ткани был весьма и весьма довольным.

– Но он раб! – продолжал настаивать Кра, и позади него снова прокатилась волна негодования.

– Разве не выбирали ли уже рабов в качестве Вестников? Тем более у этого невольника нет даже магического клейма.

– Выбирали, ваше величество. За последние сто пятьдесят лет дважды, в 2035 и в 2036. Однако хочу заметить, тогда это происходило из-за похода на гайроскую провинцию; почти вся родовая знать из вампиров отсутствовала, ведя под знаменами Элегиара войско; прочие же не имели необходимых внешних качеств для участия в церемонии.

– Хорошо, коль так, то я готова рассмотреть другие кандидатуры, ибо я обязалась выбирать вестника в соответствии с традициями. Раз уж вся наша знать собралась здесь в зале, то найдется еще кто-нибудь с двумя васо роста, с черными, как перья у Кра, волосами, синими глазами и кожей цвета севера?

Зал умолк. Все переглядывались меж собой, но понимали, что кому-то не хватало роста, кто-то был смугл, как полевой раб, другим не доставало синевы глаз. Так продолжалось некоторое время, пока Наурика, которая подперла подбородок ручкой и смотрела на своего дремлющего мужа, не устала ждать.

– Ну и? – громко спросила она, но недостаточно громко, чтобы помешать мужу посапывать. – Где желающие? Где, я вас спрашиваю?

Юлиан вертел головой, желая получить хоть какой-то призрачный шанс на достойного соперника. Но с каждым мгновением, завидя, как все опускали головы и терялись, он понял, что остался один. Обернувшись, он столкнулся взглядом с Иллой, однако тот нахмурился и указал краем трости в сторону трона. Юлиан все понял и посмотрел вперед в ожидании вердикта.

– Что ж, – подвела итог королева. – Нынешним законом, которому мы все подчиняемся, кажется, не запрещено выбирать вестником Гаара раба. Верно же, достопочтенный Крон? Ибо вы – радетель над сводом законов Элейгии.

Ворон Кра Офе’Крон, который был членом консулата и отвечал за казну, а также занимался проработкой новых законов, нахмурился. Как бы ни претила ему кандидатура раба на роль вестника, однако Кра законы чтил и любил. А потому он склонил лохматую голову и кивнул клювом, который от старости уже начал облезать.

Наурика ответно склонила свою обрамленную шелковым платком голову. И продолжила:

– Однако насколько я знаю, уже другим законом, «О рабстве», потребуется разрешение хозяина. Достопочтенный Ралмантон…

– Я позволяю своему рабу Юлиану участвовать в празднестве в качестве Вестника, – незамедлительно кивнул Илла, произнеся это голосом, не терпящим возражений. – И даже более! Если он достойно покажет себя, то я готов дать ему свободу.

В зале зашептали. Юлиан удивленно обернулся к своему покровителю, ненадолго задержав на нем взгляд.

– Дорогой мой супруг, – Наурика тихонечко тронула за плечо посапывающего Морнелия, тот дернулся. – Как тебе кандидатура веномансера и раба нашего Иллы?

Сморщив лицо, король всхрапнул и только махнул рукой. Похоже, его совсем не волновала забота выбора вестника. Морнелий, красота которого заключалась лишь в его короне, устало выдохнул и поднялся, весь кривой и косой, чтобы удалиться в покои и отдохнуть. Под торжественную тишину королевская чета чинно удалилась из зала, а за ней вереницей растянулась и свита.

Коротко кивнув, Илла тоже развернулся и отправился вслед за утекающими из зала придворными. Юлиан пошел следом, задумавшись. Он знал, как праздновался день Гаара лишь в общих чертах, да и то это были либо россказни купцов, прибывших в Ноэль, либо истории местных, не присутствующих там лично. Шествие через весь город, затем жертвоприношение на Молитвенном Холме в храме – и все это под визги обезумевшей от запаха крови толпы.

Год назад, будучи еще садовым рабом, он даже из бараков слышал блаженные вопли городских вампиров, что гурьбой вывалились на улицы для отмечания празднества. И теперь он думал, как это все будет проходить для него. И с каждой новой мыслью его все сильнее оплетало волнение: то ли радостное, то ли напряженное. Он понимал, что Илла радеет за него и, возможно, именно пребывание его в качестве Вестника позволит сбросить рабские кандалы по закону, а не просьбе, получив благосклонность жрецов и аристократии. Но то, что советник всегда все утаивал и ставил всех уже перед фактом, Юлиана раздражало. Какие еще интриги плетет Илла вокруг своего веномансера? Не потянулись ли уже его сухие руки за нити, ведущие в Ноэль?

Слухи множились и плодились быстрее полевых чертят, добравшихся до амбаров. Уже к вечеру, возвращаясь под покровом сумерек в особняк, носилки советника останавливали даже на улицах, поздравляя с утверждением его раба на чин. Илла же в ответ кивал, хотя и делал он это пренебрежительно, будто через силу. А потом его паланкин продолжали нести дальше. Время так дорого стоило для Иллы, было для него высшей ценностью; и это же ценное время пустые люди смели занимать своими пустыми поздравлениями.

Уже в гостиной, рискнув перебить увлеченного лютниста, Юлиан подошел к советнику, который читал стихи на алом диване.

– Достопочтенный Ралмантон… – тихо прошептал он, обходя тут же выросших из-под земли Латхуса с Тамаром.

Илла не реагировал. Он продолжал скользить взором по строчкам на аельском языке, пока тщедушный лекарь натирал его впалую и костлявую грудь мазями.

– Достопочтенный…

Юлиан позвал еще раз, уже тише, опасаясь показаться излишне настойчивым. У старика был дурной характер, тут сомнений не оставалось, так что обрушивать на себя его гнев не хотелось.

– Тебе расскажут все позже, – последовал короткий, но жесткий ответ. – Праздник через тринадцать дней. От тебя потребуется немного. С этим справится и старая глупая дева!

Под тяжелым взглядом охраны Юлиан кивнул и скрылся в полутьме коридора, где присел в кресло и почувствовал на себе взгляд Габелия. Тот пожал плечами и потер плечо молодого товарища, дабы выразить свое сочувствие, ибо по природе своей Габелий был человеком добрым и участливым.

От Дигоро же последовала только ехидно-завистливая мина.

* * *

Ближе к полуночи, под прикрытием звукового щита, Юлиан пытался выведать у товарищей по комнате все сведения о празднестве. Он знал, что Дигоро ежегодно, как истинный фанатик Гаара, посещал храм, а Габелий был на короткой ноге со многими мирологами и демонологами.

– Увы, ничего не знаю, Юлиан. То есть знаю, но не более твоего, – шептал маг, – Сам понимаешь, когда на улицах столпотворение обезумевших вампиров вперемешку со злой, уставшей стражей… Ну никакой разумный человек, наг да даже оборотень не покинет свой дом или цех! Жить же всем хочется… Вы – создания мудрые, ибо живете долго, но врагу не пожелаешь встретиться с вами голодными. Уж, кхе-кхе, таково положение дел…

– Жертвоприношение в храме, – отчеканил Дигоро. – Это великая честь, когда твои руки обагрятся кровью, которой ты будешь поить знать! Радуйся, любой бы из тех, кого я знаю, жизнь бы отдал за такое!

– Про все это я прекрасно знаю, так что тут ты меня не удивил, – ответил Юлиан. – Мой вопрос, Дигоро, был насчет того, что происходит внутри после того, как двери храма закроются. Много ли жертв на алтаре будет? И что от меня еще потребуется, кроме помощи жрецам?

– Много жертв… Весь пол в крови…

– Сколько жертв?

– Не знаю, – буркнул Дигоро, уже как-то пристыженно.

– Почему?

– Что ты пристал… Почему, почему… – и с губ вампира сорвалась толика правды. – Там цены для покупки места не сложишь…

– Как? – удивился Юлиан, зная, что Дигоро каждый год рассказывал, что бывал внутри. А потом его осенило, и он понимающе улыбнулся. – Неужели тебе никто согласился занять монет на это?

– А я и не просил. Ишь, много ли чести… И вообще, правильно хозяин сказал. Там много ума не понадобится, так что нечего и спрашивать!

И Дигоро с мерзкой миной на лице встал и вышел из-под звукового щита, который вовремя снял Габелий. Затем лег на кровать, повернулся к стене, и до его соседей донесся прискорбный вздох. Действительно, как ни пытался Дигоро просить: и у банкиров, и у соседей по улице, – никто ему не занимал, уж больно скверный у него был норов. Да и просил он так, что скорее огрызался.

* * *

Спустя две недели.

Из густого пара рождались милые женские ручки, которые поливали плечи и волосы горячей водой из бронзовых черпаков. А Юлиан, прикрыв глаза, уже начинал со сладкой истомой подумывать, что все не так уж и плохо. Обычно, навещая баню, он всегда довольствовался быстрым омовением. Но вот сейчас ему пришла мысль, что в таком медленном и томном купании есть чрезвычайно приятные моменты, которые нужно будет потом обязательно повторить.

Он сидел, согнув ноги, в бадье, устланной простынями, дабы не зазанозить мягкое место, и предавался наслаждению. От воды исходил густой запах целебных трав: фенхеля, ромашки, струнника и золотого шорлея. Лицо Юлиана уже было идеально выбрито, волосы подстрижены, а напротив ванны, на кресле, лежал костюм Вестника.

Рабыни Коронного дома тихо перешептывались; на их прехорошеньких мордашках сияли клейма. Тут же рядом с ними стоял безмолвный Латхус, наблюдая.

Наконец, слишком скоро уже расслабившегося мужчину вырвали из мечтаний. Когда Юлиан вылез из бадьи, рабыни еще раз облили его едва теплой розовой водой, постелили на каменный пол подножную простыню и обтерли нагое, распаренное тело. Одна девушка потянула за веревочку, которая устремлялась к потолку, и где-то вдалеке раздался перезвон маленьких колокольчиков.

Негромко скрипнула дверь. Из уже тающей завесы пара выросла полная и широкая фигура, и мужчина с чудаковатыми усами-перышками, бережно держа в руках костюм, подошел ближе. В нем Юлиан узнал церемониймейстера Его Величества, заведующего подготовкой к празднествам.

– Меня обязали все рассказать вам… – не закончив речь, церемониймейстер нашел глазами лежащий на стуле ошейник и замялся, не зная, как обращаться одновременно и к рабу, и к такому уважаемому лицу, как Вестник. – Вам, Вестник, что делать…

С этими словами церемониймейстер уж было схватился за брэ, чтобы надеть его самолично, но Юлиан лишь замотал головой. Тогда пышный мужчина, уже не терпя возражений, склонился, чтоб помочь с шерстяными чулками под шаровары.

– Вас у дворца будет ждать повозка, и вы в сопровождении двух консулов будете отвезены к главному храму Гаара у тракта на Пущу. В храме вы будете встречены жрецами Гаара, и во время молитвенной церемонии на священном алтаре прольете кровь девственниц и девственников, которую потребуется собрать…

– … что значит прольете? – хмуро перебил Юлиан.

– А, нет, это не то, что вы подумали. Нет-нет… – различив на лице Вестника негодование, церемониймейстер, надевая второй чулок, улыбнулся. – Это раньше жертвоприношения проводились с соитием, а сейчас, увы… – он горестно вздохнул. – Запрещают, пекутся о «благоразумном сожительстве». Вам нужно будет убить жертв: либо перерезать горло, либо ударом в сердце, тут как пожелаете. И, вскрыв артерии, вам надобно будет собрать в сосуд девственную кровь.

– Зачем же тогда нужны девственники, объясните мне, почтенный церемониймейстер?

– Обычай, – вежливо улыбнулся тот.

– Разве ж девственница чем-то отличается от не девственницы по вкусу крови?

– Задайте этот вопрос лучше жрецам.

Церемониймейстер с кряхтением встал и взял в руки нижнюю и верхние рубахи. И принялся дальше одевать мрачного мужчину, который надеялся, что придется оборвать жизнь того, кто хотя бы эту самую жизнь уже видел. И хотя по подсчетам Юлиана, он за тридцать один год, являясь Старейшиной, убил более трех сотен человек, это все были люди старше среднего возраста, чаще осужденные на смерть за опасные преступления: изнасилование, убийство, бунт.

Чтобы не стяжать славу убийц, вампиры Ноэля старались брать лишь то, что так или иначе должно было умереть. На срединном Юге у вампиров сформировалось иное представление. Они делили людей на два класса: свободные и рабы, – и всегда глядели сквозь свободных, не допуская, будучи сытыми, даже одной мысли о том, чтобы вцепиться тем в глотку. В рабах же они никогда не видели людей, различая лишь цену на еду, которую диктовал рынок. Старые, немощные и больные стоили дешевле, а молодые, здоровые и красивые – дороже.

– И что же дальше, почтенный церемониймейстер? – Юлиан позволил надеть на себя парчовые узкие шаровары чуть ниже икр с росписью лиственными узорами платана. – Каким образом будет проходить церемония? С горожанами города? Как долго я буду занят в храме?

– Нет, для горожан уготовано другое причастие, и оно, как бы так выразиться деликатнее – попроще. Вам не нужно будет на нем присутствовать, ведь ваша роль на этом празднике – это пролить освященную кровь и донести дары Гаара только до почтенных и достопочтенных господ в храме. Это – великая честь! Вы будете касаться всех знатнейших вампиров нашего города, вступая с ними в таинство доверия!

Церемониймейстер, имени которого Юлиан так и не узнал, распрямился. Он нашел глазами последнюю деталь нарядного костюма, а именно богатую и красивую, из шелковой ткани с золотыми узорами мантию цветом под стать блестящей темной шевелюре Юлиана, и цыкнул на стоящих стайкой рабынь. Те разбежались. С самым наиважнейшим видом придворный обвил мантией высокого и худого Вестника.

– Ах, как хорошо села. До чего же ладно скроены, высоки и темноволосы, словно рождены подле самого шва на дальнем Севере, – лесть сорвалась с полных и растянутых в услужливой улыбке губ, и церемониймейстер принялся безостановочно охать.

– Что делать дальше? Расскажите до конца, как вас обязали. Когда я буду свободен?

Юлиану не нравилась мутность объяснений церемониймейстера, который облекал все в скользкие формулировки. Тот же, улыбаясь, достал из-под балахона кошель и извлек оттуда шесть перстней с рубинами да гагатовыми камнями.

– Ах, да-да. Прошу меня простить, слегка забылся. Кхм, так вот… Вы будете свободны, когда закончится причастие господ, а Верховный Жрец, Симам, закончит молитву Праотцу нашему Гаару. К слову, достопочтенный Симам проводит служения в храме уже больше пятнадцати лет, так что он подскажет вам и поможет. Вам в помощь будут выделены несколько жрецов. Насколько я знаю, в причастии будут участвовать и господа с северо-западных провинций.

– Понятно.

– А когда закончите, достопочтенный Симам позволит вам быть свободным. Скорее всего, вместе с достопочтенным Ралмантоном вы отбудете в его дом.

– Хорошо.

– И да… Кхм. Если что, то все эти драгоценные камни на вас учтены и будут пересчитаны после обряда. Нет, нет! Не глядите на меня, Вестник, таким ледяным взглядом, я ни на что не намекаю – это всего лишь правила, и я обязан был известить вас о них.

В завершение разговора церемониймейстер склонился над сумой и достал оттуда духи, обрызгав Вестника парфюмом из мирта. Где-то под потолком звонко запели маленькие колокольчики – время пришло.

– Да пребудет с вами Гаар. Вас уже ждут.

Вслед за покинувшим купальню Юлианом последовал и вечно безмолвный Латхус, озираясь в поисках опасностей для охраняемой им персоны.

За Юлианом шлейфом волоклась тяжелая черная мантия, обильно усыпанная в плечах гагатовыми камнями и златом. И хотя рабский обод так и остался лежать на кресле в купальне, а костюм сидел, как влитой, что-то все равно стесняло его. Он попеременно то поправлял высокий ворот, то оттягивал манжеты на черной рубахе. Чувствовал себя, в общем, крайне неуютно и неподобающе для такой роли. Чувствовал себя человеком, изменщиком и дилетантом…

Заря уже занялась, но солнце еще пряталось за кольцами высоких стен, едва подсвечивая их. В этом сером, угрюмом утре вампир, борясь с ветром, заспешил к двум консулам, сидящим в повозке: Илле Ралмантону и Дайрику Обараю. Их повозка качалась из стороны в сторону под напором северного найдала.

Юлиан сел напротив консулов. Повозка тронулась; копыта звонко зацокали по плитке.

По бокам выдвинулась охрана из магов, которая воздвигла вокруг важных особ магический заслон. Теперь ветер с яростью бился о барьер, который под его порывами мерцал и светился радужными всполохами. Однако внутри стало тихо.

Юлиан с интересом рассматривал Дайрика Гаар’Обарая, лучшего ученика Вицеллия и преемника его чина, желая узнать, каков же его облик. Дайрик отвечал встречным взглядом. Его карие, ясные глаза изучали сына его учителя из-за прорезей маски, но изучали с небрежностью, как нечто малое и презренное.

Наконец, королевский веномансер лениво развалился на подушках, сполз, вытянул вперед ноги и заставил раба из-за этого подобрать свои. Затем он так же вяло повернул голову к Илле, и спросил, немного безучастно, будто обращаясь ко всем и ни к кому одновременно:

– В этом году снова безумный ветер. Хорошо, хоть они дошли своим умом сделать щит…

– Обычное явление, – мрачно отозвался старик Илла, вцепившись в любимую трость костлявыми пальцами. – Перед весной всегда поднимается на неделю-две порывистый найдал.

Дайрик смолчал, видя, что советник по своему обыкновению снова не в духе.

Покачиваясь и гремя колесами, крытая повозка покинула господский район и продолжила свой путь по широкой мостовой, которую стали окаймлять вампиры.

Кто-то, по всей видимости, уже давно стоял здесь, под шквалистым ветром, в ожидании проезда Вестника. Иногда, расталкивая испуганно толпу фанатичных вампиров, с улиц на улицы перебегали люди, чтобы как можно быстрее достичь цели своего путешествия и скрыться с глаз празднующих. Их провожали изуверские, голодные взгляды.

Дайрик отодвинул занавесь из алого бархата и вгляделся в набожных вампиров, которые густо облепили улицы. Многие из них уже посетили утренние причастия в храмах, разбросанных по всему городу. Многие держали в руках фиалы – символ Гаара. У кого-то на губах уже была кровь. Взгляд, пьяный, безумный и остекленевший, провожал повозку, словно там сидел сам Гаар.

Дайрик усмехнулся в презрении, скривился.

– Блаженные создания, – заметил он с отвращением. – Они не способны даже держать себя в руках. И снова будут смерти каких-нибудь глупышек с регулами, которые рискнут выйти сегодня ночью из дома. Снова оборотни Рассоделя будут выть от счастья, как голодные псы, когда цена на трупы ненадолго упадет на Мясном Рынке. Какая же низость, какое скотство…

Илла и Юлиан молчали – старик был не в духе и гладил рубин в своем посохе, а раб отрешенно смотрел на изуверских вампиров, которых становилось все больше. Тогда Дайрик Обарай, пребывая в некотором состоянии скуки, перевел свой ленивый взор на оцепеневшего Юлиана и обратился уже к нему.

– Я сомневаюсь, что отец наш Гаар выглядел, как доморощенный цыпленок. Будь увереннее и расправь плечи. Не подведи ожидания своего хозяина, раб…

И Юлиан еще шире расправил уже и так разведенные плечи, нахмурился, но смолчал, ибо по законам не смел и слова сказать стоящему по статусу много выше его. Повозку сильно тряхнуло, и, сморщившись от болезненного толчка в спину, старик Илла распрямился и оперся о трость, злобно зыркая по сторонам.

Дайрик растекся по подушкам, коих было более двадцати в повозке, и посмотрел на устланный черным бархатом потолок.

– Все хотел поинтересоваться, достопочтенный Ралмантон, – протянул он апатично. – Вам не кажется странным, что мода на изящные, родовитые лица в этом году сбоила?

– К чему твой вопрос? – Илла метнул ответный колючий взгляд, задержал его на Дайрике, пока тот не отвел глаза.

– Я к тому, что выбор королевы очень быстро остановился на диком северном рабе. Мне показалось, что Ее Высочество даже не раздумывала над этим выбором, словно следуя какой-то определенной… договоренности.

– Порой во вмешательствах извне разные создания, желающие протолкнуть своих родственников с легкой руки, видят какие-то несуществующие договоренности.

Дайрик недовольно приподнялся на подушках.

– Достопочтенный Ралмантон, шанс воспользоваться привилегиями, данными титулом Вестника, разумнее давать тому, кто сможет им грамотно воспользоваться. Что вы на это скажете?

– Скажу, что женщины не всегда руководствуются разумом, – усмехнулся Илла.

На лицо Дайрика набежала тень, но он смолчал.

А ветер все усиливался, рос в размерах и силе, и теперь клонил к югу даже крепкие платаны вдоль дороги. Кусты же, уже расстелившись перед мощью северного найдала, и вовсе лежали ветвями на земле, словно вымаливая у богов ветра пощады. Качались и вампиры вдоль дороги, но уже от внутренней бури из чувств, накрывших их.

Повозка вынырнула из тени ворот Мастерового города. Утопая в грязи, кони повернули влево и отправились к реке, но не доехав до нее с двести-триста шагов, вильнули вправо. Повозка потащилась к храму Гаара, вдоль мельничных прудов и платановой рощицы, мимо хлебных полей, пока не стала подниматься на холм.

Все это время Юлиан наблюдал огромную толпу, которая также стекалась к вершине холма. Ремесленники, низшие придворные, нищета – все вампиры шли по дороге и уходили в сторону, проваливаясь в грязь по колено, чтобы пропустить вооруженное шествие. Те, кто был верхом, подгоняли своих коней. Бедняки тянули к повозке руки, и ветер доносил обрывки их молитв.

* * *

Наконец, повозка остановилась у белокаменных ступеней.

Юлиан вылез последним и поднял голову. Над ним грозно возвышался, слепя своей белизной, храм. Храм этот был перестроен из старого полсотни лет назад с пожертвований прошлого советника королевства, Чаурсия.

Все знали, что прошлое святилище было мрачным, черным. Оно пугало кровавыми жертвоприношениями. Пугало оно и голодными вампирами, облепившими его ступени. Нехорошее это было место – злое, как поговаривали в Элегиаре. Но после того, как храм перестроили и сделали из белого мрамора и гранита, а вокруг него организовали дозоры, миролюбивее оно не стало. Вокруг вечно пропадали люди; местные деревни и рабские плантации часто недосчитывались поутру одного-двух человек.

Храм уже окружила огромная толпа из вампиров. Юлиан, Илла и Дайрик с военным сопровождением зашли внутрь.

Храм не освещала ни одна свеча. Огромный зал с чередой колонн вел к статуе Гаара, щедро расписанной золотом. Этот Гаар, мантия которого сливалась со стеной, напоминал во тьме скорее пугающего грима, нежели бога. Он нависал над тремя жертвенными алтарями, довлея над ними. В руках у статуи покоился золотой фиал.

Аристократия и богатые вампиры города стекались внутрь, занимали места. Тускло сверкало золото; по храму разливался запах духов и жажды крови. Звенели украшения, ибо знать облачилась во все самое лучшее. Илла Ралмантон и Дайрик Обарай устроились в первом ряду.

Снаружи же продолжал исступленно вопить простой народ, пытаясь пробиться внутрь, чтобы участвовать в Главном причастии. Однако стражники не пускали их, откидывали тупыми концами алебард, как зверье.

Юлиан пытался идти величаво. Однако на него навалилась странная, холодная апатия, и он в состоянии какой-то внутренней пустоты, чувствуя тяжесть лишь в районе живота, дошел до жреца Гаара и встал рядом.

Когда все ряды оказались заняты, двери храма с грохотом закрыли. Все находящиеся внутри оказались отрезаны от внешнего мира. Помещение застлала чернота. Вокруг трех алтарей, одного большого и двух поменьше, зажглись свечи. Они колыхнулись во тьме.

Воцарилась тишина.

Все обратили свои взгляды к холодному каменному жертвеннику, укрытому белоснежным покрывалом, и к жрецу с Вестником. Видя, что Вестник неопытный, Симам, Верховный жрец – этот вампир с неистовым взглядом старого фанатика, с этой глубокой морщиной, засевшей между широких бровей, и с видом покойника – подозвал его к себе.

Затем, неожиданно громко для своего тщедушного телосложения, он начал говорить. Голос его: басистый, властный, – отдал эхом под высокими сводами, отдал раскатами в сердцах.

Все слушали.

– Дети Гаара! – страстно воскликнул Симам и воздел к небу широкие рукава алой мантии. – Сегодня великий день, когда наш Праотец услышит мольбы и ниспошлет благо детям своим! Детям, которые верны и помнят, кому обязаны жизнью и происхождением, в коих течет его мудрость, его жизнь, его семя!

Юлиан вздохнул, стоя рядом с оглушающе громким жрецом, и оглядел всю колышущуюся фанатичную толпу. Глаза вампиров распахивались. В их взорах читалась набожная смиренность, а к ней примешивалось и нечто звериное, вырастающее в них, но пока сдерживаемое.

Жрец начал долго читать молитвы. Время смешалось с полутьмой; голос Симама то гремел, то стонал, то разливался певучей песнью. Жрец играл с голосом, стараясь задеть струны, как играют боги со своими детьми.

Юлиан был не из тех, кто верит первому слову проповедника, а оттого он всегда считал себя далеким от божественных празднеств. Но сейчас и он невольно почувствовал, что тело его вдруг оцепенело, сердце наполнил благоговейный жар, а голова очистилась от мыслей о бытии. Сам того не желая, Юлиан стал частью обряда, поддался его власти и чарам. Хотя в глубине души скромный голос и задавал вопрос: «А не лишний ли ты здесь, бывший человек?».

Наконец, прозвучали нужные слова.

– … И сегодня мы воздадим отцу нашему Гаару, почтим его имя, закрепив его на наших устах, омытых кровью!

Юлиан отвел взор от лица Иллы, на удивление спокойного, и попытался сосредоточиться, но перед глазами начало плыть.

Из-за статуи Гаара возник жрец в черной мантии, ниже рангом. Он вынес тонкую фигурку и возложил ее на алтарь. Фигурка была укрыта полотнищем, а из-под него выглядывали бесчувственная женская ручка и белые стопы – девушка спала.

Когда ее тело уложили на белоснежное покрывало алтаря, жрец Симам распахнул шкатулку. Он извлек оттуда тонкий, изогнутый кинжал с невероятной остроты лезвием. Затем, ненадолго подняв его над головой, отчего по толпе прокатилась волна возбуждения, Симам вложил его в подставленные ладони Юлиана.

Клинок был на диво бесплотен и неощутим. Но лег он в руки тяжелым бременем. К Вестнику, облаченному в иссиня-черный костюм, расписанный алым атласом и драгоценными камнями, обратились взоры всех присутствующих.

Юлиан развернулся к жертве, которую заранее опоили снотворным.

И тут зрение его будто потеряло прежнюю зоркость. Теперь он с дрожью видел перед собой лишь дремлющую тонкую фигурку. Правой рукой он сорвал полотнище, и оно подлетело ввысь, а потом тяжело упало к ногам первых рядов.

На алтаре лежала, облаченная в рубаху из шелка, девчушка: еще щуплая, юная, но уже с очерченными женскими прелестями. Лицо ее было цвета снежной белизны, веки с черными ресницами дрожали в насланном снотворным сне, а головка покоилась в ореоле пышных, каштановых волос. Девушка не казалась рабыней, разве что из комнатных, потому что не было в ней ни капли деревенской огрубелости. И даже ручки на ощупь были, что пух.

На алтарь и Вестника все смотрели в томительном ожидании. Зал затих, боясь проронить и слово. Все страшились осквернить священное затишье. А меж тем в голове у Юлиана пульсировала лишь одна мысль – «человек… человек… бывший человек… но уже не человек… не человек…»

С прерывистым дыханием он погладил жертву по трепетной, белой шее и сглотнул слюну. Недолгим взором он окинул сидящих в зале вампиров. Ни у одного не увидел в глазах ни капли жалости – лишь звериное томление.

«Что толку надеяться, что я не убийца, и пытаться оправдать себя? – думал про себя он, сжимая крепче рукоять клинка, украшенную рубинами. – Я убийца. И от этого заявления самому себе мне ни тошно, ни сладко. Я принял его, как данность, хотя это далось мне тяжело и я тешил себя десятилетиями, что убивал лишь виновных. Но сколько среди убитых было оговоренных завистливыми соседями, сколько смутьянов поднимали бунты ради блага своих нищих и голодных детей?»

Он ударил в сердце, коротко и жестко. Глаза жертвы в то же мгновение распахнулись. Острая боль вырвала ее из мира снов, и Юлиан увидел последний взгляд этого бедного, невинного создания, жизнь которой закончилась в угоду несуществующему богу.

Вестнику поднесли огромную золотую чашу, и он, перерезав у жертвы горло, набрал ее до краев. Под сводами храма растекся благоухающий, густой запах крови.

В зале продолжала стоять гробовая тишина.

Следуя указаниям жрецов, Вестник с чашей, полной крови, спустился с лестницы и ступил к вампирам, сидящим в креслах. Следом за ним двинулись прислужники, которые несли в руках яхонтовые кубки.

Сначала он остановился у консулов Иллы и Дайрика. Взяв два кубка, он зачерпнул ими крови до краев и передал их консулам, касаясь их рук своими. Все это время Верховный жрец молился и что-то исступленно кричал, но Юлиан его не слышал, будто оглохнув.

Илла обхватил костлявыми пальцами кубок и с горящим взглядом испил крови, которая должна была ему даровать здоровье Гаара. Его примеру последовал и Дайрик, перед этим отстегнув золотую маску. Храму явилось лицо, правая половина которого была обожжена, судя по всему какой-то кислотой.

Меж тем на алтарь лег уже следующий несчастный человек. Опоив первые ряды священной кровью, Вестник вернулся к алтарю, где ему опять вложили в руки кинжал. До сих пор видя перед собой лицо первой девушки, он убил быстрыми ударами следующих жертв. Затем снова наполнил чашу.

Мир вокруг него сузился до кинжала, опоенных снотворным жертв, чаши и восковых лиц знати. Во тьме он почувствовал, как руки его обагрились кровью, как обувь стала липнуть к полу.

Один из прихожан, почтенный Лукини, чиновник Налогового дома, во время причастия к кубку случайно опрокинул его. Кровь разлилась на пол. Вестник наполнил кубок по новой и снова подал его прихожанину; тот жадно припал сначала к напитку, потом вдруг к руке дающего, принялся страстно целовать ее кровавыми губами.

Юлиан смутился. Опоив еще часть аристократии, он вернулся к алтарю. Время замерло. Молодых девушек и парней выносили друг за другом, спящих, клали их на залитые кровью жертвенники, и он забылся, скольких уже убил… Десять? Двадцать? Пятьдесят?

Когда знать напоили священной кровью, пир на этом не остановился. Симам подал чашу самому Юлиану, и тот, понимая, чего от него хотят, тоже начал пить, пока разум не оплело чувство опьянения. Где-то в стороне вскрикнул не вовремя проснувшийся юноша, чьи вопли тут же сменились предсмертным стоном, ибо ему в шею вцепился один из жрецов.

Кровь лилась на пол ручьями. Кубки опрокидывались. Расписанные драгоценностями костюмы обагрились алым. Илла жадно пил уже третий кубок, пока над ним не нависал лекарь Викрий с требованиями соблюдать меру из-за раздраженного желудка. Лицо старика было перемазано кровью, и он вытирал его рукавом, придавая бледному лицу еще более пугающую красноту.

Юлиан прошел по липкому полу, чувствуя, как пристает к камню обувь, и поднес одной пожилой аристократке кубок. Та привстала, обхватила пальцами дающую руку и жадно припала к кубку. Затем, безумная и пьяная, обвила шею Вестника, и он почувствовал на губах поцелуй.

Причастие обратилось в кровавую попойку.

Безумие стало охватывать знать. Сдержанность растворялась в густой завесе запаха крови, а фарфоровые лица укрыла кровь. В углу храма лежало уже более пятидесяти трупов, соки с которых уже вытянули меж делом. Кто-то из аристократии тянулся к телам, растеряв всякое благородство и ощущая вложенную в них Гааром звериную сущность.

Пиршество продолжалось долго.

Юлиану казалось, что на Элегиар уже опустилась ночь. И все же молитвы жреца Симама стали не так яростны, сам жрец охрип, а часть знати, пьяная, и вовсе возлежала в креслах, распластавшись. У стен стояла безмолвная храмовая стража из евнухов, а кровь каждого убиенного пробовали перед укладыванием на жертвенник веномансеры. Но делалось все так тихо и осторожно, что, казалось, будто только аристократия и находилась в храме, ибо все действо крутилось вокруг нее и для нее.

Наконец, голоса стихли. Юлиан уже шатался: то ли от опьянения, то ли от усталости. Он видел осоловелые глаза вокруг себя, видел их покровительственные взоры, ибо теперь, став Вестником, кормящим с рук, он подозревал, что стал для господ на ступеньку выше.

В конце концов, до замутненного его сознания донеслись обращения жрецов. Все вампиры приподнялись в креслах, стали приводить себя в порядок, ибо не было здесь камердинеров и слуг – все остались у повозок. Спустя время с глухим звуком двери храма отворили – яркая полоса света разрезала тьму храма. Все ослепли после блаженной тьмы.

Юлиан посмотрел на свои залитые кровью руки, словно он окунул их в чан по локоть, и ему отчего-то вспомнились три брата в тюрьме Брасо-Дэнто. В каком-то немом отупении с позволительного кивка Симама он последовал за Иллой. Тот тоже шел, покачиваясь, хотя с каждым шагом тело его, доселе расслабленное, стало напрягаться, возвращаясь к обычному состоянию ожидания опасностей.

Когда Юлиан привык к смене освещения, только тогда он понял, что весь пол, от алтаря до дверей, залит кровью, а лицо у веномансера липкое при касании не от пота, а от крови.

Где-то впереди зашумела стража. Истошные вопли. Под охраной аристократия вышла, качающаяся, из дверей храма и прищурилась. Кое-кто одергивал себя, приводил в надлежащий вид одежду. Дайрик надевал маску. К кому-то бросилась прислуга, которую не пустили внутрь на таинство. Кто-то еще словно не понимал, что происходит.

Юлиан брел вперед и смотрел по сторонам, разглядывая всех вокруг словно через призму. Но холодный воздух стал отрезвлять его, а буйный ветер взметнул на нем одежды, поторапливая.

Разглядывая блаженные лица выходящих из храма, он вдруг понял, что они – счастливы, искренне счастливы. А он до сих пор вспоминает лицо убиенных… И вдруг мысль, печальная, осенила его – никто из вампиров никогда не задавался моральной стороной вопроса, убийца он или нет. Вампиры всегда убивают ради сытости и наслаждения, ограничиваясь лишь вопросом законности убийств, ибо это их сущность, ибо они – хищники.

А задается ли хищник вопросом, убийца он или нет? Вряд ли.

И каждая сделка Юлиана с совестью, приближающая его ко мнению, что он – убийца, – отдаляла его от вампиров. Ибо те убийцами не были. Не была убита для них девственница на алтаре – было проведено жертвоприношение их любимому богу.

Что ж, размышлял он печально, человеческое прошлое не сотрешь и тысячами убийств…

И вот он уже возвращался назад. К нему тянули свои руки опьяненные вампиры. Однако Вестник на них не смотрел, пребывая в задумчивости. Он знал, что запомнит этот день надолго.

Юлиан сел во всю ту же повозку, и до его слуха, отошедшего от странной глухоты, донеслись пронзительные вопли. Он оглянулся. Перед храмом образовалось столпотворение. Нищие вампиры, огрызаясь, кидались на залитый кровью пол у входа внутрь, вставали на колени и слизывали кровь, цена которой в последние годы взлетела под небеса из-за ослабшего потока рабов. Ненадолго Юлиану показалось, что в этой возне из сплетенных тел он услышал возгласы Дигоро, который устремился к алтарям.

Услужливый камердинер помог старику Илле взобраться по ступеням, и тот буквально рухнул в подушки, ибо здоровье его за последний год сильно пошатнулось. Юлиан подсел рядом. И снова напротив устроился Дайрик Обарай, Королевский веномансер.

Возничий на облучке хлестнул лошадей, и они повезли молчаливых и забрызганных кровью господ к особняку. Впрочем, ни господ, ни пирующих в городе вампиров их облик, обагренный кровью, не беспокоил – город сейчас принадлежал им. Дело близилось к обеду; пустынные улицы, унылые и серые, протягивало мерзким ветром. За версту не было видно ни одной живой души. Ставни заколотили. Магазины закрыли до следующего дня. Город будто вымер.

Где-то вдалеке, со стороны Трущоб, чуткий слух Юлиана различил женские крики о помощи, сменившиеся стонами боли. Затем все это скрыл в себе ветер, который завыл с новой силой.

По небу ползли тучи, обещая разразиться либо дождем к вечеру, либо мокрым снегом в ночи, если успеет похолодать.

– Ну что же… – апатично протянул Дайрик, пока повозка гремела колесами по выложенным плиткой улицам. – Все прошло, как должно. Но впрочем, вы в роли вестника, достопочтенный, выглядели много убедительнее. – Дайрик снова попытался раскидать ноги, но уперся в Юлиана. Тот не уступил. – Вы, пожалуй, были лучшим вестником на моем веку…

Илла не ответил. Лишь сцепил пальцы одной руки вокруг трости, а другой вытирал морщинистые губы, чтобы привести себя в порядок. Казалось, будто своим старческим взглядом он следил за дорогой сквозь плотные шторы, но глаза его были затуманены.

– В твоих словах сквозит больше лести, чем истины, Дайрик, – наконец, произнес он. – От Вестника в церемонии требуется слишком мало, чтобы судить его качество работы, с той лишь разницей, что раньше церемония была куда более зверской. Лучше расскажи, как продвигаются исследования Белой Розы.

– Увы. Мы более разводим антимонию, чем движемся дальше. После сведений от вашего раба о том, что в производстве яда использовалась перегонка из животного сырья, мы хоть и сузили круг методов, но результата не добились.

– Следы использования Белой Розы находили в других землях?

– Нет, – лениво вздохнул Дайрик Обарай.

– А чем тогда отравили наместника Дюльмелии? Ходят слухи о белой пене, извергаемой им изо рта перед смертью.

Дайрик, кажется, скривился под маской.

– Много чего говорят, достопочтенный, но это не следы Белой Розы, а обыкновенная реакция борькора на вино, которое выдерживают в свинцовых чанах для сладости. Именно им наместник запил отравленную тушу цапли. Те, кто выкупил у Вицеллия секрет Белой Розы, не торопятся явить ее силу, что странно и необъяснимо с точки зрения логики, ибо яд этот надо вовсю использовать, пока на него у веномансеров нет ответа…

– Ищите! – обрубил Илла и вцепился в веномансера колючим взглядом. – Нужно отыскать противоядие до войны.

– Я понимаю, достопочтенный… Однако мой учитель умел хранить секреты, стоит отдать ему должное. – Тут Дайрик увидел, как вспыхнули холодным огнем глаза советника, и умолк про достоинства Вицеллия, затем посмотрел на Юлиана. – Но вы можете помочь в исследованиях, если позволите мне взять в Ученый Приют вашего раба. Среди магистров ходит слух, что он долгое время принимал этот яд. Как знать…

– Нет, – оборвал Илла. – Ищите!

Дайрик лишь лениво дернул плечами, понимая, что старик не желает пускать по стопам Вицеллия своего раба, о котором все уже знали, что он – сын Иллы.

Повозка остановилась у ворот особняка Иллы. Консулы выбрались из повозки и под вой ветра поспешно исчезли в проеме двери. Холодные порывы бросались на окна, и весь дом трясся от основания до крыши. Зимы в Элегиаре не баловали ни снегом, ни крепким морозцем, но были щедры на слякоть и лютые ветра, которые разгонялись на равнине, как конь на воле.

Юлиан, словно тень, последовал за господами и сел рядом с Иллой, который благодушно позвал его. Чуть погодя явилась прелестная Лукна, звеня украшениями, и ее голос разнесся песнью в особняке. Пела она нежно, спокойно, потому что характером была покорна – не как Сапфо. Чуть погодя к ней присоединились и другие дети Зейлоары: флейтисты, лютнисты и модный менестрель Парфоло.

Дайрик Обарай, лежа на подушках, наконец отстегнул золоченую маску в виде коры, и показал свое лицо. Теперь Юлиан смог разглядеть его нормально, в ясном сознании. К его удивлению, Дайрик был моложе, чем казалось поначалу, потому что маска сильно приглушала его голос, делая старше.

Правая половина лица: смуглого, обрамленного остатками каштановых бакенбардов, – была сожжена какой-то мощной кислотой. Губы Дайрика, тонкие, укрывала темно-розовая корка, а ухо и часть волос и вовсе отсутствовали. Что же это, последствия неосторожного обращения с карьением?

Да, вероятно, карьений, думал Юлиан, ибо он так же когда-то сжег на лице кожу до мяса, когда по ошибке залил для разведения кислоты воду в нее, а не наоборот. Тогда карьений резко нагрелся и выбросил облако разъедающего пара в лицо незадачливому веномансеру, отчего тот ослеп на один глаз на добрый месяц. Надо ли вспоминать, как безудержно и зло хохотал Вицеллий Гор’Ахаг, наблюдая за страданиями своего ученика? Лить кислоту в воду – вот золотое правило, запомнил на всю жизнь Юлиан.

Но у него, к счастью, все зажило, а вот лицо Дайрика носило на себе пожизненный отпечаток его ремесла – ремесла опасного, не прощающего ошибок.