Читать книгу Темная игра смерти - Дэн Симмонс - Страница 8

Чарлстон

Вторник, 16 декабря 1980 г.

Шериф Бобби Джо Джентри откинулся на спинку кресла и сделал еще глоток кока-колы. Ноги он водрузил на заваленный бумагами стол; кожаный пояс с кобурой заскрипел, когда он шевельнулся, устраивая поудобнее свое грузное тело. Кабинет был маленьким, стены – тонкими, ибо это были вовсе не стены, а деревянные перегородки, отделяющие его от шума и суеты в других частях здания, что вмещало официальные учреждения округа. Краска этих деревянных перегородок давно облупилась и уже не имела того оттенка официального зеленого цвета. Кабинет был забит под завязку: массивный письменный стол, три высоких шкафа с бумагами, еще один длинный стол, уставленный стопками книг и папок. Были тут и классная доска, и беспорядочно заваленные полки на кронштейнах. На двух черных деревянных стульях лежали папки и бумаги, как и на рабочих столах.

– Пожалуй, мне тут больше нечего делать, – сказал агент Ричард Хейнс. Он расчистил себе небольшое пространство и уселся на краешек стола. Стрелки на его брюках были острыми как бритва.

– Да, – согласился шериф. Он негромко икнул и поставил банку на колено. – Пожалуй, у вас действительно нет причин болтаться здесь. Вполне можете отправляться домой.

У этих двух служителей правопорядка, казалось, не было ничего общего. Шерифу Джентри едва перевалило за тридцать пять, но его высокая фигура уже начала заплывать жиром. Серая форменная рубашка туго обтягивала живот, который карикатурно переваливался через ремень. Румяный, веснушчатый, с залысинами и двойным подбородком, он производил впечатление человека открытого, дружелюбного и слегка лукавого: сквозь черты взрослого мужчины все еще проглядывало лицо озорного мальчишки.

Говорил он тихо, слегка растягивая слова в манере «старого южанина», которая сделалась недавно популярной в Америке благодаря появлению тысяч коммерческих радиостанций, бесчисленных кантри-песен и бесконечному числу фильмов с Бертом Рейнольдсом. Расстегнутый ворот, выпирающий живот и ленивая манера говорить как нельзя лучше гармонировали с общей атмосферой добродушной неряшливости, царившей в кабинете шерифа, но с этим образом как-то не вязались быстрота, легкость и почти грациозность движений его крупного тела.

И внешний вид, и темперамент специального агента Ричарда Хейнса из Федерального бюро расследований больше подходили друг другу. Хейнс был на целых десять лет старше Джентри, но выглядел моложе. На нем был светло-серый летний костюм-тройка и бежевая рубашка из «Джос А. Банк». Его шелковый галстук цвета бургундского числился за номером 280 235 из каталога того же магазина. Пострижен он был умеренно коротко, хорошо причесан, и только на висках слегка серебрилась седина. Почти квадратное, с правильными чертами лицо как-то не очень гармонировало с поджарым телом. Четыре раза в неделю он ходил в тренажерный зал. Голос у него был низкий, но слабо модулированный; складывалось такое впечатление, будто покойный Эдгар Гувер сконструировал Хейнса как модель для всех своих агентов.

Разница между этими двумя людьми не сводилась только к внешним различиям. До того как попасть в ФБР, Ричард Хейнс довольно посредственно проучился три года в Джорджтаунском университете. В ФБР он прошел спецподготовку, тем и завершив свое образование.

Шериф Джентри окончил университет Дьюка по двум специальностям – искусству и истории, а затем получил степень магистра в Северо-Западном университете. Полицейской работой он занялся благодаря своему дяде Ли, шерифу Спартансберга, который устроил его помощником на полставке летом шестьдесят седьмого. Год спустя Бобби Джо защитил диссертацию. Однажды он сидел в чикагском парке и наблюдал, как полицейские, потеряв контроль, принялись дубинками и кулаками избивать демонстрантов, которые мирно расходились после митинга, устроенного в знак протеста против войны во Вьетнаме.

Джентри вернулся домой на юг, два года преподавал в Морхаус-колледже в Атланте, а потом пошел работать охранником. В свободное время он трудился над книгой о Бюро Фридмана и его роли в период Реконструкции. Книгу он так и не закончил; ему все больше нравилась рутинная работа охранника, хотя из-за нее у него возникала вечная проблема с весом. В семьдесят шестом он переехал в Чарлстон и поступил на службу простым патрульным полицейским. Год спустя Джентри отказался от предложения поработать доцентом на кафедре истории в Дьюке. Ему нравилась обычная полицейская работа, ежедневные стычки с пьяницами и чокнутыми и еще то, что ни один рабочий день не похож на другой. Еще через год он, к собственному удивлению, выдвинул свою кандидатуру на пост шерифа Чарлстона. После этого Джентри удивил довольно многих, добившись избрания. Местный журналист по этому поводу написал, что Чарлстон вообще странный город – город, влюбленный в свою историю, и что публике понравилась идея иметь историка в должности шерифа. Джентри не считал себя историком. Он считал себя полицейским.

– Если я тут не нужен… – говорил Хейнс.

– Что? – переспросил Джентри. Мысли его несколько отвлеклись.

Он скомкал пустую банку и кинул ее в переполненную мусорную корзину, где она стукнулась о кучу других таких же банок, отскочила и упала на пол.

– Я говорю, что доложу Галлахеру, а потом вылечу назад в Вашингтон, если я вам больше не нужен. Мы будем держать связь через Терри.

– Конечно, конечно, – согласился Джентри. – Ну что ж, спасибо за помощь, Дик. Вы с Терри об этих делах знаете больше, чем все мы тут, вместе взятые.

Хейнс встал и собрался было уходить, когда секретарша шерифа просунула голову в дверь. У нее была прическа, вышедшая из моды лет двадцать назад, на шее сверкали бусы из искусственного изумруда.

– Сэр, тут пришел этот психиатр из Нью-Йорка.

– Черт, совсем забыл. – Джентри с усилием поднялся. – Спасибо, Линда Мэй. Попроси его, пожалуйста.

Хейнс направился к двери:

– Ну что ж, шериф, у вас есть мой номер на случай, если…

– Дик, вы не могли бы сделать мне одолжение и поприсутствовать при нашей беседе? Я забыл, что этот парень обещал прийти, он может нам кое-что сообщить по делу Фуллер. Вчера по телефону он сказал, что был психиатром мисс Дрейтон, а в город приехал по делам. Вы можете задержаться еще на несколько минут? Тони отвезет вас в отель на патрульной машине, если будете опаздывать на самолет.

Хейнс улыбнулся и развел руками:

– Да нет никакой спешки, шериф. С удовольствием послушаю, что там у этого психиатра. – Агент сбросил с одного из стульев пакет из «Макдональдса» и сел.

– Спасибо, Дик. – Джентри вытер лицо и подошел к двери, как раз когда в нее постучали.

В кабинет вошел невысокий бородатый мужчина в вельветовом, спортивного покроя пиджаке.

– Шериф Гентри? – Психиатр произнес его фамилию на немецкий лад.

– Да, я – Бобби Джо Джентри. – Рука, протянутая психиатром, исчезла в огромных ладонях шерифа. – А вы – доктор Ласки, не так ли?

– Соломон Ласки.

Обычного роста психиатр выглядел карликом рядом с грузной фигурой Джентри. Это был худой мужчина с высоким бледным лбом, спутанной бородой цвета «перец с солью» и печальными карими глазами, казавшимися старше, чем все остальное. Одна дужка очков еле держалась на полоске скотча.

Джентри махнул рукой в сторону Хейнса:

– Это специальный агент Ричард Хейнс из ФБР. Надеюсь, вы не будете возражать – я попросил Дика присутствовать при нашем разговоре. Раз уж он здесь, то я подумал, что он сможет задать более внятные вопросы.

Психиатр кивнул Хейнсу и иронично заметил:

– А я и не знал, что ФБР занимается местными убийствами.

Голос у него был тихий, с легким акцентом. За грамматикой и произношением Ласки явно следил очень тщательно.

– Обычно мы и не занимаемся, – сказал Хейнс. – Но в этой… э-э-э… ситуации есть кое-какие факторы, подпадающие под юрисдикцию ФБР.

– Да? И какие же? – удивился Ласки.

Хейнс скрестил на груди руки и слегка откашлялся.

– Во-первых, похищение некоего лица, доктор Ласки. Во-вторых, нарушение кое-каких гражданских прав жертв. К тому же местным органам правопорядка мы предлагаем помощь наших криминальных экспертов.

– Вообще-то, Дик здесь из-за того самолета, который разнесло на куски, – пояснил шериф. – Садитесь, доктор, садитесь. Дайте-ка я уберу этот хлам. – Он переложил кипу журналов, папок и несколько пластиковых кофейных чашек на стол, затем с трудом пробрался в свое кресло. – Значит, вы вчера сказали по телефону, что можете помочь с этим делом об убийстве нескольких человек?

– Нью-йоркские газеты называют его делом об убийствах в «Мансарде», – сообщил Ласки и рассеянно поправил очки.

– Вот как? – удивился Джентри. – Ну что ж, это получше, чем «бойня в Чарлстоне», хотя и не совсем точно. Большинство жертв даже не приближались к «Мансарде». И все же я думаю, что из убийства девяти человек делают слишком много шума. В особо «тихие» ночи в Нью-Йорке убивают гораздо больше.

– Возможно, – согласился Ласки, – но круг жертв и подозреваемых там не так… мм… поражает воображение, как в данном случае.

– Тут вы правы, – кивнул Джентри. – Мы были бы вам признательны, доктор, если бы вы могли пролить хоть какой-то свет на все это.

– Я бы рад, но, к сожалению, могу предложить очень немногое.

– Вы были психиатром мисс Дрейтон? – спросил Хейнс.

– Да, в некотором роде. – Сол Ласки помолчал и подергал себя за бороду. Глаза у него были очень большие, а веки тяжелые, как будто он давно как следует не высыпался. – Я видел мисс Дрейтон всего трижды, последний раз это было в сентябре. Впервые она подошла ко мне после лекции в Колумбийском университете. Это случилось в августе. Затем у нас были еще две… мм… встречи.

– Но она была-таки вашей пациенткой? – Голос Хейнса теперь звучал монотонно-настойчиво, как у прокурора, ведущего допрос.

– В принципе, да, – сказал Ласки. – Но вообще-то, я не практикую. Видите ли, я преподаю в Колумбийском университете и иногда консультирую в клинике при университете… В основном студентов, которым, по мнению Эллен Хайтауэр, университетского врача, стоит обратиться к психиатру… Иногда случается, что и преподавателей…

– Так что, мисс Дрейтон была студенткой?

– Нет, не думаю. Она иногда посещала курсы для аспирантов и вечерние семинары вроде моего. Она… проявляла интерес к одной книге, которую я написал…

– «Патология насилия», – подсказал шериф Джентри.

Ласки моргнул и поправил очки:

– По-моему, я не упоминал названия своей книги во время нашего вчерашнего разговора, шериф.

Джентри сложил руки на животе и ухмыльнулся:

– Нет, не упоминали, профессор. Я прочел ее прошлой весной. По правде говоря, дважды. Я только сейчас вспомнил ваше имя и считаю, что это великолепная книга. Вам бы тоже стоило почитать ее, Дик, – обратился он к Хейнсу.

– Просто удивительно, как вам удалось найти экземпляр. – Ласки пожал плечами и повернулся к агенту, поясняя: – Там довольно подробно рассмотрено несколько случаев из психиатрической практики. Всего-то и были отпечатаны две тысячи экземпляров в академической типографии. Бо́льшая часть тиража продана студентам в Нью-Йорке и в Калифорнии.

– Доктор Ласки полагает, что некоторые люди восприимчивы к… как вы это назвали, сэр? К климату насилия… Так? – спросил Джентри.

– Да.

– И что другие индивиды, или место проживания, или время – все это может как бы программировать таких восприимчивых людей и заставлять их вести себя иначе, чем они бы вели себя в других условиях. Конечно, это всего лишь мое примитивное изложение концепции вашего труда, доктор.

Ласки снова моргнул, глядя на шерифа:

– Должен признаться, это весьма внятное изложение.

Хейнс встал, подошел к шкафу с картотекой и облокотился на него. Скрестив руки, он слегка нахмурился:

– Погодите, я все же кое-чего не понимаю. Значит, мисс Дрейтон пришла именно к вам? Она заинтересовалась вашей книгой, а потом стала вашей пациенткой. Так?

– Да. Я согласился проконсультировать ее как профессионал.

– А не было у вас с ней личных отношений?

– Нет, – ответил Ласки. – Мы встречались всего три раза. Один раз это была короткая беседа на несколько минут после моей лекции о насилии в Третьем рейхе и еще дважды – по часу, во время приема в клинике.

– Понятно, – кивнул Хейнс, хотя, судя по всему, ему мало что было понятно. – И вы полагаете, во время этих приемов выяснилось нечто такое, что поможет нам разобраться в нынешней ситуации?

– Боюсь, что нет. Не нарушая врачебной тайны, могу сказать, что мисс Дрейтон не давали покоя ее отношения с отцом, который умер много лет назад. Признаться, я не нахожу в наших беседах ничего такого, что могло бы пролить свет на обстоятельства ее убийства.

– Ну да. – Раздосадованный, Хейнс вернулся на свое место и взглянул на часы.

Джентри улыбнулся и открыл дверь:

– Линда, дорогая, ты не могла бы принести нам кофе?

– Доктор Ласки, возможно, вы знаете, у нас есть данные о том, кто убил вашу пациентку, – сказал Хейнс. – Чего у нас нет, так это мотива убийства.

– Да-да. – Сол погладил бороду. – Это молодой человек из местных, не так ли?

– Альберт Лафоллет, – подсказал Джентри. – Девятнадцатилетний коридорный, работающий в том отеле.

– И у вас нет никаких сомнений в его виновности?

– Какие, к черту, сомнения! – воскликнул Джентри. – У нас пять свидетелей, которые показывают, что Альберт вышел из лифта, подошел к конторке и пальнул в сердце своему боссу, Кайлу Андерсону, администратору «Мансарды». Просто приставил ствол к груди и выстрелил. Мы обнаружили остатки сгоревшего пороха у него на форме. У парня был кольт сорок пятого калибра, не автоматический. И не дешевая подделка, уважаемый доктор, а самый настоящий кольт с завода мистера Кольта с серийным номером. Антикварная вещь. Так вот, этот парень, не говоря ни слова, если верить свидетелям, сует пушку мистеру Кайлу в грудь и нажимает на спуск, потом поворачивается и стреляет в лицо Леонарду Уитни.

– А кто этот мистер Уитни? – спросил Ласки.

Хейнс снова откашлялся и сам ответил на вопрос:

– Леонард Уитни был бизнесменом из Атланты, приехавшим сюда по делам. Он только что вышел из ресторана отеля и тут же получил пулю в голову. Насколько мы можем судить, он никак не был связан ни с одной из жертв.

– Точно, – подтвердил Джентри. – Потом этот юный Альберт засовывает револьвер себе в рот и спускает курок. Ни один из пяти свидетелей ни черта не сделал, чтобы помешать ему. Конечно, все произошло в течение нескольких секунд.

– И этим же оружием была убита мисс Дрейтон?

– Да.

– А при ее убийстве свидетели были?

– Нет, – сказал Джентри. – Но двое из тех, кто там находился, видели, как Альберт входил в лифт. Они запомнили его, потому что он шел от номера, где случился весь этот шум. Странно, но никто из свидетелей не помнит, был ли у парня в руках револьвер. Хотя что тут странного? Наверное, в толпе можно появиться и со свиной ногой, и никто ничего не заметит.

– Кто первым увидел тело мисс Дрейтон?

– Нельзя сказать с уверенностью, – проговорил Джентри. – Там наверху была страшная суматоха, а потом в холле началось это представление…

– Доктор Ласки, – перебил шерифа Хейнс, – если у вас нет информации насчет мисс Дрейтон, я не уверен, что вы сможете нам помочь.

Агент явно намеревался прекратить разговор, но ему помешала секретарша, принесшая кофе. Хейнс поставил свою пластиковую чашку на шкаф с папками. Доктор благодарно улыбнулся и сделал глоток. Для Джентри кофе был подан в большой белой кружке с надписью по бокам: «Босс».

– Спасибо, Линда.

Ласки слегка пожал плечами:

– Я просто хотел поделиться тем, что мне известно. Понимаю, у вас много дел, джентльмены. Не буду больше отнимать у вас время. – Он поставил чашку на стол и встал.

– Погодите! – воскликнул Джентри. – Раз уж вы здесь, я хотел бы узнать, что вы думаете по поводу некоторых вещей. – Он повернулся к Хейнсу. – Уважаемый профессор был консультантом нью-йоркской полиции пару лет назад, когда случился весь этот шум с «сыном Сэма».

– Ну, я был всего лишь одним из многих консультантов, – уточнил Ласки. – Мы помогли составить словесный портрет убийцы. Правда, это им не пригодилось. Убийцу поймали в результате обычной полицейской операции.

– Верно, – кивнул Джентри. – Но вы написали книгу о таких вот множественных убийствах. Мы, Дик и я, хотели бы знать ваше мнение обо всем этом безобразии. – Он встал и подошел к длинной классной доске, прикрытой оберточной бумагой, склеенной скотчем. Джентри откинул бумагу; на доске мелом были начерчены диаграммы с именами действующих лиц и временем событий. – Вы, наверное, читали об остальных героях нашей милой пьесы?

– О некоторых, – ответил Ласки. – В нью-йоркских газетах особое внимание уделялось Нине Дрейтон, погибшей маленькой девочке и ее дедушке.

– Да, Кэтлин. – Джентри ткнул пальцем в доску рядом с именем девочки. – Возраст – десять лет. Вчера я видел ее фотографию, она закончила четвертый класс. Очень милая девочка. Там она гораздо приятнее, чем на снимках с места преступления. – Джентри потер ладонями щеки и помолчал.

Сол глотнул еще кофе, ожидая продолжения.

– В общем, у нас тут четыре главных места преступления. – Шериф принялся водить пальцем по доске, где был начерчен план района. – Одного гражданина убили вот здесь, средь бела дня, на Кольхаун-стрит. Еще один труп в квартале от того места, на эллинге у Батареи. Три трупа в особняке Фуллер, вот здесь… – Он указал на аккуратный небольшой квадратик, возле которого значились три крестика. – А после – финальная сцена в «Мансарде», тут четыре убийства.

– Между ними есть какая-нибудь связь? – спросил Ласки.

– В том-то и вся беда, – вздохнул Джентри. – И есть, и нет, если вы меня понимаете. – Он махнул рукой в сторону списка имен. – Скажем, мистер Престон, темнокожий джентльмен, которого нашли зарезанным на Кольхаун-стрит, двадцать шесть лет работал местным фотографом и продавцом в Старом городе. Мы склоняемся к предположению, что он – случайный прохожий, убитый следующим трупом, которого мы нашли вот здесь…

– Карл Торн, – прочел Ласки следующее имя в списке.

– Слуга исчезнувшей женщины, – пояснил Хейнс.

– Да, – кивнул Джентри, – только фамилия его вовсе не Торн, хотя она значится в его водительских правах. И зовут его не Карл. Мы сегодня получили данные из Интерпола: судя по отпечаткам пальцев, он был известен в Швейцарии как Оскар Феликс Хаупт, мелкий гостиничный вор. Он исчез из Берна в пятьдесят третьем году.

– Боже мой, – пробормотал психиатр, – неужели они столько лет хранят отпечатки пальцев бывших гостиничных воров?

– Хаупт был не только воришкой, – вставил Хейнс. – Он фигурировал в качестве главного подозреваемого в довольно громком деле об убийстве в том же пятьдесят третьем году. Тогда погиб французский барон, приехавший на курорт. Хаупт вскоре после этого исчез. В швейцарской полиции полагали, что Хаупта убили люди из европейского синдиката.

– Как видим, они ошиблись, – усмехнулся шериф Джентри.

– Почему вы решили запросить Интерпол? – спросил Ласки.

– Да так, внутренний голос подсказал. – Джентри снова глянул на доску. – Ладно. Что мы имеем? Мы имеем труп Карла Оскара Феликса Торна-Хаупта вот здесь, на эллинге, и, если бы сумасшествие на этом и закончилось, мы могли бы сочинить что-то похожее на мотив преступления… Ну, скажем, попытка украсть лодку… Хаупт получил пулю от ночного сторожа из револьвера тридцать восьмого калибра. Проблема, однако, в том, что в Хаупта не только дважды стреляли, он еще порядком изуродован. На его одежде оказались пятна крови двух видов – не считая, разумеется, его собственной; под ногтями у него нашли фрагменты кожи и материи, откуда следует, что именно он убил мистера Престона.

– Все это очень запутанно, – сказал Сол Ласки.

– Ах, профессор, это только цветочки. – Джентри постучал костяшками пальцев по доске рядом еще с тремя именами: Джордж Ходжес, Кэтлин Мари Элиот и Баррет Крамер. – Знаете эту леди?

– Баррет Крамер? – спросил Ласки. – Нет. Я видел ее имя в газете, а так не припоминаю.

– Она состояла при мисс Дрейтон. Компаньонка или «помощница по делам» – так, кажется, ее назвали эти люди из Нью-Йорка, которые забрали тело мисс Дрейтон. Женщина лет тридцати пяти, брюнетка, сложена немного по-мужски. Не припоминаете?

– Нет, – ответил Ласки. – Она не сопровождала мисс Дрейтон, когда та приходила на прием. Возможно, она была у меня на лекции в тот вечер, когда я познакомился с мисс Дрейтон, но я ее не заметил.

– Ладно. Значит, теперь мы имеем мисс Крамер, в которую выстрелили из «смит-вессона» мистера Ходжеса тридцать восьмого калибра. Только вот криминалист практически уверен, что она погибла не от пули. По-видимому, она сломала шею, когда упала с лестницы в доме Фуллер. По приезде «скорой» она еще дышала, но в больнице констатировали смерть. Мозг практически был лишен активности, или что-то в этом роде. Так вот, тут обнаруживается такая чертовщина: по мнению криминалистов, бедняга мистер Ходжес вовсе не стрелял в эту даму. Его нашли вот здесь, – Джентри ткнул пальцем еще в одну диаграмму, – в коридоре дома Фуллер, а его револьвер подобрали на полу номера мисс Дрейтон в «Мансарде». И что же мы имеем? Восемь жертв, даже девять, если считать Альберта Лафоллета, и пять орудий убийства…

– Пять?.. – переспросил Ласки. – Простите, шериф, я вовсе не хотел перебивать вас.

– Все в порядке, профессор. Пока пять, по крайней мере, насколько нам известно. Тот старинный кольт сорок пятого калибра, которым орудовал Альберт, тридцать восьмой калибр мистера Ходжеса, нож, найденный рядом с телом Хаупта, и эта проклятая кочерга, которой мисс Крамер убила девочку.

– Так это сделала Крамер?

– Да. Во всяком случае, на кочерге ее отпечатки пальцев, а одежда испачкана кровью ребенка.

– И все равно я насчитал лишь четыре орудия убийства.

– Ах да, у задней двери эллинга мы нашли деревянную палку. Или трость. На ней тоже кровь.

Сол Ласки покачал головой и глянул на Ричарда Хейнса. Сложив руки на груди, агент неподвижно уставился на классную доску. Он выглядел уставшим, на лице было отчетливо написано отвращение.

– Просто ведро с помоями, правда, профессор? – закончил Джентри. Он прошел к своему креслу и рухнул в него с тяжелым вздохом. Потом откинулся назад и глотнул холодного кофе из большой кружки. – Есть у вас какие-нибудь версии?

Ласки печально улыбнулся и пожал плечами. Некоторое время он смотрел на доску, как бы стараясь запомнить всю изложенную там информацию, потом потеребил бороду и тихо сказал:

– Нет, шериф, боюсь, никаких версий у меня нет. Но мне хотелось бы задать вопрос, который напрашивается сам собой.

– Какой именно?

– Где сейчас мисс Фуллер? Дама, в чьем доме произошло все это побоище?

– Миз Фуллер, – поправил его Джентри. – Судя по тому, что нам рассказали соседи, она была одной из самых именитых старых дев в Чарлстоне. Здесь, на юге, им положен титул «миз»; так уж тут лет двести повелось, профессор. А в ответ на ваш вопрос скажу: миз Мелани Фуллер исчезла бесследно. В одном из донесений говорится, что некая дама весьма пожилого возраста была замечена в коридоре отеля наверху сразу после убийства мисс Дрейтон, но никто не подтвердил, что это была именно она. Мы объявили розыск в трех штатах, однако пока никаких данных нет.

– Похоже, она-то и является ключом ко всей этой истории, – предположил Ласки почти застенчиво.

– Очень может быть. Тут есть еще такой факт: ее изрезанная сумочка обнаружена за унитазом на эллинге. На ней пятна крови, и они совпадают с пятнами на ноже Карла – Оскара Хаупта. Нож сделан в Париже.

– Бог мой! – вздохнул психиатр. – Сплошная бессмыслица.

Наступило минутное молчание, потом Хейнс встал, поправляя манжеты:

– Возможно, все проще, чем кажется. Нина Дрейтон навещала мисс Фуллер… прошу прощения, миз Фуллер, как раз за день до убийств. Отпечатки пальцев подтверждают, что она была там, да и соседка видела, как она входила в дом в пятницу вечером. Вероятно, мисс Дрейтон плохо разбиралась в людях, если наняла эту Баррет Крамер в качестве компаньонки. Крамер разыскивают в Филадельфии и Балтиморе в связи с обвинениями, часть которых тянется за ней еще с шестьдесят восьмого года.

– Какого сорта эти обвинения? – спросил Ласки.

– Проституция и наркотики, – ответил агент. – Значит, мисс Крамер и помощник миз Фуллер, этот самый Торн, каким-то образом сговорились ограбить своих престарелых хозяек. В конце концов, после мисс Дрейтон осталось почти два миллиона долларов, а у миз Фуллер весьма солидный счет в банке здесь, в Чарлстоне.

– Но как они могли… – начал было психиатр.

– Одну минуту. Итак, Крамер и Торн, или Хаупт, убивают миз Фуллер и избавляются от ее тела… Полиция гавани как раз сейчас тралит бухту. Но ее сосед, старик-охранник, расстраивает их планы. Он приканчивает Хаупта, возвращается в дом Фуллер и там сталкивается с Крамер. Внучка старика замечает, как он идет к дому, бросается к нему и становится еще одной жертвой. Тем временем Альберт Лафоллет, тоже один из заговорщиков, впадает в панику, когда Крамер и Хаупт не появляются вовремя, убивает мисс Дрейтон и сходит с ума.

Джентри слегка улыбнулся, покачиваясь в кресле:

– А как насчет Джозефа Престона, фотографа?

– Случайный прохожий, как вы сами сказали, – ответил Хейнс. – Возможно, он видел, как Хаупт бросил в бухту тело старой дамы. Нет сомнения в том, что этот фриц убил его. Фрагменты кожи из-под ногтей Престона идеально совпадают с царапинами на лице Хаупта. Или с тем, что оставалось от лица Хаупта.

– Хорошо, а как насчет глаза? – спросил Джентри.

– Глаза? Чьего глаза? – Ласки переводил взгляд с шерифа на агента.

– Хаупта, – ответил Джентри. – Его нет. Кто-то обработал левую сторону лица дубинкой.

Хейнс пожал плечами:

– Все равно это единственная версия, в которой есть хоть какой-то смысл. Итак, что мы имеем? Двое «помощников», оба бывшие преступники, и оба работают на старых богатых дам. Они задумывают похищение, или убийство, или еще что-то, но дело срывается и заканчивается цепью убийств.

– Да, – кивнул Джентри. – Возможно.

В наступившей паузе Сол Ласки услышал чей-то смех в другой части здания. Где-то снаружи взвыла сирена, потом смолкла.

– А вы что думаете, профессор? Есть у вас какие-нибудь другие идеи? – спросил Джентри.

Сол потряс головой:

– Все это ставит меня в тупик.

– У вас в книге описывается «резонанс насилия». Здесь есть что-то похожее?

– Видите ли, это не совсем та ситуация, которую я имел в виду, – сказал Ласки. – Конечно, тут имеется цепь насилия, но я не вижу катализатора.

– Катализатора? – переспросил Хейнс. – Это еще что за чертовщина? О чем мы тут говорим?

Джентри пристроил ноги на своем рабочем столе и вытер шею большим красным платком.

– В книге доктора Ласки говорится о ситуациях, которые программируют людей на убийство.

– Мне непонятно, – заявил Хейнс. – Что значит «программируют»? Опять эта старая либеральная песня насчет того, что бедность и социальные условия – главная причина преступности? – По тону его голоса было ясно, что́ он думает обо всем этом.

– Не совсем, – сказал Ласки. – Согласно моей гипотезе, существуют ситуации, условия и отдельные индивиды, вызывающие стрессовую реакцию у других людей. Реакция может вылиться в насилие, даже в убийство, при отсутствии видимых непосредственных причинных связей.

Агент нахмурился:

– И все же я не понимаю.

– Ну как же! – не выдержал шериф Джентри. – Вы видели нашу КПЗ, Дик? Нет? Обязательно взгляните перед отъездом. В прошлом году в августе мы выкрасили стены камеры в розовый цвет. Мы зовем ее «Хилтон для бедных людей», но эта чертова штука работает. Случаи насилия снизились на шестьдесят процентов после того, как мы намазали стены этой краской, хотя клиентура у нас все та же, ничуть не лучше. Понятное дело, это нечто обратное тому, о чем вы говорите, ведь так, профессор?

Ласки поправил очки. Когда он поднял руку, Джентри успел заметить выцветшую голубую татуировку на запястье, чуть повыше кисти, – несколько цифр.

– Да, но некоторые аспекты этой теории приемлемы и в данном случае, – сказал Ласки. – Исследование цветового окружения показало, что испытуемые проявляют некоторые сдвиги в жизненной позиции и поведении, которые можно объективно измерить. Причины уменьшения случаев насилия в таком окружении при самых благоприятных условиях весьма туманны, хотя эмпирические данные неопровержимы… Как вы сами могли убедиться, шериф, они, по-видимому, указывают на перемену психофизиологической реакции в связи с изменением цветовой гаммы. В своей работе я показываю, каким образом некоторые малопонятные случаи насильственных преступлений становятся результатом более сложных цепочек стимулирующих факторов.

– Ну-ну, – поморщился Хейнс. Он глянул на часы, потом на Джентри, который удобно устроился в кресле, водрузив ноги на стол. Агент с раздражением смахнул невидимую пылинку со своих безукоризненно отглаженных брюк. – Боюсь, я не совсем понимаю, как это все может нам помочь, доктор Ласки. Шериф Джентри имеет дело с серией нелепых убийств, а не с подопытными крысами, которых надо заставлять бегать по лабиринту.

Сол кивнул и слегка пожал плечами:

– Я тут проездом… Просто решил сказать шерифу о своем знакомстве с мисс Дрейтон и предложить помощь, если смогу. Извините, что отнимаю у вас драгоценное время. Спасибо за кофе, шериф. – Он встал и направился к двери.

– Вам спасибо, профессор. – Джентри снова вытащил платок и потер им лицо, как будто оно чесалось. – Да, у меня к вам еще один вопрос, доктор Ласки. Как вы полагаете, могли ли эти убийства стать результатом ссоры между двумя старыми леди – Ниной Дрейтон и Мелани Фуллер?

Печальное лицо Ласки ничего не выражало, он несколько раз моргнул.

– Да, возможно. Но это никак не объясняет убийств в «Мансарде», не так ли?

– Вы правы, – согласился Джентри и в последний раз потер платком нос. – Спасибо, профессор. Очень признателен за то, что вы с нами связались. Если вспомните что-нибудь о мисс Дрейтон… если у вас появится хоть какой-то намек на причины и следствия всего этого свинства, пожалуйста, позвоните нам. Мы оплатим звонок. Договорились?

– Разумеется, – кивнул Сол. – Всего хорошего, джентльмены.

Хейнс подождал, пока не закроется дверь.

– Этого Ласки неплохо бы проверить, – тут же заявил он.

– Конечно, – согласился Джентри, медленно вертя в руке пустую чашку. – Уже проверил. С ним все в порядке, он именно тот, за кого себя выдает.

Хейнс моргнул:

– Вы проверили его до того, как он пришел к вам?

Джентри ухмыльнулся и поставил чашку:

– Сразу после его вчерашнего звонка. У нас не так уж много подозреваемых, чтобы экономить на телефонном звонке в Нью-Йорк.

– Я попрошу ФБР выяснить, где он был начиная с…

– Читал лекцию в Колумбийском университете, – опередил его Джентри. – В субботу вечером. Потом участвовал в дебатах по поводу насилия на улицах. После этого был на приеме, закончившемся где-то после одиннадцати. Я беседовал с деканом.

– И все же я проверю его досье, – упрямо повторил Хейнс. – В том, что он тут наговорил о знакомстве с Ниной Дрейтон, есть нечто странное.

– Да, – кивнул Джентри. – Буду очень обязан, если вы это сделаете, Дик.

Агент Хейнс взял свой плащ и кейс, потом остановился и посмотрел на шерифа. Тот так крепко стиснул руки, что побелели костяшки пальцев. В его обычно добродушно-веселых глазах застыл гнев, почти ярость.

– Дик, я очень рассчитываю на вашу помощь в этом деле. По всем пунктам.

– Разумеется.

– Я серьезно. – Джентри взял в руки карандаш. – Какая-то сволочь убила девять человек в моем округе. Это им даром не пройдет. Я собираюсь выяснить все до конца.

– Конечно, – согласился Хейнс.

– И обязательно выясню это, – продолжил Джентри. Взгляд его стал холодным и безжалостным, карандаш хрустнул в пальцах, но он этого не заметил. – А потом я до них доберусь, Дик. Клянусь.

Хейнс кивнул, попрощался и вышел. Шериф долго смотрел на закрытую дверь, затем перевел взгляд на треснувший карандаш в руках. Медленно и аккуратно он принялся ломать его на куски.

* * *

Хейнс взял такси, уложил вещи, заплатил по счету и на том же такси поехал в международный аэропорт Чарлстона. До рейса еще оставалось время. Сдав вещи, он походил по залу, купил «Ньюсуик» и, миновав несколько телефонных будок, остановился у ряда таксофонов в боковом коридоре. Здесь он набрал номер с вашингтонским кодом.

– Номер, который вы набрали, временно не обслуживается, – четко произнес автоматический женский голос. – Пожалуйста, попробуйте еще раз или свяжитесь с представителем компании «Белл» в данном районе.

– Хейнс, Ричард, – сказал агент. Он оглянулся через плечо: женщина с ребенком прошли к туалетам. – Ковентри. Кабель. Я пытаюсь связаться с номером семьдесят семь девяносто четыре девяносто один.

Послышался щелчок, тихое гудение, затем шорох еще одного записывающего устройства и механический голос:

– Абонент временно недоступен. Если вы хотите оставить сообщение, дождитесь сигнала. Время записи не ограничено. – Полминуты молчания, затем мягкий аккорд.

– Говорит агент Хейнс, – тихо сообщил он. – Через несколько минут вылетаю из Чарлстона. Сегодня появился психиатр по имени Соломон Ласки. Беседовал с Джентри. Ласки говорит, что работает в Колумбийском университете. Написал книгу под названием «Психология насилия», издательство «Академия-пресс». Утверждает, будто трижды встречался с Ниной Дрейтон в Нью-Йорке. Отрицает свое знакомство с Баррет Крамер, что, возможно, ложь. На руке у него татуировка концентрационного лагеря. Серийный номер сорок четыре девяносто сто восемьдесят два. Далее: Джентри сделал запрос насчет Карла Торна; ему известно, что тот в действительности был швейцарским вором по имени Оскар Феликс Хаупт. Шериф неряха, но не глуп. Похоже, у него в заднице сера горит из-за этого дела. И наконец, письменный рапорт я сдам завтра. Тем временем рекомендую начать слежку за Ласки и Джентри. В качестве меры предосторожности можно временно отменить страховку обоих. Буду дома около восьми вечера, жду дальнейших инструкций. Хейнс. Кабель. Ковентри.

Он повесил трубку, взял в руку кейс и быстрым шагом направился к толпе пассажиров, ожидающих вылета.

* * *

Сол Ласки вышел из здания муниципалитета и свернул на боковую улицу, где стояла взятая напрокат «тойота». Накрапывал мелкий дождь; несмотря на туман, было на удивление тепло – Сол к такому не привык. Температура около двадцати, не меньше. Позавчера, когда он уезжал из Нью-Йорка, шел снег, а температура уже несколько дней не поднималась выше нуля.

Психиатр сидел в машине и смотрел, как капли дождя стекают по ветровому стеклу. В машине пахло новой кожаной обивкой и дымом чьей-то сигары. Несмотря на теплый воздух, его колотила дрожь, все сильнее и сильнее. Он крепко сжал руками руль и сидел так до тех пор, пока дрожь не унялась, осталось лишь неприятное покалывание в мышцах. Сол заставил себя думать о чем-нибудь постороннем: о предстоящей весне, о тихом озере, которое он нашел в Адирондакских горах прошлым летом, о покинутой Синайской долине, где иссеченные песком римские колонны высились на фоне сланцевых утесов.

Через несколько минут он завел машину и двинулся без цели по вымытым дождем улицам. Транспорта было мало. Он подумал, не поехать ли ему по пятьдесят второй дороге к своему мотелю, но вместо этого развернулся на юг и направился по Ист-Бей к Старому городу.

Длинный навес перед отелем «Мансарда» доходил до самого края тротуара. Сол быстро оглядел неосвещенный вход и поехал дальше. Через три квартала он свернул направо, на узкую улицу, вдоль которой теснились жилые дома. Внутренние дворики были огорожены витыми металлическими решетками. Сол сбавил скорость и стал считать про себя дома, стараясь рассмотреть их номера.

Дом Мелани Фуллер был погружен в темноту. Еще один дом, граничащий с особняком Фуллер с севера, похоже, был заперт и тоже пуст: окна закрыты тяжелыми жалюзи, на воротах, ведущих во двор, – цепь и большой замок, по виду недавно купленный.

На следующем перекрестке Сол повернул налево, затем еще раз налево; он почти вернулся на Брод-стрит, прежде чем нашел место впритык к грузовику, где мог бы припарковаться. Дождь пошел сильнее. Сол взял с заднего сиденья белую кепку, натянул ее на глаза и поднял воротник куртки.

Переулок обозначал середину квартала, по бокам его стояли крохотные гаражи, деревья с густой листвой и бесчисленные ящики для мусора. Он снова начал считать дома, как тогда, когда ехал, но ему все равно пришлось разыскать две низкие высохшие пальмы у южного углового окна, дабы убедиться, что не ошибся. Он двигался медленно, засунув руки в карманы, зная, что очень бросается в глаза в этом узком переулке, но сделать ничего не мог. Дождь все не прекращался, серый день потихоньку переходил во тьму зимних сумерек. Дневному свету оставалось не более получаса.

Сол судорожно вздохнул и прошел три-четыре метра дорожки, отделяющей тротуар от небольшого строения – в прошлом, очевидно, каретного сарая. Окна его были закрашены черной краской, но помещение явно никогда не использовалось как гараж. Сарай был огорожен стальной сеткой, увитой виноградной лозой; сквозь сетку торчали острые шипы живой изгороди. Низкая калитка, когда-то являвшаяся частью железной ограды, тоже была заперта на цепь и висячий замок. На желтой полицейской ленте, протянутой вдоль сетки, виднелась надпись: «Вход воспрещен. Распоряжение шерифа Чарлстона».

Сол медлил. Было тихо. Слышались лишь барабанная дробь дождя по крыше сарая да шум капель, падающих с кустарника на землю. Он ухватился руками за высокую ограду, поставил левую ногу на перекладину, с секунду неуверенно балансировал над ржавыми острыми штырями и спрыгнул во двор.

На секунду Сол замер, опершись руками о мокрые плиты, чувствуя, как судорогой сводит правую ногу. Сердце его лихорадочно билось в груди; во дворе неподалеку вдруг залаяла собака, потом лай прекратился. Он осторожно прокрался мимо цветочной клумбы и перевернутой ванночки для птиц к деревянному крыльцу, которое явно было пристроено к дому гораздо позднее. Дождь, сумерки и мерный стук капель, падающих с живой изгороди, казалось, приглушали отдаленные звуки и усиливали шум шагов и шорох, производимые Солом. Слева за большими стеклами он различил растения: там с садом сливалось помещение оранжереи. Ласки толкнул затянутую сеткой дверь, ведущую к веранде, дверь открылась с ржавым скрипом, и Сол ступил в темноту.

Веранда оказалась длинной и узкой, пахло плесенью и землей. Он различил темные силуэты пустых глиняных горшков вдоль стеллажей у кирпичной стены дома. Внутренняя дверь, массивная, с окном из тонированного стекла и красивыми резными панелями, была надежно заперта. Сол не сомневался, что у старухи в доме установлена сигнализация, но наверняка чисто внутренняя, не связанная с полицейским участком.

А что, если полиция все-таки подсоединила эту систему к участку? Сол тряхнул головой и подошел к узким окнам между стеллажами. Ему удалось разглядеть белую громадину холодильника. Вдруг послышался отдаленный раскат грома; дождь с удвоенной силой застучал по крышам и живым изгородям. Сол принялся переставлять горшки, выстраивая их в пустых промежутках на полках, потом отряхнул с рук чернозем и снял с подставки опустевший метровый стеллаж. Окна над грубо сделанной подставкой были закрыты на задвижку изнутри. Он на секунду замер и, выбрав самый большой и тяжелый из глиняных горшков, ударил им по стеклу.

Звон разбитого стекла показался Солу ужасно громким, громче, чем раскаты грома, последовавшие сразу за мелькающими отражениями молний, которые превратили остатки стекла в зеркала. Он замахнулся вновь и разнес бородатый силуэт собственного отражения, а заодно и вертикальную перегородку окна, затем осторожно вытащил торчащие осколки и попытался в темноте нащупать задвижку. От внезапной детской мысли, что его могут схватить за руку, у него похолодела спина. Он нащупал цепочку и потянул. Окно раскрылось наружу. Протиснувшись в него, Сол ступил на подоконник и тяжело спрыгнул на пол кухни.

В старом доме все время раздавались какие-то звуки. Снаружи по водостоку струилась дождевая вода. В холодильнике тоже что-то гудело, причем так громко, что Сол чуть не повернул обратно. Он отметил про себя, что электричество не отключено. Откуда-то донесся слабый скрежещущий звук, словно по стеклу провели ногтем.

Из кухни в другие помещения вели три двери. Сол выбрал ту, что оказалась прямо перед ним, и вышел в длинный коридор. Даже в тусклом свете он различил в нескольких шагах от двери место, где темный, натертый до блеска паркет был разбит в щепки. У основания широкой лестницы он остановился, почти уверенный, что найдет там обведенные мелом силуэты тел на полу, как в американских детективах, которые он так любил смотреть. Но ничего подобного не было – только большое пятно на паркете возле нижней ступеньки. Сол заглянул в другой, более короткий коридор, ведущий в прихожую, затем перешел в большую, заставленную старинной мебелью комнату. Похоже, это была гостиная. Свет пробивался сюда сквозь панели цветного стекла в верхней части широкого эркера. Стрелки часов на каминной полке застыли на цифрах 3:26. Тяжелая мебель в чехлах и высокие шкафы, забитые хрусталем и фарфором, казалось, вобрали в себя весь кислород. Дышать было совершенно нечем. Сол расстегнул ворот рубашки и быстро осмотрел гостиную. В помещении стоял затхлый запах мастики, талька, и еще тут попросту воняло гнилью. Он содрогнулся, вспомнив свою древнюю тетушку Дануту и ее маленькую квартирку в Кракове. Дануте стукнуло сто три, когда она умерла.

Рядом с гостиной находилась пустая столовая. Замысловатой формы подвески на люстре слегка позвякивали в такт шагам. Сол вышел в прихожую, оглядел пустую вешалку для шляп и две трости, прислоненные к стене. Мимо медленно проехал грузовик, и дом задрожал.

Оранжерея, расположенная сразу за столовой, была светлее, чем все другие помещения. Здесь Сол почувствовал себя совершенно беззащитным. Дождь на улице прекратился, и среди мокрой зелени сада он мог различить кусты роз. Через несколько минут будет совсем темно.

Его внимание привлек антикварный застекленный шкаф. Полированные створки из красного дерева были разломаны, на полу валялись осколки битого стекла. Сол осторожно подошел к шкафу и присел на корточки. На средней полке лежали перевернутые статуэтки и оловянные тарелки.

Он выпрямился и оглянулся. Без какой-либо видимой причины им вдруг овладел страх, даже паника. Запах мертвечины, казалось, преследовал его. Сол заметил, что его левая рука судорожно сжимается и разжимается. Он может сейчас же уйти: стоит выйти в кухню, и через две минуты он будет уже за воротами…

Медленно повернувшись, Сол направился по темному коридору к лестнице. Перила были гладкие и прохладные на ощупь. Хотя в стене напротив имелось маленькое круглое окошко, темнота, казалось, поднималась, словно холодный воздух, и оседала на лестничной площадке. Наверху он остановился. Дверь справа была почти сорвана с петель, сверху свисали белые щепки, словно порванные жилы. Сол заставил себя войти в спальню. Вонь тут стояла такая, как бывает в холодильнике, забитом мясом, через несколько дней после отключения электричества. В одном углу высился шкаф, похожий на гроб, поставленный на попа. Окна, выходящие во двор, были занавешены тяжелыми шторами. На старом трюмо в самом центре лежали дорогая антикварная щетка для волос и гребень слоновой кости. Зеркало, потускневшее от времени, было покрыто пятнами. Высокая кровать аккуратно застелена.

Сол уже повернулся, собираясь уходить, когда услышал шаги. Он замер, руки непроизвольно сжались в кулаки. Прошло несколько минут, но все было спокойно, только запах гнилого мяса по-прежнему мешал дышать. Сол уже хотел было идти дальше, решив, что звук шел из забитого водостока снаружи, когда вновь услышал шаги. Тихо, осторожно, но целенаправленно кто-то поднимался по лестнице.

Он резко развернулся и кинулся к шкафу. Дверцы бесшумно открылись, и он скользнул внутрь, зарывшись в ворох старушечьей одежды. В ушах у него со страшной силой отдавались удары сердца. Дверцы от древности несколько перекосились и закрывались неплотно, поэтому сквозь щель он мог видеть тонкую вертикальную полоску серого цвета, пересеченную темной горизонталью кровати.

Шаги раздались на верхней площадке лестницы, затем последовала длинная пауза, и кто-то тихо вошел в спальню.

Сол затаил дыхание. Запахи шерсти и нафталина смешались с вонью гнилого мяса и грозили удушить его. Тяжелые платья и шарфы липли к телу, тянулись к плечам и горлу.

Он никак не мог понять, удаляются шаги или приближаются, – так у него шумело в ушах. Охватившая его паника мешала сосредоточиться на тонкой полоске света. Сол вспомнил, как земля падала на еще живые лица людей, как шевелилась белая рука в черной грязи, вспомнил серое сукно, казавшееся темным в зимнем свете, и белый пластырь на заросшей щетиной щеке; руки и ноги копошились в земле, как медлительные черви…

Он резко выдохнул и, раздвинув липкую одежду, потянулся к дверцам.

Но он так и не успел дотронуться до них – они рывком распахнулась снаружи.