Читать книгу Поток - Дэниэл Суарез - Страница 8

Стоя на краю тысячефутового утеса, Джон Грейди смотрел на бескрайнее пространство глубокой воды. Он подумал, не прыгнуть ли прямо вниз, навстречу сокрушающему дну. Такие скалы кольцом окружали остров. Тот был настолько далек от всего на свете, что тут нашли себе приют всего два вида птиц – один нелетающий – и практически отсутствовала другая фауна. Ни грызунов. Ни змей. Даже растения можно было пересчитать по пальцам. Кто знает, возможно, когда-нибудь сюда занесет стаю перелетных птиц. Тогда Джон смог хотя бы примерно понять, где находится.

По ночам Грейди стоял в темноте возле дома и смотрел на буйство звезд на небе и облако Млечного Пути, изгибающееся над головой. Зрелище казалось даже прекраснее того, что он помнил по годам странствий по Сьерра-Неваде и Скалистым горам с родителями. Да, то были блаженные, безмятежные времена. Побег из детства, по большей части потраченного на врачебные попытки «исправить» Джона. Родители спасли его хотя бы от этого.

Из-за психических расстройств человек теряет связь с реальностью. А по всем внешним признакам маленький Джон Грейди с настоящим миром никакого контакта не имел. Едва научившись ходить, он с удивлением, не в силах отвести глаз, смотрел на то, чего не видели другие: его затягивал собственный мир. Врачи решили, что Джон страдает от тяжелой формы аутизма, и все ранее детство он провел в специализированном заведении – а свои первые слова произнес только в пять лет.

Зато сразу сказал законченное предложение: «Я хочу домой прямо сейчас».

И Джон оказался дома, где, судя по всем внешним признакам, с каждым днем все больше замечал окружающий мир.

Только в семь лет мама помогла Грейди осознать, что другие люди не воспринимают числа как цвета: что пять – это не насыщенное индиго, а три – не красная киноварь. Точно так же вычисления для них не превращались в музыку. Грейди «слышал» математику, тщательно изучая ее логику. Диссонирующие ноты сразу становились очевидными. Алгебраические понятия приобретали в разуме Грейди особые формы относительно друг друга. Временами фигуры и звуки математических уравнений казались неправильными. Тогда в его голове звучала какофония.

Такое чувство обычно возникало у него не зря.

Из-за всего этого Джон не походил на других детей. В результате стал изгоем. С самого раннего возраста математика была его единственным другом. Он сильно привязался к естественным законам, связанным со всем вокруг.

Единственный ребенок в семье школьных учителей, Грейди получил наилучший уход, который они могли предоставить, и надежный, любящий дом. Только когда Джону исполнилось десять – после долгих лет бессмысленного лечения от аутизма, – ему наконец поставили правильный диагноз.

Врожденная синестезия была состоянием, при котором одно или несколько чувств сплавлялись воедино внутри мозга. Грейди страдал от графемно-цветовой синестезии, то есть воспринимал числа как цвета, геометрические фигуры и звуки. При этом цифры он видел без проблем, легко их записывал, но одновременно наделял их гораздо большим смыслом и информацией.

Нейрологические основы синестезии до сих пор понимали не до конца, но в нормальном головном мозге определенные участки отвечали за определенные функции. Зрительная кора обрабатывала образное восприятие, но затем дробилась на зоны, отвечающие за цвет, движения и зрительную память. Согласно преобладающей теории, различные формы синестезии возникали из-за сильных перекрестных помех между специализированными участками зрительной коры. В результате в мозге Джона происходил более интенсивный обмен внутренней информацией, чем у большинства людей.

Из-за такого эффекта те, кто близко не знал Грейди, считали его сумасшедшим. Покой он чувствовал только на улице. Пешие прогулки и любование звездами, казалось, успокаивали его больше, чем любая терапия, наполняя его ощущением чуда. И родители смогли дать ему это чудо. Они, продав фамильный дом, купили жилой трейлер и начали затянувшееся путешествие-тур по национальным заповедникам, – обучая Грейди прямо по дороге.

Эти годы обернулись самыми счастливыми воспоминаниями его детства. Вместе с родителями он побывал в парках Грейт-Смоки-Маунтинс, Йеллоустон, Йосемити, Глейшер и многих других; странствуя по ним, Джон впитывал атмосферу первозданного мира; с одним рюкзаком ходил по диким нехоженым местам. И, чем больше видел, тем более спокойно чувствовал себя в мире природы. Наблюдал за звездами с Туоломнийского луга[36]. Переходил через Китайскую стену в Монтане или через ущелья в канадских Скалистых горах. Иногда по ночам они с отцом развешивали по кустам вокруг мешки, отпугивающие медведей, и наблюдали за звездами в угольно-черной тьме лиственного леса. Он никогда не чувствовал себя в таком мире с самим собой, как тогда, когда наблюдал за величием и мощью физических законов, управляющих космосом, простершимся над ним. И все это было тогда перед его глазами.

Именно в этой глуши Грейди начал формулировать свою концепцию Вселенной и ее структуры. Уже в тринадцать лет он принялся жадно читать работы по физике и узнал о таких блестящих ученых, как Гейзенберг, Шредингер, Фейнман, Эйнштейн, Максвелл, и в особенности Фарадей. Тогда он впервые почувствовал связь с другими умами. А тот факт, что Фарадей не получил серьезного формального образования и открыл магнитное поле лишь с помощью интуитивных лабораторных наблюдений, вдохновил Грейди на то, чтобы направить свою страсть к исследованиям на природный мир.

Когда Джон достиг студенческого возраста, его родители снова осели на одном месте и занялись преподаванием в школе. Они поощряли сына продолжить образование, хотя денег в то время у них уже было мало.

Не особо общительный, со скудными академическими успехами, Грейди все-таки поступил на физический факультет университета штата Нью-Йорк в Олбани, однако в лекциях быстро разочаровался, их читали не профессора, а замученные аспиранты, работающие ассистентами на кафедрах. Нетерпеливость Грейди по отношению к другим вновь отправила его в изгои, впрочем, как и всегда.

К тому времени, когда Грейди бросил учебу в университете, его серьезно заинтересовали работы Бертрана Олкота, заведующего кафедрой физики Колумбийского университета, чьи исследования касались области гидродинамики – раздела физики, изучающего движение жидкостей и сил, действующих на твердые тела в жидкостях. Грейди послал Олкоту шквал непрошеных и оставшихся без ответа электронных писем, полных чудовищно амбициозных предположений, подкрепленных математическими доказательствами (ошибочными, как оказалось впоследствии).

И однажды он все-таки получил ответ.

Года через полтора после первого письма – Грейди тогда работал репетитором по математике – он получил ответ с простым исправлением одного из уравнений. Разбираясь в изменениях, сделанных Олкотом, Грейди понял, что новый вариант давал более лаконичное решение – и новые идеи.

Они продолжили переписку, дело касалось в основном математики – и так началась шахматная партия, где вместо фигур были природные силы естественного мира.

Воспоминания Грейди прервал порыв ветра. Запах моря вернул его в новую реальность и окружающий мир. На крошечный остров, ставший его тюрьмой.

Он помнил, что нетронутая природа Северной Америки была не испорчена световым загрязнением, но здесь ночное небо было настолько чистым, что ничего подобного он никогда прежде не видел. В этом не тронутом цивилизацией мире даже спутники были хорошо видны; точки отраженного солнечного света, казалось, бежали друг с другом наперегонки по земной тверди. Сперва Джон принял их за самолеты, даже обрадовался, надеялся подать сигнал о помощи. Но нет, они двигались слишком быстро, и у них не было навигационных огней. Проходили дни, недели, и стало ясно, что это не самолеты – да и ни одно судно не показалось на горизонте. Джон находился слишком далеко от воздушных и морских путей.

Грейди уже давно изучил расположение всех созвездий над головой, пытаясь по ним определить свое положение на глобусе. Обычно он находил Полярную звезду и, вытянув руку, определял широту – ее положение над горизонтом примерно соответствовало широте той точки в Северном полушарии, в которой он находился. Но Полярной звезды на небе не было. Зато был отчетливо виден Южный Крест, значит, остров находился где-то в Южном полушарии, и тут такого надежного ориентира, как Полярная звезда, не было. Для расчета широты здесь приходилось следить за движением верхних и нижних звезд Южного Креста, когда они пересекали меридиан – или что-то в таком духе. Грейди точно не помнил.

А долгота? Можно сразу забыть. Для ее вычисления надо знать начальную точку, время в пути и скорость. Но Грейди сюда доставили во сне, вызванном дельтаволнами, столь любимом БТК. Он просто проснулся в аккуратно прибранном каменном домике на краю утеса с видом на бескрайнюю синеву.

Садик, низкая, сложенная из камней стена и круговая тропинка – из этого состоял его новый мир. Джон сразу обошел весь остров, ища путь вниз, к воде, осмотрел каждый ярд доставшейся ему во владение мили, но лишь выяснил, что та со всех сторон окружена высокими утесами. Никаких деревьев тут не было – только убогие продуваемые ветром кусты да пожухлая трава. Камин топился торфом, запас которого таинственным образом пополнялся всякий раз, когда он возвращался с утренних прогулок. Также появлялась еда, вода, молоко и вино. Джон пытался застать своих таинственных поставщиков, но тщетно – они больше походили на гномов. Как знать, может, они и были гномами: биотехнические возможности БТК позволяли создать даже мифических существ.

Грейди смотрел на бледный лунный серп, висящий в полуденном небе. Даже этот белый призрак казался необычайно четким. Все здесь было нетронутым. Только время от времени на скалы внизу выбрасывало обломки современного мира. Пластиковые бочки, транспортные поддоны, один раз даже неизвестно как попавшая сюда секция рекламного щита с французской надписью. Грейди всегда носил с собой бинокль и постоянно осматривал горизонт, надеясь подать сигнал какому-либо проходящему мимо кораблю, чтобы спастись со своей личной Эльбы. Но его похитители, вероятно, и оставили ему бинокль для того, чтобы он понял, насколько безнадежны его попытки на спасение.

Грейди застегнул колючий шерстяной бушлат, защищаясь от ветра. Ткань была грубой, пуговицы деревянные, а мягкие кожаные ботинки на шнуровке доходили до середины икр. Парусиновые брюки и ветровка. Грейди походил на старожила-островитянина, живущего тем, что давала земля. За прошедшие несколько месяцев волосы и борода отрасли еще длиннее, чем были раньше.

Какая ирония!

Высокотехнологичная деспотичная организация изгнала его не только из общества, но из самой современности. Изолировала от любых контактов. Чтобы его мозг «не отравлял» мир.

Холодный ветер набирал силу, и Грейди направился обратно к расположенному вдалеке домику и манящей струйке торфяного дыма. Он аккуратно прокладывал себе путь по тропинке, вьющейся вдоль обрыва, и прислушивался к крикам крачек над головой. Джон уже думал о том, не броситься ли вниз, но несмотря на депрессию все равно не мог свести счеты с жизнью. Он чувствовал себя подавленным, но надежды еще не лишился. Еще нет. И в каком-то смысле одиночество было его старым другом.

Вскоре Грейди распахнул толстую дощатую дверь домика и вошел в теплую комнату. Пусть одну, но ее хватало для кухни, очага, стола, горшков, кастрюль, письменного стола, большой кровати с периной и унитаза – отходы по сточной трубе улетали прямо на камни внизу. Жизнь была очень простой, но за прошедшие месяцы Джон сильно изменился. Каким бы ужасным все не выглядело, проблемы, казалось, странным образом исчезли где-то за горизонтом. Неволя, БТК, скрывавшее от людей передовые технологии; то, что его исследования в области гравитации, работу всей жизни, попросту украли, – все эти тревоги вновь станут важными лишь тогда, когда он покинет этот тюремный остров. До этого Джон пытался занять мозг более насущными заботами – например, придумывал, как отсюда сбежать.

Пока его дела были плохи. Даже если смастерить плот из материалов, имевшихся в хижине, как спуститься к берегу? Даже если бы ему удалось добраться до воды, столь технически продвинутая организация, как БТК, скорее всего, тут же засекла бы его. Да и в открытом море не спрятаться. Они, несомненно, сканировали сенсорами каждый дюйм океана.

Поэтому он проводил свои дни в раздумьях, и в последнее время его мысли занимал не только побег.

Грейди снял с себя колючий бушлат и повесил его на крюк возле двери, затем прошел к письменному столу, полистал лежавшие на нем бумаги. У него было много бумаги и ручек, а вот книга всего одна. БТК оставило ему тонкий томик в кожаном переплете и названием, тисненным золочеными буквами на корешке: «Omnia». Первый раз, когда он пролистал ее, страницы оказались пустыми, за исключением одной фразы: «Пока я открыта, спроси меня о чем угодно». Он пытался написать вопрос прямо на развороте страницы, но на поверхности не оставалось никаких следов. От отчаяния Грейди произнес первое, что пришло ему в голову:

– Как мне выбраться с этого острова?

Внезапно страницы заполнились текстом и рисунками, связанными с его собственными исследованиями в области гравитации, включая оглавление на первой странице и аннотированную библиографию в конце. Джон вновь пролистал книгу и обратил внимание на гиперссылки: стоило постучать по ним – и они наполняли книгу более подробной информацией. Так он то увеличивал, то уменьшал свои научные статьи, пролистывал тысячи страниц лабораторных записей, диаграмм, таблиц и результатов испытаний за годы работы – все, что они с Бертом записали. Даже сделанные от руки пометки на стикерах каким-то образом записали и спроецировали на пергаментные страницы. Фотографии еще не достроенного гравитационного зеркала; работы по кинематике, которые Джон читал, кривые Риччи – короче, все, что он когда-либо изучил и усвоил из квантовой механики. Информации не было конца.

Эту книгу явно создали с помощью какой-то продвинутой технологии – на вид страницы были сделаны из качественного пергамента, но действовали как цифровые экраны с высоким разрешением. Личный Интернет. Джон тщательно изучил материал, но ни разу не заметил ни единой вспышки. Текст казался вполне физическим – написанным качественными чернилами. В книге не было ни батареи, ни разъема питания. Она походила на очень старую энциклопедию. Он снова открыл ее на титульной странице и спросил:

– Что означает Omnia?

Страница опустела, после чего на ней появилось слово «Все».

Грейди кивнул сам себе и сказал:

– Научи меня морской навигации.

Страница быстро заполнилась статьями по теме, только большие разделы скрывали черные полосы и прямоугольники.

Затем Грейди потребовал:

– Покажи мне, как построить небольшую лодку.

И снова книга заполнилась цензурованными статьями с рисунками и зачерненным текстом, иногда от них оставались только многообещающие заголовки – словно назло читателю.

Значит, не Интернет, а отредактированная виртуальная библиотека, где вся информация строго контролируется. И как будто для того, чтобы продемонстрировать, насколько, она выдавала результаты, но увидеть их не позволяла. Предлагала ответы, считавшиеся безвредными или полезными для ее хозяев. Но каким образом она определяла, что цензурировать, причем еще настолько быстро? Явно какая-то невероятно продвинутая технология.

Но библиотека все равно должна иметь какую-то беспроводную систему для передачи запроса и получения данных – радиопередатчик и приемник. Скорее всего, маломощные, но на их основе Джон смог бы сделать что-то вроде коротковолнового передатчика. Соорудить антенну. Усилить сигнал. Он несколько следующих дней пытался разорвать книгу, вынуть нужные части, но она оказалась гораздо прочнее, чем ожидал Грейди, не поддавалась ни ножу, ни огню, ни грубой силе. Кожа была на удивление крепкой. Джон бил по ней, бросал, топтал, но даже царапины не смог сделать. Похоже, в материаловедении произошел какой-то крупный прорыв, о котором он не знал. Возможно, какие-то углеродные решетки или что-то подобное. Грейди не мог не признать, что техника была невероятной.

В какой-то момент Грейди закрыл книгу и больше ее в руки не брал. Теперь она лежала на полке под куском кристаллической породы, который он нашел на острове.

После опыта с обезоруживающе высокотехнологичной «древней» книгой Грейди с подозрением смотрел и на бумагу с ручками. Сперва он даже решил не пользоваться ими, полагая, что похитители с их помощью начнут следить за тем, что он пишет, но затем вспомнил о старом хобби, о котором не думал бог весть сколько лет.

Он снова начал сочинять музыку.

В молодые годы он иногда задумывался над тонами, которые слышал в математике. Научившись нотной грамоте, он решил попытаться попробовать себя в сочинительстве – хотя интереса к традиционной музыке практически не испытывал. Теперь же он решил продолжить свои композиторские опыты, а за этим БТК могло следить сколько ему угодно. Они будут его слушателями. Правда, у него не было ни пианино, ни гитары, но он всегда мог проигрывать музыку в собственной голове. Джона даже повеселила мысль о том, как его похитители станут искать глубинный смысл в его новой работе. Насколько ему было известно, ничего подобного там не было – присутствовала лишь приятная фрактальная симметрия.

Грейди взял кусок бумаги, испещренный нотами, и пробежал по нескольким пассажам своей любительской симфонии, размахивая одной рукой и как будто дирижируя. Он усмехнулся про себя. Черт возьми, он действительно сочинял симфонию. Забавно – не попади он в плен, никогда в жизни не стал бы таким заниматься.

Дела шли не очень. Джон задумался о том, как у Моцарта и Бетховена все так хорошо получалось. Он уже сочинил несколько хороших частей, но вот с тем, как соединить их воедино, вышла загвоздка – он же не коплендского «Билли Кида»[37] собрался сочинять. Он стремился к красоте, к скорбной меланхолии – к тому, что сейчас переполняло его. Но, казалось, Грейди не хватает словарного запаса. Ему пришлось признать, что природа, наделив его многими талантами, забыла о музыкальном. Тот не давался ему так легко, как математика, – хотя две эти области и были в какой-то мере связаны.

Грейди прошел на кухню посмотреть, что принесли ему гномы. Они всегда оставляли еду, завернутую в вощеную бумагу и обвязанную бечевкой, на кухонном столе. Он поочередно понюхал все пакеты. Похоже, свежая белая рыба. Соленая свинина. Овощи. Сладкое масло. Ломти свежего хлеба – не итальянские или французские булки, а грубый черный хлеб, который не черствел несколько дней. Молоко. Вода. Еще один кувшин с красным столовым вином. Грейди постоянно боролся с искушением выпить все вино разом, вместо того позволял себе не больше кружки за обедом. Причин напиться было немало, но он понимал, что за ним наблюдают, и не хотел доставлять им удовольствие тем, насколько безнадежно себя чувствует. Когда Грейди только тут появился, то несколько недель искал камеры и микрофоны – ворочал, переставлял каждый предмет мебели. Но если БТК и следило за ним, то устройства наблюдения спрятало хорошо, или они были слишком миниатюрными.

Недели шли без всяких перемен. Свежая еда появлялась, когда он отправлялся на прогулку. Если он пытался выследить своих благодетелей, то припасы не доставлялись, и ему приходилось голодать. Несколько раз он пытался отыскать потайную дверь, но так ничего и не нашел, а потом и вовсе выбросил эту мысль из головы. БТК – ничего тут не поделать. Бюро явно не хотело, чтобы он нашел себе компанию. Поэтому он отправлялся на свою ежедневную прогулку, и в День кормежки (так он его назвал) прибывала еда. Неделя Грейди состояла из семи дней, и он создал из них свой собственный календарь, который прикрепил к стене: День кормежки, День стряпни, День здоровья, Рабочий день, День записей, День наблюдений, День отдохновения. Расписание помогало оставаться в здравом уме. С помощью структуры человеческий разум не давал себе потеряться.

Грейди прильнул к кривому, мутному оконному стеклу и стал внимательно смотреть на темную поверхность моря. С севера полз туман. Это был вечер Дня кормежки. Невзирая на любые расписания, Джон все равно постепенно стал сходить с ума.

«А ведь я могу состариться и умереть здесь».

Что произошло с Бертом и со всеми остальными? Он думал об этом по нескольку раз в день. Получили ли они должности в БТК? Этого он не мог себе представить. Тогда что? Где они? Может, тоже сидят на каком-то забытом острове? А почему на острове-то? Почему БТК вообще сохранило им жизнь? Они все знали об исследовании гравитации, которое проводил Грейди. Бюро он был не нужен. Скорее, даже казался обузой. Так зачем вообще держать его тут?

Хедрик говорил, что тюрьма изменит разум Грейди, что это просто изгнание. Изгнание в железный век.

Джон рассмеялся. Разве не за это ратовали веятели, банда Ричарда Коттона, – за возвращение человечества в железный век? Грейди теперь мог легко стать ее членом.

За последние несколько месяцев у него было даже слишком много времени, чтобы все обдумать. Он снова и снова прокручивал в своей голове разные варианты ситуации. Может, он ошибся, послав БТК ко всем чертям? Конечно, соврать Джон им не мог, но, с другой стороны, какой толк сидеть на этой скале до скончания жизни? Его принципы не замедлили их и ни на йоту не остановили. Отправившись в тюрьму, Грейди не мог влиять на то, как используется его открытие. Не мог занять место у руля.

Грейди почувствовал, как внутри закипает протест.

Дело было в принципе. Разве не так? Джон знал, что этически не мог помогать БТК скрывать фундаментальные открытия, способные продвинуть вперед человеческие знания. Катастрофа из-за последствий прогресса, смоделированная Бюро, наверняка была ошибочной – он это чувствовал интуитивно.

Но разве такие заявления достойны ученого? У них были доказательства. А у него – «чувство».

Хотя Грейди так и не увидел фактов с их стороны, разве не так? Все казалось уж слишком удобным. Они оправдывали свое превосходство над другими – но кто мог сказать, что они были честны даже сами с собой? Стоило только взглянуть, на что БТК были готовы ради выполнения своей миссии. Неужели то, что Грейди чахнет на этой скале, действительно можно назвать надлежащим использованием умственных способностей?

К тому же в истории было немало прецедентов подобного – периодов, когда воинствующее невежество одерживало верх над разумом.

В период римской инквизиции католическая церковь совершила нечто подобное с Галилеем – приговорила его к домашнему заключению. Навечно запретила публиковаться. Церковь стремилась подавить распространение знаний в эпоху Просвещения – сохранить свой контроль над обществом. Дело зашло настолько далеко, что церковные чиновники рыскали по домашним библиотекам графов и других родовитых людей, отыскивая в книгах места, которые, по их мнению, оскорбляли церковь, и в буквальном смысле слова вымарывали из книг мысли, порочащие церковное учение, и вписывали вместо них то, что поддерживало официальную доктрину. Агенты инквизиции обосновались в портах, чтобы перехватывать крамольные книги, поступающие морским путем. Грейди не мог не думать о том, что БТК действовало в каком-то смысле подобно церкви в семнадцатом столетии.

Нет. Эту ситуацию никак нельзя было назвать новой. И Грейди знал, чью сторону ему следует занять. Сторону разума.

Управление гравитацией, разработанное Грейди, несомненно, изменит цивилизацию. Но почему сразу в плохую сторону? Оно могло привести к лучшему. Разумеется, БТК не хотело перемен – ведь сейчас оно всем распоряжалось. Именно так думала и церковь, запрещая Галилею распространять свои идеи. Она тоже предотвращала изменения.

Но у нее ничего не получилось, верно? Это давало Грейди некоторую надежду.

«Ну-ну, ты уже сравниваешь себя с Галилеем».

Грейди уже долгое время пристально смотрел через окно на темнеющее море, а мысли все кружили и кружили в его голове. Может, БТК не ошибалось насчет его эго? Не слишком ли высоко Грейди себя ставил? Не вел ли себя как конченый себялюбец?

И тут, в это самое мгновение, он услышал стук во входную дверь.

Грейди быстро повернулся к ней. Его сердце билось так сильно, словно вместо крови по венам струился адреналин. Прошли уже месяцы. Никто и никогда сюда не приходил. Они снова пришли за ним? Грейди в неуверенно осмотрелся вокруг, но потом решился.

Он медленно покачал головой. Нет. Он не станет бояться, не доставит им этим удовольствия.

Джон уверенно подошел к толстой деревянной двери и распахнул ее, потянув за деревянную щеколду.

На пороге стоял стройный человекоподобный робот, походивший на того, что был в офисе Хедрика много месяцев назад. Этот был покрыт матовыми стальными пластинами. На его лице сияли турмалиновые глаза, а рта не было. Он достаточно сильно отличался от человека, поэтому эффект «зловещей долины»[38] не возникал – любому человеку сразу было ясно, что перед ним стоит машина. Своим привлекательным дизайном робот чем-то напоминал продвинутую машину для приготовления эспрессо. Робот явно должен был выглядеть дружелюбно. И безобидно.

Автомат кивнул и заговорил знакомым Грейди женским голосом:

– Добрый вечер, мистер Грейди. Я хотела посмотреть, как вы тут устроились.

Джон отошел в сторону и драматичным жестом раскинул руки:

– Заходите же. Я бы предложил вам выпить, но… – Он картинно замолк.

Непроницаемый, робот грациозной походкой вошел внутрь.

– Благодарю. – Он осмотрелся вокруг. – Я – человек, как вы знаете. А это просто блок телеприсутствия.

– Телеприсутствие. Остроумно. Вы изобретателя, который эту штуку придумал, тоже в тюрьму посадили? – спросил Грейди, закрывая дверь.

Справившись с замешательством, робот вошел в комнату и сразу же подошел к окну, выходящему на океан:

– Вы помните меня?

– Как же я могу забыть вас, Алекса? Когда я видел вас в последний раз, вы выглядели более натурально… но не намного.

– Я здесь по официальному делу БТК.

– Вообще-то вы не здесь на самом деле. Вы – всего лишь ходячий телефон. Кто-нибудь еще сидит на конференц-связи?

– Наш разговор записывается для протокола, да. С другой стороны, все подряд записывается для протокола.

– Хорошо, тогда для протокола: какого хрена тебе здесь надо?

– Ты хорошо выглядишь. С тобой здесь нормально обращаются?

– Да. Все отлично. Просто отлично. – Он прищелкнул пальцами. – Хотя есть одно черное пятно, да, оно появилось, когда вы, парни… – Грейди стукнул кулаком по кухонной столешнице: – УКРАЛИ ВСЕ, ЧТО МНЕ БЫЛО ДОРОГО! – Миска и керамическая кружка упали со стола и покатились по полу.

Робот безучастно смотрел на него.

– Так как, по-твоему, со мной обращаются? – продолжил Джон.

Машина ответила через несколько секунд:

– Большинство изобретателей, которых мы собираем, обычно успокоиваются после периода одиночества. Они используют это время, чтобы подумать – как о том, что потеряли, так и о том, что еще можно приобрести.

– Ты, похоже, шутишь.

– Как твой куратор в БТК, я прибыла сюда предложить вам, мистер Грейди, еще один шанс присоединиться к нам. Теперь, когда у вас была возможность поразмыслить.

– Понятно. Значит, я должен попросту позабыть о том, что вы, ребята, сознательно держите человечество в Средневековье. Забыть о том, что вы украли дело всей моей жизни. Что вы держите меня в заключении.

Робот снова принялся ходить по домику:

– Все это печальная необходимость, но мы уже об этом говорили. Ваши упреки ничего не изменят.

Робот взял со стола один из листов с записью симфонии Грейди, принялся рассматривать.

– Положите на место.

– Могла ли синестезия сделать вас музыкально одаренным? Интересно…

Грейди подошел к роботу, намереваясь взять у него лист, но в этот момент дом наполнили звуки музыки. Скрипки. Валторна. Они играли несколько секунд, затем наступила тишина.

Робот опустил страницу:

– По-видимому, нет.

– Работа еще не закончена. – Он взял у нее ноты и собрал со стола другие листы. – Почему вы вообще решили со мной поговорить? Вы же не надеетесь, что я все прощу и примкну к БТК?

– Примерно семнадцать процентов отказывающихся от сотрудничества изобретателей во время изоляции пересматривают свои решения. – Взяв с полки кусок кварца, робот достал из-под него книгу «Omnia» и бегло пролистал пустые страницы. – Большинство инноваторов работают с этой книгой, узнают о том, чего мы достигли, – смотрят, как сами могли бы вписаться в общую картину.

– Вы имеете в виду то, чего достигли другие. То, что вы украли.

– Вы все еще придерживаетесь предвзятого мнения о нас. Все, что мы делаем, направлено на то, чтобы защитить человечество. Защитить и богатых, и бедных. Сильных и слабых. Не дать людям обречь себя на вымирание.

– Полагаю, проведи я все свое время за чтением вашей отредактированной пропаганды, я бы сейчас уже это понял. Но вы никогда не убедите меня в том, что БТК работает исключительно на благо человечества. Вы похожи на всех остальных тиранов в человеческой истории.

– Мы – часть правительства Соединенных Штатов. Правомерность наших действий происходит из…

– Вы пришли сюда убедить меня или себя?

– Я хочу достучаться до вас. Помочь вам понять.

– В таком случае, почему бы просто не промыть мне мозги? Почему просто не заставить меня думать иначе? Вам же такое под силу, разве не так?

Наступила короткая пауза.

– Это нанесло бы вам вред.

– Слабо верится, чтобы это могло вас остановить.

– Человеческий мозг – это самая сложная система в известной нам Вселенной. Открытия возникают только при свободе воли. Мы до сих пор не понимаем умственные процессы, инициирующие их, но именно они делают людей вроде тебя, Джон, такими редкими.

– Но вы признаете, что разработали способы контроля над разумом.

– Технологически это возможно, но область применения их крайне ограниченна.

– Ну что ж. Это, безусловно, упрощает задачу. – Он схватил со стола кусок кристаллической породы. – Вот мой ответ… для протокола…

С этими словами он ударил робота в лоб камнем, от чего тот попятился к кухонному столу:

– Джон. Не делай этого.

Грейди не отставал от машины, методично колотя ее по голове, а та в панике размахивала руками, стараясь сохранить равновесие. На макушке робота уже появились вмятины. Одна стальная пластина отлетела прочь.

– То, что ты делаешь, контрпродуктивно.

Джон ухватил механическую руку – так робота было удобнее бить.

– Ну как, вы все записываете?

– Вы ничего не добьетесь вспышками насилия.

Еще один мощный удар – и обломок скалы раскололся пополам. Робот стоял с помятой головой, но в остальном старания Грейди на него явно не повлияли. Грейди это разочаровало. Машина смотрела на него:

– Я пришла сюда поговорить с вами, прежде чем передать ваше дело дальше. Вы так и не воспользовались «Omnia». Не занимались исследованиями. Продолжаете сопротивляться. Но у вас все еще есть шанс покинуть это место.

– Согласен. Я надеялся разбить тебе череп и украсть радиопередатчик.

Робот склонил голову набок:

– Неужели вы думали, что с помощью него сможете позвать помощь?

– Мысль об этом приходила мне в голову. Ведь ты дистанционно управляешь этой консервной банкой.

– Мы не используем радио, Джон. Наша коммуникационная связь передается в компактифицированном[39] пятимерном, а не трехмерном пространстве.

Грейди буквально был ошеломлен:

– Постой… подобно пространству Калаби – Яу? Ты не шутишь? Теорию бран доказали?

– Если вы хотите об этом узнать, то перестаньте сопротивляться нам. И в любом случае вы не сможете вывести из строя важные системы этого устройства с помощью того, что можно найти на этом острове. Ваше желание навредить мне бессмысленно.

Грейди несколько секунд пристально смотрел на механизм, а потом вздохнул и распахнул входную дверь:

– Отлично. Тогда позволь мне проводить тебя.

– Почему ты сопротивляешься тому, что и в твоих интересах, и в интересах всего человечества?

– А я не верю, что это так. Ты утверждаешь, что все будет прекрасно, если я соглашусь быть вашим рабом.

– Мы не просим вас становиться рабом.

– Значит, рабовладельцем – а это еще хуже.

Он подошел к роботу и стал на колени, обняв одну его ногу.

– Что вы делаете?

Он вытащил конечность робота из-под его тела, и машина начала балансировать на одной ноге. Даже одна нога казалась тяжелой.

– Господи, да из чего же эта штука сделана?

– Вы действуете иррационально.

Грейди оттолкнул робота к кухонному столу, и тот повалился на спину. Затем ухватил его за обе ноги и потянул на себя. Голова машины ударилась о каменный пол с таким грохотом, словно газонокосилка упала, а Грейди потащил ее к двери. Она весила никак не меньше пары сотен фунтов и оставляла царапины на каменных плитах.

– Я защищала вас от других кураторов. Они говорят, что вы совершенно некоммуникабельны.

– Они правы.

Поднатужившись, Грейди перетащил робота через порог и поволок его по каменистой тропе, идущей вдоль дома. Робот корчился, пытаясь встать.

– Вы понимаете, что не оставляете мне выбора и вынуждаете передать ваше дело в подразделение изоляции? У узников, которые доходят до этой стадии, есть лишь полупроцентная вероятность присоединиться к нашей организации.

– Правда? Так много?

– Это значит, что у меня больше не будет власти над вами.

– Да у тебя и сейчас нет. И у них тоже не будет.

– Я пытаюсь достучаться до вас, мистер Грейди.

– Нет, ты пытаешься заставить меня повиноваться. Но этому не бывать.

Грейди внезапно отпустил ноги робота. Тот попытался встать прямо.

– В следующий раз, когда зайдешь ко мне, можешь сделать мне одолжение?

Робот проворно вскочил на ноги:

– Что именно?

– Скажешь мне, какая там глубина… – С этими словами Грейди оттолкнул робота; тот перевалился через низкую каменную стену, стоящую на краю утеса, рухнул вниз и, пролетев сотни футов, скрылся в сгущающемся внизу мраке.

Подойдя к краю обрыва, Грейди посмотрел вниз. Он долго всматривался в воду, пока не заметил сияние знакомых голубых глаз, но те быстро исчезли под белой пеной, а мощные волны бились о камни, лежащие на расстоянии тысячи футов под ним.

Грейди поежился от пронизывающего холодного ветра и поплелся к теплу своего домика. БТК получило его окончательный ответ.