Читать книгу Боевые потери - Денис Александрович Артемьев - Страница 1

Хьюи Ньютон, активист BLM, возвращался с собрания центральной ячейки движения. Времена изменились – и изменились как-то сразу, буквально за несколько паршивых месяцев прошлой осени и зимы. К власти в стране пришли белые ортодоксы, сторонники праведного пути политического обновления, правого крыла партии новых консерваторов. Если раньше Хьюи и его товарищи спокойно устраивали многотысячные митинги, выступали в средствах массовой информации, меняли мир к лучшему, делая одного цвета с их кожей, вставляя всем этим жирненьким белым богатеям хороший фитиль в их сраные дырки, то теперь вечеринка закончилась, и закончилась она невиданной вспышкой благословенных последней поправкой к конституции репрессий.

Но Хью со своими друзьями сдаваться не собирался, открыто выступая за вооружённое сопротивление власти фашиствующих консерваторов, распространяя в сети воззвания и ролики, разоблачавшие лицемерие нынешней администрации белого дома. Ньютон и остальные много не понимали и действовали по накатанной, как они привыкли, а, между тем, занавес опустился, и за ним на сцене истории разыгрывали совсем иной спектакль, кардинально отличный от того, к которому привыкло чёрное население самой свободной страны мира. В расовой политике власти, продолжая декларировать одинаковые права для всех, вернулись на двести лет назад. Формально законодательство изменили незначительно, но в тени этих законов, как ядовитые поганки, выросли многочисленные частные компании, торгующие чёрным мясом. Была включена в работу секретная система всеобщей оценки социальной значимости, все люди получили индексы полезности. И если у белого населения индексы носили рекомендательный характер оценки личности, то цветных ставили к стенке прямой возможности использования их в качестве «добровольных помощников бизнеса», а в реальности – рабов.

Дешёвая рабочая сила, трудящаяся практически за еду, послужила тем основанием, на котором ушлый капитал выстроил здание промышленного чуда, небывалого увеличения производительности труда. На африканском континенте, в условиях экономического роста, при активной поддержке заокеанского олигархата возникло новое политическое явление – конгломерация государств, управляемая риотом промышленников и финансистов, – Билиндия. Построены заводы, фабрики, плантации – на полную катушку запущено производство дешёвых и качественных товаров. Африка стала мировой мастерской, цехом, выпускающим необходимую в быту продукцию, а юг США вернул себе былое промышленное могущество.

Хьюи оставалось пройти пол квартала, и он бы был дома. Его машина внезапно позавчера забарахлила, пришлось отвезти её в ремонт. Не такая вроде и старая – всего пять лет от роду, – но он, как и большинство американцев, не привык следить за автомобилем; купив его три года назад, он всего два раза доливал масло, а больше ничего не делал. Закономерный результат – поломка. Поломка его Шевроле для него обернулась не просто головной болью, а стала роковым стечением обстоятельств. Ньютон давно был на примете у руководителей компании «Белый Рассвет», сотрудники отдела вербовки давно взяли его на карандаш, но государственная система не давала добро на его основательную проработку, она отсчитывала единицы, исходя из изменения их индекса, и как только индекс Хьюи повысился, то система выписала ордер на его практическое ознакомление с судьбоносной поправкой о правах граждан с не белым цветом кожи, о которой он раньше мог лишь теоретизировать на собраниях их ячейки с братьями.

Звёзды сошлись – машина в сервисе, Ньютон возвращается вечером один, улицы гетто пустынны. Хью завернул за угол огороженного железной сеткой пустыря, и ему преградил путь, въехав прямо на тротуар, грузовик с фургоном цвета хаки. С боку фургона откинулся люк, ставший лестницей, по которой бодро сбежали к Хьюи пятеро накаченных обломов в солнцезащитных очках, и одетых в форму компании «Белый Рассвет» – пятнистый, пиксельный камуфляж, армейские ботинки, тактические бейсболки, – в бронниках, и вооружённые футуристическими автоматами булл-пап.

Хьюи не был робкого десятка: любой, кто выжил в гетто, мог за себя постоять. Прибавьте к уличному опыту противостояния навыки неплохого боксёра, природное упрямство и на выходе получите сопротивление. Он прыгнул вперёд и угостил спускавшегося первым охотника хлёстким свингом, пришедшимся тому в висок. Колени охотника подломились, но ему всё же удалось сойти на бордюр; остальные его товарищи зашли с флангом, и Хьюи, не успев понять, как дальше действовать, получил усыпляющий дротик в мягкое место. В голове зашумело, он было дёрнулся вперёд, сам не понимая, что делает, как оказался в мягкой ловушке сети, накинутой на него сзади. Как его волокли в грузовик, он не помнил – отключился.

Хьюи Ньютон сидел в самой настоящей клетке – клетке для диких зверей. Вместе с ним томились за решёткой ещё трое – тоже чёрные, запуганные и забитые. Отлов производили по квотам, и только тех, кто имел индекс, но эти трое никак не походили на бунтарей. Если честно, то таких негров Хьюи давно не видел. Их перевозили куда-то (скорее всего на юг) в товарном поезде: был слышен характерный ритмичный стук колёс, вагон не раскачивался, шёл ровно, поезд ехал с одной скоростью, без ускорений.

– Ты бы сел на место, санни, – сказал кто-то за спиной Ньютона.

Хьюи повернулся, чтобы посмотреть, кто это голос подал. Судя по тону, с ним заговорил пожилой мужчина, сидевший опустив тронутую на висках сединой голову.

– Я свободный человек, сэр. Я делаю то, что хочу. И вы тоже свободный человек, – говорил Ньютон не задираясь, мягко, будто втолковывал детям простые, но незнакомые (или, в их случае, подзабытые?) истины.

– Да отойди ты от решётки, ниггер, – злым шепотом потребовал сидящий справа от пожилого молодой парень с дредами. Он тоже не поднимал глаз от пола – наклонил голову, длинные руки свесил между ног и шевелил губами так, будто прожёвывал про себя слова, не осмеливаясь их громко высказать вслух.

– О! Забудь это слово, брат. Так нас называют тупоголовые свиньи. Не давай им повод для радости. Брат!

– Вилли, у нас тут герой объявился. – Охранник, заметив в клетке необычную активность, поднялся со своего места в конце вагона и пошёл посмотреть, а тут такое – целая полемика. Разговаривать при перевозке к месту работы строго воспрещалось. Ситуация требовала немедленной реакции, вот он и позвал другого охранника – Вилли, который сидел в противоположном конце вагона и пялился в телефон, что тоже, кстати, начальством не приветствовалось.

– А, ха-ха, черножопый выкаблучивается? – Вилли подтянулся к приятелю и охранники вместе стали осматривать, как диковинное чудо, негра, вздумавшего кочевряжиться.

– Эй, ты, как там тебя! – обратился первый охранник к Хьюи. – Отойди назад и сядь. Разговаривать запрещено.

– Я буду делать то, что считаю нужным. По какому праву меня тут держат? – Ньютон ни на шаг не отошёл от решётки и, вообще, не собирался выполнять никакие команды этих белых недоносков, он не пёс. Они его не сломают, никто его не сломает.

– Бад, ему что, ничего не объяснили? – спросил своего напарника по дежурству Вилли.

– Его к поезду привезли в смирительном мешке, без сознания, беспокойный пассажир.

– Слышь, ниггер…

– Не смейте так со мной разговаривать! – рявкнул во всю силу лёгких Ньютон.

– Не делай этого, чувак, – послышалось за спиной Хьюи – доброхот в дредах давал ему совет, последний.

– Вечно нам приходиться работу делать за этих городских хлыщей, – покачивая головой, сказал Бад, доставая из кобуры пистолет.

– Вам меня не запугать! – заявил, гордо приосанившись, Хьюи. Он и вправду не думал, что его могут пристрелить – глупо. Непонятно, на что рассчитывают эти свиньи.

Ньютон ошибся в своих рассуждениях – Бад выстрелил. В его руке затрещало, полыхнуло синим и Хьюи задохнулся – его грудь схватила колючая перчатка судороги. Пистолет в руке охранника оказался дистанционным электрошокером. За Хьюи последовала очередь других временных постояльцев клетки – им тоже вломили по разряду, после чего охранники зашли в клетку и отбили четырёх негров в состояние хороших сочных чёрных бифштексов. Особенно досталось на долю Хьюи – его пинали и сильнее, и дольше. Уродовать не стали, лишь популярно объяснили действием, какое поведение в их поезде не приветствуется.

После того как поезд прибыл по месту назначения, всех его вынужденных пассажиров, предварительно заковав в кандалы, выгнали на перрон. Выстроили в линию перед поездом. Всего таких же, как Хьюи, вместе с ним приехало около пятидесяти курчавых парней и ни одной девушки. Перед строем одетых в одинаковые синие робы «добровольных помощников» прохаживался белый низенький толстячок в дорогом чёрном костюме за пару тысяч баксов. Он то и дело поправлял очки, сползающие ему на красный кончик мясистого носа, платком утирал пот – солнце жарило немилосердно, – щурился, придирчиво оглядывал вновь прибывших. Управляющий менеджер, Бил Тодд, компании заказчика принимал товар. Когда все необходимые формальности были соблюдены, менеджер произнёс небольшую речь:

– Временная повинность – это не приговор… это ваша судьба. Такие добровольные помощники, как вы, важное звено в цепи достижения благополучия нашего общества. Вы работаете – вам платят, как вы того заслуживаете, и вы должны быть рады, что приносите пользу. Не думайте, что вас привезли на курорт, вы будете работать – тяжело, иногда вам захочется послать всё к чёрту – не делайте этой роковой ошибки. Компания справедлива и каждому воздаёт по заслугам. Не дай вам бог покинуть рабочее место без разрешения мастера. Теперь вы часть семьи и обязаны слушаться старших. Забудьте о том, что было у вас в прошлом, с этой минуты у вас начинается новая жизнь.

После такого напутствия помощников погрузили в грузовики и повезли на фабрику, точнее, в бараки, где каждому выделили маленькую открытую взорам охраны келью, койку, личные предметы гигиены и карточки на питание. На следующий день новичков повели в цеха, на стажировку.

Хьюи не спал всю ночь перед своим первым рабочем днём на новом месте. К утру он принял решение. Когда все по свистку надсмотрщиков, которых здесь называли режимниками, выстроились около своих келей, он остался лежать на койке. Неповиновение Хьюи заметили, разговаривать, выяснять, что произошло режимники не стали – впятером скрутили и уволокли. Остальные помощники покорно пошли трудиться на благо большинства.

– Таких, как ты, здесь я повидал немало, – говорил лежащему на спине, на голом бетонном полу, связанному Хьюи, начальник производства Тайлер Уильямс – лысеющий, голубоглазый блондин, с тяжёлым подбородком и открытым взглядом, спортивный и широкоплечий. Хьюи притащили в какую-то квадратную постройку рядом с забором, окутанным колючей проволокой, гудящей, как ЛЭП, от тока. – Не спеши становиться дураком. Оттуда пути назад нет. Мы тебе даём шанс остаться самим собой, пускай и таким, какой ты есть. Может, я бы тебя и сразу закатал в закрытый цех, да наше законодательство не позволяет – только после второго предупреждения. Не одумаешься, станешь лучшим работником года – это я тебе гарантирую.

– Я не буду делать то, что не буду. Я человек. Я не сдамся, я не буду работать.

– Фу-у. Будешь. Куда тебе деваться-то? Как все будешь точить, собирать или паять. Мы, видишь ли, здесь производим электроприводы, водородные движки и солнечные батареи. Три направления производства, пятнадцать специализированных цехов и один закрытый, шестнадцатый, самый большой, для таких передовиков как ты. Работы много, мы завалены заказами на два года вперёд. У нас каждый человек на счету. Неужели ты думаешь, что мы допустим, чтобы какой-то уличный негр подавал плохой пример? Нет, конечно нет. Или ты, добровольно пройдя обучение, встанешь к станку и будешь трудиться упорно, или ты попадёшь в яму, но потом всё равно будешь работать – это я тебе гарантирую, Хьюи.

– Вам меня не заставить. Я свободный человек!

– Ты подонок, подонок из дурного сна о ужасном прошлом нашей, благословенной богом страны.

– Откуда вы только взялись? Мы же со всеми вами покончили. – Хьюи вытягивал шею, чтобы взглянуть внимательнее на своего врага. Очень уж мешала ему вести диалог на равных с этим расистом верёвка, сковывавшая его движения. – Вылезли из всех щелей, как тараканы, обманом пришли к власти, и теперь угнетает мой народ. Не выйдет, вам ничего назад не вернуть. Тот, кто однажды сделал глоток свободы, не будет вам лизать сапоги. Вас сметёт народная воля – в канаву, закопает живьём в землю, и креста не поставят.

– Не сметёт. Народ на нашей стороне. Чёрное население развращено такими активистами как ты, ты же просто чёрный расист и тебе не нужно равноправие, тебе нужна власть над белыми, их деньги, их дома, их работа, но работать ты не хочешь, а хочешь только получать. Мы перевоспитаем афроамериканцев, сделаем из них полноценных членов общества. Начнём с самых маленьких – с детей, – а если родители будут против, то мы их отправим на исполнение временной повинности… до конца жизни.

– Не умеете вы никого перевоспитывать. Создавать гетто, да травить людей наркотой – это вам удаётся лучше всего.

– Скажешь, что никогда не употреблял?

– Нет. С дерьмом я дела не имею. Ненавижу вас – тех, кто травит моих братьев и сестёр.

– Ладно, хватит. Дай мне повод, прошу тебя, всего лишь малюсенький повод и… Эй, Вилмер! – позвал Уильямс. На его призыв явился громила под два метра ростом, с физиономией дегенерата, и с такими руками и ногами, что впору ему работать ими как отбойным молотком. – Забирай этого ниггера.

– В яму, шеф?

– Конечно, в яму. Куда же ещё.

– Так точно, сэр, – Вилмер козырнул.

Хьюи сидел в железной яме, под открытым небом, уже третий день. Жара: за день солнце раскаляло стенки ямы чуть ли не до красна, и ночью железо не остывало, а лишь покрывалось каким-то маслянистым выпотом, пахнувшим бензином, и прилипало к коже. Жажда Хьюи мучила постоянно: той воды, что ему давали утром – всего полпинты, на два глотка, – не хватало и на то, чтобы губы смочить. И кормили его сухим кукурузным хлебом и солёной рыбой. Но его тюремщикам, режимникам, показались его пассивные муки недостаточными, и его каждый день, перед вечерней поверкой, вытаскивали из ямы, вешали на распорки щита и секли перед строем добровольных чернокожих помощников. На пятые сутки Ньютон не выдержал – если бы он и дальше продолжил выказывать упрямство (а он мог), то просто бы в скором времени скончался от обезвоживания и побоев, – на ежедневно задаваемый ему утром, перед завтраком, вопрос – будет ли он работать? – он ответил утвердительно.

Из ямы Ньютон препроводили прямо в цех, приставили к мастеру на обучение, и даже не позаботились о том, чтобы накормить, как следует, и обработать его загноившиеся раны и ожоги. Но Хьюи и не думал сдаваться, он схитрил, чтобы выиграть время и подготовить почву для сопротивления. Вкалывать на белого дядюшку расиста он и не думал. Обучение он прошёл, здоровье поправил, а дальше его направили в цех сборки, на конвейер – и вот здесь он развернулся. Если, проходя обучение, он обменивался мыслями с такими же как и он бесправными заключёнными, грамотно подводя их к решению, то, оказавшись у ленты транспортёра, вечером, вернувшись после смены в барак, стал вести более откровенные разговоры, агитируя на тихое неповиновение, саботаж.

– Что ты так волнуешься, Фрэнсис? – говорил Хьюи. – Тебе и делать-то ничего не надо. Просто ставь детали чуть не так, как того требует инструкция. И не рви себе жопу, не лезь в передовики, всё равно, кроме дополнительной тарелки фасолевого супа, больше ничего не получишь. Мы все здесь работаем за еду. Ты не заметил?

В этот раз разговаривали около общего холодильника со льдом трое, как, впрочем, почти всегда, потому что, когда собирались больше трёх, набегали режимники, реагировали на опережение, и требовали разойтись. Ньютон вёл агитацию с каждым по отдельности, либо, как сегодня, когда предстояло убедить сомневающегося, брал себе на поддержку своего убеждённого сторонника.

– Паёк дают тоже разный – в зависимости от выработки, – ответил Фрэнсис Холл.

– Да брось ты. Тебе нужны их вонючие подачки? Они тебя, нас, здесь выжимают до суха, зарабатывают миллионы, а тебе кусок кукурузного початка в зубы – и будь доволен, не вякай. Мы здесь даже не в тюрьме – оттуда хотя бы выйти можно. Они в нас людей не видят, мы для них рабы, тупые ниггеры. А мы люди.

– Я согласен с Хьюи, – сказал Джейден Вуд, чернокожий парнишка, раньше бывший членом одной крутой преступной группировки, контролировавшей гетто его родного Чикаго. Молодой, но жизнью битый, нахватавший себе полный рот золотых зубов, Джейден занимал активную жизненную позицию – против белых, и одним из первых встал на сторону Ньютона. – Нечего, нам им деньги помогать делать. Если пока нельзя добиться свободы, то можно делать вид, что работаешь. Я этим скаутским лагерем сыт по горло. Я бы им всем вены вскрыл, особенно режимникам, гниды е*анные.

– В яме оказаться не боитесь? – спросил Фрэнсис. – Не думаю, чтобы тебе там очень понравилось, – сказал он, обращаясь к Хьюи.

– Ничего не докажут. Если большинство станет не работать, а изображать работу, то ничего никому не сделают. Ну проведут расследование, может быть, ну и определят, что учили нас плохо. А так и определят, если будете отвечать так, как я вас учил. Фрэнсис, ты же не раб?

– Нет.

– Да, ты человек. Ты свободный человек, и у ты можешь выбирать. Не подчиняйся – выбирай!

За месяц неугомонный Хьюи, затаив в сердце злобу, пылая праведным гневом, сколотил команду единомышленников, приступивших к выполнению его плана по поэтапному снижению производительности труда и качества выпускаемых товаров. Почти половина барака, в котором жил Ньютон, теперь филонила на работе, штампуя брак, всё больше прохлаждаясь, а не потея. Некоторые потеряли в пайке, но не так чтобы очень, но ведь и вкалывать они перестали, энергии поприбавилось. Такое райское житьё продолжалось с месяц. Хьюи уже лелеял в мечтах развитие событий, которое должно было привести к открытому противостоянию с администрацией фабрики, и уже назначил день общего тайного собрания своих сообщников, когда его прямо в разгар рабочего дня сняли с конвейера и отвели к Тайлеру Уильямсу, у которого в кабинете его ждал мастер участка Чел Броненен и управляющий менеджер, мозгляк Бил Тодд. Ждали они его не просто так, а сидели за столом, поставленным на приступок – своеобразную сцену, – облачённые в судейские мантии. Уильямс – по середине, Тодд – слева, Броненен – справа.

Четыре режимника контролировали поведение Хьюи, стояли от него так близко, что дышали ему в уши. Неприятное впечатление, тягостное. Ньютон, нежданно-негаданно, с небес мечты о свободе попал на грешную землю суда. Он сразу понял, что это его собирались судить, а не кого-то там ещё. Он слышал о таких судилищах, устраиваемых начальником производства и его подручными, которые получили от государства специальные лицензии на полномочия судей над добровольными помощниками. Слышал, но не задумывался, не боялся.

– Ньютон Хьюи, – встав из-за стола, торжественно начал Тодд, – ты обвиняешся в нарушении распорядка…

– Эй, что за дерьмо здесь происходит! – закричал, не сумев сдержаться, Хьюи.

– Молчать! – Уильямс вскочил с места, глаза его метали молнии, рот перекосило. – Молчать, когда зачитывают обвинение!

Одновременно с полетевшими в сторону Ньютона слюнями судьи-начальника, чернокожего бунтаря сзади крепко схватили под локти два режимника, вывернули их, и заставили опуститься на колени. Ньютон хотел встать, но на него навалились все четверо: на запястьях и лодыжках щёлкнули стальные челюсти наручников.

– Продолжайте, мистер Тодд.

– Итак, я продолжаю… нарушении распорядка, да. Также, Ньютон Хьюи, ты обвиняешся в сговоре с целью намеренного причинения ущерба репутации компании путём выпуска некачественной продукции. Ты обвиняешся в подготовке забастовки и покушения на нашего начальника производства, мистера Уильямса.

– Ложь! Я не готовил никакого покушения! Ложь! Ты лжец, Тодд. Ложь!

– Заткните ему хавальник, ребята, – в этот раз довольно спокойно, прищурившись, сказал Уильямс.

Ньютон получил резиновый ожог почек: режимники накидали ему ударов дубинками по пояснице, после чего завалили; один надсмотрщик сел Хьюи на грудь, другой зафиксировал голову, а два оставшихся разжали зубы и засунули ему в рот вонючую резиновую грушу.

– Вот так. Теперь ты сможешь лучше понять свою вину. – Судья Уильямс казался довольным. – Позовите свидетеля, – обратился он к режимникам.

Говорить Хьюи больше не мог, но он могу думать, мысли в его голове летали с потрясающей скоростью, сталкивались, рассыпались на отдельные слова и снова объединялись в суждения и предположения: – «Свидетель? Так, значит, меня предали! Кто же эта сука, которая меня заложила? Нет, не может быть, чтобы это была правда. Так просто. Они и мы: никто из наших не пошёл бы на сотрудничество с этой белой сволочью. Но свидетель, свидетель! Кто им может быть… Если только… Да, никого другого, кроме Фрэнсиса, и быть не может. Это он не хотел становиться свободным, это он старался хорошо работать за большую пайку, это он трусил, лебезил. Ах ты ублюдок, Холл. Не жить тебе, не жить».

Открылась дверь, свидетель зашёл, как прокрался, даже его шаги звучали почтительно – выказывали почтение высокому суду. Хьюи очень хотелось посмотреть в глаза Холла, но он не мог повернуть голову – ему мешали режимники, по-прежнему удерживающие его в коленопреклонённом положении.

– Джейден Вуд, подойди ближе, – попросил Тодд.

«Как? Так это не Холл? Вуд? Вуд! Как же так?» – Хьюи ошибся и был растерян, но всё ещё пока не верил, и только когда Джейден вышёл из слепой зоны и встал сбоку от него, приблизившись к столу судей, тогда, только тогда он понял, не принял, не смирился, а понял, и ужас обуял его душу. Выхода нет, всё кончено. Если Джейден предал, то кому вообще можно верить! Чёрное пожирает чёрное? Не важно, зачем он сделал, важно, что смог. Хьюи остался один, и с тоской, первый раз в трудной жизни активиста BLM, понял, что дело всей его жизни обречено на неминуемый провал, если его предают самые близкие, самые лучшие.

– Повтори твои показания суду, – потребовал Уильямс.

– Ньютон собирался поднять на фабрике восстание, и намеревался убить вас, сэр.

Хьюи замычал, его жилы на шее вздулись, немой крик рвался наружу, мускулы дёргала трясучка, он так разошёлся, что и всем четверым охранникам его было трудно удерживать на месте. Была бы его воля, он бы голыми кулаками расколотил гнилой орех черепа продажного мудака.

– И какие он предпринимал действия, чтобы добиться этих гнусных целей? – поинтересовался всю дорогу до этого молчавший мастер Броненен.

– Он агитировал нас делать брак, прочищал мозги братьям насчёт е*аного равноправия, права на выбор, и прочего дерьма.

– Не выражайся в суде, Вуд, следи за своим языком, – сделал замечание бывшему гангста Уильямс.

– Да, сэр. Извините.

– Продолжай.

– Он угрозами заставлял братьев работать плохо. Тех, кто смел возражать, он силой заставлял.

Джейден врал осознанно, а может быть, говорил то, что ему приказали. За всё время своего заключения на фабрике Ньютон никого и пальцем не тронул, хотя, особенно в первые недели, чёрные братья вели себя откровенно по тюремному (привычка), по-скотски, устраивали разборки, сажали зёрна насилия в унавоженную ненавистью почву фашистского порядка. Ньютон с корнем вырвал первые ростки, объяснив братьям, что так их пытаются контролировать белые, дал людям надежду. А если кто и грешил мордобоем, так это был сам Вуд, который, не стесняясь, раздавал тумаки сомневающимся и боявшимся. Того же Фрэнсиса он один раз хорошо приложил, да так, что тот три дня с шишкой на лбу ходил.

– Ньютон всех нас заставил бояться, ему никто не смел возражать.

– Хорошо. Ты поступил правильно, сообщив нам о преступлениях Ньютона. Он будет наказан, а ты получишь награду. Можешь идти. – Уильямс отпустил предателя с улыбкой.

– Да, сэр, благодарю вас, для меня честь приносить пользу нашему великому обществу, – ответил Вуд, и тоже позволил себе подобострастно улыбнуться. Он развернулся и тихо вышел, ему только поклона не хватало, а так – самый настоящий преданный слуга своего господина, своих новых белых господ. Да, каждый приспосабливается к ситуации как может, и Вуд не был исключением: помимо него, ещё трое негров донесли на своего неформального лидера, выдав все планы чёрных братьев до последней закорючки, но суд вполне удовлетворился показаниями Джейдена, этого было достаточно, чтобы отправить Ньютона в шестнадцатый цех.

– По-моему, дело настолько ясное, что нам не имеет смысла удаляться на заседание. Примем решение здесь? – предложил Уильямс своим коллегам.

Два судьи выразили согласие со своим председателем кивками, тогда Уильямс что-то отметил у себя на листке, дал по очереди прочитать Тодду и Броненну, после чего они поставили свои подписи под приговором. Уильямс встал и торжественно потребовал:

– Ньютон, встань и выслушай приговор как подобает. – Хьюи подняли. К этому моменту он несколько успокоился. После того как предатель ушёл, на него напала апатия, не то чтобы ему стало всё равно, но все размышления о дальнейших своих ответных действиях он отложил на потом. – Ты объявляешься виновным по всем пунктам предъявленного тебе обвинения и приговариваешся к пожизненному исполнению приказов. Сейчас тебя отведут в шестнадцатый цех и приведут приговор в исполнение… Я же тебе говорил: дай мне хотя бы маленький повод, – уже обычным голосом добавил Уильямс, припомнив свой первый разговор с Хьюи.

Прошёл месяц. Ньютон стоял у конвейера и работал со скоростью, и точностью сборочного автомата: он соединял три детали в блок, и отправлял его дальше, ничего его не отвлекало от работы, ни одна мысль не тревожила придавленный программой приказов разум. На его шее сидел толстый ошейник, состоящий из трёх частей: заднего, затылочного обода, двух кирпичиков, сжимающих шею с боков, и гибкой перемычки, плотно прилегающей к горлу, – это устройство и называлось «Исполнитель приказов». От «Исполнителя приказов» шли капилляры электродов, проложенные под кожей прямо к тем областям мозга, которые отвечали за послушание и обучение (за послушание – в первую очередь). «Исполнитель приказов» круглые сутки транслировал в сознание Хьюи нехитрую программу, заставляющую его работать пятнадцать часов в день, всего с двумя пятнадцатиминутными перерывами на еду и отправление естественных потребностей, а в остальное время ни думать ни о чём другом, кроме как о сне и еде. Больше поработаешь – больше съешь, крепче будешь спать. Вместе с Ньютоном в закрытом цеху работали ещё около ста самых ранее отъявленных бунтарей, свободолюбивых непокорных представителей чёрной расы, а теперь окольцованных ИП, самых ценных производителей прибавочной стоимости, лучших рабочих фабрики. Их и Хьюи больше не тревожили проблемы большого мира, они не чувствовали, что к ним как-то не так относятся, ущемляют в правах, они были счастливы, они исполняли приказы.