Читать книгу Солнечный круг - Денис Алексеев - Страница 1

Школьный звонок прозвенел, будто пытаясь разорвать густую тишину, которая витала в классе. Артём машинально провёл пальцем по обложке скетчбука – потрёпанной тетради в плотных чёрных корках, подаренной отцом ещё до того самого разговора. Солнце за окном будто застыло в полудрёме, не решаясь пробиться сквозь серую пелену октябрьских туч.

– Сегодня мы говорим о стихах Есенина, – раздался мягкий голос учителя литературы Марины Игоревны. Она стояла у доски, окутанная лёгким шарфом цвета выцветшей вишни, и улыбалась так, будто каждый раз заново открывала для класса мир, где слова могли быть острыми, как бритва, или нежными, как первый снег. – Кто из вас помнит строки про берёзу?

Руки одноклассников взметнулись вверх, как жаждущие света побеги. Артём же крепче сжал карандаш, будто это спасательный круг. На полях открытой страницы его скетчбука уже проступали контуры дерева – не берёзы, а чего-то меж небом и землёй, с ветвями, похожими на треснувшие лучи.

– Артём? – тихо окликнула Марина Игоревна. – Ты читал стихотворение?

Он вздрогнул. Карандаш выскользнул из пальцев, зацепив за уголок скетчбука. Тетрадь с глухим стуком упала на пол, распахнувшись на странице с солнцем, разбитым тонкими чёрными линиями.

В классе на миг стихли голоса. Артём почувствовал, как щёки залились жаром. Он рванулся под парту, но чья-то рука опередила его.

– Держи.

Девочка с огненно-рыжими косами, заплетёнными в два аккуратных жгута, подала ему скетчбук. Её пальцы были усыпаны веснушками, будто золотистыми крапинками. Артём узнал Соню – старосту класса и, как шептались одноклассники, «душу» школьного кружка «Солнечные лучи». Говорили, она могла заставить улыбнуться даже самого угрюмого учителя физики.

– Круто нарисовано, – прошептала она, возвращая тетрадь. Её глаза задержались на солнце с трещинами. – Это… метафора?

Артём сжал скетчбук так, что костяшки побелели.

– Это просто каракули.

– Не верю. У тебя талант. – Соня улыбнулась, и в её улыбке не было ни капли снисходительности. – В кружке как раз нужны такие, кто видит мир иначе.

– Какие ещё кружки? – хмыкнул Артём, пряча тетрадь в рюкзак. – Я не художник.

– А кто ж тогда? Те, кто рисует солнца-улыбки на открытках? – Соня присела на край соседней парты, не обращая внимания на недоуменные взгляды одноклассников. – У нас в «Солнечных лучах» не оценивают, как у тебя получается круг. Мы рисуем то, что не можем сказать словами.

Марина Игоревна, наблюдая за диалогом, лишь чуть приподняла бровь. Она знала историю Артёма – развод родителей, переезд матери в другой город, отец, ушедший в работу с головой. Но вместо нравоучений учительница предпочла тактичное молчание, давая подростку пространство для дыхания.

– Соня права, Артём, – наконец сказала она, поворачиваясь к доске. – Есенин писал: «Я не знаю, зачем и кому это нужно, но я пишу…» Иногда искусство – это не выбор, а необходимость. Как воздух.

Класс засмеялся – слишком громко для такой тихой фразы. Артём опустил взгляд на свои кеды. Левый шнурок развязался ещё на перемене, но он не стал поправлять его, будто боясь нарушить хрупкий порядок в хаосе своих мыслей.

После урока Соня догнала его у раздевалки.

– Завтра в четыре в кабинете 207, – бросила она, протягивая листок с расписанием кружка. – Приходи. Даже если просто посмотришь.

Артём взял бумагу, чувствуя, как мокрые от пота ладони оставляют на ней размытые следы.

– Зачем вам новички? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. – Чтобы было кого жалеть?

Соня фыркнула:

– Мы не благотворительная столовая. Там Кирилл, например, рисует такие пейзажи, будто их сочиняют облака. А Лиза пишет стихи, от которых мурашки. – Она замолчала, глядя, как Артём мнёт листок в кармане. – Ты ведь тоже что-то прячешь в этих трещинах на солнце. Не бойся показать.

Она ушла, оставив его стоять у вешалок, где его куртка висела чуть криво, будто и сама не знала, где её место.

Домой Артём возвращался пешком, хотя отец предлагал подвезти. «Нужно проветриться», – соврал он, чувствуя, как в кармане шуршит Сонин листок. Улицы встречали серостью: облезлые деревья, чьи ветки цеплялись за провода, как руки утопающих; асфальт в лужах, отражающих мутное небо. Даже вывески магазинов выглядели выцветшими.

Он достал скетчбук, раскрыл на последней странице. Там, поверх наброска солнца, он нацарапал несколько строк после разговора с отцом накануне:

Но промолчал. Снова».*«Папа сказал: “Ты слишком много молчишь”. А я подумал: “А вы слишком много работаете”.

Карандаш дрогнул, добавляя к солнцу новую трещину – тонкую, но злую, как царапина на стекле.

У подъезда его ждало письмо от мамы. Конверт лежал на почтовом ящике, аккуратный, с наклейкой в виде жёлтого одуванчика – их семейного символа удачи. Артём разорвал его конверт, будто распаковывая бомбу.

«Котёнок, прости, что не смогла позвонить. Новая работа – как карусель, не даёт остановиться. Твой отец… он сильный. Пусть сейчас кажется, что всё рушится, но мы найдём новый ритм. Рисуй за двоих – мне не хватает твоих солнц в сообщениях».

Письмо дрожало в руках. Артём представил маму в чужом городе, сидящую за чужим столом, рисующую в календаре крестиками дни до его дня рождения. Он сунул конверт в карман, чувствуя, как грудь сжимает знакомая тяжесть.

Дома пахло пылью и недоговорённостями. Отец сидел за ноутбуком, погружённый в отчёты.

– Как школа? – не отрываясь от экрана, спросил он.

– Нормально.

– Учительница звонила. Говорит, ты не сдал сочинение.

Артём пожал плечами, бросая рюкзак в угол.

– Забыл.

– Артём… – Отец вздохнул, и в этом вздохе слышалась усталость целого мира. – Нужно брать себя в руки.

– Я думал, хватит одного взрослого в семье.

Слова вырвались сами, резкие, как удар локтем в дверь. Отец вздрогнул, будто его ударили не метафорически.

– Ты не один, – тихо сказал он. – Просто… я тоже учусь жить по-новому.

Артём молчал. За окном туча закрыла последние лучи солнца, и комната погрузилась в сумрак.

Ночью он достал скетчбук и листок Сони. Расписание кружка было исписано её размашистым почерком: «Понедельник, среда – рисуем эмоции цветом. Пятница – обсуждаем идеи для больницы». В углу листка она нарисовала миниатюрное солнце с веснушчатым лицом.

Артём взял красную ручку и обвёл дату ближайшего занятия. Потом передумал, зачеркнул. Снова обвёл.

На последней странице скетчбука он начал новый рисунок: стену, уставленную партами. За одной сидел мальчик с тетрадью, за другой – его отец с ноутбуком, дальше – силуэт мамы в окне поезда. Над стеной, будто пытаясь её перелететь, висело солнце. Его трещины светились золотом.

Утром следующего дня звонок на первую перемену застал Артёма у кабинета 207. Он стоял в трёх шагах от двери, сжимая в кармане скетчбук. Внутри слышались смех и звон стаканов – кто-то разлил чай.

Соня выскочила в коридор, поправляя косу.

– Ты пришёл! – воскликнула она, будто ждала его именно здесь и именно сейчас. – Заходи, Кирилл как раз рассказывает про свою катастрофу с акварелью.

Артём поколебался.

– Я… просто посмотрю.

– Конечно! – Соня распахнула дверь. – Здесь безопасно.

Он переступил порог, и дверь за его спиной закрылась тихо, будто обещая: «Стена молчания начинает рушиться».