Читать книгу Бог любит Дениску. Сборник рассказов - Денис Чернов - Страница 7

В старших классах учеба в школе превратилась в один сплошной фарс. Появилось стойкое ощущение, что все, чему нас пытаются учить, совершеннейшая бессмыслица. По точным наукам – физике, химии и математике – я был абсолютный ноль. Я игнорировал домашние задания и не особо вникал в то, что рассказывают в классе. Я не понимал, как в жизни мне может быть полезен навык по извлечению квадратного трехчлена из катета гипотенузы. Учителя как могли пытались вытянуть меня по этим предметам на тройку, но в итоге тройки мне ставили незаслуженно.

По гуманитарным предметам успеваемость у меня была несколько выше, но не от того, что я старательно постигал материал, а от того, что я был начитан, умел рассуждать и делать выводы. С 9-го по 11-й класс я прочел не более трех произведений из тех, которые нужно было прочесть в рамках школьной программы по литературе. Лариса Михайловна, которая так умело подогревала во мне интерес к этому предмету, по каким-то причинам перестала преподавать у нас. Нам дали молодую учительницу, которая только что закончила институт. Она очень волновалась и старалась быть с нами строгой, но у нее не очень это получалось. На уроках царила атмосфера дружеского междусобойчика. Я, не будучи знаком с текстами, всегда на полуслове подхватывал дискуссию, когда обсуждался образ какого-нибудь Базарова или Обломова. На основании двух-трех фактов, характеризующих поступки или мысли героев, озвученных кем-то из моих одноклассников, я делал далеко идущие выводы. Подчас они были провокационными и совершенно противоречили общепринятому взгляду на эти самые предметы. Елена Владимировна то и дело снижала мне за это оценку.

– Я ценю то, что ты имеешь собственное мнение, но мнение твое ошибочно, и поэтому ставлю тебе четыре.

Я очень горячо спорил в таких случаях. Не то чтобы меня волновала отметка. Мне было все равно, что пишут учителя в своем журнале. Меня возмущал сам факт, что вместо того, чтобы доказать мне свою правоту, педагог на основании только лишь того, что он педагог, объявляет мое мнение неправильным.

Мои письменные работы постоянно получали одну и ту же оценку: 5/2. Пятерки Елена Владимировна ставила мне за содержание, двойки – за оформление. Она требовала, чтобы сочинение обязательно имело эпиграф, план и эпилог. И каждый текст должен быть написан по шаблону. Я протестовал против этого категорически. Во-первых, потому что меня возмущал технологический подход к творчеству. Когда я садился писать сочинение, я не знал, о чем оно будет. Я не мог заранее составить план, потому что, начиная писать текст, я даже не подозревал, чем он может закончиться. Текст из-под моей ручки лился как стихийный поток, который я с трудом мог контролировать.

– Покажите мне хоть одно произведение Пушкина или Чехова, у которого есть план, – требовал я, отстаивая очередное свое сочинение.

– Ты не Чехов и не Пушкин! Ты – ученик 10 «Б» класса, и ты должен выполнять требования учителя.

– Откуда вы знаете, Пушкин я или не Пушкин! Ваша педагогическая методика в зародыше уничтожит и Чехова, и Пушкина. Вот как бы Чехов научился писать, если бы с детства его мучили планами и эпиграфами. А Гоголь, думаете, стал бы жечь свои «Мертвые души», если бы у него заранее был бы написан подробный план того, что будет с его героями и сюжетом? Как вы не понимаете, что своими планами вы убиваете творчество!

– Ты сначала научись писать по плану, а уж потом занимайся творчеством. Посмотрим еще, какой из тебя выйдет Чехов!

Наши перепалки с Еленой Владимировной хотя и происходили на повышенных тонах, но были абсолютно беззлобными. С моей стороны они даже были несерьезными, хотя Елена Владимировна воспринимала все эти разговоры очень близко к сердцу и, по всему видно, рефлексировала. Мои слова сеяли сомнение в ее твердой вере в непогрешимость педагогической системы, которую ей преподавали в институте.

Когда в 10 классе мы дошли до романа Толстого «Война и мир», мама нашей одноклассницы Зои Чебоксаровой предложила всей параллелью, состоящей из «А» и «Б» классов, посмотреть в кинотеатре многосерийный фильм Бондарчука, поставленный по этому роману. Тетя Таня Чебоксарова была директором кинотеатра и организовала нам бесплатный сеанс. Точнее, два сеанса, потому что фильм был пятисерийным, и за один день просмотреть его было очень тяжело. Весь фильм я проболтал с девчонками. То с одними, то с другими. Последнюю серию я болтал с Еленой Владимировной. Она устала смотреть на то, как я перемещаюсь по залу и приказала сидеть рядом с ней. Минут через пять мне удалось ее разговорить. Она перестала цыкать и начала отвечать на мои расспросы. Рассказала о том, что она читает, какую слушает музыку. Читала она в основном женские романы и детективы, а слушала Таню Буланову и группу «Кар-мэн». Затем поведала, как на третьем курсе познакомилась со своим мужем, как жила в институтской общаге, как ходила вместе с однокурсниками в поход. Я предложил проводить ее до дому, от чего она вежливо отказалась, сославшись на ревнивого мужа.

– Если ты думаешь, что ты ко мне подлизался, – напутствовала она меня, выходя из кинотеатра, – ты жестоко ошибаешься. Завтра же принесешь сочинение по «Войне и миру» с эпиграфом, планом и эпилогом. Иначе не приму и поставлю двойку в полугодии.

Я сейчас уже не воспроизведу свое сочинение дословно, но суть его была примерно такова:

«Эпиграф (вместо плана):

«Старый злобный Чингисхан тоже ведь имел свой план.

Но под тяжестью тех планов угодил в большой капкан.

И с тех пор идет молва, что важна нам голова!

Коль в мозгах одни лишь планы, знайте – это все трава!»

Виктор Рыбин»

Начал я с того, что Лев Николаевич Толстой – не только великий русский писатель, но и огромного терпения и трудолюбия человек. Представляю, каких усилий потребовало написание столь объемного произведения, передающего не только дух того времени, но и реальные исторические события, на которые легли судьбы героев романа. Наверное, ему немало времени пришлось провести в исторических архивах и библиотеках, изучая хронологию описываемых им исторических событий. Восторги Львом Николаевичем заняли примерно половину тетрадного листа. Затем я плавно перешел к заслугам кинорежиссера Бондарчука, создавшего настоящий киношедевр по книге великого классика. Я восхитился масштабами батальных сражений и величием и красотой балов, показавших светскую жизнь русского дворянства. Затем я незаметно даже для самого себя перешел к сравнению картины Бондарчука с экранизацией романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» не в пользу американского киноискусства. Завершил я свое сочинение выводом о том, что Россия – великая страна, и американцам никогда ее не победить ни в чем.

«Эпилог: Уважаемая Елена Владимировна, если вы опять соизволите поставить мне несправедливую и субъективную оценку, я вынужден буду обжаловать ее в РОНО. Я готов дойти до Европейского суда по правам человека, чтобы положить конец геноциду творческого начала юных дарований».

На следующий день, когда всем раздали проверенные сочинения, я своей работы не получил. На мой вопрос, где мое сочинение, Елена Владимировна ответила, что поставила мне 2/3. Причем на этот раз за оформление она поставила тройку, поскольку план все-таки отсутствует, а эпиграф и эпилог не имеют отношения к теме сочинения, а двойку – за содержание, потому что темой сочинения был роман «Война и мир», а не фильм, и уж тем более – не международные отношения.

Я потребовал вернуть мне сочинение, но Елена Владимировна наотрез отказалась. Она сказала, что если она вернет мне сочинение, оно пойдет по рукам и может послужить дурным примером для других. Она сказала, что уничтожит его. Я предложил уничтожить при мне сию минуту. Она отказалась. Я обвинил ее в том, что она хочет оставить его себе на память. Елена Михайловна густо покраснела. В этот момент в класс вошла наша классная Виолетта Леонидовна. Она сразу встряла в разговор и потребовала дать ей сочинение. Елена Владимировна подчинилась старшей по званию и протянула мои каракули. С первых же строк у Виолетты на лице расползлась улыбка. Чем дальше она читала, тем шире становилась улыбка. Пару раз она даже прыснула от смеха. Дочитав, она сложила сочинение и сунула его в свой портфель.

– Эээээ, – в один голос замычали мы с Еленой Владимировной, протягивая к сочинению руки.

– Пусть оно останется у меня. Когда-нибудь лет через 20 встретимся и вместе посмеемся.