Читать книгу Мемуары Барьериста - Денис Дубеев - Страница 7

С раннего детского возраста и практически по сию пору изредка снятся мне разнообразные удивительные сны, в которых реальные черты бытия причудливо и как бы ирреально сливаются с чувствами, коих в реальности нет. Словесный пересказ этих снов представляется мне невозможным прежде всего потому, что язык в основном состоит из слов, изначально возникших именно для коммуникации в сфере обыденных фактов, язык сохраняет эту основную функцию по сей день и до сих пор еще не выработал надежного словесно-грамматического аппарата для передачи субъективных переживаний во сне. В очень похожем положении находятся математики и физики, исследующие объективные свойства материи вне довольно расплывчатых, но все же известных рамок окружающего нас макромира, пророки религий, бесспорно слышавшие Бога, но тщетно пытавшиеся передать услышанное в проповеди на бытовом языке пастухов, да и поэты хотя б. В самом деле, читая иные бессмертные строки, можем ли мы быть уверены в том, что они продуцируют в нас именно те самые чувства, под влиянием которых явился в душе поэта именно этот стих, или они продуцируют в читателе хотя бы и возвышенные, но все же чувства иные, не те…

Возможно, когда-нибудь я займусь сочинением фантазий на темы запомненных снов, но мера вероятности этого очень и очень мала. Сейчас важно отметить здесь только то, что, во-первых, темы реального и нереального удачно сбалансированы в тех снах с убедительностью хороших произведений художественной литературы, а, во-вторых, иные из них оптимистичны, приятны, вселяют уверенность в себе и, как бы это сказать, содержат в себе благодать, другие содержат в себе сценографию успешной, хотя и суетной борьбы в миру с враждебными силами как сверхъестественными, так и мирскими, третьи (редкие, к счастью) являют собою тяжелый, жуткий кошмар, и, наконец, в своей совокупности все эти «вещие» сны значили для меня ничуть не меньше, чем книги, иллюзии или фантазии наяву. Изучая по школьному ходу лет историю Древних и Средних веков и дополняя ее художественной литературой, на основании собственных сновидений я отчетливо знал, из каких источников и корней росла идеология язычества и суеверий в те простые, безнаучные времена. В детстве я не мог еще ясно сформулировать эту мысль, и она существовала во мне в расплывчатой форме полуощущений и полупредставлений, если логику к ним привлекать. Дефиниции были затруднены, да и не с кем было бы мне в том нелепо атеистическом мире на эту тему болтать.

Помимо вещих снов, огромное значение для меня имел жуткий страх темноты, также посещавший меня. Боялся я тьмы не часто, но случалось, вполне ощутимо чудилась мне какая-то неясная, неопределенная, жуткая негативность даже в собственной хате, в знакомом окне, за печью, за шкафом во тьме. Иногда этот страх имел притягивающую силу, я осторожно выбирался из дома и убегал во тьму, гулял в лесополосе, в оврагах и возвращался, усталый и освеженный, домой. Такие случаи бывали со мною в несколько более позднем возрасте спустя пару лет, а в описываемый период в Больше-Солдатском я просто любил погулять поздно вечером или же в ночь. Такие прогулки приятно щекотали мне нервы своей непередаваемой остротой, в которой кроме мистического, зимою был еще и вполне материалистический страх – в иные зимы волки утаскивали дворовых собак и хозяева забирали их на ночь в «сенцы» зимой. Однажды на нашем огороде и в заросшем «яру» за ним я обнаружил в снегу натуральные волчьи следы. (Они определенными признаками конструктивно отличаются даже от самых крупных собачьих, и это было самое то.) Конечно, в возрасте 10—12 лет зимою я далеко по ночам не гулял. Однако окраина села тогда не освещалась, в маленьких хатках рано гасили свет, и уйти в снегу по кромке Барсучьего лога хотя бы немного в сторону от домов в глухую темень степи ради мистических ощущений – мальчику тех лет такое переживание запоминается надолго, если не навсегда.

Ради полноты этой картины нужно заметить, что я и сам научился вызывать в себе некий мистический страх найденными мною приемами, которые я рискну, не будучи в этой области специалистом, «приемами самовнушения» назвать. Страх получался несильным, однако по типу именно тот, и я никогда не доводил этот искусственно вызванный страх до слишком серьезной черты.

Когда же стихийные, самоявляющиеся страхи по-настоящему «доставали» меня, я искал спасения в вульгарной атеистической литературе, которой в то время было в библиотеках полно, а поскольку я и без того запоем читал научную фантастику, приключения и путешествия, не отказывая себе в удовольствии почитать на десерт серьезную научно-популярную литературу типа «занимательной астрономии» и т. п. (об этом сказано выше) то сотрудницы нашей библиотеки находили естественным и мой спорадический интерес к литературе подобного сорта. Почитав что-нибудь насчет того, что «сверхъестественного» нет просто потому, что «естественное» из атомов состоит, я спокойно укладывался спать, а ночью из-за печи… и тогда я судорожно вспоминал спасительную аргументацию «материализма», но она рассыпалась в прах, притом именно логически она рассыпалась, потому как всякий раз в ней обнаруживался какой-нибудь скрытый опровергающий изъян. Действительно, например, из того, что атомы существуют, вовсе не следует невозможность специфических неатомарных структур, и эта невозможность следует примерно из тех же самых причин, по которым из существования положительных чисел вовсе не следует невозможность существования хотя бы одного отрицательного числа. Допустим, само привидение в своей конкретной кажущейся форме только «привиделось» нам, но причина-то не видимой формы, но самого привидения надвигается сейчас на меня… И получается так, что весь наш «брошюрочный» научно-популярный «атеизм» способен опровергнуть только конкретные представления людей о природе и действии потусторонних сил, в системе которых несведущие в естествознании люди прошлых веков представляли себе эти силы, но нет никакого опровержения по существу. Опровергается только старинная, архаичная, невежественная форма представлений о «сверхъестественных» факторах или силах, но не содержание таковых.

Предположим, к примеру, что некая ведьма в деревне лазает кошкой в чужой коровник и вытягивает из коров молоко. Ясно, что подобное представление о ведьмах может иметь только такой человек, активные, довлеющие знания которого об огромном, разноликом мире вокруг ограничены маленькой, отсталой от внешнего мира деревней, в которой люди знать не знают и ведать не ведают сложность реального мира, все эти «атомы», «электроны», «фотосинтезы», «кванты», «америки», «австралии», «океаны», «орбиты», «материки»…, а если и слышали что-то краем уха об этом, то не вдумывались в это глубоко. Существуй на самом деле ведьмы, благодаря своим «сверхъестественным» способностям они наверняка получили бы доступ к таким возможностям организации своего быта, при которых не нужно бы было им воровать молоко у крестьянских коров. Придумали бы они что-нибудь поинтереснее вдалеке от грязноватых хлевов. Так что классические ведьмы действительно не существуют, а если и существуют, то не «ведьмы» они, что-то другое совсем, и на это «другое» опровержения нет. А вот «ОНО» уже рядом, вот здесь и тянется, тянется ближе и ближе ко мне, хочет меня достать… Я не умел тогда ясно выражать подобные мысли, но я отчетливо помню, что, замирая от ужаса, я именно в логике нелепой, поверхностной псевдоатеистической литературы свою опору терял. Но ведь эти идеи внушаются нам всей силой школы, прессы, агитации и пропаганды; партия, пионерия, комсомол – все на таких идеях стоит… Вот это и был очень сильный удар по моему доверию всей системе «взрослых людей», я просто не мог понять, как на подобных слабых идеях держится «взрослый» мир.

Стоит сказать, при каких обстоятельствах эти страхи исчезли сами собой. Стал я постарше, поопытнее, посильнее. Задумался я о «пришельцах», о возможности существования иных «высших форм отражения материи в ней самой» помимо нашей человеческой формы. Само собой стали приходить мысли, а не есть ли всё это, так сказать, всего лишь неумелые, неуклюжие попытки установить «контакт» именно с «той» стороны. Невероятно, но вдруг?! Пошел я сам этим страхам навстречу, но они, подобно миражу, стали растворяться, стали исчезать и остались со временем лишь ностальгическим воспоминанием детства и подростковых лет. А вот удар, нанесенный ими официальной горе-идеологии нашей несчастной страны, остался со мной навсегда.

Что же касается формальной религии, то был я от этого очень и очень далек. Церковь в селении была разрушена до полного исчезновения даже своих руин очень давно до меня. Была старая-старая, серая от ветхости хата, и вроде бы тоже соломою крыта та серая хата была. Ничем, кроме отсутствия хозяйства и ограды-плетня, не выделялась она в общем ряду таких же убогих хат, разве что отсутствием нищенского быта вокруг, что придавало ее бедным стенам какую-то гордость, достоинство и простоту. Но это могло мне казаться апостериори из дальних краев и лет.

Над входом в простые деревенские сени небрежно прибит был из двух посеревших от старости реек простой покосившийся крест. Как местный житель, я знал, что время от времени приезжает священник «батюшка» и «служит» что-то такое здесь, но за несколько лет жизни в этом селении факта приезда священника я не видал никогда, и никогда не был в этом униженном храме внутри.

Родители мои были атеистами разума, суеверная компонента религии была им по духу чужда, но они никогда не позволяли ни детям, ни себе никакого неуважения к чувствам и убеждениям людей, то есть признавали религиозность души человеческой законным выбором этой личной души. Впервые в церковь привел меня в городе Курске отец, я чувствовал себя в ней неловко, я был там чужой и мне неудобно было смотреть на людей, открыто выражающих свои тайные духовные чувства в присутствии нас – любопытствующих со стороны. Тем более что был я тогда вполне искренним пионером и церковь была мне табу. Короче, был я тогда в Божьем храме смущен. В те годы я не знал за религией, кроме суеверия, ничего, лишь много лет спустя стал находить несуеверное содержание под слоем суеверий, а когда в первый раз переступил я порог храма Божьего ради мира в душе – я и не помню уже. Но было это в другие годы и от селения Больше-Солдатское далеко.