Читать книгу Апейрон - Denis Zakharov - Страница 20

– Где мы?

– Это Восточный Лондон.

– Чем будем заниматься?

– Нам предстоит построить систему, которая, как и любая система, будет тематизировать свой внешний мир. Мы установим соответствия, где каждому элементу внешнего мира будет соответствовать системный элемент.

– Каждому объекту – отдельное слово? А каждому предложению – отдельное событие?

– Например, какой-то объект из какого-то пространства попал в наше и здесь его назвали неопознанным летающим объектом. Если этот объект совершает не описанные в нашем пространстве действия, то случаемые события формируют предложения.

– Какой объект будем перемещать?

– Нам предстоит переместить не один объект в другое пространство, а все объекты и события, не нарушая связности.

– Это абсурд!

– Наша система научится игнорировать внешний мир и организовывать саму себя посредством выделения в себе планирующих инстанций, назову их «агентствами недвижимости».

– Календарь, дневник, расписание?

– Таким «агентством недвижимости» может стать плановый отдел на предприятии или конституционное право, регулирующее применение всех остальных законов в системе права и то, о чем ты сказал, тоже.

– И даже «агентство недвижимости» познания, судящее о рациональности всего познания?

– С четкими различимыми границами.

– Окей, зачем нам нужны эти агентства? Не-движимости…

Улыбка коснулась глаз.

– Они упрощают внешний мир, выделяя в нем лишь то, что существенно для продолжения процесса системной коммуникации. Таким образом система осуществляет самоупрощение.

– Как система будет организовывать пространство?

– С помощью парадоксального процесса одновременной спецификации и генерализации.

– Это как?

– Каждый предмет будет выделяться как специфический, отличный от другого. Одним и тем же именем будут обозначаться разные события и вещи, воспринимающиеся тем самым как нечто неизменное, естественно, до перехода в новые условия или пространства. И в то же время к этому неизменному система может применять разные реакции, прилагать разные имена в зависимости от состояний самой системы, и для его определения к нему можно применить множество слов.

– Вода в озере Байкал мокрая, жидкая, пресная, а в Атлантическом океане соленая; на Северном полюсе вода – лед, а в бане под Москвой – пар. В Африке во время засухи ее могут желать, в Азии во время цунами – ненавидеть. Водой можно утопить или напоить. Вода может содержаться в смертоносных ядах, но также и в лекарственных препаратах, спасающих жизнь.

– Теперь ты видишь, что прямые связи между системой и средой невозможны, даже в этом пространстве.

– То есть, если, например, «вода = поливать огород», в таком случае ее не будут пить, ею будут только поливать огород? Система начнет рушиться? Если воспроизвести связь «вода = пить», то в системе будет возникать большое количество условностей, при которых она начнет рано или поздно рушиться. Если «вода – это только пить», то пресные источники не надо будет возобновлять и охранять, а воду очищать. Так начнут вымирать целые страны.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Это то, не говоря уже о множестве всего другого, что может случиться. Да, и только с помощью таких вот «агентств» мы сможем наладить в новом пространстве произвольность в отношении языка к предметам наименования.

– Никогда не думал, что это так важно. Ведь в нашем пространстве это работает точно так же. Зря я, конечно, вчера кассира на хуй послал. Сразу же знал, что не стоило.

– Так вот. Чтобы переработать сложность создаваемого нами мира и упростить саму себя, система парадоксальным образом будет вынуждена одновременно усложнять себя и в то же время различать и отделять в себе эти самые «агентства».

– Как в новогоднем подарке: шоколадные конфеты к шоколадным, а карамельные к карамельным. Наводить, так сказать, порядок.

– Да, и не допускать саморазрушения.

– А эти «агентства недвижимости»?

– Что?

– Ведь и они являются системами, и уже саму породившую их систему они будут рассматривать в качестве своего внешнего мира?

– Организация системой ее собственного мира предполагает, как понимаешь, рост сложности. С увеличением числа элементов в системе, например, числа людей, которых мы приведем в новое пространство – их отношения, коммуникации между ними, – все будет увеличиваться в геометрической прогрессии.

– И как это будет все связано? Мы не можем же к крупинке гречки приклеить двадцать телефонов.

– Попробуй это сказать на моем языке.

– Так, сейчас… Кхм… Все, так… Из простой сложности будет возникать сложная сложность, условия которой не позволят реализоваться всем возможным вариантам связей, скажем, людей, которых мы доставим туда, за какое-то разумное время.

– Все верно. Ты молодец! А теперь внимание! Исходя из того, что ты сказал, возникает необходимость избирательных связей, формирования в системе механизмов неконфликтных ограничений контактов. Таким механизмом может служить, скажем, иерархия, где связи возможны лишь на один уровень вверх, вниз или вбок.

– Панки к панкам, чиновники к чиновникам. Кому власть, а кому рок. А если уж ты президентом стал и по дороге из одних связей прошелся, в баре под «Кубик льда» GONE. Fludd дрыгаться не будешь – вовсе не узнаешь о таких песнях. Хотя все, наверное, зависит от сложности системы. А так каждая новая построенная связь будет отражаться и на других, изменять их. Ориентируясь в пространстве, путешествуя по ниточкам связей, можно формировать свою реальность. Если, конечно, по своим ориентирам еще ходишь. Ну, сейчас не будем об этом.

– Да, не будем. Вот все то, о чем мы говорим сейчас с тобой, формулируется в рамках традиционного различения простого и сложного. Душа понималась философами древности как простая, неразложимая на составляющие части сущность, и именно этим обосновывалась ее бессмертность. То же самое относилось к так называемым стихиям в античной философии – огню, воде, воздуху и т. д. Однако это различение простого и сложного обладает своеобразием. У понятия сложности, впрочем, как и у понятия знака, у смысла, у мира нет другой стороны, нет антонимов, нет противопонятия. Поэтому та сложность, о которой мы говорим, работает лишь с внутренними подразделениями – избирательно-сложным и случайно-сложным.

– А нельзя нам с этим новым пространством и его системой как-то попроще? Взмахом какой-нибудь волшебной палочки, например.

– Можно, конечно. Но ведь механизмы волшебной палочки кто-то заложил. Вот и мы, как ты помнишь, создаем свой продукт, как раз-таки наподобие волшебной палочки. Чтобы другие по ее взмаху понятно и легко могли перемещаться между пространствами. А так как такой палочки еще нет, ее надо нам с тобой создать. Внедрить в материю алгоритм.

– И почему мы?

– Сконцентрируйся. На чем мы остановились?

– На сложности, которая работает с внутренними подразделениями – избирательно-сложным и случайно-сложным.

– Так вот. Именно избирательная сложность требует временного измерения, последовательной смены отношений между элементами системы, темпорализации сложности. Решил, например, в этой системе научиться пилотировать самолет – для этого тебе стоит инвестировать время, ресурсы и, как говорят, желание.

– Ага, а вот это темпо…?

– Темпорализация? Проще говоря, процесс, связывающий части содержания, находящиеся в нашем случае в разных пространствах.

– То есть молоко «Веселый молочник» из этого пространства мы связываем с какой-то штукой из другого. А зачем в рамках создания системы в новом пространстве нам заниматься и этим?

– Это важный процесс производства временных различий. Так как и в нашем, и в том пространстве будет происходить различение и отделение объектов и событий. Как ты понимаешь, в каждом из двух пространств объекты и события, над которыми совершается то самое различение, разные. Говоря обычными словами, постоянное извлечение смыслов из одного объекта или события. Объектов и событий даже в одном пространстве немало. В таком движении по обе стороны двух пространств мы их и свяжем. Темпорализация сложности.

– Как мы заложим эту связь?

– По принципу That which acts и Subjected.

– Тот, кто действует. И тот, над кем действует.

– В том смысле, что он, этот действующий и испытывающий на себе действие, будет находиться в подчиненной позиции по отношению к другим элементам.

– Как в сексе? Актив, пассив.

– Типа того. На этом мы построим территорию чувств и суждений, погружая ее в различные формы времени. Мы переосмыслим все от эстетики до политики.

– Что будет являться средством? Чем мы это все сделаем?

– Руками.

– Я рассчитывал, что вы сейчас громыхнете каким-то новым занудным словом. И я не понимаю: в смысле – руками? Это метафора?

– Все есть метафора. Существуют разные средства. Думаю, нам подойдет письменность. В этом пространстве она отлично себя проявила.

– Будем карябать по поверхностям?

– Письменность делает возможным растягивание во времени любого события. Его членение, периодизацию и эпизодизацию.

– В общем, ложка, которой можно помешать горячий суп.

– В точку. Событие, которое происходит в устной коммуникации, обладает лишь мимолетным, мгновенным характером настоящего. Например, ты уже забыл о том, что я говорил тебе пару лет назад в этот день. Ты не можешь к этому обратиться, пока…

– Пока не запишу…

– Именно. Письменная переработка сложности делает возможным в этой форме коммуникации опробовать, по крайней мере, виртуально, самые разные комбинации элементов, которые даже в нашем пространстве не выдержали бы «теста на реальность», но в виде текстов они смогут ожидать удачного случая, когда будут востребованы.

– Ну, в принципе понятно. Сказал я на улице какой-нибудь Тане, что люблю ее – и все, этот момент канул в Лету. Написал я об этом роман – как минимум при желании к этому смогут обратиться.

– Если просто говорить, то так.

– Я правильно пониманию, что мы опускаем самореференцию, иначе бы…

– Мы ее закладываем и в новое пространство. Да, отчасти мы ссылаемся сами на себя. Но здесь, мой друг, можно попасть в ловушку, из который не выбраться. В королевстве зеркал неуютно.

– А мы разве не в нем?

– Ты еще кружок по стадиону хочешь пробежать?

– Ага, все, я смекнул… Что получается у нас в итоге?

– Система усложняет саму себя. В результате этого процесса происходит возникновение подсистем, тех самых «агентств недвижимости». Наблюдающие подсистемы сложной системы выстраивают простую модель системы своего внутреннего и внешнего мира. И именно это позволяет системе освободиться от ненужных взаимодействий с внешним миром. Твой пример про воду был хорош.

– Система самоупрощается за счет самоусложнения. Окей. Но почему вы говорите о системе и подсистемах так, словно это живой организм? Как будто это относится к чело…

– Тс-с… Тише, мой друг. Давай не будем торопиться. Пока только наблюдай. У тебя будет достаточно времени, чтобы об этом подумать.

– Наша система будет устроена рационально?

– Да, и ее можно будет рационально познать. В новом пространстве индивид будет реализовывать свою природу, познавая ту природу, которую мы для него предоставим. Поэтому и познание может быть только «правильным», поскольку «природу» мы устроим правильно.

– Мы перенесем человека в лабиринт, который создадим, у выхода из которого можно положить кусок сыра. Бегая по лабиринту, мышь будет чувствовать запах сыра. Страдая и превозмогая себя, она будет бегать по лабиринту, пока не найдет сыр или не умрет… И выход из лабиринта мы сможем создать там, где и задумаем. Поэтому и природа лабиринта правильна, и познание, выход из лабиринта, может быть только правильным.

– …Или не умрет?

– Мы же не убийцы. Пока мы наблюдаем за этим процессом, ни одна мышь не умрет. Когда мы обнаруживаем, что животное теряет силы, мы его подкармливаем, подлечиваем. Если и этого недостаточно, достаем из лабиринта…

– Вы переносите мышь из одного пространства в другое. И она может даже этого и не заметить, потому что система самоусложняется вне зависимости от внешнего мира…

– Вот видишь, все только начинается.

– Представляете, я чуть не крикнул: «Эврика!»

– И хорошо, что не сделал этого, а то бы разбудил всех.

– Это да. А вот что еще любопытно. Можете ли на примере объяснить или показать, что это за самоусложнение?

– Мы говорили про письменность. Самоусложняясь, она привела это пространство к религиозным войнам, а с появлением в результате самоусложенения и печатного пресса в этом пространстве появилась возможность одновременно иметь в своем распоряжении полярные концепты. Порядки связей стали внутри системы молниеносно меняться. Подсистемы стали системами в системе, раскладываются на другие подсистемы. Рациональность начала разбиваться внутри себя на сегменты. Стали появляться сферы суверенной рациональности, например рациональность любви, которая подразумевает независимость от рациональных аргументов с точки зрения науки, экономики, политики, семьи. Из рациональности вышли процессы получения удовольствия, реализации собственных интересов.

– Теперь уже нерационально требовать рациональных обоснований и объяснений того, почему чем-то следует интересоваться, наслаждаться, кого-то любить.

– Все так, мой друг. Рациональное сужается сейчас до экономического и научного, до оптимизации цели и средств и правильности применения научных законов.

– Всё это не из-за того, что мышь отчаялась? И теперь, сидя в лабиринте, вкушая лишь запах сыра, воображает себе что угодно, от Будды до инопланетян, лишь бы не погибнуть от скуки и никчемности?

– Система самоусложняется. Мышь не может бороться с системой. Система так задумана. Вспомни про апогей. Как бы близко ни бежала мышь к сыру, система самоусложняется быстрее, отодвигая цель мыши все дальше и дальше.

– Бездействующая мышь, выходит, мудрее?

– Не совсем так.

– Ты заикнулся про человека и поинтересовался, почему я говорю про системы как про что-то живое…

– Да, и что же?

– И про самореференцию…

– Ага…

– Система и есть ты. Есть и другие системы. И все вместе мы другая система. Мы все живые. И каждая из нас самоусложняется.

Звонкое молчание.

– Я – «агентство недвижимости». Я подсистема. Я система. А можно выйти из системы?

– Система не может выйти из системы. Мы движемся рекурсивно.

– Смерть? Ой, регрессия?

– Граница, до которой ты можешь самоусложниться. И во время трансгрессии переместиться в намеченное тобой пространство. Только это мы сейчас и делаем. Потому что есть спрос, да и возможность тоже.

– Что делаем?

– Ну как же. Экскурсии водим, заказы принимаем.

– А как мы это смогли? Будучи системой или подсистемой оказываться и там и тут?

– Мы с тобой часть большей системы. И как, скажем, продвинутая часть можем себе это позволить. Другие пока нет. Ну это как кто-то может себе позволить каждый месяц на Мальдивы летать, а кто-то всю эту жизнь на море так и не побывал. И оттого, что он на море том не был, море никуда не делось.

– Правильно ли я понимаю, что нарушена связность?

– Да, мы говорили недавно про это.

– И мы как система, самоусложняясь, создаем свою собственную систему, чтобы продавать и, соответственно, самоусложнять этим другие системы, для того чтобы мы могли дальше самоусложняться, так как без других систем мы можем достигнуть только определенной границы. А когда в новом пространстве будет достаточное количество самоусложняющихся систем, которые мы туда и перенесем, мы сможем трансгрессировать дальше в новые пространства. А сейчас еще и заработать на этом можем, потому что мы уже самоусложнились как части какой-то системы, а они нет?

– Примерно так.

– Но ведь большинство даже и с места не сдвинется.

– Это наше дело. Как продадим, там и задвигается. Раз ты говоришь, что мы системы-то посовершенствованнее, значит, что-нибудь да придумаем.

– Так, значит, и нами управляют какие-то системы?

– Да. Но это их задачи. У нас свои.

– А если мы регрессируем раньше, чем сможем самоусложниться.

– Система не взаимодействует с внешней средой. Регрессировать можно только сознательно. Конечно, более устойчивые и сильные системы могут разрушить тебя. Для этого тебе и стоит самоусложняться, чтобы становиться устойчивой и сильной самоусложняющейся системой, а не прикидывать свои шансы на то, чтобы отделаться лишь бы испугом. Даже если здесь так отделаешься, то, регрессировав в новое пространство, опять все будет то же самое.

– Теперь я понимаю, почему здесь нет спроса на объективность, а в мире идеалистов всегда виновата материя.

– Давай сейчас на этом закончим. Тут много всего. Москва не сразу строилась. Что-то сегодня мы с тобой уже выяснили. Ложись спать, мой друг. Спокойной ночи.

– Доброй ночи.