Читать книгу Скрытая школа. Квест мирного воина - Дэн Миллмэн - Страница 5

Сократ ведь не мог дать мне задание найти в пустыне почти совершенно пустую книгу! «У меня и своя есть», – подумал я, взглянув на тетрадь, из-за которой порвалась подкладка рюкзака и нашлось письмо. Моя тетрадь уже выглядела такой же измочаленной, каким чувствовал себя в тот момент я. Сократ описывал застежку и замочек – они были и у моей тетради. Я сделал глубокий вдох и снова погрузился в чтение:

Она говорила о том, чтобы найти в своем сердце мудрость. Какой мудростью владело мое сердце? Что я узнал такого, чем стоило поделиться? Попросив меня заполнить пустые страницы этой тоненькой тетрадки, Нада поставила передо мной цель, выходившую за пределы повседневной жизни, и я почти не надеялся на успех. Мог ли я написать хотя бы одно ценное слово? Сама мысль об этом вызывала сомнения.

Сидя в кактусовом саду с тетрадью Нады, я даже думать не мог о том, чтобы начать делать записи. Вместо этого мне пришло в голову, что нужно что-то менять. Я решил, что буду путешествовать по стране, а потом до конца своих дней поселюсь на западном побережье Соединенных Штатов. Обжившись в Калифорнии или, может быть, в Орегоне, я смогу подумать о том, чтобы начать писать.

За несколько дней я собрал свои вещи, сходил в книжный магазин и в последний раз прошелся по городу. Но меня интересовали особые достопримечательности, невидимые другим. Одна за другой переворачивались страницы памяти. И это привело мои мысли к тебе, Дэн, к тем сложным задачам и сомнениям, с которыми ты столкнулся, пытаясь усвоить и воплотить все, что я тебе открыл.

Я до сих пор пытаюсь определить, что может сделать человек, чтобы улучшить жизнь другого или привнести в нее свет. Я знаю сам, что знание как таковое не упрощает жизнь, и в то же время углубление понимания и расширение горизонта могут помочь нам справляться с несчастьями более стойко и мужественно. Сейчас я ставлю перед тобой задачу – найти потерянные мной записи, и она покажет, насколько полезным оказалось для тебя время, которое мы провели вместе.

Письмо, несомненно, принадлежало Соку. Скорее всего, он написал его несколько лет назад. Он был тогда жив и сохранил остроту ума. Ощущение было таким, словно я встретил его, только более молодого. «Что заставило его так откровенно поделиться своим внутренним миром? – раздумывал я. – Может быть, старик скучает по мне так же сильно, как я по нему?»

С этой мыслью я продолжил чтение:

Я расскажу о дальнейших событиях, и тогда ты поймешь, что содержалось в тех записях и как я потерял их. Оставив Нью-Йорк, я через несколько дней уже был в Денвере. Продвигаясь оттуда на юг, я добрался до гор Сангре-де-Кристо и города Санта-Фе. Там я провел несколько дней, а потом на попутке приехал в Альбукерке. Оттуда я хотел автостопом направиться на запад по шоссе 66.

Примерно через час после выезда из Альбукерке водитель высадил меня неподалеку от индейского пуэбло[2] и, махнув куда-то рукой, сказал, что там школа.

Когда улеглась поднятая грузовиком пыль, я смог разглядеть несколько рассеянных на горизонте возвышений. Это было похоже на мираж или город-призрак. Я пошел в указанном направлении, рассчитывая наполнить водой флягу, а потом вернуться на шоссе.

Через несколько минут, пройдя мимо большого гранитного валуна и нескольких маленьких кактусов c пурпурными цветами (удивительно, какие мелочи иногда сохраняет наша память!), я оказался возле здания из необожженного кирпича. Это была школа, состоявшая всего из одного помещения. На пыльном дворе, обрамленном ухоженным садом, играли дети.

Когда я наполнял флягу, качая воду ручным насосом, ко мне подошла маленькая девочка и представилась. Она меня впечатлила, бойко сказав, что когда-нибудь станет учительницей. Я упоминаю о девочке, потому что это, возможно, важно. Нам с ней предстояло увидеться снова. Ее, кажется, звали Эммой.

Я вернулся на шоссе и поймал следующую попутку, на которой ехал весь день, всю ночь, а потом следующий день до вечера. Было тихо и спокойно. Я ехал через пустыню. Это могла быть пустыня Мохаве в Аризоне. А может быть, я ехал на север, в Неваду. Я думал о Наде и ее пепле, развеянном в саду кактусов. Я решил разбить на ночь лагерь ярдах в пятидесяти[3] от дороги.

Посреди ночи я проснулся во власти ощущения, что все изменилось, словно я принял пейот или какое-то другое психотропное растение. Охваченный вдохновением, я схватил тетрадь и начал при лунном свете записывать мысли, которые лились потоком.

В то же время у меня поднялась температура. Меня охватила лихорадка, которая как бы вытеснила сознательный ум, и на бумагу хлынули порождения более глубоких слоев моей психики. Я не мог справиться с каскадом озарений. Не помню, удавалось ли мне записывать их полными или хотя бы осмысленными предложениями. Когда поднялась температура, я продолжал писать, даже не осознавая, что́ именно пишу и где нахожусь. В голове шумело, она кружилась. Я был растерян. В меня вошла пустыня, принеся с собой обжигающий жар, а потом озноб. «Самарра, – подумал я, – это Самарра».

Дальше все было как во сне. У меня сохранились лишь обрывки воспоминаний. Я брел вдоль шоссе… писал… спал в высохшем русле реки… писал… брел, спотыкался и падал… снова писал, днем и ночью. Прошел день, может быть, два или три. Они пролистывались, как страницы тетради Марии. Помню, я выбрался из грузовика, крепко держа рюкзак, в котором была тетрадь. Может быть, я говорил о своих записях – о вечной жизни – с каким-то незнакомцем. Или с несколькими.

В какой-то момент я, наверное, оставил тетрадь в пустыне, потому что боялся, что ее могут отобрать у меня. Скорее всего, нашел для нее надежное место и собирался позже вернуться. Кажется, я карабкался на какой-то склон. Воспоминания о тьме и свете. Туннель. Возвышенность. А потом пустота.

Лихорадка то усиливалась, то ослабевала. Иногда я оказывался во тьме, а иногда она рассеивалась, уступая место лучам света. Однажды, придя в себя, я обнаружил, что тащусь вдоль дороги в пустыне. Да, думаю, это была пустыня Мохаве на территории Невады или Аризоны – возможно, неподалеку от границы. Я не уверен. Меня кто-то подвез, потом кто-то еще. Кажется, я перешел дорогу и снова поехал на юг, а потом на восток, по направлению к Альбукерке.

Лихорадка настолько дезориентировала меня, что я лишь помнил, откуда приехал, а не куда направляюсь. Я часто ловил себя на том, что бормочу что-то вслух, разговаривая с насекомыми и животными посреди озаренной светом равнины, реальной или пригрезившейся мне. В этом сне наяву был какой-то местный, с виду латиноамериканец. Он лил мне воду на голову.

А потом я почувствовал, что на лбу у меня лежит кусок мокрой и холодной ткани, и увидел белый потолок. Я лежал в чистой постели. Молодой врач сказал мне, что я чуть не умер и нахожусь в больнице к западу от Альбукерке. Может быть, это было неподалеку от той школы, где я останавливался набрать воды.

Некоторое время я был очень слаб. Я то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство. На стуле у кровати лежал пропыленный рюкзак, а рядом – моя одежда. Лишь спустя некоторое время я понял, что тетради больше нет. У меня было смутное ощущение, что я ее спрятал, но я понятия не имел, где именно.

Выписавшись из больницы, я решил отправиться на поиски своих записей, чтобы прочитать их. Снова направляясь на попутках на запад, я смотрел из окон легковых и грузовых машин на проплывающую мимо пустыню, пытаясь вспомнить, где я мог спрятать тетрадь, выискивая хоть что-то знакомое, ожидая хоть намека или импульса, которые заставили бы меня обернуться или остановиться.

Даже поселившись в Беркли, я продолжал терпеливо ждать образов и воспоминаний. Но время и место стерлись из моей памяти. Может быть, мне было не суждено вспомнить. Это письмо – самый большой текст, который я написал после тех дней в пустыне. Даже сейчас, когда я пишу, мне являются образы: какое-то темное место, туннель, загорелая кожа кого-то из местных, белые занавески, детский голос.

Я знаю, что даю тебе мало путеводных ниточек, Дэн. Но помни вот что: куда бы ты ни ступил, там появляется тропа.

«Тропа появляется? – фыркнул я. – Да ты что, Сократ! Мне нужно что-то еще!» Но, будь у него что-то еще, он бы вспомнил и поделился со мной.

Время, которое мы провели вместе, предстало передо мной в новом свете. Иногда – очень редко – Сократ казался рассеянным. Думал ли он в те моменты о тетради, о словах, которые не мог вспомнить?

«Итак, что я имею сейчас?» – подумал я. Мне вдруг вспомнился случай из собственной жизни, мысль за секунду до того, как мой мотоцикл врезался в бампер «кадиллака», развернувшегося передо мной. Мне раздробило ногу, потом я кувырком полетел на асфальт. Ту мысль я помнил до сих пор: «Этого не может быть». Вот и теперь у меня было то же самое ощущение. Все это не имело смысла. Сократ понятия не имел, где он спрятал тетрадь. Но он отправил меня на ее поиски. Я дочитал письмо:

Те мои записи могут тебе пригодиться. А может быть, они окажутся лишь бредом подстегиваемого лихорадкой воображения. Путешествие – само по себе награда, Дэн. Но это сокровище, возможно, достойно поисков. Пусть твой внутренний свет освещает тебе путь.

Хороших тебе путешествий,

Сократ

Сложив письмо, я засунул его обратно в конверт. Я думал о том, как в последний раз видел Сократа наяву. Он сидел на больничной койке в Беркли. После недавней схватки со смертью он, несмотря на бледность, выглядел неплохо. Наверное, он написал это письмо в последующие недели или месяцы и отправил на Гавайи, чтобы Мама Чиа хранила его.

Я посмотрел в окно. Под лучами солнца листья превращались в изумруды, но на душе у меня было мрачно от множества вопросов. Почему Сократ дал мне это задание? Это инициация или проверка? Или он на свой лад передает мне эстафету? Или он просто слишком стар, чтобы самому отправиться на поиски? Когда мы познакомились, он утверждал, что ему девяносто шесть лет. С тех пор прошло восемь лет, но я все еще чувствовал, что он рядом, и видел, как он вытирает тряпкой запачканные машинным маслом руки, как нарезает овощи для супа или салата, которые мы ели поздно ночью на той старой автозаправке.

В письме он говорил про Альбукерке, школу и больницу неподалеку. Но пустыня Мохаве простиралась по территории Южной Калифорнии, Аризоны и Невады. «Обыскать всего каких-то несколько тысяч квадратных миль, – саркастически пробормотал я, словно Сократ мог меня услышать. – Просто прилететь в Альбукерке, пройти твоим путем на запад в пустыню Мохаве и начать копать».

«Или, – подумал я, – можно придерживаться моего плана и лететь в Японию».

У меня был билет. Я уже практически направлялся в Японию, а от юго-западных пустынь меня отделяли три тысячи миль[4], и они были в противоположном направлении.

Я понимал, что не могу проверять каждую маленькую больницу в Нью-Мексико и запрашивать картотеки, много десятков лет пылившиеся в архивах. Выполнить просьбу Сократа было не просто сложно (сложное я делал раньше), а невозможно! Я поймал себя на том, что меряю шагами комнату, снова разговаривая с пустотой: «Сократ, извини, но не в этот раз! Я не собираюсь несколько месяцев разыгрывать из себя Дон Кихота в пустыне, заглядывая под каждый камешек на Юго-Западе. Я не могу этого делать. И не буду!»

И все же я не мог забыть его слов о том, что без этой тетради приеду в Японию с пустыми руками, «прося озарения, как подаяния». И я никогда раньше не отказывал Соку. Мне вспомнилась любимая трилогия «Властелин колец», в которой маленькому Фродо вопреки здравому смыслу удалось преодолеть все трудности. «Но это выдумка, – напомнил я себе. – А здесь – реальная жизнь!»

«Когда приходит шанс, ты должен быть готов», – сказал мне как-то Сократ. И я был готов – готов к Японии! Я все спланировал. А что, если бы я не нашел его письмо? Если бы оно так и осталось лежать за подкладкой рюкзака? Но я ведь нашел его. Глубоко вздохнув, я сунул письмо в чистую тетрадь, которую заново упаковал в рюкзак.

Снова и снова я прокручивал все это в голове. Я хотел в Японию. Я не хотел рыскать по пустыне в поисках загадочной книги. «Лучше сделать то, что нужно сделать, чем не сделать, найдя благовидный предлог», – сказал мне как-то Сократ. Нужно ли мне было искать его дневник?

Я решил поспать и вернуться к этому вопросу утром, но перед сном напомнил себе, что отправлю дочери открытку из аэропорта Гонолулу – места вылетов, места принятия решений.