Читать книгу Страхов много, смерть одна - Дэннис Крик - Страница 4

Санкт-Петербург,

Церковь Симона Кананита.

Апрель 1837 года

На Петербург медленно опускалась ночь.

Темная шаль сгущающихся сумерек накрывала мокрые городские улицы. Под ее покровом уже не видно было мрачных туч, застивших небо над столицей всю последнюю неделю. Не видно было и крыш домов, по которым непрестанно барабанил дождь. С наступлением темноты ветер усилился. Завывая в холодных переулках, он покачивал мачты чадящих фонарей и разгонял запоздавших прохожих.

В этот вечер отец Александр задержался в церкви допоздна. Приготовления к утренней службе затянулись. Он спешил, делая последний обход и задувая свечи. И поначалу не расслышал тихий стук в дверь. Священник вздрогнул от неожиданности, когда стук повторился. Выхватив из кандило последнюю горящую свечу, он направился к выходу. Минуту продолжалась тишина. Клирик стоял, прислонив ухо к замочной скважине, и пытался в шуме ветра уловить хоть какое-то движение. И вдруг услышал:

– Умоляю вас, откройте…

– Что? – свеча пошатнулась в руке священнослужителя. Он отошел назад.

– Заклинаю всеми святыми, пустите меня в храм…

– Кто вы?

– Я такой же, как и вы… тоже священник, отец Мирон, – отрешенный и полный трагедии голос дрожал. – У меня есть свой приход под Кингисеппом. Я здесь по недоразумению господнему… Наказанный презрением Всевышнего, я вынужден скитаться, – за каждым словом чужака чувствовались слезы.

– И вы хотите, чтобы я пустил вас в храм? На дворе ночь. Вам следовало бы ступать по своим делам. Возвращайтесь, куда шли.

– Сюда и шел. Я молю о прощении Всевышнего, – голос стал прерывистым и хриплым, словно говорившему не хватало воздуха.

– О каком прощении вы говорите… Почему именно здесь? Я служитель церкви Симона Кананита, но не Господь Бог, чтобы прощать! – отец Александр замолчал, ожидая ответа на свою громкую тираду. Но услышал тишину.

– Уходите прочь, – буркнул он и зашагал обратно в зал.

По дороге он думал, что все это ему почудилось. Служение истощает нервную систему. Это он понял наверняка, ведь последний год дался ему особенно тяжело. Год был богат на мертвецов, и каждое отпевание давалось ему тяжелее предыдущего, забирало много сил и энергии. Отчего он становился раздраженным и почти не реагировал на просьбы прихожан.

Мало ли что после всего пережитого могло ему показаться в темном помещении храма? Да и возраст. В его годы слух оставлял желать лучшего.

– Пусти меня внутрь, церковник!

Дикий, угрожающий крик сотряс стены храма и дверь, в которую чужак начал судорожно долбиться. Где-то вдалеке послышались раскаты грома.

– Ты что не слышишь, тварь?! Пусти меня немедленно, а не то вся местная округа скоро будет знать о делах амурных совратителя в монашеской рясе!

Отец Александр почувствовал, что теряет остатки хладнокровия. Страх приближался к нему стремительно и беспощадно.

– Приход давно закрыт. Убирайтесь, – промямлил клирик и подумал о том, что таким голосом мог отогнать только мышь.

На поверку обычный сумасшедший, место которому в палате «больницы для скорбных главою». Но от чего тогда так сердце прыгает в груди, и пальцы леденеют, хотя и держат горящую свечу?

Вдруг раздался звон бьющегося стекла. Шум дождя и ветер ворвались в храм.

– Пожалуйста, пустите меня, – злобный вопль сменился мольбой. Теперь его обладатель стоял у разбитого окна. В колышущемся пламени свечи священник увидел его лицо. Неприятное, рыхлое, в ужасных морщинах и оспинах, и совершенно безумные глаза. Его трясло словно в треморе.

– Мне нужно внутрь, – незнакомец был жалок. В истрепанной черной рясе, насквозь промокший, он продолжал трястись и плакать.

– Вы должны меня пустить… Сам я не могу… Мне нужно, чтобы вы пригласили меня и позвали епископа. Хотите, я встану перед вами на колени?

– Что вы несете? Вы в своем уме?

– В церкви дьявол не имеет надо мной той власти, которую он имеет здесь. Пустите. Вместе мы избавимся от него. Amen, amen dico[6]! Вы мне поможете?

– Дьявол? Вы уверены?

– Святой отец… прошу… иначе будет поздно… иначе я сам стану дьяволом! Секунда промедления и снова зверский рык.

– Отопри свою гребаную дверь, мразь! Иначе я сожгу тебя вместе с твоей сраной богадельней!

Хозяин прихода перекрестился и почувствовал, как по взмокшему затылку стекают капельки пота. Он провел по лысине ладонью, улавливая дрожь в пальцах.

– Я загрызу тебя заживо, скотина Назорея! И когда мои зубы вопьются в твое горло, ты захлебнешься собственной кровью! – голос безумца был омерзителен и груб. Отец Александр никогда раньше не слышал столь бесцеремонных ругательств в свой адрес. Но он не стал отвечать на оскорбления. Здраво рассудив, что ночной гость – явно сбежавший из лечебницы душевнобольной, он поднял свечу над головой, освещая себе путь, и двинулся в покои церкви, не обращая внимания на раздающиеся позади крики.

– Я доберусь до тебя, церковник! Ты споешь «отче наш» с разорванным горлом! Совсем как тот пес на похоронах Назорея!

– Господи, святой отец, помогите мне… Умоляю! Вызовите епископа, заклинаю вас! Меня надо отчитать… Меня надо отчитать… Вы можете это сделать? На мне печать дьявола… Он уже почти месяц со мной. Он завладел мною. Еще там, в моей церкви… Еще совсем чуть-чуть, и он меня доконает. Ради всего святого, помогите мне вернуть мою душу…

Такая смена настроения только убеждала служителя церкви в сумасшествии вторженца, назвавшегося отцом Мироном. В этом типе явно было две личности, два человека. И отец Александр не знал, что ответить, как быть.

– Пожалуйста… – незнакомец стоял на улице и протягивал к нему руку сквозь разбитое окно. С нее капала вода. Дождь стал заливать подоконник, и довольно быстро на полу образовалась лужа.

– Господи? Почему ты меня не слышишь? – прихожанин воздел руки к небу.

– Неужели ты хочешь, чтобы моя душа горела в аду? Прости за все прегрешения, но спаси мою душу!

Клирик вышел в зал, потом в коридор, где поднялся на второй этаж, и там в своей маленькой комнате достал из шкафа пистолет. Он слышал, что из такого же недавно был застрелен известный поэт Пушкин. Ему стало не по себе, когда он сжал холодную рукоять. Отец Александр хранил оружие в церкви, а не дома. Потому что боялся незнакомых прихожан и не верил в Бога. Явление нынешнего гостя лишь подтвердило его опасения.

Он зарядил пистолет и вернулся обратно к разбитому окну. Пламя свечи выхватывало из темноты силуэт чужака, который стоял все там же, за окном. Служитель храма поднял пистолет и направил дуло в его сторону.

– Я не знаю, кто ты и зачем сюда пришел, но если ты не уберешься отсюда сию минуту, я пристрелю тебя.

Незнакомец захрипел, а потом расхохотался дьявольским смехом, откинув голову назад.

– Гребаный церковник хочет пристрелить меня? Ну что ж, давай стреляй! Как всякий сподвижник назорейской ереси, ты ничтожен и жалок! И можешь лишь трепать языком…

Раздался выстрел. Отец Александр сам не ожидал, что нажмет на курок. Пуля пролетела мимо лжесвященника, угодив в оконную раму. Ветер потушил свечу. В темноте послышался скрипучий голос.

– Паршивый черт теперь твой брат, – и чужак пропал, оставив после себя лишь эхо мерзких слов, витающее в воздухе под крышей храма.

Клирик еще долго бродил по залу в ожидании его нового вторжения, но сумасшедший прихожанин так и не появился.

Своим визитом церковь почтил другой незваный гость, осторожно постучавший в дверь. Хозяин прихода схватился за оружие, опасаясь новой встречи с душевнобольным, но услышал за дверью женский плач и осторожно отворил засов.

– Святой отец, можно мне войти? – робко попросила миловидная девушка лет двадцати в черном платке.

– Что ты здесь делаешь? – гневно встретил ее духовник. – Тебя никто не видел?

Девушка тихо всхлипывала и прятала глаза.

– Не знаю. Я пришла, чтобы сообщить вам кое-что. Что-то очень важное.

– Настолько важное, чтобы явиться сюда в столь поздний час и отнимать у меня драгоценное время? – отец Александр высунулся наружу и стал осматриваться по сторонам, выглядывая недоброжелателей, будто в темноте мог кого-то увидеть. Дождь моментально намочил его лысину, он отступил назад, уступая дорогу прихожанке, и спрятал оружие в полах длинной рясы.

– Проходи.

Девушка прошла в зал и остановилась у алтаря. Опустила голову, поклоняясь Распятию, огромному древку в человеческий рост. Так стояла совсем недолго, шепча молитву и ежась от ветра, проникающего в зал из разбитого окна. Капли дождя падали на пол с насквозь промокшей одежды и платка. Из глаз ее текли слезы.

Духовник не стал ждать, когда гостья закончит молиться и соизволит рассказать ему о цели своего прихода. Он подошел к ней сзади и грубо развернул к себе.

– Говори, – и нашел ее глаза.

– Я подумала, вы должны узнать первым.

Его испытующий взгляд пил ее кровь.

– Я жду.

Девушка выдохнула и, собираясь с силами, произнесла:

– Я беременна.

Пауза, возникшая после сообщения, была долгой. Молчание священника расстроило прихожанку еще больше. Она зарыдала.

– Дитя мое, – он прижал ее к себе, прикоснулся к ее волосам, стал гладить.

Он вспомнил, как набросился на нее и занимался с ней любовью прямо здесь, в церкви, потому что больше было негде. Дома жена. А других таких мест для удовлетворения собственной похоти, где никто бы их не увидел, он не знал.

«Я буду наставлять тебя на путь истинный. Ты мне поверишь», – говорил он ей, когда принимался за дело. Он вспомнил, как взял девушку, и как она пыталась сопротивляться. Но похоть сделала свое дело, и он не дал своей жертве ни малейшего шанса. Он также вспомнил, как ему было хорошо, когда все закончилось. Они лежали голые прямо здесь, посреди зала, на полу. Он обнимал ее, а она плакала.

– Ты ведь знаешь, как Господь относится к лгунам и лицемерам? Девушка поспешно кивнула, глядя в серые глаза своего духовника.

– Ты уверена в том, что говоришь? Она перекрестилась.

– Да, святой отец. Я ходила к повитухе. Уже два месяца.

– А знаешь, что будет с тобой и со мной, если об этом узнают люди?

Снова быстрый кивок.

– Значит, ты должна избавиться от ребенка.

– Что? – она вся напряглась, отстранилась от него и перестала плакать.

– Что вы такое говорите? Это грех. Грех более тяжкий, чем тот, что совершили мы с вами.

– Не смотри на меня так! У нас нет выхода. Ты должна избавиться от плода.

– Нет! – отрезала она, – Пусть меня повесят, но я не избавлюсь от своего ребенка!

– Это самоубийство.

– Я буду молчать. Никто никогда не узнает, кто его отец. Я буду жить ради него. Сама его воспитаю и выведу в люди. Но я не избавлюсь от него. Никогда!

Девушка понимала, что отец Александр больше не любит ее. За последние две недели они ни разу не виделись, она больше не заходила к нему в церковь по вечерам. Она не знала, с чем это связано. Но предполагала, что теперь священник переключился на другую крестьянку. Было ужасно вспоминать их соитие здесь, в храме Бога (Господи, о чем она только думала!), но он заверил ее, что все будет хорошо.

Духовник подумал и сказал:

– Что ж, пусть будет так.

В заплаканных глазах несчастной загорелась надежда. Она смотрела на свой живот и тихонько его поглаживала. Тревога никуда не делась, она по-прежнему терзала ее сердце. Но после его ответа ей стало намного легче.

– Это все, что я хотела сказать, – она больше не смотрела ему в глаза, а смотрела в сторону выхода, куда и направилась через минуту.

Она ждала, когда он ее окликнет. Позовет к себе и успокоит. Но отец Александр ничего не сделал. Он проводил ее взглядом. Дождался, когда она покинет церковь, и закрыл за ней дверь.

Присел на скамью в зале и стал думать, что ему делать дальше.

Что случилось с ним, когда он решил связаться с этой девятнадцатилетней крестьянкой? Увидев юную прелестницу, старик потерял голову. Молодая плоть свела его с ума…

Он давно уже не любил жену и испытывал к ней лишь отвращение. Катерина перестала его радовать еще несколько лет назад, когда начала стремительно толстеть. Проявились варикозные вены на ногах, венозные бляшки на шее. Морщины, складки, мерзкий запах. Он понимал, что пахнуть, как в молодости, она уже не будет никогда. И выглядеть тоже. Поэтому вопреки своим желаниям уговаривал себя терпеть супругу, ведь развод для священнослужителя означал конец карьеры и позор.

И вот несколько месяцев назад он обратил внимание на молодую крестьянку, весьма и весьма недурно сложенную и на лицо приятную. В его уже пожилом возрасте испытать интимную близость с молодой и стройной было несравненным удовольствием, которое, возможно, и не покорилось бы ему никогда, если бы не его положение в обществе. Ну и, разумеется, настойчивость и сила, что он применил к девушке, желая овладеть ею.

Сидя в церкви на скамье и думая о насущном, священник приходил к неутешительным выводам для себя самого и своей избранницы.

Май 1837 года

Одним весенним солнечным утром отец Александр пожаловался жене на слабость и общее недомогание. Сказал, что чувствует себя совершенно разбитым. Словно не спал всю ночь, хотя спал как убитый.

Плотный завтрак из овсяной каши и двух кусков омлета придал ему сил, и вскоре он уже забыл об усталости. Близился час утренней службы. Хозяин отдал приказ кучеру запрягать коней, собирать повозку и отправляться в церковь. Он пообещал жене вернуться домой засветло.

Как всегда, он провел целый день на службе. После заутрени долго общался с паствой. Потом крестил, женил и занимался повседневной работой обычного священнослужителя. И только под вечер вернулся домой. Устал вдвое больше обычного и буквально валился с ног. Ужинать не стал, а сразу лег спать.

На следующее утро отец Александр чувствовал себя еще хуже, чем вчера. Он совсем не выспался, о чем сообщил жене.

– Не может быть, – Катерина развела руками. – Ты же спал всю ночь… Вчера лег рано. Что с тобой? – она потрогала его лоб. – Ты не болен случаем?

– Нет, – он замотал головой. – Здоров. Но жутко не выспался. И чувствую себя дико уставшим. Словно всю ночь мешки таскал.

– Очень странно. Вчера ты тоже не выспался. Хм, кто знает, что ты делаешь по ночам? Может, ходишь во сне.

– Хочешь сказать, я лунатик?

– Не знаю. Но человек не может чувствовать себя таким уставшим после ночи сна. Иди на службу. Возвращайся пораньше. И ложись пораньше. Я буду рядом. А вечером позову Прасковью. И строго-настрого накажу ей не спать всю ночь и смотреть за тобой.

– Она сядет вон там, – Катерина показала на кресло у окна. «А толстуха права», – подумал ее муж, а вслух сказал:

– Хорошо, дорогая.

Это был трудный день для петербургского клирика. К обеду он почувствовал себя совсем утомленным и едва держался на ногах. Кое-как дошел до приходской кухни, небольшой деревянной постройки на заднем дворе церкви. Хотел поесть, но от усталости пропал аппетит, и его стошнило прямо на бочку с медовухой. Следующие полчаса он провел в уборной, где безуспешно пытался бороться с расстройством желудка. После он поехал домой.

Впервые за двадцать лет своей службы в церкви Симона Кананита отец Александр покинул храм до наступления вечерни. На двери он оставил табличку с надписью: «Приход закрыт».

– Проклятье какое-то! От усталости я не могу ходить. Такое ощущение, что я не спал неделю! К тому же меня беспокоит желудок.

– Ложись, – терпеливо сказала Катерина, доставая из сундука, обитого ситцем, сверток с измельченным древесным углем. Отсыпала немного в кружку, развела водой.

– Вот, выпей и поспи. Это поможет.

Он снова лег очень рано и почти сразу уснул. Спал мертвецким сном, и ему ничего не снилось.

Проснулся с рассветом. Рука его нащупала плечо супруги. Широкое, мясистое. Он услышал ее сиплое похрапывание. «Чертова толстуха не умеет тихо спать», – подумал он и посмотрел на служанку.

Он увидел ее спящей в кресле, повернутом к нему спиной. Голова Прасковьи была наклонена набок и положена на плечо.

Чувствовал он себя ужасно. Ему казалось, что после вчерашнего хуже чувствовать себя уже невозможно. Но, поднявшись с кровати, он понял, как ошибался. Ему не терпелось разбудить служанку и расспросить ее о том, что она видела ночью.

– Прасковья? – он стал приближаться к ней, медленно и осторожно. На полпути вдруг обнаружил, что вляпался во что-то мокрое. Посмотрел вниз и увидел красный ручеек. Прошлепал по нему до лужи крови, скопившейся под креслом.

– Что за черт?

Священник еле выдохнул. Здесь, в своем доме, за закрытыми дверями, с охраной и слугами, вместо привычной защищенности он впервые почувствовал страх. Голос выдавал его с потрохами, хотя внешне он по-прежнему старался держаться хозяином положения.

– Ты слышишь меня? – он повернул кресло к себе и заглянул в лицо служанки. – Пора уже…

Она смотрела в окно широко раскрытыми глазами. Бледная, со сложенными на животе руками. Ее платье все было в крови, ее рот был открыт, по уголкам его стекали красные струйки, взгляд застыл в одной точке. Дрожащие покусанные губы безостановочно шептали беззвучные слова. Служитель наклонился и увидел огрызок языка, шевелящийся внутри ее заполненного кровью горла. От увиденного ему стало плохо. Он почувствовал резкую тошноту и согнулся пополам. Неожиданно рука несчастной дернулась, разжалась ладонь, и на пол упала вторая половина отрезанного языка.

– Господи Иисусе… – страх перешел в панику. – Кто, кто это сделал? – он подумал, что из-за большой потери крови девушка, вероятно, находится при смерти, в полузабытьи, и не может шевелиться. Но неожиданно она вся затряслась, его прикосновение к ней было разрядом электричества, от которого она вскочила с кресла и побежала к двери. Священник кинулся за ней вдогонку.

– Остановись! – он нагнал ее в коридоре, пригвоздил к стене. Из ее рта брызнула кровь и окатила лицо служителя.

– Успокойся. Прошу… Ты теперь не можешь говорить… Ты немая. Смирись с этим. Смирись!

В ответ она лишь мычала. Глаза ее были полны ужаса, словно она увидела перед собой призрака. Бледное лицо скривилось в гримасе невыносимой боли. Она заревела и попыталась вырваться.

Чуть позже был вызван врач. Он провел все необходимые процедуры по устранению кровотечения и снятию боли у пострадавшей.

– Она будет жить? – спросил отец Александр, когда тот закончил.

– Бедняжка потеряла много крови, – доктор Беккер волновался, он спешно складывал разложенные на столе инструменты в саквояж. – Но организм молодой, быстро восстанавливается. Думаю, все обойдется.

Хозяин дома повернулся к жене, которая стояла рядом.

– Дорогая, может быть, ты прольешь свет на ночные события?

– Мне нечего добавить, – Катерина прислонила ладонь ко лбу и опустила голову. – Всю ночь я крепко спала и ничего не видела. Ты же знаешь.

– И не слышали?

– Нет, – женщина замотала головой.

– Все это очень странно. Может, это случилось не в вашей комнате, поэтому крики несчастной не долетели до вас? Но слуги ваши должны были слышать хоть что-то…

– Не знаю, – отец Александр судорожно замотал головой. – Не знаю. Что мы можем еще сказать кроме того, что уже сказали? Мы с супругой спали. Вот вам крест! – священник перекрестился.

– По вам не скажешь, – доктор посмотрел на него с кислой миной. – Вид у вас помятый.

– Я как раз хотел поговорить с вами об этом. Дело в том, что я не высыпаюсь уже несколько ночей подряд, хотя сплю по восемь-десять часов.

– Это вы сделали? – вдруг спросил доктор Беккер, глядя прямо в глаза собеседнику.

– Я? Вы с ума сошли. Конечно, нет! Я спал всю ночь. Господь свидетель! – духовник осекся, вспоминая свои обиды в адрес Всевышнего.

«Ты мне послал не ту жену – постылая толстуха ужасна! И воняет. Дал не ту работу – приходским священником я зарабатываю сущие копейки и до сих пор на побегушках у других помещиков. Ты не предупредил меня о том, что молодая сука беременна, когда еще можно было все исправить. Почему ты так поступаешь со мной, мой Бог? За что так ненавидишь пропащую душу несчастного раба твоего? Ответь! Ответь! Ну если ты конечно есть на свете».

– Откуда вы знаете, что спали? Вы сами сказали, что у вас проблемы со сном. Может, вы лунатик и сами не знаете, что делаете во сне?

– Побойтесь Бога, – клирик резко замотал головой. – Со мной никогда такого не было. И в семье нашей не было лунатиков.

– Это не наследственное. Случиться может с каждым. Вы говорите, она не была привязана, когда вы подошли к ней утром?

– Нет.

– Тот, кто это сделал, просчитал все нюансы. Каким-то образом он лишил ее сознания, или она сама упала в обморок, увидев нечто ужасное. Потом изверг отрезал ей язык и скрылся. Это можно сделать, не вызвав криков, только если человек находится в глубокой отключке и не реагирует на внешние раздражители.

– Но кто это мог быть?

– Я бы вас спросил об этом.

– Я знаю, что не делал ничего этой ночью. Просто спал в своей постели вместе со своей женой. И давайте закончим этот разговор. Знайте, кто бы ни был виноват в содеянном, мы найдем его. Уверяю вас, мы допросим всех слуг, перероем землю, но найдем!

– Сударь, полагаю, полиция справится с этим лучше.

– Полиция? О, да, конечно, полиция справится лучше.

– Вы еще не доложили о случившемся в участок?

– Нет, не успел.

– Мой долг сделать это. А также отправить вашу служанку в госпиталь.

– Безусловно. Это ваша обязанность. Доктор, я хочу вернуться к разговору о моем сне…

– Это тема для отдельной беседы. Приходите ко мне завтра на прием. Я работаю в госпитале у Калинкина моста, что рядом с домом княгини Шаховской. На первом этаже спросите, где находится кабинет доктора Беккера. Буду ждать вас в два часа пополудни.

– О, да, – подобие улыбки разомкнуло потрескавшиеся губы служителя. – Я знаю это место. Обязательно приду, – хозяин дома пожал руку врачевателю, которую тот неохотно протянул.

– Извольте, мне пора, – Беккер застегнул саквояж и поспешил откланяться.

– Сударыня… – он повернулся к женщине.

Она кивнула.

Когда медик покинул дом священнослужителя, Катерина осторожно сказала мужу, что боится ложиться спать в общей спальне. Поэтому вечером она велит слугам постелить себе в гостиной на большом диване.

– Хорошо, дорогая, – ответствовал ее благоверный. – Как скажешь, так и будет, – и подумал о том, что толстуха дала заднюю, но при этом не забыл поцеловать ее в обе щеки и один раз, преодолевая отвращение, в губы.

В этот ясный майский день петербургский клирик явился лишь на вечернюю службу. Он долго думал, стоит ли ему в таком состоянии показываться перед паствой, но все же решил не изменять многолетней привычке. Тем более утренний молебен он уже пропустил.

Среди десятков верующих он увидел одного странного мужчину, одетого в длинное черное пальто, с черным боливаром на голове. Через какое-то время прихожанин всецело завладел вниманием священника. Кажется, отец Александр знал этого человека. Он вдруг остановил службу и вгляделся в знакомое лицо. Мерзкое, отталкивающее, оно все было в старческих морщинах, хотя, судя по глазам, телосложению и всему остальному, этот тип был явно не старик.

Ну точно! Как он сразу не узнал его! Это был тот самый безумец, с месяц назад пытавшийся ворваться к нему в храм и оскорблявший его на чем свет стоит. Человек, назвавшийся отцом Мироном. Это он принес в его храм страх и убийственную тревогу. В него хозяин приходской обители вынужден был стрелять. Это его слова о прилюдном разоблачении «совратителя в монашеской рясе» заставили духовника бояться за свое положение, репутацию и жизнь. И здесь проклятый лжесвященник появился неспроста. На этой службе он приведет свои угрозы в исполнение.

Отец Александр боялся говорить. Ему казалось, что каждое его слово будет истолковано неверно. Что десятки пар глаз, устремленных на него, смотрят ему прямо в душу. И… они знают все. Скоро они толпой набросятся на него и задушат, с жестокостью переломав все ребра.

– Эй, мирянин! – прокричал он в толпу. – Да, да, я вам, вам! – он указал на человека в цилиндре. Тот сделал вид, что не услышал.

– Подойдите к алтарю.

Все собравшиеся повернулись в сторону мужчины в черном пальто.

– Подойдите к алтарю! – грозно возвестил священник.

Незнакомец стоял. Стоял, улыбался. А потом вдруг кинулся прочь.

– Держите его! – закричал отец Александр и, сбросив с себя рясу и зачем-то белую сорочку, которая была под ней, метнулся вслед за беглецом.

Собравшиеся безмолвно наблюдали, как погоня переместилась за пределы церкви, и человек в черном пальто с полуголым священником оказались на Дворцовой набережной. Следом почти все они высыпали на улицу. Кто-то помчался вдогонку за служителем, крича слова поддержки.

Беглец, придерживая рукой цилиндр, расталкивал прохожих. Богатых дам в пышных платьях, их кавалеров. Он ловко лавировал между едущими попутно и навстречу дилижансами и не оставлял никаких шансов своим гонителям. С каждой минутой он удалялся все дальше. Один раз едва не столкнулся с едущей прямо на него конной повозкой, но в последний момент увернулся. Добежав до поворота на Зимнюю Канавку, он резко остановился, чтобы отдышаться. А после стал искать взглядом преследователей.

Их разделяли десятки метров. Человек в цилиндре захихикал и бросился по набережной вдоль канала в сторону Мойки.

В следующий раз он остановился уже возле Зимнего моста, взошел на середину и замер. Вместе с ним остановился и отец Александр, за которым бежала толпа прихожан.

– Началось, церковник! – захохотал безумец и скинул с себя черное пальто.

– Я вижу перед собой дьявола во плоти! А ты? Ты разве не видишь его? Не видишь, насколько ужасен его лик? Насколько мерзок он?

– Постой! Объясни мне, что происходит! – духовник боялся приближаться к мосту. Ему казалось, что сумасшедший вот-вот прыгнет вниз. Пытаясь унять дрожь, он стоял, обняв себя за плечи. Ветер майского Петербурга пронизывал до костей, и полуголому человеку было особенно холодно здесь, на набережной у реки.

– Не видишь его? – дьявольский смех прекратился. Лицо незнакомца исказилось от злости, глаза налились кровью. Он исторг из себя непроизносимые ругательства в адрес Бога и церкви, а потом захрипел:

– Тогда посмотри в зеркало! Посмотри на себя, мой Богом позабытый… любимый Агасфер… Ты скитался сотни лет. Проклятый и позабытый всеми, ты вымаливал прощение у Назарянина. И вот теперь ты нашел его!

– Что ты сказал?

– Сalvus lecher…[7] Будь ты проклят!

С этими словами богохульник прыгнул в воду. Священник подбежал к мосту, за ним остальные. Когда он оказался на том месте, где несколько мгновений назад стоял самоубийца, то понял, что все кончено. Круги на воде расходились медленно-медленно, прибивая к берегу черный цилиндр. Они свидетельствовали о безвременной кончине бесноватого странника.

Вечером того же дня.

Бледное солнце катилось к закату. Сегодня священник засыпал долго. Из головы не выходили слова жены о том, что на улице говорят, будто отец Александр сошел с ума. Он бегал по набережной в одних штанах за каким-то типом, который потом бросился в реку и утонул.

Катерина все же пришла к нему. Она преодолела свой страх и решила провести всю ночь в спальне, сидя в кресле у окна. Она сказала, что любит его и не может оставить наедине с его проблемами. Она поможет ему. Все, что увидит сегодня ночью, она расскажет ему утром. Так и решили поступить.

Во сне отец Александр увидел другую Катерину. Она говорила, что все знает. Его связь с молодой крестьянкой разрывает ей сердце. Но она любит его и не хочет развода. Он принимал такую жертву со стороны жены, но не разделял ее чувств. Ведь что наяву, что во сне, она оставалась толстой и некрасивой.

Глупая, отвратная корова. Отвратная корова.

Еще ему снились полицейские, которые окружают церковь, чтобы арестовать его. Из-за этого он спал плохо и все время ворочался.

Проснулся с первыми петухами и тут же позвал супругу. Вскочил с постели, когда устал слушать тишину в ответ на свой зов.

– О, нет… – он приблизился к жене. Кровь стучала у него в висках, сердце бешено колотилось в груди, когда он поворачивал кресло к себе. В следующий миг он застыл, ибо то, что он увидел, повергло его в шок.

Коснувшись руки Катерины, он вздрогнул от пронизывающего холода, исходящего от ее тела. Между ключиц заклокотало, странный стук тут же перешел в горло, и в глазах у него помутнело.

Его жена была мертва.

Отец Александр не мог заставить себя оторвать взгляд от лица мученицы. Этот кошмар притягивал к себе своим зверством, заставлял цепенеть и восхищаться. Он смотрел на ее порезанные губы, окровавленные лоб и щеки, опаленные волосы. На эту ужасающую маску смерти. Скольких покойников он отпел в своей жизни, но никогда не видел ничего подобного.

Глазные яблоки вырезаны и свисают на красных ниточках из пустых глазниц, которыми его жена смотрит, как за окном на той стороне необъятного леса восходит солнце. Платье окровавлено и задрано до пояса, бедра в синяках, голени перебиты.

– Будь я проклят… – прошептал вдовец и попятился назад. – Что же ты видела?.. – он словно в забытьи побрел к кровати. Несколько шагов, раз-два, и он уже держал в руках окровавленный нож, который достал из-под подушки. Он никогда не хранил холодное оружие в спальне, но сегодня он отчего-то знал, что нож находится именно там. Он разжал руки, и нож со звоном рухнул на пол.

Супругу заклейменного проклятиями петербургского священника похоронили на кладбище Святого Апостола Павла, что недалеко от Пушкинского леса под Санкт-Петербургом. Служанка скончалась через неделю после смерти хозяйки в Мариинской больнице на Литейном проспекте. Ее похоронили на кладбище для крестьян в областном городе Ямбурге.

Перед смертью она успела рассказать на языке жестов полицейскому приставу о том, что два месяца назад отец Александр изнасиловал ее в церкви, в которой служил. И она от него забеременела.

После содеянного священнослужитель строго-настрого наказал ей не открывать рта. А когда она поведала ему о ребенке, он отрезал ей язык. Расчет был сделан на то, что неграмотная Прасковья не сможет ни рассказать, ни написать о преступлении своего хозяина. Она была полностью лишена каких-либо средств общения. Кроме одного. Жестов. Но о ее руках он задумал «позаботиться» немного позже. Когда страх, который он внушил молодой крестьянке, ослабнет, придет тот день, и он отрубит кисти ее рук и скормит свиньям в хлеву.

Сам священник нашел свой приют в одиночной палате на втором этаже «больницы для скорбных главою «Утоли мои печали», в только что отстроенном корпусе с красивым видом на Неву.

Сентябрь 1837 года

По прошествии лета признанный душевнобольным и заимевший дурную славу клирик снова начал чувствовать себя изможденным. Особенно по утрам, когда жаловался врачам на хроническое недосыпание. Однако теперь причины этого весьма скверного состояния были ему известны. И крылись они не в фантомной усталости.

Октябрь 1837 года

Лишенный сана отец Александр сбежал из психиатрической лечебницы.

На протяжении месяца его искала вся полиция Петербурга, но безуспешно. В конце октября губернатором Васильевского острова и шефом жандармерии А. Бенкендорфом было принято решение прекратить поиски. Им же было решено ввести дополнительные патрули из двух-трех стражей правопорядка, которые будут обеспечивать безопасность на улицах города по ночам.

Однако спустя некоторое время среди горожан стали расползаться слухи о том, что с наступлением темноты сумасшедший священник рыщет по переулкам и дворам в поисках новых жертв. Одет он в оборванную одежду, лицо его – обезображенное страшными морщинами лицо старика, в руке – всегда длинный нож. Но слухи на то и есть слухи, чтобы полнить землю. Также думали и сыщики, не веря в мифы городских улиц.

Пока не начали находить первые тела.

Ноябрь 1837 года

Первыми жертвами неизвестного душегуба оказались две несовершеннолетние девушки, голые, изуродованные тела которых нашли на заднем дворе одной приходской обители Петербурга, заимевшей дурную славу из-за одного своего бывшего служителя.

После этого рассказы о маньяке-убийце с церковным прошлым стали повсеместными.

Через несколько дней сыщики обнаружили еще два тела. Тоже девушки, тоже весьма молодые, и также подвергшиеся насилию и истязанию перед смертью.

Город впал в панику.

Полиция уже не могла скрыть от людей факты. О священнике-потрошителе теперь говорили на каждом шагу. Знал о нем и отец Амвросий, который после вечерней службы остался в церкви один.

Когда в окне появилось уродливое лицо старика с жидкой бородой, отец Амвросий вздрогнул и схватился за сердце. В следующий миг он смог из себя выдавить лишь…

– Что вам нужно… – он был наслышан о зверствах, приписываемых бывшему духовнику, однако стоял, парализованный увиденным, и молча смотрел, как безумец разбивает стекло и пробирается внутрь храма.

– Убирайтесь! – наконец закричал он, стряхивая с себя оцепенение. Но вдруг старик упал на колени и запричитал:

– Не гони меня из-за того, что я не верил в Бога и грешил… – чужак стал биться лбом о каменный пол. – Не гони! Проклятие на мне… Я вынужден скитаться по миру в поисках приюта… Приюта, в котором мне отказывают все! Как отказал однажды я охваченному дьяволом безумцу. Как отказал Христу жестокосердный Агасфер, когда Господь нес свой крест на Голгофу…

Вторженец на миг замер.

– Помоги мне… мы все здесь… Агасфер, Мирон, Александр, Амвросий… – его лысая голова была вся в крови… а когда он поднял на приходского служителя свои серые глаза, тот увидел, что они в слезах. – Позови епископа, пусть отчитает нас. Нас всех!

– Вы не в себе. Вас разыскивает полиция. Уходите немедленно, а не то я…

– Что «а не то я», Christi rat[8]? Лучше помоги мне, ушастый пидор! Моя душа в огне!

Встреча двух священнослужителей в церкви Святой Марии у старой Московской Заставы закончилась плачевно для одного из них. А второй…

– Где он сейчас? – задавались вопросом в столичной прессе.

Назначенный царским указом для поимки особо опасного преступника обер-полицмейстер Петербурга Кокошкин Сергей Александрович в ответ на вопрос неутомимых газетчиков не мог сказать ничего конкретного, кроме банальной фразы «мы прилагаем все усилия». Но молва, молва твердила, что душа беглеца проклята, и он обречен вечно бродить по улицам ночного города в надежде на искупление своих грехов.

Говорят, отец Александр и сейчас слоняется по Петербургу по церквям и приходским обителям в поисках какого-то епископа.