Читать книгу Дай мне руку, Тьма - Деннис Лихэйн - Страница 12

Я приполз в свою постель где-то около четырех утра, но сон в стиле Сальвадора Дали разбудил меня около семи, а заснуть мне удалось лишь около восьми.

Однако все это ничего не значило для Лайла Диммика и его кореша Уэйлона Дженнингса. Ровно в девять Уэйлон начал вопить, что его обломали, и вскоре визг деревенской скрипки перевалился через мой подоконник и устроил в моем мозгу чудовищную какофонию.

Лайл Диммик, дочерна загорелый маляр из Одессы, штат Техас, оказался у нас «из-за женщины». Он то находил ее, то терял, то возвращал обратно, то снова потерял, так как она убежала обратно в Одессу с парнем, которого встретила в здешнем баре, – это был слесарь-водопроводчик, ирландец, который вдруг понял, что в глубине души всегда был ковбоем.

Эд Доннеган владел почти всеми трехэтажными домами в моем квартале, за исключением моего, и регулярно красил их заново, при этом нанимая одного-единственного маляра, чтобы тот работал, пока не покрасит все, – в дождь, снег или солнцепек.

Лайл носил широкополую шляпу и красный платок вокруг шеи, а также большие темные очки в диковинной оправе, заслонявшие почти половину маленького веснушчатого лица. Он говорил, что эти очки придают человеку городской лоск, и это была его единственная уступка позорному миру янки, который был не способен оценить три главных божьих дара человечеству – виски «Джек Дэниэлс», лошадь и, конечно же, Уэйлон.

Я высунулся из окна и увидел, что Лайл стоит ко мне спиной и красит соседний дом. Музыка гремела с такой силой, что он никогда в жизни не услышал бы меня, поэтому я просто закрыл окно, затем подумал и закрыл все остальные. Тем самым я свел рев музыки до одного тоненького голоска, звенящего в моей голове, снова забрался в постель и закрыл глаза, молясь только об одном – о тишине.

Однако все это ничего не значило для Энджи.

Она разбудила меня около десяти часов, шныряя по квартире, варя кофе, открывая окна навстречу хорошему осеннему деньку и шаря в моем холодильнике. При этом Уэйлон, или Мерл, или, может, Хэнк-младший вновь вонзился в мой мозг.

Когда это не возымело желаемого эффекта, она просто открыла дверь в спальню и сказала:

– Подъем!

– Ни за что! – Я натянул одеяло себе на голову.

– Вставай, милый. Не капризничай.

Я швырнул в нее подушку, но она увернулась, и та пролетела дальше, разбив что-то на кухне.

– Надеюсь, тебе не очень нравились эти тарелки, – сказала она.

Я встал и, чтобы скрыть светящиеся в темноте «боксеры» а-ля Марвин-марсианин, завернулся в простыню.

Энджи стояла посреди кухни, держа обеими руками чашку с кофе. Несколько разбитых тарелок валялось на полу и в раковине.

– Кофе будешь?

Я нашел веник и стал собирать осколки. Она поставила чашку на стол и подала совок.

– И что тебе не спится в такую рань? – пробурчал я.

– Я выспалась. – Она высыпала совок в мусорную корзину.

– Этого не может быть. Ты никогда не пробовала поспать подольше?

– Патрик, – сказала она, сваливая в корзину очередную порцию стекла, – я не виновата, что ты до утра пил со своими дружками.

Надо же, моими дружками.

– Откуда ты знаешь, что я с кем-то пил?

Она выбросила последнюю кучку стекла и выпрямилась.

– Потому что твоя кожа имеет характерный зеленый оттенок, и еще потому, что на моем автоответчике утром раздавался невнятный пьяный лепет.

– А– а… – Я едва вспомнил телефон-автомат и короткие гудки. – И что было в том послании?

Она взяла свою чашку кофе со стола и прислонилась к стиральной машине.

– Что-то вроде: «Где ты, сейчас три часа ночи, случилось страшное, надо поговорить». Остальное не поняла, потому что, мне кажется, ты перешел на суахили.

Я спрятал совок, веник и корзину для мусора в кладовку и налил себе чашку кофе.

– Итак, – сказал я, – где же ты была в три часа ночи?

– Ты мне что, отец? – Она нахмурила брови и ущипнула меня за талию выше простыни. – А сам вон жирок нарастил.

Я достал сливки.

– Ничего подобного.

– А знаешь почему? Потому что ты до сих пор пьешь пиво, как студент.

Я пристально посмотрел на нее и добавил в кофе сливок.

– Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

– Где я была прошлой ночью?

– Да.

Она отхлебнула кофе и взглянула на меня поверх чашки.

– И не подумаю. Я проснулась сегодня с приятным ощущением и улыбкой. Во всю физиономию.

– Такой же, как сейчас?

– Шире.

– Гм-м-м…

Энджи уселась на стиральную машину.

– Итак, ты звонишь мне на бровях в три часа ночи, чтобы проконтролировать мою сексуальную жизнь. В чем дело? – Она зажгла сигарету.

– Помнишь Кару Райдер?

– Конечно.

– Ее убили прошлой ночью.

– О нет!

– Да. – Из-за дополнительной порции сливок мой кофе напоминал детское питание. – Распята на Митинг-Хаус-Хилл.

Энджи на мгновение зажмурилась. Она посмотрела на свою сигарету так, словно та могла ей что-то объяснить.

– Есть предположения, кто мог это сделать?

– Да нет, никто вроде не маршировал по Митинг-Хаус-Хилл с окровавленным молотком, выкрикивая: «Кто со мной распять бабенку?» – если ты это имела в виду. – Я вылил остатки кофе в раковину и налил себе свежего.

– Не знаю. Еще слишком рано. – Я повернулся, а она соскользнула со стиральной машины и стала передо мной.

Я видел худенькое тело Кары, лежащее в холодной ночи, распухшее, выставленное на всеобщее обозрение, пустые, невидящие глаза.

– Позавчера я встретил ее возле «Изумруда». Мне показалось, что у нее неприятности, но я не стал ничего выяснять. Одним словом, проморгал.

– Чувствуешь себя виноватым?

Я пожал плечами.

– Ты не прав, – сказала она, проведя теплой ладонью по моему затылку и заставляя меня взглянуть ей прямо в глаза. – Понятно?

Никто не должен умирать, как Кара.

– Понятно? – переспросила Энджи.

– Да. Думаю, да.

– Нечего думать, – сказала она и, отняв руку, вытащила из кошелька белый конверт и протянула мне. – Он был приклеен скотчем к входной двери внизу. – Потом она указала на маленькую коробку на кухонном столе. – А это стояло у двери.

Моя квартира находилась на третьем этаже, и обе двери, парадная и черная, запирались на засов. К тому же дома всегда имелась пара пистолетов. Но все это не могло сравниться с мощью двойных дверей, что охраняли сам дом. Обе были сделаны из тяжелого черного немецкого дуба и отделаны, для усиления боеготовности, пластинами из стали. Стекло внешней было снабжено сигнализацией плюс на дверях красовалось в общей сложности шесть замков, которые открывались с помощью трех различных ключей. Один набор был у меня. Другой у Энджи. Еще один у жены хозяина, которая занимала квартиру на первом этаже, так как была не в состоянии выносить общество своего мужа. И наконец, двумя комплектами обладал сам Станис, мой сумасшедший хозяин, который боялся, что к нему вломится ударный отряд большевиков.

Короче говоря, мой дом был суперохраняемый, и меня удивило, как это кто-то смог приклеить конверт к парадной двери и оставить под ней коробку, не тронув сигнализацию, которая перебудила бы всю округу.

Конверт был простым, белым, иными словами, обычным конвертом для писем, в центре было напечатано два слова: «патрику кензи». Ни адреса, ни марки, ни обратного адреса. Я распечатал его и вытащил лист бумаги. Развернул. Ни заголовка, ни обращения, ни даты, ни приветствия, ни подписи. В центре, в самой середине листка, всего одно напечатанное слово:

ПРИВЕТ!

И больше ничего.

Энджи тоже посмотрела, перевернула, понюхала.

– Привет! – вслух прочитала она.

– Привет! – ответил я.

– Нет, – сказала она, – не так, скорее: «Приве-эт!» Попробуй по-девичьи хихикнуть.

Я попробовал.

– Неплохо.

ПРИВЕТ!

– Может, это Грейс? – Она налила себе еще кофе.

Я покачал головой:

– Она говорит «привет» совсем по-другому, поверь мне.

– Тогда кто?

Честно говоря, я не знал. Записка казалась безобидной, но вместе с тем странной.

– У чувака талант по части краткости.

– Либо крайне ограниченный словарный запас.

Я бросил записку на стол, развязал ленточку на коробке и открыл ее. Энджи наблюдала из-за моего плеча.

– Что за чертовщина?

Коробка была заполнена бамперными наклейками. Я зачерпнул горсть, там осталось примерно столько же.

Энджи тоже запустила руку и захватила свою порцию.

– Это… странно, – сказал я.

Энджи подняла одну бровь, а на ее лице появилась забавная гримаска, означающая любопытство.

– Можно сказать и так.

Мы перенесли все в гостиную и разложили на полу в виде коллажа из черных, желтых, красных, синих и переливающихся наклеек. Их было девяносто шесть, и, читая надписи, мы ощущали, что соприкасаемся с миром нетерпимости, скудных эмоций и безнадежных попыток найти адекватное самовыражение:

НЕ НАРКОТА, А КРАСОТА!; Я ЗА ВЫБОР, И Я ГОЛОСУЮ; ЛЮБИ МАТЬ ТВОЮ; ЭТО РЕБЕНОК, А НЕ «ВЫБОР»; ОБОЖАЮ ПРОБКИ, БЛЯ; НЕ НРАВИТСЯ ЕЗДА – ЗВОНИ «000-… ЗДА»; РУКИ – ДЛЯ ОБЪЯТИЙ; ЕСЛИ Я – КОЗЕЛ, ТВОЯ ЖЕНА – СУКА; ГОЛОСУЙ ЗА ТЭДА КЕННЕДИ И БРОСЬ БЛОНДИНКУ В ВОДУ; ХОЧЕШЬ МОЮ ПУШКУ? ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП; Я ПРОЩУ ДЖЕЙН ФОНДУ, КОГДА ЕВРЕИ ПРОСТЯТ ГИТЛЕРА; ЕСЛИ ТЫ ПРОТИВ АБОРТОВ – ТАК НЕ ДЕЛАЙ; МИР НА ЗЕМЛЕ – КЛАССНАЯ ИДЕЯ; СМЕРТЬ МАЖОРАМ; МОЯ КАРМА СИЛЬНЕЕ ТВОЕЙ ДОГМЫ; МОЙ БОСС – ПЛОТНИК-ЕВРЕЙ; ПОЛИТИКИ ЛЮБЯТ БЕЗОРУЖНЫХ ЛОХОВ; ЗАБЫТЬ ВЬЕТНАМ? НИКОГДА; ДУМАЙ ГЛОБАЛЬНО, ДЕЙСТВУЙ ЛОКАЛЬНО; ТЫ БОГАТ И КРАСИВ? Я ТВОЯ!; НЕНАВИСТЬ – НЕ СЕМЕЙНАЯ ЦЕННОСТЬ; ПРОЖИГАЮ ДЕНЬГИ МОЕГО РЕБЕНКА; МЫ – КРУТЫЕ НА ДОРОГЕ; ДЕРЬМО ПОВСЮДУ; СКАЖИ НЕТ; МОЯ ЖЕНА СБЕЖАЛА С МОИМ ДРУГОМ – Я БУДУ ПО НЕМУ СКУЧАТЬ; НЫРЯЛЬЩИКИ ЛЮБЯТ ПОГЛУБЖЕ; Я БЫ ЛУЧШЕ ПОРЫБАЧИЛ; ОБИДЕЛИ В ПОЛИЦИИ? В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЗВОНИТЕ ДЕПУТАТУ-ЛИБЕРАЛУ!; ЧЕРТ С ТОБОЙ; ЧЕРТ СО МНОЙ; МОЙ РЕБЕНОК – ОТЛИЧНИК-ПОДГОТОВИШКА; МОЙ РЕБЕНОК ПОБИЛ ТВОЕГО ОТЛИЧНИКА; СЧАСТЛИВО, ПРИДУРОК; СВОБОДУ ТИБЕТУ; СВОБОДУ МАНДЕЛЕ; СВОБОДУ ГАИТИ; НАКОРМИТЕ СОМАЛИ; ХРИСТИАНЕ НЕ СВЯТЫЕ, ЛИШЬ ПРОЩЕННЫЕ…

…И еще пятьдесят семь штук.

Стоя и глядя на эту груду, пытаясь постигнуть всю глубину различия пестрых посланий, я обрел лишь пульсирующую головную боль. Это было все равно что изучать томограмму шизофреника, после того как все его личности слились в раздирающее единство.

– Придурок, – сказала Энджи.

– Пожалуй, самое подходящее слово.

– Ты видишь что-нибудь общее?

– Помимо того, что это – бамперные наклейки?

– Помимо, Патрик, помимо.

Я отрицательно мотнул головой.

– Тогда не знаю, я пас.

– Я тоже.

– Подумаю над этим в душе.

– Хорошая идея, – одобрила Энджи. – От тебя несет как от тряпки, которой вытирают барную стойку.

Стоя с закрытыми глазами под душем, я видел Кару, как она стоит на тротуаре, вглядываясь в поток машин на Дорчестер-авеню, и говорит, что все выглядит так же, как раньше. При этом из бара несет дерьмовым пивом.

– Будь осторожен, – сказала она тогда.

Когда я вышел из-под душа, у меня перед глазами маячило распятое, пригвожденное к грязной земле тело.

Энджи права. Я не виноват. Невозможно спасти людей. Особенно тогда, когда тебя об этом и не просят. На протяжении всей жизни с нами чего только не случается: мы падаем и поднимаемся, разбиваемся вдребезги, и по большей части каждый сам за себя. И Каре я ничего не должен.

И все-таки, шептал мне внутренний голос, никто не должен умирать так, как она.

Из кухни я позвонил Ричи Колгану, старому приятелю и обозревателю газеты «Трибюн». Как всегда, он был очень занят, голос звучал отстраненно и торопливо, а слова сливались воедино:

– РадслышатьтебяПат. Чтостряслось?

– Занят?

– Угадай.

– Можешь проверить кое-что для меня?

– Говори.

– Распятие как способ убийства. Сколько раз случалось в этом городе?

– За?

– Что – за?

– За какой период?

– Скажем, за последние двадцать пять лет.

– Библиотека.

– Что?

– Библиотека. Слышал о таком заведении?

– Да.

– Я что, похож на тех, кто сидит в библиотеке?

– Видишь ли, если я достаю информацию в библиотеке, то не покупаю библиотекарю ящик светлого «Мишлоба» в благодарность.

– Лучше «Хайнекен».

– Договорились.

– Ладно, перезвоню. – Он повесил трубку.

Когда я вернулся в гостиную, листок со словом «Привет!» лежал на кофейном столике, бамперные наклейки были сложены в две аккуратные стопки под ним, а Энджи смотрела телевизор. Я надел джинсы, легкую рубаху и стал вытирать волосы полотенцем.

– Какой канал смотришь?

– Си-эн-эн, – ответила она, глядя в газету, лежащую на коленях.

– Что интересного сегодня в мире?

Энджи пожала плечами:

– Землетрясение в Индии погубило свыше девяти тысяч человек, а парень в Калифорнии расстрелял сотрудников офиса, в котором работал. Уложил автоматом семь человек.

– Почта? – спросил я.

– Финансовая контора.

– Вот что бывает, когда бухгалтеры берут в руки автоматическое оружие.

– Очевидно, да.

– Никаких других приятных новостей?

– В какой-то момент прервали программу, чтобы сообщить нам, что Лиз Тейлор вновь развелась.

– О, наконец-то, – сказал я.

– Итак, – сказала Энджи, – каков наш план?

– Будем продолжать слежку за Джейсоном, возможно, наведаемся в офис Эрика Голта, посмотрим, сможет ли он что-нибудь рассказать.

– При этом предположение, что ни Джек Рауз, ни Кевин не посылали фото, остается в силе?

– Да.

– В таком случае сколько у нас подозреваемых?

– Сколько людей живет в нашем городе?

– Не знаю. Непосредственно в центре примерно шестьсот тысяч; включая остальную территорию – около четырех миллионов.

– В таком случае, число подозреваемых колеблется от шестисот тысяч до четырех миллионов, – сказал я, – плюс-минус два человека.

– Спасибо, что прояснил ситуацию, скаут. Ты неотразим.