Читать книгу Чистая правда - Дэвид Болдаччи - Страница 16

Когда Руфус Хармс появился в дверях комнаты для посетителей, он озадаченно посмотрел на молодого человека, попросившего с ним встречи, и, тяжело переставляя ноги, направился к нему. Майкл поднялся, чтобы поздороваться, и охранник, стоявший за спиной Руфуса, грозно рявкнул:

– Сядьте.

Майкл тут же опустился на стул.

Охранник внимательно наблюдал за Руфусом, пока тот не сел напротив Майкла за стол, и только тогда посмотрел на адвоката.

– Вам сообщили правила поведения во время посещения заключенного. Если вы вдруг что-то забыли, они вот здесь, прямо перед вами. – Он показал на большой плакат на стене. – Никакого физического контакта, ни в какой момент времени. И вы должны все время сидеть. Вы поняли?

– Да. А вы должны оставаться в комнате? Существует такая вещь, как конфиденциальность разговора между клиентом и адвокатом. И еще, разве необходимо, чтобы он был в цепях? – спросил Майкл.

– Вы бы не стали спрашивать, если б видели, что он здесь сделал с целой толпой парней. Даже в цепях он в состоянии за долю секунды сломать вашу тощую шею пополам. – Охранник подошел поближе к Майклу. – Может быть, в других тюрьмах вам дают возможность остаться с заключенным наедине, но наша не похожа на все остальные. У нас тут самые большие и плохие парни и свои правила. Это незапланированный визит, поэтому у вас двадцать минут до того, как громадный злобный волк отправится чистить туалеты. А они у нас сегодня особенно грязные.

– В таком случае я буду вам признателен, если вы позволите нам начать, – сказал Майкл.

Охранник больше ничего не сказал и вернулся на свой пост у двери.

Когда Майкл посмотрел на Руфуса, он обнаружил, что тот не сводит с него глаз.

– Добрый день, мистер Хармс. Меня зовут Майкл Фиске.

– Ваше имя ничего мне не говорит.

– Знаю. Но я приехал, чтобы задать вам несколько вопросов.

– Мне сказали, что вы мой адвокат. Но это не так.

– Я не говорил, что являюсь вашим адвокатом. Видимо, они сами так решили. Я никак не связан с мистером Райдером.

– Как вы узнали про Сэмюеля? – прищурившись, спросил Руфус.

– На самом деле это не важно. Я собираюсь задать вам вопросы, потому что получил ваш writ for certiorari[9].

– Что вы получили?

– Ваше ходатайство, – Майкл заговорил тише. – Я работаю в Верховном суде.

У Руфуса буквально отвисла челюсть.

– Тогда зачем, черт побери, вы сюда заявились?

Майкл нервно откашлялся.

– Я знаю, что обычно так не делается, но я прочитал ваше прошение и решил задать вам несколько вопросов. В нем приводится некоторое количество очень опасных обвинений в адрес людей, занимающих высокое положение. – Посмотрев в глаза Руфуса, в которых застыло изумление, Майкл неожиданно пожалел, что вообще сюда приехал. – Я изучил ваше дело, и кое-что вызвало у меня вопросы, поэтому я решил поговорить с вами лично. Если все окажется правдой, мы сможем дать ход вашему ходатайству.

– И почему ему еще не дали ход? Оно же пришло в суд, не так ли?

– Так, но в нем имеется ряд технических недочетов, из-за которых его могли не принять к рассмотрению. Я готов попытаться помочь вам их устранить. Но я хочу избежать скандала. Вы должны понимать, мистер Хармс, что суд каждый год получает горы обращений от заключенных, оказывающихся «пустышкой».

Руфус прищурился.

– Вы намекаете на то, что я вру? Вы так считаете? Почему бы вам не провести здесь двадцать пять лет за то, что вы не совершали, и тогда посмотрим, что вы скажете.

– Я не говорю, что вы врете. На самом деле я думаю, что тут все не так просто, поверьте мне, иначе не приехал бы. – Майкл окинул взглядом мрачную комнату. Он никогда не бывал в подобных местах и не сидел напротив человека вроде Руфуса Хармса. Неожиданно Фиске почувствовал себя первоклассником, который вышел из автобуса и обнаружил, что попал в среднюю школу. – Поверьте мне, – повторил он. – Мне просто нужно с вами поговорить.

– У вас есть какой-нибудь документ, показывающий, что вы – тот, за кого себя выдаете? В последние тридцать лет я не слишком доверяю людям.

Клеркам Верховного суда не выдавали беджики с именами. От службы охраны требовалось, чтобы они знали их в лицо. Однако суд выпускал официальный справочник с именами и фотографиями – один из способов для охраны запомнить лица клерков. Майкл достал его из кармана и показал Руфусу. Тот внимательно его изучил, взглянул на охранника и снова повернулся к Майклу.

– У вас в портфеле есть приемник?

– Приемник? – Майкл покачал головой.

Руфус заговорил еще тише:

– Тогда начните петь.

– Что? – удивленно спросил Майкл. – Я не могу… понимаете, у меня плоховато со слухом.

Руфус нетерпеливо тряхнул головой.

– У вас есть ручка?

Фиске, который ничего не понимал, кивнул.

– Достаньте ее и начинайте постукивать по столу. Они, наверное, все равно уже услышали все, что им было нужно, но мы оставим им несколько сюрпризов.

Когда Майкл собрался что-то сказать, Руфус его остановил.

– Никаких слов, просто стучите по столу ручкой и слушайте.

Майкл начал стучать ручкой по столу. Охранник бросил на него недовольный взгляд, но промолчал.

Руфус говорил так тихо, что Майклу пришлось напрягаться, чтобы его услышать.

– Вам вообще не следовало сюда приезжать. Вы не знаете, как сильно мне пришлось рискнуть, чтобы передать на волю тот листок. Если вы его прочитаете, то поймете почему. Если убьют старого черного заключенного, задушившего ребенка, никто не станет переживать. И не думайте, что будет иначе.

Майкл перестал постукивать ручкой.

– Но это же было давным-давно. Все меняется.

Руфус презрительно фыркнул.

– Вы так считаете? Тогда пойдите постучите по гробу Мартина Лютера Кинга или Медгара Эверса[10] и скажите им это. Многое меняется, да, сэр; теперь, благодарение Господу, все у нас будет хорошо.

– Я не это имел в виду.

– Если б люди, о которых я рассказал в письме, были черными, а я – белым и не называл это место своим домом, вы бы приехали сюда, чтобы «проверить» мою историю?

Майкл опустил глаза, а когда снова посмотрел на Руфуса Хармса, в них появилась боль.

– Наверное, нет.

– Конечно, нет. Начинайте стучать и не останавливайтесь.

Фиске так и сделал.

– Вы можете мне не верить, но я хочу вам помочь. Если то, о чем вы написали в своем письме, действительно произошло, я намерен добиться торжества справедливости.

– И почему, черт подери, вам есть дело до такого, как я?

– Потому что мне есть дело до правды, – просто ответил Майкл. – Если вы говорите правду, тогда я сделаю все, что смогу, чтобы вытащить вас отсюда.

– Это легко сказать.

– Мистер Хармс, мне нравится использовать мои мозги и умения, чтобы помочь тем, кому в жизни повезло меньше, чем мне. Я считаю, что таков мой долг.

– Ну, ты молодец, сынок. Только не пытайся погладить меня по голове, я могу откусить тебе руку.

Майкл смущенно заморгал, но тут же сообразил, что имел в виду Хармс.

– Прошу прощения, я не хотел, чтобы мои слова прозвучали снисходительно. Послушайте, если вас несправедливо посадили сюда, тогда я хочу помочь вам выйти на свободу. И это всё.

Руфус целую минуту молчал, как будто пытался понять, насколько искренни слова молодого адвоката. Когда он наконец снова наклонился вперед, выражение его лица смягчилась, но он по-прежнему оставался настороже.

– Здесь небезопасно говорить о подобных вещах.

– А где еще мы можем поговорить?

– Я такого места не знаю. Людей вроде меня не отпускают на каникулы. Но все, что я сказал, – правда.

– Вы говорили про пись…

– Заткнись! – рявкнул Руфус и снова огляделся по сторонам, остановив на мгновение глаза на большом зеркале. – Разве его не было в конверте?

– Нет.

– Хорошо, вы знаете имя моего адвоката, вы его мне назвали.

Майкл кивнул.

– Сэмюель Райдер. Я пытался до него дозвониться, но он так со мной и не связался.

– Стучите громче. – Майкл послушно сделал, как ему велел Руфус, тот снова оглянулся и почти прошептал: – Я скажу ему, чтобы он с вами поговорил. Он сообщит вам все, что вы должны знать.

– Мистер Хармс, почему вы направили свое ходатайство в Верховный суд?

– Потому что он самый главный, правильно?

– Правильно.

– Так я и думал. Мы тут получаем газеты, у нас есть телевизор и радио. Я много лет наблюдал за людьми, которые работают в Верховном суде. Мы здесь вообще много думаем про суды и все такое. Лица меняются, но эти судьи могут сделать все, что захотят. Я видел. И вся страна видела.

– Но с чисто технической точки зрения, по закону вам следовало сначала обратиться в низшие суды и только после этого отправить ходатайство в Верховный. У вас даже нет решения суда, на основании которого вы могли бы обратиться в суд высшей инстанции. В общем, в вашем прошении имеется сразу несколько недостатков.

Руфус устало покачал головой.

– Я провел здесь половину жизни, и у меня осталось не так много времени. Я никогда не был женат, и у меня уже не будет детей. Я не собираюсь тратить годы на адвокатов и суды. Я хочу выйти отсюда, и как можно быстрее. Я хочу на свободу. Большие судьи могут меня вытащить, если они, конечно, верят в справедливость. А это будет справедливо, так им и скажите. Их называют судьями, вот пусть и позаботятся о правосудии.

Майкл с интересом посмотрел на него.

– Вы уверены, что нет никакой другой причины, по которой вы обратились в Верховный суд?

– Например? – Руфус непонимающе уставился на него.

Фиске выдохнул, только сейчас сообразив, что сидел затаив дыхание. Вполне возможно, что Хармс не знает, какое положение сейчас занимают люди, названные в его ходатайстве.

– Не важно.

Руфус откинулся на спинку стула и посмотрел на Майкла.

– И что про все это думают судьи? Это ведь они вас сюда отправили?

Фиске перестал постукивать ручкой и смущенно сказал:

– На самом деле они не знают, что я здесь.

– Что?

– Я еще никому не показывал ваше письмо, мистер Хармс; я хотел убедиться, что это правда.

– Вы единственный, кто его видел?

– На настоящий момент – да, но, как я сказал…

Руфус взглянул на портфель Майкла.

– Вы ведь не привезли с собой мое письмо?

Тот проследил за его взглядом, остановившимся на портфеле.

– Ну, я хотел задать вам о нем пару вопросов. Понимаете…

– У вас забирали портфель, когда вы сюда приехали? Потому что двое из тех, о ком я написал, находятся в этой тюрьме. И один из них тут главный.

– Оно здесь?

Майкл побледнел. Он проверил и узнал, что люди, названные в письме, в семидесятых годах служили в армии. Фиске знал, где в настоящий момент находятся двое из них, но не стал выяснять про остальных. Он замер, неожиданно сообразив, что совершил потенциально фатальную ошибку.

– Они забирали у вас проклятый портфель?

– Всего… – заикаясь, начал Майкл, – всего на пару минут. Но я положил документы в запечатанный конверт, и он по-прежнему запечатан.

– Вы прикончили нас обоих, – взревел Руфус и взвился вверх, точно горячий гейзер, перевернув тяжелый стол, словно тот был из пробкового дерева.

Фиске отскочил в сторону. Охранник подул в свисток и схватил Хармса сзади удушающим приемом. На глазах у Майкла громадный заключенный стряхнул с себя великана, весившего не меньше двухсот фунтов, словно надоедливое насекомое. В следующее мгновение в комнату ворвались около полудюжины охранников, которые, размахивая дубинками, набросились на Руфуса. Тот целых пять минут расшвыривал их в стороны, точно лось – волков, пока наконец охранники не повалили его на пол. Они потащили его прочь из комнаты; он сначала кричал, потом начал задыхаться, когда кто-то ударил его дубинкой по горлу. Прежде чем скрыться из виду, Руфус успел посмотреть на Майкла, и тот увидел в его глазах ужас и боль предательства.

* * *

После тяжелой, изнурительной борьбы, продолжавшейся все время, что Руфуса тащили по коридору, охранники привязали бунтаря к каталке.

– Отвезите его в изолятор, – крикнул кто-то. – Мне кажется, у него сейчас начнутся судороги.

Несмотря на кандалы и жесткие кожаные ремни, Руфус отчаянно метался, и каталка раскачивалась из стороны в сторону. При этом он не переставая кричал, пока кто-то не заткнул ему рот.

– Давайте быстрее, – сказал тот же человек.

Охранники с каталкой влетели через двойные двери в изолятор.

– Боже праведный! – Дежурный врач показал на свободное место. – Вон туда, парни.

Они развернули каталку и пристроили ее на свободном месте. Когда доктор подошел ближе, Руфус чудом не угодил ему в живот ногами, которыми дико размахивал.

– Вытащите эту штуку, – велел доктор, показав на скатанный платок во рту Руфуса, лицо которого начало обретать малиновый оттенок.

Один из охранников с опаской на него посмотрел.

– Вы поосторожнее, док, он, похоже, спятил. Если он до вас дотянется, вы можете пострадать. Он уже вырубил троих моих людей. Безумный сукин сын…

Охранник угрожающе посмотрел на Руфуса, а когда платок вытащили из его рта, изолятор наполнили дикие крики.

– Надень на него монитор, – велел доктор одной из медсестер.

Через несколько секунд после того, как они сумели закрепить сенсоры, доктор стал внимательно следить за повышением и падением кровяного давления и пульса Руфуса.

– Принеси капельницу, – сказал он, взглянув на медсестру. – Ампула лидокаина, – велел он другой, – пока у него не случился сердечный приступ или удар.

Оба охранника и медицинский персонал столпились вокруг каталки.

– Ваши люди не могут отсюда убраться? – крикнул доктор в ухо одного из охранников, но тот только покачал головой.

– Он достаточно силен и, возможно, сумеет порвать ремни; и если он это сделает, а нас тут не будет, он может за минуту прикончить всех, кто находится в комнате. Поверьте мне, он сможет.

Доктор посмотрел на портативную капельницу, которую поставили возле каталки, и медсестру, прибежавшую с ампулой лидокаина. Взглянув на охранника, он сказал:

– Нам понадобится ваша помощь, чтобы удерживать его на месте. Нужна хорошая вена, чтобы поставить капельницу, и, судя по тому, как все выглядит, у нас будет только одна попытка.

Мужчины собрались вокруг Руфуса и прижали его к каталке, но даже их общего веса едва хватало, чтобы удержать его на месте.

Руфус смотрел на них, чувствуя, что его охватила такая ярость и наполнил такой ужас, что он с трудом сохранял рассудок. Совсем как в тот вечер, когда умерла Рут Энн Мосли. Они закатали рукав его рубашки, открыв сильное предплечье, на котором выступали вены. Руфус закрыл глаза, тут же распахнул их и увидел приближающуюся иголку.

Он снова закрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил, что он больше не в изоляторе Форт-Джексона. Он вернулся в Северную Каролину, на гауптвахту, на четверть века назад. Дверь распахнулась, и внутрь вошли несколько мужчин, которые вели себя так, будто это место им принадлежало, как будто он им принадлежал. Только одного из них он не знал. Руфус думал, что они начнут орудовать дубинками, приготовился к сильным, резким ударам под ребра, по предплечьям и заду. Это уже стало привычным утренним и вечерним ритуалом. Он молча принимал удары, мысленно повторяя молитвы из Библии, и духовная сторона уносила его за собой, помогая забыть о боли.

Но вместо дубинки к его голове приставили пистолет и приказали встать на пол на колени и закрыть глаза. Вот тогда все и произошло. Он помнил свое удивление и даже потрясение, которое испытал, когда смотрел в ухмыляющиеся, радостные лица. Впрочем, улыбки исчезли, когда через несколько минут Хармс встал, разбросал в разные стороны мужчин, как будто они вообще ничего не весили, выскочил из двери своей тюрьмы, сбил с ног охранника, стоявшего на страже, и, точно безумный, помчался прочь…

Руфус снова заморгал и оказался в изоляторе, где его окружали лица, а тела прижимали к каталке. Увидел, как приближается к руке игла. Он, единственный из всех, смотрел вверх и успел заметить, как вторая игла проткнула прозрачный мешок капельницы и какая-то жидкость смешалась с лидокаином.

Вик Тремейн выполнил задание спокойно и умело, как будто поливал цветы, а не совершал убийство. Он даже не взглянул на свою жертву. Руфус опустил голову и посмотрел на иглу от капельницы, которую доктор держал в руке. Она должна была вот-вот проткнуть кожу и отправить в тело яд, выбранный Тремейном, чтобы его убить. Они уже отняли у него половину жизни, и он не собирался позволять им забрать оставшуюся. Пока не собирался.

Руфус постарался рассчитать все максимально точно.

– Дерьмо! – выкрикнул доктор, когда Руфус высвободился из одного ремня, схватил его руку и припечатал ее к телу.

Стойка с капельницей упала, мешок ударился о пол и лопнул. Охваченный яростью Тремейн воспользовался переполохом и быстро ушел из изолятора. Неожиданно Руфус почувствовал, как у него что-то сжалось в груди, и ему стало тяжело дышать. Когда доктор сумел подняться на ноги, он взглянул на Руфуса, но тот лежал так неподвижно, что доктор посмотрел на монитор – проверить, жив ли его пациент. Не отводя глаз от жизненных показателей, которые достигли опасно низкого уровня, он сказал: