Читать книгу Мисс Подземка - Дэвид Духовны - Страница 8

Когда Эмер вошла в свое здание, на вахте был Папа. Иммигрант с Гаити, облаченный в угловатый светло-коричневый мундир, смутно похожий на военный, словно Папу завербовали в неведомую армию консьержей – с тех самых пор, как Эмер в этом доме жила. Когда-то Папа был высок, но теперь состарился и сгорбился, и Эмер машинально помогала ему открывать тяжелую металлическую дверь. Ноги у Папы были заметно разной длины, двигался он с выраженной хромотой, которую изо всех сил старался превращать в походочку под шпану 1970-х. Эмер заметила, что ее поползновения к коллективному труду оскорбляли Папину профессиональную гордость и мужское достоинство, а потому перестала, однако теперь Папа ожидал ее помощи, дверь открывать ему было тяжко, и он безмолвно и несправедливо винил ее за это свежее напоминание о его истаявшей мужской доблести. В этом людном мире мужчин приходится ступать, как по минному полю, подумала Эмер, – сплошь невидимые границы и обиды, настоящие и выдуманные. Конца им нету.

Улыбнулась, осторожно спросила:

– Вы как, Папа? – Словно они с ним в одной команде по софтболу, а Эмер того и гляди похлопает его по заду.

Папа кивнул ей с угрюмым:

– Мисс. – Едва-едва помешал тяжелой двери закрыться и раздавить их обоих. Эта штука была почти целиком медная и весила тонну.

Эмер предложила Папе свой сжатый кулак – стукнуться. Видела, как он проделывает это с местными детьми, и завидовала легкости подобного светского жеста. “Хиповому” приемчику ее научил один ее подопечный еще в 2010-м, и хотя Эмер чуяла, что мир не стоял все это время на месте, она собиралась гонять это конкретное приветствие в хвост и в гриву, за границу иронии, сквозь ностальгию, в закат.

– Взрывайте, – предложила она. Папа ткнулся ей в кулак, но взрывать не стал[54]. Эмер двинулась к лифту.

Когда Эмер устроилась на кровати с мороженым и собралась переключаться туда-сюда с Фэллона на Колбера – СДВГ-развлечение[55], которое она именовала “просмотром Фэлбера”, – было полдвенадцатого. Эмер глянула в телефоне, сколько часов преподавания у нее завтра, и увидела СМС от Кона со снимком суси и подписью: “45$/шт!!! она не грусти”. Брр, “она”, а не “одна”, до чего же неудачная опечатка. Перечитать, что ли, не мог, прежде чем отправлять? В груди у нее сделалось туго, и она выдохнула – внезапный образ экзотических дредов Ананси. Образ этот не значил ничего – почти ничего.

Эмер проверила почту и голосовые сообщения. Полистала на телефоне “Нью-Йорк Таймс”. Фэлбер завели свой вечно юношеский, несколько чересчур заискивающий монолог, она вчиталась в заархивированную статью о космическом корабле “Юнона”, пролетевшем 1,7 миллиарда миль к Юпитеру и наделавшем удивительных снимков. Эмер подумала, что 1,7 миллиарда миль – это недалеко, если ты Юпитер. Луны Юпитера, Европа и Ганимед, видны отчетливо. Она перебрала в уме имена богов из доклада Кона, как мы беспрестанно вновь и вновь пользуемся одними и теми же персонификациями: вот теперь эта античная богиня стала космическим кораблем; то, что когда-то было антропоморфизирующим женским воплощением неизвестного нам, теперь стало антропоморфизирующим агентом всего нам известного.

Размышляя о Юноне, Эмер с удивлением ощутила у себя на щеке слезу: дочь Сатурна, сестра/жена Юпитера, мать Марса и Вулкана – все теперь забыто или многократно преображено до бессмыслицы. Забытая античная богиня среди легионов заброшенных божеств из книги Кона – однако еще и рукотворный космический корабль. Это поразительное человеческое сооружение сейчас находилось в миллиардах миль от места своего зачатия. Ужас до чего далеко. Как и богиня, также оставленная людьми, что поклонялись ей. И, как богиня, обреченная не приблизиться больше чем на 1,7 миллиарда миль к планете-супругу, пока прилежно делает снимки других небесных тел, обращающихся вокруг него. Трахает Ганимеда. Мальчишку? Мальчишку! Ну ладно. Да и тебя нахуй, Европа: первой заворожила Галилея, все верно, но ты всего-то шестая по масштабам луна Юпитера, сцучко.

Эмер посмеялась над своим же ехидным внутренним диалогом планет, лун, божеств и космического судна. Но на самом-то деле до чего страшно должно быть “Юноне”? До чего бесприютно, одиноко? Ясное дело, руки, что сотворили ее, сами того не ведая, вписали ДНК – через пот, чувство и внимание – в податливые материалы, и ясное дело, “Юноне” должно быть холодно и жутко мчать сквозь космос, отщелкивая фотокарточки, как тоскующий по дому турист. Просто все это было сейчас для Эмер чересчур, и она позволила себе приписать этой мертвой богине-машине собственную бесприютность и опосредованно печалиться. Ее удивило, с какой страстью она огорчилась, и слезы покатились совсем вразлад с обязательным смехом студийной публики у Фэлбера.

Пусть сперва оно и показалось бездонным, сестринское чувство к невозмутимой “Юноне” вскоре исчерпалось, и Эмер задремала.

Когда она проснулась от стука в дверь, несъеденное мороженое уже совсем растаяло. Эмер глянула на телефон: время – 3:37. И Фэлбера пропустила, и Кон по-прежнему не дома.