Читать книгу Кровь мага - Дэвид Хаир - Страница 8

Аруна-Нагар, Баранази, Северный Лакх, континент Антиопия

Шаввал 1381 (октен 927 на Юросе)

9 месяцев до Лунного Прилива

На окраине Баранази стоял выстроенный из красного кирпича Дом-аль’Ахм. Он располагался в самом сердце трущоб-джхагги, где жило большинство амтехцев. Каким образом могол мог быть амтехцем, если большинство его амтехских подданных жили в нищете, было для Казима загадкой. Впрочем, у него сейчас были более важные дела, чем размышления о подобных вещах: юноша пытался понять, как и почему его жизнь перевернулась с ног на голову.

Последние четыре дня он провел в Дом-аль’Ахме, поскольку идти ему больше было некуда. И Казим был не одинок: сюда стекались многие бездомные в поисках ночлега и бесплатной еды. Кошелек юноши опустел после трех дней отчаянных попыток забыть о произошедшем или хотя бы притвориться, что ему все равно. Он пел, танцевал – и да, познавал ласки продажных шлюх. Теперь Казим сгорал со стыда. Как мог он вернуться домой после того, как наговорил столько гадостей? Как мог взглянуть в лицо Джаю? Вновь встретиться с Испалом? А Рамита? Что он ей скажет после всего, что натворил?

Испал Анкешаран сражался бок о бок с его отцом; он вынес Раза Макани с поля боя, и именно благодаря ему тот выжил. Без него они с Гурией не родились бы. Он был обязан Испалу самим фактом своего существования. Испал отворил им, беженцам, двери своего дома. Он радовался их с Гурией рождению, оплакивал смерть их матери. Казим полюбил его как второго отца.

А еще он полюбил дочь Испала – тихую, с нежным лицом, но при этом очень упрямую. Рамита была младше его на шесть лет, однако Казим ждал. Когда ей исполнилось четырнадцать, он попросил ее руки. Все были счастливы. Их улица гуляла несколько дней. Когда ей исполнилось шестнадцать, их родители решили, что они поженятся. Свадьба ожидалась этой осенью. А теперь Рамиту вырывали у него из рук…

Кто этот человек? Почему ему позволили совершить такое? Дело явно было в деньгах, но за какую сумму Испал отрекся от дружбы с Разом, своим побратимом? Отвечать на этот вопрос не хотел никто, и это сводило Казима с ума.

Рассветало, когда молодой мужчина сел рядом с ним на пол Дом-аль’Ахма, скрестив ноги на подогревавшемся камне. Казим последние двадцать лет спал, прижав колени к животу. Теперь же он был голоден как волк и ужасно хотел пить.

– Ты голоден, брат? – спросил юноша, дружелюбно улыбнувшись в свою короткую курчавую бородку и небольшие усики. Его белая курта выглядела неряшливо, а головной убор в синюю клетку указывал на то, что он из Геббской долины. – Хочешь поесть?

Казим молча кивнул. «Наверное, я выгляжу таким же жалким, каким себя ощущаю», – подумал он.

– Меня зовут Гарун. Я учусь здесь на богослова. Мы – братья по вере, Казим Макани.

Ему известно мое имя. Казим почувствовал легкое любопытство. Гарун… Это было дхассийское имя. Он согласился пройти вместе со своим новым знакомым за Дом-аль’Ахм, где толпились сломленные, отчаявшиеся люди всех возрастов, дожидавшиеся еды. Они были настолько измотаны, что даже не дрались за место в очереди.

Гарун нашел ему табурет в углу, оттеснив мужчину, подоспевшего туда раньше их, спокойным, но властным жестом.

– Подожди здесь, друг мой, – произнес он и вскоре вернулся с тарелкой черного дала[6], чапати[7] и холодным чаем-масалой. Казим едва не расплакался.

– Почему ты здесь, Казим Макани? – спросил Гарун мягко, пока Казим жадно поглощал еду. – Что с тобой случилось?

Когда Казим частично насытился, к нему вернулось осознание необходимости быть осторожнее.

– Прошу простить меня, брат, но откуда ты знаешь мое имя? Я не узнаю тебя.

Впрочем, теперь, всмотревшись в его лицо, Казим вспомнил, что видел Гаруна, наблюдавшим за игроками в каликити и трудившимся в Дом-аль’Ахме.

– Я – сын Ахма, изучающий Священную Книгу. Я стремлюсь служить Богу. – Гарун пожал плечами. – Это все, что тебе нужно знать. Я увидел твое бедственное положение, услышал о том, как бесчестно с тобой поступили, и опечалился. Я искал тебя.

– Зачем?

– Разве желания совершить доброе дело недостаточно?

«Не в этом мире», – подумал Казим с подозрением.

Гарун улыбнулся:

– Наша община возлагает на тебя большие надежды, Казим. Ты – талантливый человек, душа, что ярко сияет среди людей. Я хотел напомнить тебе, что Ахм тебя любит. Хотел отвести тебя домой.

– У меня больше нет дома.

– Я здесь, чтобы привести тебя домой к Ахму. – Гарун указал на небо. – Расскажи мне, что с тобой сотворили, друг мой.

Казим подумал, что ему не следует ни о чем рассказывать. Он должен был быть со своими отцом и сестрой. Был ли дом Испала по-прежнему и их домом, или же они теперь жили на улице? Никчемный же он сын и брат, если, обезумев от горя, ни разу даже о них не подумал. Однако, взглянув на Гаруна, он ощутил отчаянную потребность снять груз с души. Наверное, если выговориться, станет легче…

Стояла чудесная погода. Они играли в каликити против мальчишек Санджая с Коши-Вихара, менее крупного рынка, расположенного в полумиле к югу. Санджай был ровесником Казима и считался «раджой» Коши-Вихара, точно так же, как Казим верховодил среди молодежи с Аруна-Нагара. Они состязались годами, и за это время стали не просто соперниками, а почти что друзьями. Почти. Санджай вызвал их на игру, рассчитывая на то, что мальчишки-амтехцы будут ослаблены месячным постом, однако Казим перед самым рассветом наелся так, словно это была его последняя трапеза на земле. Конечно, это придало ему сил и способствовало ошеломляющей победе. Как зачастую случалось и раньше, после игры завязалась драка, которая привычно закончилась примирением. Они нашли дхабу[8], где торговали самым лучшим привозным пивом из того, что производилось варварами-рондийцами, и устроили настоящую гулянку.

К тому моменту, когда Казим и Джай вернулись домой, у них все плыло перед глазами от выпитого алкоголя. Испал Анкешаран ждал парней, чего не делал никогда – он всегда говорил, что они взрослые и могут делать, что хотят. Однако в этот раз он дождался их, чтобы сообщить Казиму новость, скосившую его под корень.

«Рамита будет отдана другому».

«Мы разбогатеем так, как не смели даже мечтать».

«Он – старик, который долго не протянет».

«Нет, я не могу сказать тебе, кто он».

«Твой отец понимает».

Ярость Казима переросла в бешенство. Он помнил, как схватил Испала за горло – человека, который дал ему так много, – и тряс его как пса. Как ударил Джая, когда тот попытался их разнять. Помнил, как звал Рамиту, звал ее вновь и вновь – однако на его зов пришли лишь соседские мужчины, избившие его до крови и отобравшие у него его нож. Они били его руками и ногами, били до потери сознания. А затем они выбросили его в переулок в квартале от дома. Он очнулся в луже холодной коровьей мочи, окровавленный, избитый и грязный.

Как он мог вернуться домой после такого?

– Ты не можешь доверять этим омалийцам, – сказал Гарун. – Они – безбожники, понимающие лишь язык денег. Им доверять нельзя.

– Рамита так прекрасна – прекрасней рассвета, – ответил Казим. – Она любит меня. Она ждет меня. – Юноша сумел встать. – Я должен найти ее.

Схватив Казима за рукав, Гарун вновь усадил его.

– Нет, это небезопасно. Они не будут тебе рады. Испугаются, что ты все испортишь. – Наклонившись вперед, он заговорил тише: – Ты знаешь, кто этот феранг?

Казим покачал головой:

– Нет, его имени я не знаю. Мне никто ничего не сказал.

Гарун, казалось, был немного разочарован. Казим угрюмо опустил взгляд, не желая больше говорить. Он не хотел рассказывать Гаруну, что провел три дня Ай-Ида в самых злачных местах джхагги, напиваясь, куря и сношаясь со шлюхами, спустив на это все до последней монеты. Это было слишком позорно.

Гарун посмотрел на него с пониманием.

– Идем, брат, – сказал он мягко. – Давай помолимся вместе.

Снаружи голоса Божьих Певцов призывали верующих обратно в лоно Ахма. Казим, чье тело насытилось, однако душа была пуста, позволил новому другу отвести себя туда, где он смог опуститься на колени и молить Ахма о том, чтобы его Рамита вернулась к нему.

Или чтобы свершилось возмездие.

Богослов читал Калиштам, главу под названием «Слова огня и крови». Она была написана пророком из Гатиохии, где безусловная вера прививалась людям с рождения. Это был поэтический поток, с незапамятных времен использовавшийся для оправдания и восславления любой войны. Конвокация сказала свое слово, и старый каменный свод охотно откликнулся на призыв к оружию. Против ферангов был объявлен шихад. Казим почувствовал себя обновленным. Теперь он не один – у него появились братья, разгневанные на окружающий мир так же, как и он сам, пусть причина их гнева и была более возвышенной, чем украденная невеста.

– Что думаешь? – спросил Гарун, когда они сели пить кофе в крошечной дхабе на базаре Гешанти, где большинство торговцев и покупателей оказались амтехцами. Все мужчины вокруг были в белом, а женщины – в черных накидках-бекирах.

– Смерть ферангам! – гаркнул Казим, чокаясь с ним крошечной чашкой густого черного кешийского кофе.

Казим никогда раньше по-настоящему не задумывался об иностранцах. Да, его отец был кешийцем, покинувшим родину из-за ферангов, – однако теперь их дом был здесь, в Баранази. Гурия даже не молилась Ахму. Она вела себя как омалийская девушка, носила сари, ходила с бинди на лбу и танцевала лакхские танцы.

Гарун покачал головой:

– Послушай себя, Казим! Ты говоришь «смерть ферангам», но единственная, о ком ты по-настоящему думаешь, – это твоя девушка. Разве ты не видишь, что твоя трагедия – это часть одной большой несправедливости? Ты – молодой человек огромной отваги и яростной решимости. Не растрачивай себя на отчаяние. Ахм взывает к тебе, ждет, что ты навостришь уши и услышишь его. Ты нужен Ахму.

– Почему я?

– Я долго за тобой наблюдал. Ты – прирожденный лидер, вся молодежь идет за тобой. Ты во многом преуспел: бегаешь как ветер и сражаешься как питон. Ты необыкновенно одарен, Казим! Отложи свой фривольный образ жизни и наметь себе серьезные цели, остальные молодые люди последовали бы за тобой. Ты ищешь путеводную звезду. И эта звезда – Ахм. Тебе нужно лишь открыть ему свое сердце.

Казим уже слышал подобные речи от богословов, однако всегда говорил себе: «Да, возможно, но я женюсь на омалийской девушке, и у нас будут сотни детей». Это по-прежнему было его мечтой – и даже больше. Это было его судьбой. Одна гадалка, старуха, выглядевшая древнее самого времени, сказала, что его судьба – жениться на Рамите. Так как ее могли у него забрать? Казим будет на ее свадьбе – о да! Он посмотрит ей в глаза и спросит ее, любит ли она его, и Рамита скажет «да». А затем он убьет этого чужака и вернет свою законную невесту. Казим принял такое решение во время сегодняшней утренней молитвы. Любовь победит. Он был в этом уверен.

Должно быть, какая-то из этих мыслей отразилась у него на лице, потому что Гарун недовольно вздохнул и покачал головой.

– Ты должен присоединиться к шихаду, брат. Должен изучить путь меча. Должен помочь нам вдохновить местных мальчишек и убедить их отправиться на войну. Скажи, что присоединишься к нам, брат.

Казим твердо встретил пристальный взгляд амтехского юноши. Я должен согласиться, но моя судьба – это Рамита… Он кивнул.

– Позволь мне об этом поразмыслить. Моя сестра – и мой отец… Я не знаю, где они. Я забыл о своем долге перед ними. А Рамита – она все еще любит меня. Я знаю это!

Глаза Гаруна затуманились, однако затем он пожал плечами:

– Тогда позволь мне помочь тебе, друг мой, и если все окажется так, как ты говоришь, – то просто замечательно. А если нет… ты присоединишься к шихаду, брат?

Казим сглотнул. Если все обернется подобным образом – то куда еще мне податься?

Казим и Гарун обошли все гхаты, ступени, спускавшиеся к самой воде, ища Раза Макани. В Баранази и жизнь, и смерть были неразрывно связаны с Имуной. Город стоял на западном берегу реки, которая текла с севера на юг. Воды ее уже были грязными: по утрам на берег выходил помолиться, помыться и почиститься почти весь город, и вниз по течению плыли все мыслимые и немыслимые виды грязи и отбросов. Люди побогаче предпочитали встречать рассвет, сидя прямо на воде в маленьких лодках, чтобы не стоять в толпе черни. У местного принца была баржа, на которой он проводил ритуальные песнопения по случаю праздников. Сам принц был амтехцем, однако делал это, чтобы задобрить людей, большинство из которых исповедовало омалийскую религию.

К середине дня верующих и купальщиков сменяли прачки, стиравшие и сушившие одежду на камнях. Сборщицы навоза подбирали коровьи лепешки и скатывали их для последующего использования в качестве топлива. Люди из омалийских храмов приходили и уходили весь день, звоня в тяжелые храмовые колокола. Вниз по течению, у южной оконечности города, весь день горели погребальные костры. Оставшийся от умерших пепел сбрасывали в Имуну, и ее воды уносили его.

Солнце припекало все сильнее. Казим и Гарун обошли уже все любимые места Раза, однако никто не видел отца и сестру Казима с самого кануна Ай-Ида. Гарун предложил поискать их в храме Деваншри, где жрецы-целители организовали лазарет. Он остался ждать снаружи, а Казим зашел в храм; юноша не был приверженцем омалийской религии, однако все равно почтительно склонил голову перед статуей безмятежного бога-целителя. Из лазарета доносились тихие, жутковатые стоны больных. Глубоко вдохнув и прикрыв рот шарфом, он переступил порог.

Воздух был полон зловонных испарений и миазм. Одетые в оранжевые мантии жрецы и жрицы входили и выходили. Юные слуги все время носили воду из Имуны, чтобы мыть своих подопечных. Зал был полон больных, раненых, умирающих и стариков. Их руки пытались схватить проходившего мимо Казима. Прижавшись к стене, он смотрел, как двое мужчин несут трусившуюся от озноба старуху. Ее взгляд был невидящим, словно ей уже открылся потусторонний мир. Ощутив тошноту, юноша развернулся, чтобы уйти.

– Казим! Казим!

Подбежавшая к нему Гурия сначала крепко обняла брата, а затем дала ему пощечину. Казим тупо смотрел на нее. Его щека горела, однако разум был словно онемевшим.

– Где ты был, ленивый ушлепок?! – заорала она. – Я нашла отца на песке на другом берегу реки! Он пытался утопиться, но вода была недостаточно глубокой, а опиум так его одурманил, что он не подумал в нее лечь! – Девушка вновь обвила его руками. – Он умирает! Ты должен что-нибудь сделать!

Казим прижал сестру к себе. Некоторое время она всхлипывала, а затем повела его к безмолвной фигуре, лежавшей на соломенном тюфяке в углу. Их отец спал, крепко обхватив руками свой привезенный из Гебусалима солдатский шлем – круглый, с заостренным верхом и с изображением шакала на нашлемнике. Щеки защищала бармица. «Он будет твоим, когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы носить его», – говорил Раз сыну, когда тот был ребенком, однако не доставал его уже много лет.

– Гурия, снаружи меня ждет богослов по имени Гарун. Скажи ему, что я нашел отца. Скажи, что я разыщу его после того, как сделаю то, что должен.

Гурия с любопытством на него посмотрела, однако затем кивнула. Вернувшись, она обнаружила Казима гладящим отца по лицу. По щекам ее брата текли слезы.

– Ты нашла Гаруна? – спросил он, не поднимая взгляда.

– Да. Он спросил меня, знаю ли я, за кого должна выйти замуж Рамита. – В ее голосе звучало раздражение. – Какое его дело?

– Он – мой друг, – ответил Казим. – Что лекари говорят насчет отца?

Гурия уселась, скрестив ноги, на грязный пол. Ее сальвар был весь замусолен.

– Они сказали, что от долгого лежания в воде у него началась лихорадка. Его легкие постоянно нужно очищать, так что они все время переворачивают его на живот и колотят его по спине, пока он не начинает отхаркивать мокроту и кровь. Мне каждый раз приходится все это убирать. А язвы у него на спине вновь воспалились. – В глазах девушки стояли слезы. – Думаю, в этот раз он и правда умрет.

Казим тоже так подумал.

– Я позабочусь о тебе, – сказал он машинально.

– Так, как позаботился в этот раз? Вот уж спасибо, старший брат!

Казим поморщился. Я это заслужил.

– Я позабочусь о тебе, обещаю!

– Ха! Я позабочусь о себе сама, благодарю. – Она выпятила подбородок. – Я буду сопровождать Рамиту на север. Мне не нужна твоя защита! – Она сердито на него посмотрела. – Испал приходил сюда ухаживать за отцом каждый день, как и Джай с Рамитой и Танувой. Приходили все, кроме тебя.

Казим опустил голову, закрыв пылавшее от стыда лицо руками. Однако даже сейчас он думал только о возможной встрече с Рамитой.

Но его надежды оказались тщетными. Рамита больше не появлялась: не было сомнений, что Гурия рассказала ей о его приходе. В лазарет наведывались лишь Джай и Испал, но он не смел даже взглянуть им в глаза. Лекари позволили Казиму спать на полу рядом с отцом и менять повязки на его язвах, которые гноились и источали смрад. Смрад источал весь мир. Сон Казима был слишком тяжелым, чтобы давать хоть какое-то отдохновение, и вскоре он слился с явью воедино. Его отец стонал, практически никого не узнавая, и периодически громко взывал к «пламенной женщине», пока его не успокаивали. Он много раз звал Испала, и Казим в конце концов начал чувствовать себя так, словно оказался в камере пыток, где его терзал неумолимый палач.

Конец стал для него благословением. Его отец проснулся, вновь зовя Испала, а затем забился в конвульсиях, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Прежде чем они успели перевернуть его, он дернулся и замер. Прижав отца к себе, Казим плакал навзрыд. В последний раз он так плакал, когда его еще ребенком держала на руках мать, вскоре покинувшая этот мир.

Когда юноша наконец пришел в себя, то увидел вокруг море темных лиц: лакхийцы и лакхийки смотрели на него. Затем они, как по команде, отвели глаза. Пришедшие жрецы Деваншри попросили его забрать тело отца, чтобы освободить место для других пациентов. Один из них попросил денег, чтобы заплатить носильщикам, которые отнесли бы тело на один из гхатов, где горели погребальные костры, однако отец Казима был амтехцем, так что его надлежало похоронить в земле. Казим решил, что унесет отца сам. Не говоря больше ни слова и ни разу даже не взглянув на жрецов или носильщиков, он поднял свою скорбную ношу. Его отец был легким как перышко и в то же время тяжелым как священная гора. Нетвердым шагом он побрел к выходу, спотыкаясь и однажды чуть не упав.

Гарун уже ждал его. Он выглядел таким же усталым, как сам Казим, однако разделил с ним его ношу как настоящий друг.