Читать книгу Кровь мага - Дэвид Хаир - Страница 9

Турм-Зауберин, Нороштейн, Норос, континент Юрос

Октен 927

9 месяцев до Лунного Прилива

Наконец настал первый день экзаменов: кульминация семи последних лет жизни Аларона. Юноша тупо смотрел на стену, дожидаясь, когда зазвонит колокол на старой башне коллегии. Порядок сдачи экзаменов, на которую каждому из студентов отводился час, был алфавитным: Андеварион сдавал первым, Аларон же оказался вторым с конца. Ему предстояло отвечать ближе к вечеру.

Первым предметом была история, которую он любил несмотря на то, что его отец считал достоверность большей части преподаваемого материала сомнительной; скептицизм Ванна и едкие толкования Рамона несколько путали Аларона, однако на занятиях ему, по крайней мере, было интересно.

Наконец колокол зазвонил. Дверь распахнулась, и из нее появился Сет Корион. Он просто стоял неподвижно, со стеклянными глазами.

«Трудно было, не правда ли, Сет? – подумал Аларон. – Возможно, на занятиях тебе следовало слушать учителей, а не сидеть как зомби, в уверенности, что тебе не станут задавать сложных вопросов».

Сет медленно развернулся, лишь теперь заметив его присутствие. Аларон приготовился услышать оскорбление или насмешку, однако, к его удивлению, Корион лишь произнес едва слышно:

– Удачи, Мерсер.

Его слова прозвучали столь неожиданно вежливо, что Аларон смог лишь одарить взглядом о чем-то негромко бухтевшего Кориона.

Через несколько минут, показавшихся ему часами, дородный магистр Хаут высунул голову из двери.

– Мерсер, заходи. – В его голосе звучало привычное презрение.

Поднявшись на едва державшие его ноги, Аларон, шатаясь, вошел внутрь. Перед ним было множество лиц, знакомых и незнакомых; они напоминали стервятников и ворон, слетевшихся с целью выклевать ему глаза. Впереди, в окружении преподавателей, сидел ректор Люсьен Гавий. Темное лицо Фирелла в неверном свете выглядело особенно угрожающе. Аларон окинул взглядом задние ряды и остолбенел. Губернатор Белоний Вульт. Как? Но, с другой стороны, почему нет? Мы ведь считаемся их будущим, не так ли? Некоторых из присутствующих, чьих лиц юноша никогда не видел, он узнал по их форме. Плосколицый великий магистр Киркегарде; бородатый центурион легиона; епископ. Аларон чувствовал себя так, словно был голым.

Ректор встал.

– Студент Аларон Мерсер, сын Теслы Анборн, происходящей от Бериала. Отец не из магов. Студент имеет четверть магической крови, родился в Нороштейне.

Аларон заметил, что при упоминании имени его матери губернатор Вульт подался вперед. Возможно, он знал ее. Или тетушку Елену.

– Готовы, Мерсер? – спросил Гавий.

В горле у Аларона пересохло. Он едва выдерживал взгляды собравшихся. Все эти глаза… Юноша сглотнул.

– Да, ректор.

– Хорошо. В таком случае, когда будете готовы, начните с перечисления завоеваний римонцев.

Глубоко вдохнув, Аларон заговорил. Поначалу он чувствовал себя весьма неуютно, однако постепенно обрел уверенность. Он рассказывал о Римонской Империи, о распространении веры в Кора в Сидии. Со знанием темы говорил о Мосте и Первом священном походе. Правда, немного запутался, описывая Второй поход, однако эта погрешность не испортила общей картины.

Когда экзамен закончился, Аларон был готов огорчиться, но, услышав тихие аплодисменты, воспрянул духом. У него получилось. Выйдя из зала, он увидел Рамона, который буквально трясся. Аларон успел лишь поднять большие пальцы вверх и сказать: «Буона фортуна, Рамон!»

Похоже, начал он неплохо.

Во втордень сдавали исчисление. Этот предмет был для Аларона сущим кошмаром. Они весь день решали формулы в виде письменных тестов. Малеворн вел себя уверенно, а вот остальные, даже Доробон, нервничали. Аларон чувствовал, что сдал экзамен сносно – однако не более того. Когда они вышли из аудитории, Сета Кориона вырвало. Смотреть, как его тошнит, стало своеобразным ритуалом первой недели экзаменов. Поначалу это выглядело отталкивающе, затем – смешно, а под конец Аларон понял, что ему жаль злосчастного генеральского сына.

На средницу был назначен экзамен по рондийскому. Юноша почувствовал облегчение. «Бедный Рамон! – думал он. – Для меня это, по крайней мере, родной язык». Сам экзамен большей частью представлял собой чтение наизусть древних поэм. По мнению Аларона, это было пустой тратой времени. Он лишь опасался, что подобные мысли отражались у него на лице.

В четверий была теология. К тому моменту, когда Аларон вышел из полутемного помещения, где сидел, ерзая, перед людьми, чьи лица мог едва разглядеть, он успел по-настоящему возненавидеть Фирелла. Тот, похоже, пребывал в решимости доказать, что Аларон – еретик, и испепелить его на месте. Худший день с начала недели. Однако Аларон быстро выбросил мысли о нем из головы. Завтра была пяденица – день сдачи дипломных работ. День, когда решалось все – во всяком случае, так им говорили.

Аудитория была набита битком. Лица окружали Аларона со всех сторон: губернатор Белоний Вульт, вновь пришедший, чтобы взглянуть на студентов; Джерис Мюрен, герой Норосского мятежа, ставший теперь капитаном нороштейнской стражи; представители всех видов вооруженных сил – офицеры регулярной армии, командиры воздушных кораблей и даже вербовщики из Вольсай и Киркегарде. Множество священнослужителей вилось вокруг епископа Посоха, которому экзамены уже явно надоели. Одетых в серые мантии ученых из Арканума было еще больше. На всех лицах читалась скука – Аларон, как-никак, был уже шестым выступавшим. Он нервно сглотнул. Не думай о собравшихся. Сегодняшний день не хуже, чем все остальные. Ты сможешь…

Подняв взгляд, Гавий нахмурился, а затем обратился к аудитории.

– Соискатель Аларон Мерсер, – объявил он, повторив родословную Аларона для тех, кто не присутствовал на предыдущих экзаменах. – Мастер Мерсер. У вас один час, половина которого будет отведена для вопросов. Можете начинать.

Поклонившись и разложив свои записи, Аларон заговорил. Постепенно его концентрация возросла, и юноша позабыл как о собравшихся, так и о собственном чувстве неловкости.

– «Скрытые причины Норосского мятежа». – Он заметил, что название его дипломной работы вызвало некоторый интерес. Хорошо! Сложив руки, Аларон поднял облако заряженной светом пыли, которое собирался пустить перед собой волной на уровне пояса. Знакомая гностическая техника. – В историографиях принято утверждать, что причиной Норосского мятежа стало сочетание чрезмерных имперских налогов, плохих урожаев и недовольства в рядах армии. Однако я намерен продемонстрировать, что у Мятежа была и четвертая подоплека, важность которой невозможно – повторюсь, невозможно – переоценить.

Он позволил себе обвести взглядом аудиторию и моргнул. Собравшиеся маги пристально всматривались в юношу и сосредоточенно слушали его. Аларон полностью завладел их вниманием. Даже губернатор и епископ не могли скрыть своей заинтересованности, чего Аларон никак не ожидал. От скуки не осталось и следа.

– Прежде чем назвать скрытую причину Мятежа, я хотел бы остановиться на подоплеках, которые обычно принято считать таковыми. Да, налоги были подняты, но вот это показывает, – он продемонстрировал налоговые отчеты с помощью техники визуального исчисления, известной как графирование, – что их рост не был запредельным и доходы от торговли, а также добыча, привезенная из Первого священного похода, полностью их перекрывали. В действительности экономика Нороса чувствовала себя после похода лучше, чем до него. Косвенно это можно понять из рассказов горожан и чиновников.

Юноша рискнул вновь посмотреть на аудиторию и был поражен хмурыми, задумчивыми взглядами. Губернатор поглаживал свою бороду, а капитан стражи Мюрен кусал губу. По крайней мере, они слушают…

– Второй причиной принято называть урожаи. Однако запасы зерна никогда не истощались и использовались для того, чтобы облегчить положение мелких фермеров. – Он вновь гностически визуализировал свои источники, развивая тему. – В-третьих, люди утверждают, что норосские легионы воротились из похода в состоянии бунта. Однако многие офицеры вернулись из него богачами. Публично они все высказывались против подушного налога, но в действительности хотели мирного решения. В мемуарах, опубликованных после Мятежа, и генерал Роблер, и губернатор Вульт цитировали свои направленные против Мятежа речи, произнесенные в 907, 908 и начале 909. – Аларон взглянул на губернатора, готовый, при необходимости, продемонстрировать точные тексты, но тот задумчиво кивнул. – На самом деле военное командование все еще было против Мятежа в феврó, однако затем стало его догматично поддерживать – еще до того, как подушный налог был введен в мартруа. В мемуарах губернатора Вульта говорится, что «общественное мнение необъяснимо, однако неумолимо склонилось в пользу восстания в феврó 909».

Он раскинул руки.

– Быть может, имели место некие тайные намерения и незаметное наращивание сил, хотя, на мой взгляд, это может означать и то, что в феврó 909 многие генералы негласно изменили свое мнение. Именно это изменение мнения я и хочу изучить.

Теперь собравшиеся ловили каждое его слово. Капитан Мюрен выглядел так, словно хотел что-то сказать. На лице наклонившегося вперед Вульта играла едва заметная улыбка. По телу Аларона прокатилась волна удовольствия.

– Сейчас я бы хотел обратить ваше внимание на четыре факта, которые обычно принято игнорировать и которые раньше никто не связывал воедино. – Юноша сотворил полностью объемное изображение трех мраморных бюстов и заставил их вращаться. Он долго практиковался и теперь был доволен тем, как хорошо у него все получилось. – Эти трое были знакомы каждому норосцу с детства; мы молились, испрашивая их благословения. Их статуи стояли везде, а лица были изображены в каждом катехизисе. Эти три каноника – люди, что должны быть причислены к лику святых, – были единственными канониками, рожденными в Норосе. Фульхий, Кепланн и Рейтер. Все трое были Вознесшимися, которым император даровал амброзию за их службу и добродетель. До начала Мятежа все трое жили в Палласе как герои империи. Однако к концу Норосского мятежа их статуи, все до единой, были разрушены, а катехизисы с их изображениями – конфискованы, после чего никто их больше никогда не видел. Нам говорили, что они умерли от старости в годы Мятежа. Церковь объявила норосские катехизисы устаревшими и изъяла их, огласив также, что в наказание за Мятеж изображения этих трех каноников больше демонстрироваться не будут. Подобное объяснение звучит настолько странно, что в него трудно поверить. Как три норосских Вознесшихся могли умереть один за другим в течение года, если Вознесшиеся способны жить веками? И почему любое упоминание о них стерли?

Взгляд Вульта был настолько пристальным, а кусавший губу Мюрен выглядел таким напряженным, что Аларон едва не оцепенел. Какое-то мгновение он колебался, однако затем выбросил аудиторию из головы и продолжил:

– Второй вещью, на которую я хочу обратить ваше внимание, является продолжающаяся военная оккупация Нороса. Шлессен и Аргундия бунтовали несколько раз. Норос – всего однажды, и гораздо менее кроваво. Однако оккупационные силы в Норосе насчитывают восемь легионов. Восемь! Это больше, чем все норосские армии во время Мятежа! Почему? Большинство норосцев приняли поражение и теперь считают Мятеж глупой ошибкой. Восстания никто не планирует, тогда как гораздо более масштабная и дорогостоящая оккупация, чем даже в Аргундии, бунтовавшей пять раз за последние сто лет, продолжается!.. И что делают все эти солдаты? Восемь легионов – 40 000 человек. Ответ: они копают! Они полностью перекопали поместья каждого из генералов времен войны. Королевский дворец был разобран по камешку, после чего отстроен заново. А раскопки все продолжаются. Это выглядит почти так, как будто рондийцы ищут что-то.

Аларон осознал, что в аудитории воцарилась абсолютная тишина. Встретившись с ним взглядом, капитан Мюрен едва заметно покачал головой. Предупреждение? Или что-то другое? Юноша моргнул, но затем ощутил прилив решимости. Осталось недолго.

– В-третьих, я хотел бы обратить ваше внимание на судьбу генерала Ярия Лангстрита и пролить свет на факт, который, как я полагаю, практически неизвестен. Генерал Лангстрит был самым заслуженным из наших генералов после самого Роблера, оставаясь легендарной фигурой и после Мятежа. Однако где он теперь? Жив или мертв? Я полагал, что, уйдя на покой, он живет в своем поместье, но отправившись туда, чтобы пообщаться с ним, я обнаружил заброшенную усадьбу. Один из самых знаменитых наших генералов исчез. – Аларон сотворил копию знаменитой картины, изображавшей растрепанного, но решительного генерала, вручающего свой меч победившему его рондийскому командующему. – Уверен, вы все знаете эту картину: «Генерал Роблер сдается Кальту Кориону на склонах горы Тибольд». Но любой солдат скажет вам, что Роблер был слишком горд и зол, чтобы сдаться, поэтому это сделал «Здоровяк Яри». Однако поспрашивайте людей на Нижнем рынке, и они скажут вам, что Лангстрит на следующий же день с ошеломленным видом бродил в одиночестве по рыночной площади, в сотне миль от горы. Как генерал Лангстрит оказался на Нижнем рынке в Нороштейне, дав слово чести не покидать свой лагерь в Альпах?

Четвертое, – продолжал Аларон. – Каким образом Роблер и его армии побеждали рондийцев так часто, если все они были, самое большее, полукровками? Не чета рондийским магам из числа Вознесшихся. Однако к моменту окончания Мятежа в Норосе сражались восемь рондийских Вознесшихся – больше, чем участвовавших в священном походе. Но наши маги-полукровки каким-то образом убили четверых из этих Вознесшихся!

Аларон поднял четыре пальца.

– Позвольте мне повторить. Первое: три норосских каноника исчезли во время Мятежа, а их имена были стерты из истории. Второе: рондийские силы продолжают оккупировать Норос и активно что-то ищут. Третье: генерал нарушает свое слово лишь затем, чтобы появиться в Нороштейне, побродить здесь в смятении с ошеломленным видом, а затем исчезнуть. Четвертое: норосские маги-полукровки побеждают рондийских Вознесшихся. – Он поднял руку. – Полагаю, эти четыре факта можно связать между собой и объяснить.

Вот оно…

– Моя гипотеза заключается в том, что трое норосских каноников, Фульхий, Кепланн и Рейтер, на самом деле не умерли в Палласе, как нам говорили. Они присоединились к Мятежу – более того, они сами стали причиной Мятежа. Полагаю, они увезли из Палласа что-то важное – иначе зачем восемь Вознесшихся, которых не заинтересовал даже священный поход, отправились подавлять восстание в Норосе? И почему, после сдачи, всеми почитаемый генерал нарушил свое слово? И где он сейчас? Рондийцы разбирают наше королевство камень за камнем, ища что-то. Что именно?

Юноша позволил вопросу повиснуть в воздухе, ликуя тому ажиотажу, который вызвали его слова. Я получу высший балл!

Он сотворил образ свитка.

– Провозглашение канонизации выглядит вот так. Обратите внимание на слова «причислен к лику Вознесшихся». Каждый живущий святой причислялся к нему – до Норосского мятежа. Каждый претендент отправлялся в святая святых Паласского собора, где хранится Скитала Коринея, и возвращался оттуда Вознесшимся либо мертвым. Однако со времен Мятежа были помазаны всего один каноник и одна живая святая, и ни в одном из провозглашений нет слов «причислен к лику Вознесшихся», даже в случае нашей возлюбленной Матери Империи Луции!

По аудитории пронесся шепот.

– Это что, недосмотр? Они что, забыли сделать Мать Империи Вознесшейся?

Аларон выдержал паузу, дождавшись, пока шум голосов сначала усилился, а затем вновь стал тише. Вид зачарованной аудитории опьянял его. Юноша поднял руку, чувствуя себя невероятно могущественным, и голоса замолчали.

– Что, если существует другое объяснение? Что, если именно вещь, украденная Фульхием и остальными, сделала наших норосских генералов такими могущественными? Что, если именно ее до сих пор ищут рондийцы? Что, если она была вещью, с помощью которой даровалось вознесение? Что, если Фульхий выкрал Скиталу Коринея?

Казалось, вся аудитория разом начала говорить. Шум голосов был оглушительным. Лица двоих из собравшихся особенно выделялись на общем фоне. Капитан Мюрен был пепельно-серым и, казалось, пребывал в такой ярости, что Аларон едва не поднял руку, чтобы защититься. Если бы глаза капитана были кинжалами, они пронзили бы юношу насквозь. В то время как губернатор Вульт не произносил ни слова. На его лице играла тень улыбки.

Аларон запоздало вспомнил слова Рамона: «Рассказывать такое опасно, амичи». Впрочем, он, похоже, впечатлил всех. Большинство людей даже не знали, что Лангстрит находился под арестом в Нороштейне – в исторических записях легионов об этом не упоминалось. Чтобы собрать все воедино, юноше пришлось побеседовать с десятками ветеранов. А в библиотеке его матери были книги, которыми не располагали не только студенты, но даже большинство ученых.

– Мои выводы логично следуют из этих фактов, – сказал он, завершая свою речь. – Норосские каноники выкрали Скиталу и спровоцировали Мятеж. Нечистокровные норосские маги внезапно стали могущественными. Мятеж завершился при таинственных обстоятельствах, и с тех пор рондийцы что-то ищут. Мои выводы логично следуют из этих фактов и объясняют то, что общепринятая точка зрения объяснить неспособна.

Аудитория загудела. Ректор Гавий поднял руку:

– Прошу тишины, господа. Вы закончили, мастер Мерсер?

Аларон кивнул. Его голова кружилась. Юноша вновь ощутил внезапный восторг. Ему удалось привлечь и удержать их внимание. Он не опростоволосился ни с визуальной презентацией, ни с речью, пусть и ощущал себя изможденным.

Теперь пришла очередь магистра Фирелла поднять руку.

– Какие ваши доказательства, что чиновники в Палласе просто не изменили формулировку в объявлениях о Вознесении? Или вся ваша документация базируется на ошибке клириков, Мерсер?

Аларон сдержался.

– Эти провозглашения готовит лично Святой Отец в Палласе, магистр. Они считаются словами Кора и не могут лгать. Следовательно, пропуск должен быть намеренным.

Руку поднял губернатор Вульт, и юноша ощутил укол тревоги.

– Если норосские генералы внезапно стали такими могущественными, юный сир, то почему я тоже не вознесся?

Его подхалимы прилежно засмеялись.

Аларон попытался взвесить все нюансы этого вопроса, чувствуя себя неуверенно.

– Милорд, возможно, что не вознесся вообще никто из генералов и их чудесные силы были делом рук исключительно Фульхия, Кепланна и Рейтера. Однако это не объясняет продолжающиеся поиски. При всем уважении, сир, возможно, что секрет не вышел за пределы круга доверенных лиц генерала Роблера.

А что Роблер думал о вас, Ваше превосходительство, известно всем.

Нахмурившись, Вульт взглянул на Аларона холодным, оценивающим взглядом. «Он меня запомнит», – подумал юноша нервно.

Капитан Мюрен встал.

– Господа, – обратился он к собравшимся, – я хочу, чтобы вы все четко поняли одну вещь: данная дипломная работа, пусть и выполненная честно и прилежно, имеет не большую историческую ценность, чем куча навоза.

Аларон почувствовал себя так, словно у него внутри что-то оборвалось.

– Я сражался в Мятеже, – продолжал капитан, едва не срываясь на крик, – и не видел, чтобы вокруг шныряли Вознесшиеся. Я был командиром боевых магов и точно бы их заметил! Мы одержали наши победы благодаря грамотному планированию и отваге. Война – это не настольная игра! Могущественный маг может умереть от одной стрелы или одного удара меча. Я не сомневаюсь, что Скитала Коринея находится на своем законном месте – там, где ей и следует находиться для сохранения нашей империи: в подземельях Паласского собора. – Он холодно взглянул на Аларона. – Основой побед генерала Роблера стала храбрость наших бойцов.

Еще раз сверкнув в сторону юноши глазами, капитан сел. Собравшиеся недовольно забормотали. Слова Мюрена заставили их сомневаться.

Аларон понял, что открывает и закрывает рот подобно выброшенной на берег рыбе. Его глаза щипало. Юношу бросало то в жар, то в холод. Ему едва хватало сил, чтобы оставаться на ногах.

Тирада капитана заставила вопросы смолкнуть. Аларон рискнул взглянуть на губернатора и увидел, что тот шепчется с человеком, сидевшим рядом с ним. Серебристые глаза незнакомца, казалось, пронзали Аларона насквозь. «Железный кулак в бархатной перчатке», – вспомнилось юноше когда-то услышанное им выражение.

Ректор Гавий наклонился вперед.

– Благодарю вас, мастер Мерсер, – произнес он. – Комиссия рассмотрит вашу дипломную и экзаменационные работы. Вы можете идти.

Шатаясь, Аларон прошел мимо ждавшего своей очереди Рамона в отхожее место, где его вырвало. Когда юноша наконец вышел из зловонного помещения, он смог лишь добрести до тихого уголка во внутреннем дворе, где сел, закрыв лицо руками.

К себе в комнату он не возвращался еще долго, а придя туда, обнаружил, что кто-то выкрал записи со всеми его изысканиями.

– Как дела, парни? – спросил Ванн за саббатним ужином, гадая, что их ждет на второй неделе экзаменов.

– Это какой-то кошмар, сир, – простонал Рамон. – Комиссия нас ненавидит. Они убивают нас своими вопросами словно ножами.

Ванн вопросительно взглянул на Аларона.

– Да, все именно так, как сказал Рамон, па, – ответил ему сын, кивая на своего друга.

Он не рассказывал па о дипломной работе, – во всяком случае, не рассказывал в деталях, – как и не говорил о краже. Ему все еще слишком больно было это обсуждать. Ванн всегда учил его держать свои вещи в надежном месте. Рамону Аларон, разумеется, поведал обо всем, и тот выдвинул множество теорий, но что они могли поделать? Оставалось лишь надеяться, что если кто-то воспринял все настолько серьезно, то, возможно, ему удастся набрать проходной балл. Экзамены продолжались.

На второй неделе проверялась их боевая подготовка. В первенник Аларон обнаружил Сета Кориона на скамье у входа на арену. Аларону понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что Корион плачет. Под глазом у юноши виднелся фингал, а из носа у него текли кровавые сопли. Он взглянул на Аларона так, словно не был уверен, реален ли тот. Спереди его штаны были мокрыми: Сет обмочился во время боя.

– Рукка мио! Что они с тобой сделали? – выдохнул Аларон.

И что сделают со мной?

Сет бросил на него опустошенный взгляд. Судя по всему, он оказался совершенно не готов к экзаменам вследствие нетребовательного отношения со стороны преподавателей, во многом открыто потакавшим части учеников. Парень проваливался – просто немыслимо для любого, тем паче для Кориона.

– Я не могу, – простонал Сет. – Они все время меня бьют. Я не могу больше это выдерживать.

– Что случилось? – спросил Аларон неуверенно.

Издеваться над Корионом в такой момент было все равно, что топить котенка.

Из глаз Кориона лились слезы, стекая по его лицу.

– Сначала они заставляют тебя сражаться с одним, потом – с двумя, а затем – с тремя одновременно. Это простые солдаты, но за ними так тяжело уследить. А когда они начинают тебя бить, становится еще хуже. Они говорили со мной полушепотом, так, чтобы судьи не слышали. Сказали, какой я педик и членосос, что со мной сделают и как мне будет больно… И я не выдержал. Я не могу продолжать…

– Ты должен вернуться туда, – произнес Аларон тихо. – И вставать, если тебя собьют с ног. – Он нахмурился. – Тебе ведь так нравилось смотреть, как Малеворн меня все время избивает. – Схватив Кориона за воротник, он поставил его на ноги. – Мужайся, Корион. Вернись на арену!

– Я не могу, – прошептал сын генерала. – Не могу…

– Вставай, трус.

Это слово оказалось для Кориона подобно удару молнии. Он побелел как мел, а его глаза словно остекленели. На секунду Аларону показалось, что Корион рухнет, однако затем он, неуклюже шатаясь, побрел на арену. Из-за ее стен доносилось приглушенное стуканье деревянных клинков, слышалось ожесточенное рычание, раздавались крики.

Через десять минут двое мужчин вынесли с арены Кориона на носилках. Он был без сознания.

Аларон посмотрел сначала на него, а затем на двери арены.

Святой Кор…

Прихрамывая, измочаленный Аларон покинул арену часом позже. Сет говорил правду: ему пришлось биться с тренированными стражниками, число которых все время увеличивалось. Пускай их мечи и были затупленными, однако они все равно могли нанести серьезные повреждения при сильном ударе. Аларон мог использовать гнозис, но только оборонительный. Парирование, щит, прыжки, отскоки, если умеешь – трудная работенка, однако он сумел, пропустив всего два удара, да и те лишь в самом конце, когда у него почти не осталось сил. Он заработал двадцать два балла. Само собой, это было очень даже неплохо. А что до обзывательств, то Малеворн оскорблял его и похлеще. Он игнорировал их безо всяких усилий.

А вот Сет до последнего этапа экзамена не дотянул. Аларону же предстояло сражение с боевым магом. Юношу измотал поединок со стражниками, и когда боевой маг появился на арене, он мало что мог ему противопоставить. Это было унизительно. Соперник его просто избил. К счастью, в лазарете Аларона ждал умелый и доброжелательный целитель.

Во втордень был экзамен по стрельбе из лука, требовавший собранности и точности, но не слишком изматывающий. Аларон несколько раз попал и несколько раз промазал. Он полагал, что ему удалось получить проходной балл. В средницу проверялись их навыки верховой езды во дворе у конюшен; с этим проблем не возникло: Аларон был хорошим наездником и отлично знал всех лошадей. На этом экзамене провалить его не смог бы никто.

Четверий был посвящен проверке их умений в обращении с экипировкой, готовности на время разобрать и собрать латы, надеть конский доспех на лошадь – скукотища. А вот в пяденицу им предстояло вернуться в амфитеатр для сдачи экзамена по военной стратегии. В ночь перед этим Аларону приснился кошмар: его спрашивали, что Вульт должен был сделать в Лукхазане, а сам губернатор лично ставил ему оценку. В реальности до подобного не дошло, однако у него возникли проблемы с изложением тактики Роблера в Гейзене. «Он был лучшим, – пробормотал юноша сбивчиво. – Разумеется, он победил». По крайней мере, ему хватило ума не упоминать свою дипломную работу.

– В целом, думаю, это была хорошая неделя, – сказал он осторожно за саббатним ужином, когда Ванн задал ему вопрос.

– Лучше, чем первая, – согласился Рамон, оживленно кивая.

– Но на очереди действительно серьезные вещи: гнозис, – произнес Аларон. – Все остальное – пустяки. В следующие две недели нас будут проверять по-настоящему.

– Полагаешь? – спросил Ванн в своей задумчиво-вопросительной манере. – Я бы считал по-другому.

– В смысле, па? – не понял Аларон.

– Ну, ясное дело, что ваш гнозис важен, но я уверен, что ключ – в вашем собственном отношении. Вы готовы исполнять приказы? Убивать по команде? Хватит ли вам духу пойти на смерть? Будь я вербовщиком, я хотел бы знать именно это.

Двое студентов обменялись тревожными взглядами. Ни один из них не был склонен принимать все на веру.

* * *

На третьей неделе формат экзаменов изменился. Теперь они ежедневно сдавали по два тестирования: одно утром и одно – во второй половине дня, поэтому им приходилось проводить в коллегии немало времени. В первое утро «Чистые» заняли общую комнату, так что Аларон с Рамоном молча отправились в сад. Утро было посвящено проверке их базовых магических навыков – боевого гнозиса: использования щитов, постановки оберегов, уничтожения целей магическим пламенем. Для тренировки им предоставили янтарный амулет, и оба согласились, поскольку было приятно что-то взорвать. В каком-то смысле это утешало.

Они отправились обедать в сад, чтобы не пересекаться с «Чистыми», чей самоуверенный смех доносился из открытых окон. Во второй половине дня испытания стали сложнее. Им пришлось работать с рунами – малыми энергетическими формами, производящими различные эффекты. Комиссия из преподавателей и ученых предложила Аларону продемонстрировать свое умение пользоваться каждой из рун, которые он выучил: от чародейских до рун отрицания, от рун незаметности до рун нахождения скрытого, от рун запирания замков до рун их взлома и создания защитных кругов. В общем, студенты демонстрировали все то, чем им предстояло ежедневно заниматься после выпуска. К моменту окончания экзамена голова у Аларона слегка кружилась, его кожа покраснела, а воздух вокруг потрескивал от избытка в нем энергии.

– Немного грубовато, – услышал он замечание Фирелла. – Явно виден маг-зубрила.

Юноша вздрогнул. «Маг-зубрила» было уничижительным термином для тех, кто использует гнозис очень неэффективно и лишь на элементарном уровне. Аларон знал, что показал себя гораздо лучше.

Оставшаяся часть недели была посвящена герметической и теургической магии. Их заставили пустить в ход свои знания в каждой из областей, от самых простых трюков до сложнейших чар. У каждого из студентов была склонность к своему классу гнозиса; Аларон предпочитал колдовство, а Рамон – герметизм. Поскольку герметический гнозис был противоположностью колдовского, экзамен по нему дался Аларону тяжело, зато в теургии юноша показал себя довольно компетентным. Было страшновато, ведь на кону стояло очень многое, однако оба они постарались выложиться сполна. На экзаменах им удалось то, с чем во время учебы всегда возникали проблемы. Аларон приручил выпущенного на арену волка до того, как зверь атаковал его, – а ведь раньше ему такое никогда не удавалось. Экзамены стали своего рода местью за годы презрительного отношения со стороны преподавателей, считавших сына торговца с четвертью магической крови ниже себя.

В саббату они спали долго, убедив Ванна, что отдых им нужен больше, чем небесное благословение, и тот позволил им пропустить службу в церкви. За саббатним ужином они подняли кубки за, как выразился Рамон, последний круг скачек.

Завершающая неделя экзаменов началась с обрушившегося на город ледяного дождя. Холодные пальцы зимы тянулись с южных склонов Альп. Хорошо хоть, что огненная тауматургия согревала их пальцы! В стихийной магии чрезмерных тонкостей не было, хотя колдуну вроде Аларона на экзамене пришлось сложновато. Он был хорошим огненным магом и умел немного управляться со стихией земли, однако стихия воздуха давалась ему с трудом, а стихией воды он не умел повелевать совсем.

Но главной загвоздкой для юноши оказалось именно колдовство. Согласно результатам его вступительных экзаменов, оно должно было быть его самой сильной стороной, однако все четыре аспекта колдовства – некромантия, волшебство, прорицание и ясновидение – представляли для него проблему, ведь он боялся духов до беспамятства. Теорию Аларон знал наизусть, а вот когда он попытался использовать гнозис школы волшебства, ему не удалось вызвать ровным счетом ничего. То же самое произошло и с некромантией: он не сумел вызвать дух недавно скончавшегося молодого человека, поскольку вид лежавшего перед ним трупа совершенно лишил его мужества. Когда он, повесив голову, покидал арену, преподаватели что-то бормотали. Экзамен по ясновидению закончился столь же плохо: к собственному разочарованию, он не смог ни распознать, ни найти спрятанные предметы. Последний экзамен, прорицание, тоже прошел не лучшим образом. Аларон должен был увидеть собственное будущее, однако видение оказалось не слишком приятным; в итоге он истолковал образы украденных записей и притаившихся змей как свидетельство того, что против него имеет место сговор. Открыв глаза, юноша увидел, что преподаватели, подняв брови, смотрят на него со скептическими выражениями на лицах.

Ректор снисходительно отмахнулся от его лепета:

– Ты хочешь сказать, что преподавательский состав Турм-Зауберина что-то против тебя замыслил, мальчик? Вербовщики платят нам за то, чтобы мы готовили магов, так что каждая неудача вредит и нам, и обществу, и я был бы благодарен, если бы ты вспомнил о всех тех годах, которые мы потратили на твое обучение. – Он покачал головой. – Серьезно, мальчик, мы желаем тебе лишь успеха.

– Думаю, тебе отлично удается все портить и без нашей помощи, – заметил Фирелл ядовито. – Теперь, если ты не желаешь развлечь нас еще какой-нибудь теорией заговора, ты можешь идти.

Аларон закрыл глаза. Ему хотелось провалиться сквозь землю.

– Ну так что, как прошло прорицание? – спросил его Рамон, когда Аларон вышел.

Его друг даже не пытался сдать прорицание, потому для них обоих экзамены наконец-то остались позади.

Аларон застонал:

– Я не хочу об этом говорить. Пойдем домой.

Рамон помахал кошельком:

– Нет, друг мой, этим вечером мы напьемся. Я угощаю.

– У тебя есть деньги? – вытаращился на него Аларон.

Рамон ухмыльнулся:

– Я же римонец.

– Ты украл их?

– А вот теперь ты ранишь меня в самое сердце. Оскорбляешь в лучших чувствах. Возможно, я больше не хочу с тобой пить.

Рамон выжидающе уставился на Аларона. В его глазах играли веселые искорки.

Аларон глубоко вдохнул. До него доносился плач скрипки. Солнце клонилось к холмам на западе, заливая заснеженные вершины Альп красноватым светом. Воздух был свежим и обжигающе холодным. Удастся им сдать их или нет, однако экзамены закончились.

– Расслабься, Аларон, – ткнул его Рамон локтем под ребра. – Что сделано, то сделано; они в любом случае тебя выпустят – и не важно, получишь ли ты золото, серебро или же бронзу. Чему быть, тому не миновать, амичи. Вперед, найдем себе пива!

Аларон медленно выдохнул:

– Ладно, ты прав. Просто… Нет, ты прав!

– Разумеется, я прав. – Оглядевшись, Рамон театрально приложил ладонь к уху. – Думаю, эта музыка доносится из трактира «Запруда у мельницы». Пойдем!