Читать книгу Парень встретил парня - Дэвид Левитан - Страница 2

Ноябрьский вечер. Девять часов. Суббота. Мы с Джони и Тони тусим в городе. Тони из соседнего городка и хочет развеяться. Его родители очень религиозные. Неважно, какую именно религию они исповедуют, – в определенном смысле все религии одинаковые, все не одобряют то, что парень-гей субботним вечером тусит с друзьями. Каждую неделю Тони пичкает нас библейскими историями, и по субботам мы появляемся на пороге его дома подкованными в притчах и в серьезном отношении к жизни, ошеломляя его родителей невероятной душевной чистотой. Они суют Тони двадцатку и велят хорошо провести время в нашем научном кружке. Деньги мы тратим на романтические комедии, на игрушки из десятицентового магазина[2], на музыкальные автоматы в забегаловках. Наша радость – ближайшее подобие Господней милости, которое мы в принципе способны познать, поэтому, думаем, родители Тони поняли бы нас, если бы не упорное непонимание стольких вещей.

Тони должен вернуться домой до полуночи, так что у нас операция «Золушка». Своего мы, впрочем, не упускаем.

У нас в городе нет отдельных тусовок для геев и тусовок для гетеро. Все смешалось довольно давно, и, думаю, это к лучшему. Когда я учился во втором классе, геи постарше либо отправлялись развлекаться в большой город, либо развлекали себя сами. Сейчас с этим полный порядок. Парни-натуралы пробиваются в бар Queer Beer. Парни, которые любят парней, тусят с девушками, которые любят девушек. Даже если ты перевариваешь исключительно танцевальную музыку или блюграсс-панк, на танцполах тебя примут: танцуй как умеешь.

Это мой город. Я живу в нем всю жизнь.

Сегодня наш гей-братский приятель Зик выступает в местном книжном. У Джони есть водительские права штата, где живет ее бабушка, поэтому она везет нас на родительском седане. Мы открыли окна и врубили радио: прикольно же думать, что наша музыка огласит целый район и смешается с воздухом. На Тони сегодня больно смотреть, и мы позволяем ему крутить рычажок автомагнитолы. Он выбирает станцию «Хандра-Фольк», и мы спрашиваем, что с ним.

– Не могу сказать, – заявляет он, и мы понимаем, о чем он. О безымянной опустошенности.

Чтобы подбодрить Тони, мы покупаем ему в местном круглосуточном магазине синий «Слерп-Слерп». Глотки мы делаем по очереди, чтобы проверить, у кого самый синий язык. Вот Тони начинает высовывать язык вместе с нами – все, порядок, парень оклемается.

Местный книжный – у самой дороги; когда мы добираемся до него, у Зика уже целая толпа слушателей.

Сцену он устроил в отделе европейской истории и сдабривает свой зажигательный рэп именами Коперника и императора Адриана. В магазине не протолкнуться. Малышка из детского отдела сажает Плюшевого Зайца[3] себе на плечи, чтобы ему было лучше видно. Мать девочки стоит рядом, держит ее за руку и кивает в такт мелодии Зика. Гей-братия устроилась в отделе садоводства, трое натуралов из юношеской команды по лакроссу – в отделе художественной литературы. Натуралы похотливо таращатся на местную продавщицу, а та, похоже, не против. Очки у нее в оправе цвета лакрицы.

Толпу я рассекаю, как горячий нож масло, здороваюсь, улыбаюсь. Мне нравится эта тусовка, эта парящая реальность. Я летун-одиночка, взирающий на Страну Бойфрендов и Герлфрендов. Я триоль в середине песни.

Джони тащит нас с Тони в отдел селф-хелпов. Несколько задротов уже там, кое-кто из них пытается, игнорируя музыку, узнать «Тринадцать способов стать эффективной личностью». Я в курсе, что Джони привела нас туда, потому что порой просто необходимо устроить дикие пляски в отделе селф-хелпов местного книжного. И мы устраиваем. Тони мнется: пляшет он так себе. А ведь я миллион раз говорил ему: в настоящих плясках главное – не как это выглядит со стороны, а кайф, который ты ловишь в процессе.

Джайв от Зика заразителен. Люди подпевают, в экстазе падают штабелями. Книги на полках превращаются в калейдоскоп – в кружащиеся разноцветные ряды, в мелькание слов.

Я раскачиваюсь. Я пою. Я возношусь. Друзья рядом со мной, Зик вплетает в свою мелодию гугенотов. Я кружусь и сшибаю с полки несколько книг. Когда песня заканчивается, я наклоняюсь, чтобы их поднять.

Я хватаюсь за пол и буквально наталкиваюсь на крутые кроссовки.

– Твоя книга? – осведомляется голос над кроссовками.

Я поднимаю голову, и… Вот он передо мной.

Волосы у него торчат в разные стороны. Глаза посажены слишком близко, но, боже праведный, они зеленые. На шее у него маленькое родимое пятно в форме запятой.

По-моему, он просто чудо.

Он протягивает мне книгу. «Мигрени только у вас в голове».

Я чувствую свое дыхание. Чувствую свой пульс. Чувствую, как рубашка наполовину вылезла из брюк. Я благодарю его, забираю книгу, ставлю ее обратно на полку. Селф-хелпы, книги о том, как помочь себе, мне теперь не помогут.

– Ты знаешь Зика? – спрашиваю я, кивая на сцену.

– Нет, – отвечает парень. – Я за книгой пришел.

– Меня зовут Пол.

– А я Ной.

Он пожимает мне руку. Я касаюсь его руки.

Джони и Тони, чувствуется, любопытно, но они не встревают.

– А ты Зика знаешь? – спрашивает Ной. – Его песни изумительны.

«Изумительны» – я мысленно смакую слово. Услышать его – приятный сюрприз.

– Ага, мы с ним в одной школе, – невозмутимо отвечаю я.

– В средней школе?

– Да, именно. – Я опускаю взгляд. Ладони у него безупречной красоты.

– Я тоже там учусь.

– Правда? – Ушам своим не верю. Я никогда его раньше не видел. Если бы видел, не забыл бы, это как пить дать.

– Ага, вот уже две недели. Ты в двенадцатом классе?

Я опускаю взгляд на свои кеды.

– В десятом.

– Круто.

Боюсь, он надо мной стебется. Десятиклассником быть совсем не круто. Это даже новички знают.

– Ной! – окликает его чей-то голос, звучащий настойчиво и решительно. За спиной у Ноя появляется девушка. Ее наряд – убийственная комбинация пастельных тонов. Она молоденькая, но с такой внешностью могла бы работать администратором в интерьерном салоне.

– Моя сестра, – поясняет Ной к моему огромному облегчению. Девушка уходит, явно рассчитывая, что брат последует за ней.

На миг мы зависаем. Это наше короткое, полное досады аутро.

– Ну, еще увидимся, – говорит потом Ной.

«Надеюсь», – хочу ответить я, но вдруг пугаюсь излишней напористости. Я способен флиртовать с лучшими из лучших, но только если это ничем не чревато.

А это вдруг чревато.

– Увидимся, – повторяю я. Ной уходит, когда Зик начинает играть новый сет. У самой двери Ной поворачивается ко мне и улыбается. Я чувствую, что заливаюсь краской.

Мне больше не танцуется. Когда загружен, зажигать трудно. Порой танцуешь, чтобы груз скинуть, но этот груз мне скидывать не хочется.

Мне хочется его сохранить.

– Как думаешь, он на стороне жениха или на стороне невесты? – спрашивает Джони после концерта.

– Думаю, нынче люди могут садиться где хочется, – отвечаю я.

Зик собирает свою аппаратуру. Мы стоим, прислонившись к его микроавтобусу «фольксваген», и щуримся, чтобы превратить свет уличных фонарей в звездный.

– Думаю, он на тебя запал, – не унимается Джони.

– Джони, ты думала, что Уэс Траверс на меня запал, а он хотел лишь списать у меня домашку, – напоминаю я.

– Тут другое дело. Пока Зик играл, этот парень стоял в отделе архитектуры и искусства. Потом он перехватил твой взгляд и приблизился. Его вовсе не селф-хелп интересовал.

Я смотрю на часы.

– Так, карета вот-вот превратится в тыкву! Где Тони?

Он обнаруживается неподалеку – лежит посреди улицы на островке, присвоенном местным отделением клуба «Киванис»[4]. Глаза у него закрыты. Тони слушает музыку проезжающего мимо транспорта.

Я перелезаю через ограждение и сообщаю ему, что заседание научного кружка почти закончилось.

– Знаю, – отвечает он, глядя в небеса, потом встает и добавляет: – Мне здесь нравится.

«Где “здесь”?» – хочется спросить мне. На этом островке, в этом городе, в этом мире? Больше всего в этой странной жизни я хочу, чтобы Тони был счастлив. Мы давным-давно поняли, что влюбиться друг в друга нам не суждено. Но в глубине моей души продолжают жить связанные с ним надежды. Я надеюсь, что мир справедлив, а в справедливом мире Тони блистал бы.

Я сказал бы об этом Тони, но он не прислушается. Он бросит мои слова на этом островке, вместо того чтобы аккуратно сложить и носить с собой, просто как памятку.

У каждого должно быть свое место. Мое место – этот сумбур друзей, мелодий, внешкольных занятий, мечтаний. Хочу, чтобы свое место было и у Тони. Хочу, чтобы «Мне здесь нравится» он говорил без грустных нот. Хочу, чтобы я мог ответить: «Ну так оставайся».

Но я не нарушаю тишину, потому что теперь вокруг нас тихая ночь и потому что Тони уже шагает обратно на парковку.

– Что такое киванис? – кричит он мне через плечо.

Я отвечаю, что звучит похоже на птицу. На птицу из дальних-предальних стран.

– Привет, гей-бой! Привет, Тони! Привет, фольк-цыпка!

Мне даже взгляд от тротуара отлеплять не надо.

– Привет, Тед, – говорю я.

Мы уже выезжать собрались, а тут он. Я слышу, как в милях отсюда родители Тони заканчивают свои вечерние молитвы. Они ждут нас с минуты на минуту. Машина Теда блокирует нас на стоянке. Он поставил ее там не со зла, а по чистой рассеянности. Тед – король рассеянности.

– Ты нам мешаешь! – говорит ему Джони с водительского сиденья. Злится она в лучшем случае в четверть силы.

– Ты сегодня классно выглядишь, – отвечает Тед.

За последние годы Тед и Джони расставались двенадцать раз. Это значит, что они сходились одиннадцать раз. Мне всегда казалось, что мы на пороге Воссоединения Номер Двенадцать.

Тед умный и привлекательный, но во благо это не использует, совсем как богач, чурающийся благотворительности. Его мир, по сути, ограничен ближайшим зеркалом. Десятиклассник, он мнит себя королем школы, не удосуживаясь заметить, что у нас демократия.

Сложность общения с Тедом в том, что он не безнадежен. Порой из сумрака махрового эгоизма он выдает сущие перлы, проницательные настолько, что завидки берут. Такие перлы способны сразить наповал. Особенно девушку вроде Джони.

– Мы правда спешим, – куда мягче говорит Джони.

– У вас в кружке псалмы со стихами кончились? «Господь – Пастырь мой, пойду я долиною тени сомнений, дозволь мне уокмен взять с собою…»

– Господь – ди-джей мой, я ни в чем не буду нуждаться, – серьезно изрекает Тони.

– Тони, однажды мы освободим тебя, клянусь! – Для пущей выразительности Тед хлопает по капоту своей машины, и Тони ему салютует. Тед переставляет машину, и мы снова отправляемся в путь.

На часах у Джони 00:48, но у нас все в порядке, ведь они спешат на час с тех пор, как мы перешли на зимнее время. Мы едем в черную синь, радио играет что-то расслабляющее, время плавно перетекает от ночного времени ко сну.

Ной сейчас лишь смутное воспоминание. Как он на меня действовал, уже вспоминается с трудом. То головокружение тает в тягучем воздухе, превращаясь в таинственный отголосок приятного чувства.

– Как же я не видел его раньше? – спрашиваю я.

– Может, ты просто ждал подходящего момента, чтобы его заметить, – говорит Тони.

Может, он и прав.