Читать книгу Всеобщая история любви - Диана Акерман - Страница 6

История – это вымысел, который мы согласились принять. Даже во время правления Клеопатры летописцы не видели ее без косметики и царских регалий и не были посвящены в главные события ее жизни. Они могли неверно толковать некоторые из ее действий или быть слишком тенденциозными. Близкие к ней люди – родные, любовники, жрицы – могли и не пользоваться ее полным доверием. А если они им и пользовались, то могли и не иметь склонности описывать события. Но даже если эти люди о чем-то и писали, то такие документы не сохранились, а те, которые сохранились, могли содержать преувеличения или скрывать политические мотивы. Так что в лучшем случае мы можем только предполагать. А предположение – это вечная неопределенность.

Ничто не свидетельствует о внутренней жизни народа лучше, чем его искусство. А искусства в Древнем Египте процветали. Приезжие часто отмечали, как много здесь музыкантов, танцоров, сказителей и певцов. Они были поражены размерами и изысканностью статуй, великолепием картин, разнообразием танцев и изящной словесности. В начале XIX века европейские композиторы создавали произведения в жанре симфонической поэмы, средствами музыки рождая такие образы, как пасторальный пейзаж, полет жаворонка или полуденный отдых фавна. А в Древнем Египте танцоры становились движением ветра, простором неба, жаром солнца. Лирическая поэзия (то есть пение в сопровождении игры на лире) процветала, сказители рассказывали истории, сочиняли морализирующие басни и даже повести о приключениях мореплавателей – скорее всего, именно они и послужили источником вдохновения для Одиссеи Гомера. Выступая на пирах, религиозных церемониях и случайных собраниях, музыканты играли на арфах, лирах, бубнах, систрах, барабанах, лютнях, кимвалах и на флейтах. Когда греческий правитель посетил царский пир в Мемфисе, его ублажали своей игрой музыканты, а потом «среди толпы прошли двое танцоров, мужчина и женщина, отбивая ритм, а потом каждый из них исполнил свой собственный танец с покрывалом. Затем они танцевали вместе, встречаясь и расходясь, а после снова сходясь в последовательных гармоничных движениях. И выражение лица молодого танцора, и его движения красноречиво свидетельствовали о том, как он желает эту девушку, которая постоянно пыталась от него ускользнуть, отвергая его любовные домогательства. Все это действо было изумительно гармоничным, согласованным – живым, грациозным и во всех отношениях приятным».

С помощью искусства египтяне не только чествовали своих богов и фараонов, но и восхваляли Нил, наслаждались диковинной красотой садов и вспоминали городские улицы и сельских жителей. Они видели красоту людей и красоту природы и воспевали ее. Но у египетского искусства была и другая особенность, делавшая его первостепенно значимым, а иногда – и вопросом жизни и смерти.

Египтяне считали: вообразить что-то – значит сделать его реальным. Статуя осла, помещенная в гробницу, согласно верованиям, должна была ожить, чтобы осел послужил покойному в загробном мире. Искусство обладало силой. Оно могло преобразовать материю, покорить время, помочь избежать смерти. У него была магическая цель. И действительно: искусство, которое мы относим к египетскому, в значительной степени было разновидностью фетиша. Прекрасное искусство было в то же время и практическим: мастера подразумевали, что глина станет плотью, нарисованные снопы пшеницы действительно заколосятся, а сияние драгоценного камня обеспечит покровительство божества.

На рисунках мужчин изображали по пояс голыми, стройными и сильными, широкоплечими и с узкой талией – такими, как охотник на изображении созвездия Ориона. Женщины были высокими, с пышной грудью. Они зачастую броско одевались, густо подводили глаза, тщательно заплетали длинные черные волосы и умащивали себя благовониями. Египетские женщины не участвовали в управлении (за редкими исключениями женщин-фараонов), но свободно путешествовали; во многом у них были такие же занятия и досуг, как у мужчин, и они пользовались бо́льшим уважением, чем женщины в других странах.

Иероглиф, обозначающий любовь (и как состояние, и как действие), состоит из изображений мотыги, рта и человека, подносящего руку к губам. Разумеется, египтяне, говоря о любви, не особенно задумывались об этимологии этого слова. Но так же и мы, говоря о мышцах, не думаем о мышке, притаившейся у нас под кожей[1]. Иероглиф буквально означал «хотеть, выбирать или желать», но он мог включать в себя и представление о длительности, о давнем желании, или, как бы мы сказали, о любви. Большинство египтологов относились к изображениям рта и мотыги не как к символам, но скорее как к звукам – так, как мы воспринимали бы звуки «л» и «б» в слове «любовь». Мне хотелось бы думать, что эти звуки были подобны шелесту ветра среди песка – как если бы человек, сложив губы, как в поцелуе, собирался произнести заветное слово. Но мы не имеем представления, как звучал древнеегипетский язык, – так же как и греческий язык той эпохи. Поднося руку к губам, мы часто сопровождаем этим жестом слова, имеющие отношение к еде, питью, речи, мышлению – к тому, что связано с функциями рта или сердца. (Считалось, что чувства обитают в мозгу.)

Интересно посмотреть, что значит слово, которым египтяне обозначали любовь. Фрейдист может увидеть в нем сексуальный эвфемизм: длинная, жесткая мотыга символизирует пенис, рот – влагалище, а человек, подносящий руку к губам, – совокупление. Если интерпретировать этот иероглиф именно так, то эта интерпретация подчеркивает, насколько мы одержимы оральным. Однако это слово может иметь и чисто земледельческий смысл: влюбленные возделывают землю своих отношений, выращивают плоды любви, которыми они питают друг друга. Или, может, оно имеет хозяйственное значение. Брак – это главным образом экономический институт, соединяющий кланы, создающий союзы между семьями, объединяющий собственность. На этом изображении нет женщины, присутствует разве что ее символ – рот, или поцелуй, отделенный от конкретного воплощения. Видимо, это объясняется тем, что иероглиф представляет любовь с точки зрения мужчины, дни которого заполнены трудами, а ночи – поцелуями.

Излюбленным местом действия любовных сцен в Египте был сад, и в поэзии часто описывались его виды, воспевались его ароматы. В древние времена в мире пустынь мало что освежало душу лучше, чем представление об оазисе, и образ потаенного сада среди пустынной сухости жизни вскоре стал метафорой любви. В библейской Песни песней (ей предшествовали аналогичные песни в Древнем Египте и в Шумере) царь Соломон говорит своей суженой, что ее девственность подобна ароматному саду, в который он войдет. А потом упоминает один за другим все плоды, которые он сорвет; все благовония, которые он будет вдыхать. Обычно мы забываем, что многочисленные браки царя Соломона были частью языческого ритуала плодородия. У него было семьсот жен и триста наложниц. И если всего нескольких из них он желал столь увлеченно и поэтично, то можно только пожалеть о тех его многочисленных сочинениях, которые были утрачены. А где же любовная лирика Клеопатры? Если принять во внимание ее молодость, ее склонности и долгие разлуки с Антонием, то можно предположить, что она доверяла свои чувства бумаге.