Читать книгу Тильда (сборник) - Диана Арбенина - Страница 12

Их было восемь. Они стояли около качелей номер 16, образуя круг на песке. Скорбные. Сгорбленные. Некоторые плакали. Некоторые обнимали друг друга и гладили по спине, утешая. Мы сидели чуть поодаль и исподтишка разглядывали их.

В центре круга стояла дородная афроамериканка с толстой книгой. Она что-то читала собравшимся вокруг нее. Вероятнее всего, Библию. Слов мы не слышали, но ее фигура и руки, держащие переплет, и взгляд, обращенный то в книгу, то к скорбящим, говорили за себя.

– Факт. Секта, – сказал Марик.

– Это почему? – удивилась я.

– Да знаю я такие секты. Собираются вот так, как эти, доводят себя до исступления молитвами и рыдают, заламывают руки…

В этот момент один из стоящих в круге упал на колени.

Мы вздрогнули.

– Ну! Что я тебе говорил? Сектанты!

Мне стало зябко, и я почему-то вспомнила про черную бандану, которую надела сегодня утром, собираясь на завтрак.

– Может, пойдем отсюда, а, – спросил Марик. – Погуляем по берегу. Чего тут сидеть?

– Не… Давай посмотрим, чем кончится, – сказала я.

Присутствие смерти пугало, но в то же время завораживало и приковывало к месту. Люди – удивительные существа: боятся ее, однако завидев ритуальные приметы, как мотыли летят на огонь, не в силах совладать с щекочущим нервы интересом. Приблизившись, они как вкопанные стоят и смотрят, смотрят, жрут глазами свидетельства катастроф, размазанные по асфальту кровяные подтеки, закрытые простынями недвижные тела. И что поразительно – шепчут друг другу: «Не смотри туда!», кидая напоследок вороватые взгляды, зудящие любопытством.

Тем временем солнце ввалилось в полдень и стало печь макушку. Я обхватила голову руками и, стараясь поддерживать разговор с Мариком, украдкой смотрела на стоящих поодаль. Их горе становилось все более и более очевидным. Все они теперь стояли в обнимку, поникнув головами.

– Слушай, Ма-ар, а может, помер кто?

– Может, и помер.

Марик лежал на песке и отчаянно жевал конфету «сломи челюсть!».

– Может, и помер. Наверное, солдат какой-нибудь.

– Солдат?

– Ну да. Из Ирака. Их, знаешь, как часто привозят хоронить родителям! Война-то в разгаре…

Мы помолчали. Я медленно пересыпала горсть песка из правой ладони в левую, наблюдая, как с каждым разом его становится меньше, несмотря на мои старания пересыпать все количество, не теряя ни крупинки.

– Нет. Я думаю все же – это секта, – сказал Марик. – Слушай, а еще «челюсти» остались?

– Посмотри в сумке. Вроде да.

– О! Есть еще одна!!! – обрадовался Марик. Он проворно развернул конфету и засунул ее за щеку.

– Я когда в церкви работал в Белоруссии, таких зверских историй наслушался! Сектанты собираются на частных квартирах, СЕКРЕТНО, и делают такое! – Он сглотнул и продолжил: – Сперва молятся до исступления, ну я уже говорил, потом бьются об пол, ревут, ревут, и! послушай! Нередко совершают жертвоприношения!!!

– В смысле, могут зарезать ягненка или типа того? – спросила я.

– Какого ягненка! Человека! Маленьких детей или там молоденькую девушку.

– Ужас, Мар.

– Не говори!

Я посмотрела через Марикову спину.

– Слушай, на сектантов они не похожи. Но что-то у них явно случилось.

– Солдата хоронят тогда. – Марик, наконец, развернулся лицом к скорбящим. – Точно солдата.

Круг распался, и пара молодых людей, загребая песок ногами, опустив голову, пошла к океану. Дойдя до волнореза, мужчина встал на колени, закрыл лицо руками, а женщина, обняв его за плечи, застыла, смотря в горизонт. Оставшиеся на берегу тоже стали собираться куда-то, и внезапно в руках невысокого парня в бейсболке, красной линялой майке и джинсах появилась коробка, обтянутая атласом, которую он поднял на вытянутой руке и возглавил процессию, направившуюся к океану.

– Это урна. Солдата хоронят – я же сказал! – Марик привстал на локтях и уставился в спины уходящих. – А вон тот, видишь, черный парень, это распорядитель. Таких из армии присылают к родителям погибших.

Двое из круга молящихся не пошли на берег и остались около качелей номер 16. Они стали разгребать песок, ища что-то.

– А что они ищут, Мар?

– Не знаааю.

– Может, камешек на память об этом дне?

– Я бы камешек точно не брал. Зачем? Самое главное тут. – Марик похлопал себя по груди. – Сердце все запомнит. А камешек я потеряю завтра же.

Тем временем процессия добралась до берега и остановилась у края воды. Для того чтобы что-нибудь увидеть, нам нужно было подняться на ноги. Но мы не отважились. Любопытство было бы очевидным. Мы просто сидели и зачем-то ждали, когда они вернутся. И молчали. Полдень вымыл все краски дня, оставив нам только контуры и температуру: песок, океан, послеполуденное пекло, густое небо, людей на берегу и качели номер 16.

Обратно люди возвращались поодиночке. Им было легче. Больше никто не плакал. Некоторые брели в обнимку. А парень в бейсболке даже улыбался, рассказывая что-то. Поравнявшись с теми, кто остался на берегу, похоронившие также начали разрывать песок и искать в нем что-то.

– Они что, все по камню собирают на память? – спросил Марик.

Зрелище действительно было странное. Все без исключения раскидывали ботинками песок, нагибались, разглядывали что-то, поднимали, рассматривали и искали дальше. Исключение составили парень-распорядитель и женщина, читающая Библию. Они быстро попрощались и ушли вверх по лесенке, ведущей на остров.

Мужчина в черной рубашке подошел к качелям номер 16 и стал вырезать перочинным ножом на правой перекладине. Все столпились вокруг него. Голоса были оживленны, и людей объединял уже житейский интерес, атмосферу которого никогда не спутаешь с воздухом горя.

– Сейчас они уйдут, мы подойдем, посмотрим, сколько солдатику было, – сказал Марик.

Я стянула бандану, легла на песок и закрыла глаза.

3 ноября. Тепло, и я абсолютно счастлива. Я слышу голос океана, и он дает мне силы, и твоя любовь сделала меня живой и бесстрашной. И то, что впереди, кажется сплошным чудом, и в животе курлычет радость. И такое откровенное солнце, и корабли, стоящие далеко-далеко, и я пытаюсь прочесть их имена белыми печатными буквами по борту.

– Ушли. – Марик наклонился и поцеловал меня. – Вставай. Слушай, а барбарисок случайно не осталось?

Я подняла голову. Пляж опустел. Будто ничего не произошло.

Я перекинула через плечо сумку, засунула руку в карман и нашла в нем еще одну конфету, пересыпанную песочком.

– Такую будешь?

– А то! – сказал Марик и мгновенно засунул ее за щеку.

Было очень жарко. Подпрыгивая на песке, мы доскакали до качелей номер 16 и прочитали: Роза Палмер. 03.15.1968–11.01.2009.

– Ну не солдат, – пытаясь оправдать свою уверенность, сказал Марик.

– Да какая разница! Гляди, как быстро похоронили.

– На этом острове всегда быстро хоронят.

Мы побрели к воде. Я шла и думала: «Так странно, сегодня 3 ноября, а 1-е было так недавно, у меня еще не помыт противень, на котором я запекала курицу, и после, в честь 1 ноября, мы ужинали на берегу в кромешной тьме, и Марик уронил в песок пол-огурца, и, может, эта Роза Палмер была еще жива, а теперь ее уже нет НИГДЕ, а противень еще не помыт, и в моем сознании эта скоропостижность навсегда будет связана». И так мы шли и шли вдоль берега и молчали, а потом увидели выброшенные на берег красные гвоздики, и сомнений не было в том, что это последние цветы умершей женщины. И я подумала, что, может быть, мы идем по пеплу, оставшемуся после нее, и эта очевидная взаимосвязь живого и мертвого сродни каше, тщательно перемешанной в кастрюле. Но страшно мне не стало, и Марик вдруг взял меня за руку.

2009