Читать книгу Нелёгкое дело укротить миллионера - Диана Билык - Страница 11

=Мышь=

Ранее

Я всегда мечтала о принце на белом коне, или хотя бы на черном джипе, но последние месяцы мечтать было некогда и не позволено. Пустыми надеждами, которые никогда не сбудутся, старалась себя не баловать, а наивные иллюзии, что приходили во сне – всего лишь розовые девичьи грезы. Наверное, они помогали мне быть собой – позитивной девочкой без особых примет. Где-то внутри, снаружи я казалась забитым серым пугалом. Волосы распущенные, всегда висящие на щеках, никакой косметики, одежда мешковатая, обувь рваная, либо кеды, либо старые босоножки. Денег не было даже на нормальное белье, потому ходить на свидания я наотрез отказывалась. Позже никто и не предлагал.

Дома старалась не отсвечивать, не привлекать к себе внимание и хваталась за руку Святослава, как за соломинку. Жаль, что не всегда получалось его поймать. Он единственная моя поддержка, единственная родственная душа. Хотя эта душа и сама не могла найти покой.

В школе меня мало кто замечал. Серая мышь, не более. Это было удобно, потому что не нужно было прятать синяки – на меня просто никто не смотрел, не приходилось объяснять, что случилось. Один лишь раз классная всмотрелась в коридоре в мое лицо, даже приподняла волосы, чтобы увидеть синюю розу на щеке, но после молча отпустила меня и попросила зайти в класс, чтобы влепить мне два по контрольной. Роковую двойку.

Правда моей глупой и бесполезной жизни – я родилась.

Мышку слопал злобный кот. Только никому нет до этого дела.

И вот вам правда – моего отца боялись все. Даже директор. А учителя просто не называли меня по фамилии, только по имени. Будто даже фамилия отца им угрожает.

Сегодня я провалила математику. Потому иду домой с благоговейным ужасом, едва переставляя ноги. Числа никогда со мной не дружили, мне легко давались гуманитарные науки, язык, литература, музыка, рисование, а вот геометрия и алгебра – за пределами моей воли и понимания. Я их просто не тянула, никто и не пытался помочь, а я не просила помощи. Святику было проще – его в третьем классе отдали на бокс и пророчили великий спорт. Учиться было не обязательно, главное заниматься. А с меня папа решил сделать экономиста, и чего хочу лично я – никто не спрашивал.

Войдя в квартиру и тихо разувшись, я бегу по коридору на цыпочках, но до своей комнаты не добегаю.

– Стой, – в спину ударяет злобный голос отца, будто тянет словами за затылок. По спине словно железной щеткой царапнули – страшно и холодно.

Притягивая к себе рюкзак, медленно поворачиваюсь и вжимаюсь лопатками в стену. Отец покачивается на пятках, на щеках плавится лощеный румянец, кривой нос раздувается, будто у быка. Уже готовеньким пришел с работы, в руке сверкает зеленым стеклом бутылка крепкого пива.

Мама не скоро с работы вернется, а Святик приедет домой завтра. Я судорожно сглатываю и сильнее влипаю в стену, до хруста позвонков, случайно срываю с вешалки одежду.

Зачем я вернулась так рано? Нужно было на улице остаться, пусть бы замерзла, но избежала бы гнева отца.

– Ничего не хочешь сказать? – растягивая слова, он ступает ближе. Делает глоток пива, отставляет бутылку на полку, хрустит кулаком.

– Папа, я пересдам, – лепечу, когда его рука тянется за ремнем. Не спеша расстегивает пряжку и с неприятным «вжык» выдергивает кожаного змея из пояса. – Пап, пожалуйста. Я все сделаю. Не надо.

– Что ты сделаешь? – он сверкает темными, как ночь, глазами, шваркает по ладони ремешком и снова впивается в меня взглядом. – Не родишься? Не будешь жрать мой хавчик? Что сделаешь?

– Почему ты меня так не любишь? – я всхлипываю, и когда он замахивается, прикрываю лицо локтями. Рюкзак падает под ноги. Горячая лента боли оборачивает кисти и обжигает плечо. Я вою, но, стиснув зубы, глотаю крик.

– Не смей орать, – шипит отец, вдавливая меня в пол хлесткими ударами. – Скажешь матери, я тебя, сука, убью, – тянет меня за плечо, бросает в спальню. Пытаюсь отползти, но сильные удары приминают меня к полу. Боль пронзает все тело, и я еле дышу. – Никто не узнает, где ты делась. Будешь гнить в подвале и умолять избавить от страданий. Я ей все, а она два плюс два не может решить! Тупая курица!

Я с трудом проворачиваюсь вокруг себя и, отталкивая широкий ремень, бесполезно прячусь за кроватью. Отец встает рядом и, наклонившись, обдает лицо перегаром.

– Папа, пожалуйста. Я буду хорошо учиться. Прошу тебя. Не… б-бей, – прикрываюсь окровавленными руками, но знаю, что нет смысла. Если он завелся, никто его не остановит. Разве что моя смерть.

В прошлый раз, когда отец перестарался, я всем сказала, что упала в школе с турника. Папа бил очень метко, ничего не ломал, но оставлял глубокие шрамы. Спину, которой я разворачивалась, чтобы он не попадал по лицу, никогда и никому не показывала. Это было уродливо и жутко.

– Не бей?! Не б-е-ей?! – орет он, как бешеный. – Да если бы я мог, я бы тебя задавил этим ремнем, – он сплевывает в сторону. – И мать твою тоже, пусть скажет спасибо, что залетела.

В голове проносятся вязкие мысли. Мама беременна. Работает на заводе, вот почему она такая серая и худая последнее время. Еле просыпалась утром, осунулась сильно.

– Я буду учиться лучше. Обещаю, – шепчу севшим голосом. – Папа, папочка, умоляю.

– Пора стать взрослой, – ухмыляется отец.

– Ч-чт-то?

– Ты все понимаешь, – он выдыхает в меня смрадом и, сжав подбородок, заставляет приподнять голову. Я готовлюсь к еще одному удару и жмурюсь, а когда грубый палец скользит по губам, из последних сил выкрикиваю:

– Я же твоя дочь!

И он ржет. Так громко, что у меня мощно вздрагивает в груди, где-то под ложечкой, еда переворачивается в животе, и я рву – прямо отцу в руки.

А потом он меня бьет и что-то орет. Правда, я почти ничего не помню. Все тело горит, кожа рвется, во рту солоно и горько. Я не могу кричать, не могу защищаться. Я считаю секунды до конца.

Когда он швыряет меня на постель, в комнате появляется кто-то еще. Из-под окровавленной пелены я не вижу того, кто осмелился меня спасти. А потом резко все стихает.

И моя жизнь обрывается.