Читать книгу Супруга без изъяна, или Тайна красной ленты - Диана Чемберлен - Страница 11

Стекло было холодным под ее пальцами. Оливия отложила в сторону стеклорез, зачарованная игрой красок на своих руках. Солнечный свет лился сквозь витражи и падал на рабочий стол фиолетовыми, кроваво-красными, зелеными пятнами, не позволяя сконцентрироваться на работе.

– Вы к этому привыкнете, – сказал Том.

Он протянул ей другой стеклорез с потемневшей от времени ручкой.

– Попробуйте этот.

Оливия взяла инструмент и провела точную прямую линию к центру стекла.

– Вы тренировались, – предположил Том.

– Немного, – кивнула она, просияв от невысказанной похвалы.

Оливия действительно тренировалась каждый вечер после работы, положив стекло на кухонный стол. Первый раз ей пришлось заставить себя, потому что ее ждали статьи в новом «Вестнике неотложной помощи». Но потом ей понравилось, и Оливия спешила вернуться домой, чтобы повозиться со стеклом. Накануне вечером она набросала собственный рисунок на миллиметровой бумаге и теперь вырезала из цветного стекла фрагменты для него.

Она почти закончила с третьей фигурой, когда вошел Алек О’Нил. Он кивнул Тому и уставился на Оливию.

– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал О’Нил. – У вас найдется время после урока?

Оливия сняла защитные очки, посмотрела на часы, хотя у нее не было никаких планов.

– Да, – ответила она, поднимая на него глаза. Алек был в застиранных добела джинсах и бледно-голубой рубашке поло. Но в это мгновение его с ног до головы заливал алый свет.

– В полдень? – предложил он. – Я буду ждать вас в кафе напротив.

Алек зашел на минуту в темную комнату и вскоре удалился, напомнив ей на прощание, что они скоро увидятся. Витраж на двери еще продолжал раскачиваться после его ухода. Оливия смотрела, как стена мастерской становится голубой, потом розовой, потом опять голубой.

Она протянула руку к куску стекла, от которого не могла отвести глаз с самого утра. Оно было темно-зеленым, с волнистой поверхностью.

– Нет, – покачал головой Том. – Только не это. Ручная работа. Слишком тонкое.

– Но оно такое красивое, – Оливия провела пальцами по холодной зеленоватой глади. – Я еще ничего не разбила, Том. Можно мне попробовать?

– Ладно, – неохотно согласился Нестор, кладя стекло перед ней на стол. – Но представьте себе, что это стекло – Алек, ладно? Он такой же уязвимый, как оно. Не знаю, о чем он собрался с вами поговорить, но помните, что с ним надо обращаться осторожно. Договорились?

Оливия посмотрела в синие глаза Тома.

– Договорились, – произнесла она шепотом.

Опустив на глаза защитные очки, она аккуратно поставила стеклорез на зеленую поверхность, нервно облизала губы, затаила дыхание. Hо, несмотря на все меры предосторожности и легкость ее прикосновения, стекло разлетелось на мелкие осколки.

Маленькое кафе оказалось битком набито посетителями. Люди в купальных костюмах теснились у стойки, и запах холодных закусок смешивался с запахом лосьона от загара. Оливия почувствовала себя разодетой в легкой юбке в цветочек и зеленой блузке. Она остановилась у стены у самого входа и оглядывала зал в поисках Алека.

– Доктор Саймон!

Она повернула голову на голос, вытянула шею, чтобы заглянуть через плечо стоявшей перед ней женщины, и увидела Алека за одним из маленьких столиков у окна. Она протиснулась через толпу. Алек встал, перегнулся через стол и отодвинул для нее стул.

– Спасибо. – Оливия села, ловя свое отражение в стекле. Ее прямые темные волосы доходили до плеч, и они отросли достаточно, чтобы их можно было перекинуть на одну сторону. Она вспомнила фотографию Анни. Широкая улыбка, грива волнистых волос.

– Народу много, но обслуживают здесь быстро. – Алек повернулся, чтобы посмотреть на меню, написанное мелом на грифельной доске над кассой. – Что закажете?

– Сандвич с индейкой на хлебе из пшеницы грубого помола и лимонад.

Алек встал, вернее вскочил, подошел к стойке и сделал заказ одной из официанток, положив руку ей на плечо. Оливия изучала его со своего места у окна. Около сорока, худощавый, он стал еще стройнее с того вечера в больнице. Загорелый, но под глазами темные круги, щеки ввалились. Волосы очень темные, но даже с такого расстояния Оливия разглядела седину на висках. Алек двигался с изяществом спортсмена, и она решила, что он ведет активный образ жизни, много бывает на воздухе, что позволяет расходовать энергию и сохранять хорошую форму.

Получив стаканы с напитками, Алек двинулся к столику, лавируя в толпе. Оливия решила, что он никогда не улыбается.

Алек поставил лимонад перед ней, отпил из своего стакана и только потом сел. У нее возникло такое чувство, что долго находиться на одном месте Алек О’Нил не любит.

Он посмотрел на нее через стол. Солнце усугубило контраст между светло-голубой радужкой и черным зрачком.

– Я попросил вас о встрече, потому что мне необходимо получить ответы на некоторые вопросы. Я хочу знать, что случилось с моей женой. – Оливия почувствовала, как его колени касаются ее голых коленок, и немного отодвинула стул назад. – Тогда это не показалось мне важным… – продолжал Алек. – Но теперь я все время думаю… – Он потер виски длинными загорелыми пальцами. – Для меня остались белые пятна. То есть я хочу сказать, я попрощался с женой утром на Рождество, и все. – Он опустил глаза и откинулся на спинку, пока официантка ставила перед ними сандвичи. Кадык заходил вверх-вниз по его худой шее, и Оливия поняла, что разговор дается ему с трудом.

– Мистер О’Нил… – начала она, когда официантка отошла.

– Алек.

– Хорошо, Алек. Я отвечу на все ваши вопросы совершенно искренне, и некоторые ответы вам будет нелегко услышать. Возможно, здесь не совсем подходящее место для подобного разговора.

Он огляделся по сторонам, словно впервые увидел шумных посетителей.

– Мой офис недалеко отсюда, – сказал он. – Я сейчас не работаю, но там открыто. Мы можем съесть наши сандвичи там. Вы не против? У вас есть время?

Оливия кивнула:

– Так будет лучше.

Алек принес пакет для сандвичей, они вышли на улицу и направились к стоянке перед мастерской.

– Вы можете ехать следом за мной. – Алек распахнул дверцу темно-синей «Бронко».

Оливия села в «Вольво». Она ехала за ним по шоссе, потом свернула налево. Алек сказал, что у него офис. Чем он, интересно, занимается? Что он имел в виду, когда сказал, что не работает? Оливия сообразила, что ничего не знает об этом человеке, кроме того, что он был женат на женщине, которой она восхищалась и которую одновременно ненавидела.

Они въехали на стоянку перед небольшим зданием, и Оливия прочитала надпись на вывеске: «Ветеринарная клиника», и чуть ниже: «Алек О’Нил и Рэнделл Олвуд». Так он был ветеринаром? Для нее это было полной неожиданностью.

Алек вышел из машины, держа в руке пакет с сандвичами.

– Давайте проскользнем через заднюю дверь, – предложил он.

Оливия чувствовала себя преступницей, ей захотелось на цыпочках идти по гравию, который хрустел под ногами, пока они обходили здание. Алек открыл дверь, и они вошли в холл, выложенный пластиковыми плитками. По зданию гулко разносился собачий лай.

Алек распахнул первую дверь слева и посторонился, пропуская Оливию вперед. Это был небольшой светлый кабинет. Воздух в помещении застоялся, и Алек повернул ручку кондиционера.

– Я не ожидал, что здесь будет так душно, простите, – извинился он. – Через секунду станет лучше.

– Значит, вы ветеринар, – констатировала Оливия, садясь в красное кожаное кресло, на которое Алек указал ей жестом.

– Угу. – Он протянул ей сандвич с индейкой, завернутый в бумагу, и сел за свой стол.

Стены кабинета были увешаны фотографиями, по большей части изображавшими Киссриверский маяк. Оливия разглядела несколько снимков серфингистов и портрет рыжевато-коричневого щенка кокер-спаниеля, сидевшего рядом с серой персидской кошкой, похожей на ее Сильвию. Оливия хотела было сказать об этом, но увидела, что Алек погружен в собственные мысли, и промолчала.

На окне над его столом висел витраж. Инициалы Алека расположились между хвостом черного кота и распростертыми крыльями чайки. Оливия вдруг представила себе, как Анни дарит мужу свою работу – знак того, что она им гордится.

Алек развернул свой сандвич и разложил бумагу на столе, пригладив ее ладонью.

– Последнее время я не работаю. Я собирался побыть дома только месяц после смерти Анни, но… – Он пожал плечами. – Мой отпуск затянулся.

Оливия кивнула. Она точно знала, сколько времени Алек не работал. В ту ночь, когда он потерял жену, Оливия потеряла мужа.

– Итак? – О’Нил вопросительно посмотрел на нее.

– Что вы хотите узнать?

– Что именно произошло в больнице в тот вечер? Вы сказали, что занимались Анни. В общих чертах я понимаю, что вы имели в виду. Но что конкретно вы делали с ней? – Алек вздохнул и посмотрел на фотографию, стоявшую на столе. С того места, где сидела Оливия, ее невозможно было рассмотреть, но она догадалась, что на снимке Анни и их дети. – Думаю, больше всего мне хочется знать, была ли Анни в сознании, – продолжал Алек, – чувствовала ли она что-нибудь, страдала ли.

– Нет, – ответила Оливия. – Она не страдала и так и не приходила в сознание. Честно говоря, я думаю, что ваша жена и не поняла, что произошло. Возможно, она почувствовала острую боль от пули и сразу же потеряла сознание.

Алек облизнул губы и молча кивнул, приглашая ее продолжать.

– Когда привезли миссис О’Нил, она была в очень тяжелом состоянии. По симптомам я смогла сразу определить, что пуля попала в сердце. Операция была единственным возможным выходом.

– Вы ее оперировали?

– Да. Вместе с Майком Шелли. Он заведует отделением неотложной помощи. Его специально вызвали в больницу.

– Разве с таким ранением Анну не следовало отправить в Норфолк, в больницу Эмерсона?

Оливия застыла. Она будто снова услышала голос Майка Шелли. «Ее и в самом деле надо было отправить в Норфолк. А так ее кровь будет на твоих руках».

– При обычных обстоятельствах вашу жену действительно следовало бы отправить в Норфолк. Но на дорогу ушло бы слишком много времени. Она бы умерла по дороге. Немедленная операция была ее единственным шансом.

– Значит, вам пришлось… оперировать ее прямо там?

– Да. Когда я… Вы в самом деле хотите все это услышать?

Алек отложил сандвич.

– Я хочу знать все.

– Ее сердце перестало биться. Я смогла обхватить его рукой и закрывала пальцами отверстия от пули. И тогда сердце вашей жены снова начало сокращаться. – Оливия невольно подняла руку. Алек посмотрел на нее, и что-то дрогнуло в нем самом. Оливия увидела, как его взгляд остановился, и торопливо заговорила, опустив руку на подлокотник: – У меня появилась надежда, что она выкарабкается. Я думала, что мы сумеем зашить пулевые отверстия, и тогда все будет в порядке.

Она объяснила, как Майк Шелли пытался зашить выходное отверстие от пули. Оливия помнила ощущение от крови, сочившейся из-под ее пальца. Она до сих пор просыпалась по ночам, включала свет, чтобы удостовериться, что ее рука не липкая от крови. Оливия вдруг испугалась, что сама расплачется. Слезы были совсем близко. Она глубоко втянула носом воздух, пытаясь остановить их.

– Ясно, – сказал Алек. Его голос был лишен каких-либо эмоций. – Судя по вашим словам, для Анни было сделано все возможное.

– Да.

Он словно осел в своем кресле.

– Я почти ничего не помню о том вечере. – Алек не смотрел на Оливию. Его взгляд устремился к какой-то невидимой точке в пространстве между ними. – Наверное, кто-то позвонил нашей соседке Ноле, потому что она приехала за нами и отвезла в больницу. Хотя я совершенно не помню, как мы ехали. Дети были со мной, но и этого я тоже не помню. – Алек поднял глаза на Оливию. – У меня такое чувство, что в тот вечер вам тоже пришлось нелегко.

– Это так. – Она решила, что лицо выдало ее.

– И даже теперь вам трудно об этом говорить.

– Вы имеете право знать.

Алек кивнул:

– Я вам благодарен и за то, что вы сделали в тот вечер, и за то, что нашли время поговорить со мной. – Он кивком указал на нетронутый сандвич. – Вы так и не поели.

Оливия посмотрела на пакет из плотной бумаги.

– Я съем его на ужин, – ответила она, но Алек ее не слушал. Он не сводил глаз с фотографии на столе.

– Мне только хотелось, чтобы у меня была хоть одна минута, чтобы я смог попрощаться с ней, – прошептал Алек и перевел взгляд на руку Оливии, на которой блестело обручальное кольцо. – Вы замужем?

– Да.

– Проводите каждую минуту с вашим мужем так, словно это последняя минута в вашей жизни.

– Видите ли, мы разошлись. – Оливия поерзала в кресле, почувствовав себя виноватой. Она и Пол живы и здоровы, но все-таки не вместе.

– Да? Это хорошо для вас или плохо?

– Ужасно.

– Простите. И давно вы разошлись?

– Полгода назад.

Если Алек и сопоставил свои полгода вдовства и полгода жизни Оливии без мужа, то вида не подал.

– Вы были инициатором или муж?

– Так захотел мой муж. – Оливия посмотрела на свою руку. Она машинально вертела кольцо с бриллиантом. – У него была другая женщина. – Она сама не знала, как далеко зайдет этот разговор. – На самом деле это трудно назвать романом. Они не… Это были платонические отношения. Они едва были знакомы. Думаю, это была скорее фантазия, чем реальность. И потом, ее больше нет на Внешней косе. Эта женщина… уехала. Но муж все еще расстроен из-за этого…

– Как вы думаете, есть ли у вас шанс восстановить семью?

– Надеюсь на это. Я беременна.

Алек удивленно посмотрел на нее.

– Всего одиннадцать недель, – пояснила Оливия.

Он недоуменно поднял бровь.

– Мне показалось, вы говорили о шести месяцах в разлуке…

– Hу… – Оливия залилась краской. – Муж один раз оставался на ночь.

Алек в первый раз улыбнулся, и Оливия увидела, насколько он хорош собой. Мрачное выражение портило все впечатление. Она смущенно улыбнулась в ответ.

Дверь со скрипом распахнулась, и в кабинет заглянула молодая женщина.

– Алек? – Вошедшая была в белом халате и джинсах, длиные темные волосы заплетены в косу. Она посмотрела на Оливию, потом снова на Алека. – Прошу прощения, я не знала, что у тебя посетительница. Ты приступил к работе?

– Если бы… – Алек, не переставая улыбаться, встал, обошел стол, поцеловал женщину в щеку и представил Оливию. – Это Оливия Саймон. Она дежурила в больнице в тот вечер, когда умерла Анни.

– Да? – Женщина погрустнела и повернулась к Оливии: – Меня зовут Рэнди Олвуд.

– Рэнди мой партнер, – добавил Алек.

– Я бы этого не сказала, – отшутилась Рэнди, – в последнее время мне приходится всем заниматься в одиночку.

Алек кивнул Оливии, как будто давая ей знак, что разговор окончен. Она тут же встала.

– Мне нужно поговорить с тобой, Алек, – объявила Рэнди, как только тот направился к двери.

– Хорошо, – он придержал дверь, пропуская Оливию, – я вернусь через минуту.

О’Нил проводил Оливию до машины.

– Еще раз спасибо за то, что поговорили со мной. Удачи вам с вашим мужем.

– Спасибо, – Оливия повернулась и взглянула ему в лицо.

– А ваш муж знает… – Алек опустил взгляд на живот Оливии, – что произошло в ту ночь, когда он заглянул на огонек?

Оливия покачала головой:

– Нет.

– Он в курсе, что вы по-прежнему любите его?

– Думаю, да. – Знает ли это Пол? Между ними произошло столько неприятного, что он мог и забыть об этом.

Алек открыл ей дверцу машины.

– Скажите ему об этом, ладно?

Оливия села за руль и, выезжая со стоянки, помахала Алеку рукой. Она не помнила, когда в последний раз говорила Полу, что любит его. Может быть, в тот вечер в апреле? Наверное, она это сказала, но сама не помнила об этом. Последние несколько месяцев она избегала воспоминаний о той ночи.

Это было в самом начале апреля в четверг. Пол заехал, чтобы забрать что-то из своих вещей. Что именно, Оливия не помнила. Да это было и не важно. Она уже легла, но еще не спала, когда услышала, как он входит в дом. Сначала Оливия рассердилась. Какая наглость! Он ведет себя так, словно еще живет здесь. Но гнев мгновенно сменился радостью. Она увидит его, поговорит с ним. Ей так одиноко в опустевшем доме…

Оливия лежала очень тихо, пока Пол прошел через гостиную и поднялся на второй этаж. Он зашел в спальню и присел на край широкой кровати.

– Прости, что беспокою тебя в такое время, – извинился он. – Но мне нужно кое-что забрать, и я сразу же уйду.

Оливия посмотрела на него. В спальне было темно, но ей показалось, что она видит нежность в его глазах. Он сидел на их кровати, совсем рядом, его бедро прижималось к ее ноге. Она протянула руку и положила ему на колено, благодарная за то, что он не попытался отодвинуться.

– Тебе незачем торопиться, – прошептала она.

Пол провел большим пальцем по ее ладони, поощряя Оливию, и она, не стесняясь, положила его руку на свою обнаженную грудь.

Он промолчал, но Оливия почувствовала, как его пальцы ласкают ее сосок. Она стала расстегивать пряжку ремня на его брюках. Она думала только о том, что слишком торопится, ведет себя слишком вызывающе, но не могла остановиться. Она слишком долго жила без него.

Пол осторожно высвободил руку, снял очки, методично сложил дужки и положил их на прикроватную тумбочку. Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы. Потом начал раздеваться, неторопливо, аккуратно складывая рубашку, брюки. У Оливии сердце едва не выскакивало из груди от предвкушения. Но это было не просто ожидание близости, этот момент таил множество скрытых возможностей. Она втайне надеялась на его возвращение. Когда Пол лег рядом с ней, Оливия улыбнулась. Добро пожаловать домой.

Сначала его прикосновения были скованными, осторожными, словно он забыл, кто она такая и что ей нравится. Оливия не чувствовала его возбуждения и от разочарования даже закусила губу. Она что-то делала не так. Ей не удалось пробудить в нем желание. Былая неуверенность в себе вернулась к ней. А она-то думала, что все ее страхи остались в прошлом.

Но руки Пола двигались все увереннее, лаская ее тело, и вскоре Оливия заняла свою любимую позицию сверху. Они занимались любовью упоительно медленно, по возможности отодвигая наступление финала. Она не хотела, чтобы это кончалось. Пока они были едины, Оливия могла представлять, что все в порядке, что они вместе не только в это мгновение, но не расстанутся и завтра, и через неделю, и через год.

Когда все закончилось, она заплакала, уткнувшись в его плечо. Пол погладил ее по волосам.

– Прости меня, Лив, – сказал он.

Оливия приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него, не слишком хорошо понимая, за что он просит прощения.

– Останься, прошу тебя, – попросила она.

Пол покачал головой:

– Нам не следовало этого делать. Теперь тебе будет только тяжелее.

– Ты все еще думаешь о ней. – Оливия постаралась говорить без осуждения.

– Да. – Пол сел на кровати и потянулся за очками. – Я понимаю, что это безумие. Я знаю, что Анни умерла, но она словно лишила меня рассудка. Я перестал бороться с этим, я сдался.

Оливия тоже села, придвинулась к мужу, оперлась подбородком о его плечо, положила руку ему на спину.

– Может быть, тебе стоит вернуться домой, – тихо сказала она. – Если бы мы попытались снова жить вместе, возможно, тогда ты бы смог забыть эту женщину.

– Это бесполезно и нечестно по отношению к тебе.

– Позволь решать мне самой. Я бы хотела попробовать, Пол. Мы только что занимались любовью, и это было замечательно. Именно это нам требуется, чтобы… – Оливия едва не сказала «изгнать дьявола», но удержалась, – помочь тебе забыть ее.

– Ничего не выйдет, Лив. – Пол натянул трусы и встал, не отводя глаз от окна, за которым лежал темный пляж. – Когда мы занимались любовью, я не мог возбудиться, пока не представил, что ты – это Анни. – Он повернулся к ней: – Ты этого хочешь?

Оливия расплакалась. Она поспешно натянула на себя одеяло, чтобы прикрыть наготу.

– Что в ней было такого необычного? – спросила она. – Что в ней было такого, чего мне не хватает?

– Не плачь, Лив, не надо. – Пол нагнулся к ней и обнял, словно капризного ребенка.

Она подняла на него глаза.

– А тебе когда-нибудь было хорошо со мной? Или ты только притворялся, чтобы не обидеть меня?

Пол был ее первым и единственным любовником, и, хотя тот возраст, в котором любовью занимаются впервые, остался у Оливии далеко позади, секс скорее пугал ее. Но нежное терпение Пола очень помогло ей справиться со своими страхами. Он повышал ее уверенность в себе, придумывая очаровательные комплименты, а потом сказал абсолютно искренне, что она стала совершенно неудержимой в постели. У Оливии отлегло от сердца, когда она поняла, что способна на страсть и желание. Слишком долго она считала, что эта область человеческих отношений для нее закрыта.

– Разумеется, мне было хорошо с тобой, – ответил ей Пол той апрельской ночью. – То, что происходит со мной сейчас, не имеет никакого отношения к сексу. – Пол снова отвернулся к окну, тяжело вздохнул и потер руками лицо. – Прости, что я сказал тебе такое об Анни. – Он покачал головой, его голос звучал напряженно. – Ты этого не заслужила.

Оливия не находила слов, чтобы спасти те робкие искры близости, которые еще тлели между ними. Поэтому она молча смотрела, как муж одевается. Он наклонился, чмокнул ее в макушку и ушел. Она слышала, как он ищет в кабинете то, за чем приезжал. Потом Пол вышел из дома, тихо закрыв за собой дверь. Ушел. Он вывел машину на дорогу и уехал. Оливия слышала, как его автомобиль повернул на Маллард-Ран.

Она смогла заснуть только через два часа. И только спустя две недели выяснилось, что из того семени, которое Пол мечтал отдать Анни, в ней зародилась новая жизнь.

Алек не удивился, когда увидел, что Рэнди ждет его в кабинете. Последние полгода он избегал ее, хотя изредка сталкивался с ней то в магазине, то в «Морской утке». Он всегда старался сократить их встречи, а потом начал избегать коллегу, заметив, что сострадание в ее глазах сменяется нетерпением. Но на этот раз ему некуда было бежать.

– Сядь, Алек.

Рэнди расположилась в красном кресле, в котором недавно сидела Оливия, так что Алек устроился за своим столом.

– Мне было так приятно сегодня увидеть тебя на рабочем месте, – сказала Рэнди.

– Послушай, Рэнди, мы с доктором Саймон пришли сюда, чтобы поговорить о вещах, которые невозможно обсуждать в кафе.

– Когда ты приступишь к работе, Алек?

Очень неприятно, что она так прямо задала этот вопрос. Теперь ему не вывернуться.

– Не знаю, – так же прямо ответил он.

– На что, черт побери, ты живешь? Откуда у тебя деньги, чтобы кормить детей? Как ты планируешь заплатить за обучение Клая в колледже?

– Это для меня не проблема.

– У тебя что, крыша поехала?

– Мне нравится не работать, Рэнди. Это позволяет мне много времени заниматься спасением маяка.

Рэнди откинулась на спинку кресла и нахмурилась.

– Алек, ты выводишь меня из себя.

Он улыбнулся.

– И спрячь эту свою снисходительную улыбку, – потребовала она и тут же улыбнулась сама. – Ах, Алек, если б ты знал, как мне тебя не хватает и как я беспокоюсь за тебя. А ты взял и все свалил на меня. Ты сказал, что тебя не будет месяц, и вот уже почти год я разбираюсь со всем одна.

– Еще нет и шести месяцев, и ты не одна, – возразил Алек. – Разве Стив Мэтьюз не работает?

Она нетерпеливо махнула рукой.

– Не в этом дело.

Алек встал, обошел стол и прислонился к нему. Он решил держаться поближе к дверям.

– Рэнди, если тебе и в самом деле так тяжело, скажи, и мы найдем еще кого-нибудь, кто будет тебе помогать. Я не хочу, чтобы ты перенапрягалась.

Она вздохнула и съежилась в кресле.

– Я справлюсь. Я просто подумала, может, стоит попытаться сыграть на твоем чувстве вины?

Рэнди встала, и Алек понял, что она сдалась. Рэнди подошла к нему, они обнялись. И Алек вдруг удивился, почувствовав прикосновение ее упругой груди, ее душистые волосы у своей щеки.

Он мягко отстранился.

– Давненько я не обнимал женщину.

В глазах Рэнди мелькнула искорка.

– Мне не терпится познакомить тебя с моей подругой, Алек, – сказала она.

Он только отрицательно покачал головой.

– Она бы тебе понравилась. Тебе уже пора выбираться из берлоги. В мире полно одиноких женщин, а ты теперь свободный мужчина.

Слово «свободный» подействовало ему на нервы.

– Слишком рано, – холодно ответил он.

– А как насчет этой женщины-врача? Она симпатичная и…

– Доктор Саймон замужем и ждет ребенка.

– Неужели ты не тоскуешь без секса? – Это был откровенный вопрос.

– Я тоскую без Анни, – бросил он, неожиданно рассердившись, и Рэнди невольно сделала шаг назад. – Это не игра в бутылочку, Рэнди. Я потерял жену. Это все равно что потерять правую руку. Анни никто никогда не заменит.

– Я знаю об этом, – прошептала Рэнди, в ее глазах заблестели слезы.

– Не торопи меня, ладно? – Алек взял со стола ключи и направился к двери.

– Алек, – окликнула его Рэнди, – не сердись, пожалуйста.

– Я не сержусь. – Он открыл дверь и посмотрел на нее: – Я не жду, что ты поймешь. Все слишком сложно…

Когда Алек подошел к машине, пот лил с него градом. Он посидел немного, не закрывая дверцу, давая возможность кондиционеру выгнать из салона горячий воздух. Потом Алек выехал на шоссе и направился на север. Очень скоро он добрался до Киссривер. В это время дня на маяке могли быть туристы, но он умел избегать встречи с ними.

Алек свернул на петляющую в лесу дорогу, ведущую к маяку. Ему пришлось остановиться и пропустить дикого мустанга, статного черного жеребца, которого он лечил прошлой осенью, решившего пересечь дорогу перед его автомобилем. Алек ехал до тех пор, пока не очутился на маленькой стоянке, окруженной низкими плотными кустами восковницы. Он вышел из машины и направился по тропинке к маяку.

Океанские волны разбивались о мол, брызги долетали до Алека и дождем падали на лицо. Маяк возвышался над ним, слепя белоснежным кирпичом, выщербленным временем. Дети играли на узком полумесяце пляжа, вокруг бродили туристы. Кое-кто читал сведения о маяке, вывешенные на стендах, другие стояли, задрав голову к небу, и смотрели на чугунную галерею на самой верхушке маяка.

Алек постарался незамеченным проскользнуть к низкой белой двери в основании маяка. Он оглянулся на старый дом смотрителя. Судя по всему, в эту субботу никого из Службы заповедников не было. Отлично. Он достал из кармана ключ, сунул в замочную скважину, повернул. Дверь нехотя подалась. Мэри Пур дала этот ключ Анни много лет назад, и она им очень дорожила, ревниво не выпуская из своих рук.

Алек вошел внутрь и запер за собой дверь. В маленьком холле было темно и очень холодно. Где-то наверху гомонили птицы. Алек не видел их, но слышал эхо от шума их крыльев.

Он начал подниматься наверх по винтовой лестнице, не останавливаясь у прямоугольных окон, отмечавших площадку каждого из шести этажей. Когда Алек добрался до узкой комнатки под фонарем, он тяжело дышал. Он совсем забросил занятия спортом.

Алек открыл дверь, вышел на залитую солнцем галерею, сел, прижавшись спиной к стене, чтобы его не заметили снизу, и вдохнул влажный соленый воздух.

Всюду, насколько хватало глаз, расстилалась поверхность океана. Он ясно видел мол, и это заставило его вспомнить похороны и то оцепенение, которое владело им тогда. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Анни умерла, он перестал что-либо чувствовать. Слез не было, ему не хотелось плакать. Нола помогла ему все уладить. Она все время всхлипывала, вспоминая, как умела все организовать Анни, как ей удавалось сплотить людей в тяжелую минуту. А он что-то бормотал в ответ, укрытый надежной капсулой своего бесчувствия.

Отпевание проходило в самой большой церкви в северной части Внешней косы, но даже она не вместила всех желающих проститься с Анни. Кто-то потом говорил ему, что люди стояли даже на ступеньках и на стоянке перед церковью.

Алек сидел между Клаем и Нолой. Лэйси отказалась присутствовать на похоронах матери, и Алек не стал ее заставлять, хотя все спрашивали, почему ее нет. Он был не совсем в себе и не понимал, что его ответ: «Она не захотела прийти» – казался странным.

Приехала даже мать Анни, но Алек не предложил ей сесть рядом, хотя Нола умоляла его помириться с тещей.

– Анни никогда не допустила бы, чтобы ее мать сидела в задних рядах, – прошептала она ему на ухо.

– Я не хочу видеть эту женщину, – ответил Алек, делая над собой усилие, чтобы не одергивать Клая, обернувшегося назад, чтобы рассмотреть бабушку, которую он никогда прежде не видел.

Алек слушал, как люди вспоминали, сколько хорошего сделала для них Анни. Они по очереди поднимались на кафедру перед собравшимися. Последним слово взял мэр. Он вспомнил о том, как Анни выбирали «женщиной года» четыре раза подряд, как она подарила витражи библиотеке и общественному центру, как она сражалась за права тех, кто не мог сам защитить себя.

– Она была нашей Святой Анной, – сказал он. – Мы всегда знали, что можем обратиться к ней за помощью. Она не знала слова «нет».

Алек слушал все это, окруженный защитной стеной, которую сам воздвиг вокруг себя. Ему не понравились перечисление заслуг Анни, упоминания о ее необыкновенной отзывчивости и щедрости. Именно ее безотказность ее убила.

Почти все собрались позже на берегу возле Киссриверского маяка, чтобы посмотреть, как Алек и Клай пройдут по молу, неся в руках урну с прахом Анни. Только когда Алек перевернул урну и с ужасом увидел, как ветер подхватил пепел и понес его прочь, тупое оцепенение сменилось разрывающей душу болью. От его Анни остался только прах, а он так легко расстался с ним. Он долго смотрел в океан, пока Клай не потянул его за рукав.

– Давай вернемся, папа.

Когда они снова оказались на берегу, Алек рыдал, опираясь на плечо сына. К нему протянулись руки, его окружили друзья. Клай, Нола, Том, Рэнди, кто-то еще. Они стояли вокруг него плотной толпой, Алек оказался в самом центре, отчаянно одинокий.

Алек нагнулся и посмотрел с галереи вниз. Океан подобрался ближе к маяку, чем это было в прошлый раз, или ему только так показалось. Что бы ни придумала Служба заповедников для его спасения, им лучше поторопиться.

Он похлопал по карману, где лежал ключ от маяка. Мэри! Его словно осенило. Как только он вернется домой, сразу позвонит этому журналисту, Полу Маселли, и скажет, что тот должен поговорить с Мэри Пур. Алек надеялся, что старая женщина жива и не потеряла способности ясно мыслить. У нее наверняка найдется множество интересных историй. Вполне вероятно, что Полу не понадобятся никакие другие источники, если Мэри сумеет ему помочь.

Алек встал и глубоко вдохнул соленый воздух. Он чувствовал себя лучше, хотя голос Рэнди, говорившей о том, что он теперь «свободный мужчина», все еще звучал у него в ушах. Алек покачал головой. «Рэнди просто не понимает, – сказал он самому себе. – Я не должен на нее сердиться».

Он подумал об Оливии. Муж ушел от нее ради иллюзии. Она-то понимала, что чувствует Алек. Он догадался об этом по тому, как она с ним говорила, в ее глазах он увидел сочувствие. Оливия Саймон поняла про него все.