Читать книгу Не говори, что любишь –1 - Диана Фад - Страница 11

На следующий день осознаю, что я олень. Подрываюсь с утра, еще до того, как зазвонил будильник, и направляюсь в ванную. Мать застает меня за бритьем и недоуменно смотрит, как вожу тупой бритвой по своему лицу.

– Ты куда в такую рань?

– В универ, – оглядываюсь на нее, чувствуя на языке пену для бритья.

– Так сегодня воскресенье, – удивленно говорит она, и я понимаю, что совсем потерялся с этим переездом. Значит, универ и тренировка отменяются. И что вскочил? Спал бы до обеда. Но делать нечего, раз встал, теперь не усну. Добриваю морду и иду на кухню.

– Значит, мы с тобой сейчас идем на море, – говорю матери, принимая от нее большую кружку с крепким черным чаем, и бухаю туда три ложки с горкой сахара. Люблю крепкий горячий чай или сироп, как называет его мать. Кофе в доме не держим, матери нельзя, а мне все равно, нет и нет.

– Идем, – улыбается мать, и я чувствую, как грудь стискивает, сердце куда-то проваливается.

– Ты это, собирайся, – отворачиваюсь, бутерброд в рот пичкаю, через ком в горле проталкиваю.

– Кашу чтобы доел, – говорит мать и встает, направляется в свою комнату. Слушаю ее и осознаю, как ем, только когда дно тарелки вижу. Рисовая каша с изюмом и медом вприкуску бутерброд с колбасой. Даже не заметил вкуса. Хватаю еще два яйца, и мою тарелки с кружкой. Мать уже готова, сидит на пуфике в прихожей. Быстро натягиваю плавки с шортами и майку.

Выходим на улицу, воздух запахами в нос бьет – цветами какими-то, эвкалиптом, можжевельником. Вдыхаю полной грудью, наслаждаюсь. Медленно проходим по подземному переходу под железной дорогой и, вот он, пляж. Когда встал вопрос о переезде, однозначно было одно условие – близость к морю. Ценник, конечно, зашкаливал, но неожиданно помог Попов. Кто-то у него из друзей уехал в Америку и неизвестно, когда вернется, так что нам хата досталась на халяву – плати коммуналку и цветы поливай. Уже заодно это я был Попову обязан по гроб жизни. Иначе все мои накопления ушли бы на съем жилья.

Мать идет на удивление бодро, будто и не было вчерашней слабости, но я-то знаю, что это временно. Надо будет, и на коляске буду возить, на руках донесу. Она все, что у меня есть. Отца я не знаю. Сколько ни спрашивал мать на эту тему, она отмахивалась, ну, и я отстал со временем. Сделал вывод для себя, что залетный сокол был в командировке, вот и случилось, а признаться матери стыдно. Искать отца одно время пытался, но мать строго сказала: «Нет». Так и оставил эти попытки.

– Вчера поздно пришел? Я не слышала, – отрывает мать меня от мыслей.

– Да не особо поздно, в час где-то.

– Как прошла вечеринка?

– Да какая там вечеринка, посидели в ресторане, хинкали поели, да по домам, – отмахнулся я, вспоминая вчерашнее. Почему-то первым вспомнил деньги на дорожке, которые мне швырнула эта мажориха. Не отпустило, значит, задела она меня за живое.

– Я после обеда ненадолго отлучусь, – говорю матери, усаживая ее на большой камень на пляже. Воздух пахнет соленой водой и почти взрывается в легких своей насыщенностью. С моря дует легкий бриз, волны с шумом рушатся на берег. Сейчас, в утреннем свете, море серое, будто тень. Это днем, когда выглянет солнце, оно станет голубым, а сейчас неопределенного цвета. Вдыхаю полной грудью, скидываю футболку и кроссовки.

– Куда ты днем? – спрашивает мать, поднимая футболку с серо-белой гальки. Бросил, не думая.

– Мотоцикл приехал, – улыбаюсь в ответ, а мать хмурится.

– Снова гонять будешь, – ворчит.

– Ага, – смеюсь я и с разбегу, отталкиваясь ногами, в два прыжка запрыгиваю в море. Проплыв пару метров, выныриваю, отфыркиваясь. Теплое как парное молоко.

– Не холодное? – кричит мать с берега.

– Отличное! – отвечаю и разрезаю руками воду, уплываю вперед, далеко от берега. Устаю, когда уже не вижу мать на берегу, да и сам берег вдалеке. Ложусь на спину, смотрю на облака, наслаждаясь тишиной и успокаивающим плавным качанием на волнах. Так бы и лежал вечность, но знаю, мать волноваться будет, что долго нет, а ей нельзя.

Мать уже стоит на берегу, вглядываясь в море, ждет. Выхожу, встряхиваюсь, как собака. Она полотенце мне подает. На шею его вешаю и стою, закрыв глаза, подставляя тело первым лучам солнца.

– Какое море здесь, совсем другое и дышится так легко, – говорит мать.

Я киваю, соглашаясь.

– Тебе нравится здесь? – спрашиваю, открывая глаза.

– А тебе? – смотрит с тревогой.

– Нравится, – улыбаюсь в ответ, и она успокаивается. Не хочу, чтобы чувствовала себя виноватой, будто из-за нее я все бросил и теперь маюсь здесь. – Не переживай, мне здесь будет хорошо.

– Ты уверен? Из-за меня ты покинул друзей, привычный круг, дом.

– Ко всему привыкаешь, – отвечаю философски. – Да и все основное я взял с собой: тебя, своего «коня» и пара друзей у меня здесь есть.

– Надеюсь.

– Пройдемся немного по набережной? – предлагаю ей, подхватывая покрывало, которое она разложила на камнях.

– Попробуем, – смеется весело, и я радуюсь, как ребенок, что получил игрушку на Новый год. Может, этот климат поможет, и дотянем до операции? Надежда тонким светом загорается внутри и гаснет через полчаса неспешной прогулки. Мать останавливается, губы синие, дышит с трудом.

– Домой? – вглядываюсь в нее тревожно. Кивает и опирается на руку. Обратно почти ползем, останавливаясь каждые десять метров. Дома сразу ложится, принимая лекарство, одышка постепенно проходит, бледность и синева с губ почти исчезает.

Я сижу с ней рядом на кровати, матч смотрю, тактику примечаю, удары фиксирую, даже рука правая иногда дергается. Мать тихо смеется, когда замечает.

– Иди уже за своим «конем», мне лучше.

– Точно? – отрываю взгляд от матча.

– Точно, – кивает. – Иди, только не гоняй, волноваться буду. Обещаешь?

– Обещаю, – говорю твердо и встаю. Пора ехать в порт, получать свой груз. Наконец-то я при транспорте буду, а то, сколько можно на чужих тачках ездить. Даже руки зачесались, как захотелось ручку газа сжать.