Читать книгу Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон - Страница 22

Новости, принесенные майором Макдональдом, заставили Джейми и Йена отправиться к Птице Которая Поет по Утрам для короткого визита уже через два дня, сам майор уехал по своим таинственным поручениям, и я осталась дома с Бобби Хиггинсом в качестве помощника.

Я до смерти желала порыться в ящиках, которые привез мне Бобби, но меня отвлекало то одно, то другое: неудавшаяся попытка белой свиньи сожрать Адсо, коза с больным выменем, странная зеленая плесень, попавшая в последнюю партию сыра, завершение строительства долгожданной летней кухни, а также серьезный разговор с Бердсли по поводу поведения с гостями. Прошло больше недели, прежде чем у меня нашлось время распаковать подарок лорда Джона и прочесть его письмо.

4 сентября 1773 года

От лорда Джона Грея, плантация Маунт Джосайя

Миссис Джеймс Фрэзер

Дорогая мадам!

Надеюсь, что вещи, о которых вы просили, прибудут в целости и сохранности. Мистер Хиггинс выражает некоторое беспокойство относительно транспортировки купоросного масла[49]– полагаю, у него есть какой-то неприятный опыт, связанный с ним. Однако мы c некоторой осторожностью упаковали бутыль и оставили ее нераспечатанной – такой, как она прибыла из Англии.

Изучив великолепные рисунки, что вы прислали, – верно ли я распознал умелую руку вашей дочери? – я отправился в Вильямсбург, чтобы проконсультироваться с известным стеклодувом, который живет там под именем Блогуэзер (без сомнений, вымышленным). Мистер Блогуэзер заключил, что реторта-пеликан очень проста в изготовлении и вряд ли станет испытанием для его умений, зато пришел в восторг от сложности аппарата для дистилляции – в частности, от съемной спирали. Он немедленно предположил, что эту незаменимую деталь легко разбить, и изготовил сразу три экземпляра.

Прошу вас считать их моим подарком. Это самое малое, что я могу сделать в знак благодарности за вашу бесконечную доброту ко мне, а теперь и к мистеру Хиггинсу.

Ваш скромнейший и покорнейший слуга,

Джон Грей

P. S. Я с трудом сдерживаю свое совершенно непристойное чувство любопытства, однако тешу надежду, что в будущем, при случае, вы, возможно, наградите меня объяснением, для чего нужны все эти загадочные предметы.

Они действительно упаковали все с «некоторой» осторожностью. С трудом открытые ящики были наполнены огромным количеством соломы, стеклянные сосуды и запечатанные бутыли сверкали внутри, будто яйца птицы Рух[50].

– Вы ведь будете осторожны с этим, да, мэм? – обеспокоенно вопросил Бобби, когда я подняла из соломы тяжелую пузатую бутыль из темно-коричневого стекла, с пробкой, запечатанной красным сургучом. – Она ужасно ядовитая, эта штука.

– Да, я знаю. – Приподнявшись на цыпочки, я поставила бутылку на самую высокую полку, где ее не смогут достать ни дети, ни коты. – Значит, ты видел эту субстанцию в действии, Бобби?

Он крепко сжал губы и покачал головой.

– Не то чтобы в действии, мэм. Но я видел, что она может делать с людьми. Была одна… девица в Лондоне, которую я узнал немного, пока мы в порту ждали корабль в Америку. Половина ее лица была хорошенькой и нежной, будто цветочный лепесток, а вторая так изуродована шрамами, что на нее едва можно было смотреть. Как будто она обгорела на пожаре, но девчушка сказала, это было купоросное масло. – Он снова посмотрел на бутылку и тяжело сглотнул. – Другая шлюха плеснула это ей в лицо из ревности, так она сказала.

Он снова со вздохом покачал головой и потянулся за метлой, чтобы собрать рассыпанную солому.

– Что ж, не тревожься так, – успокоила я его. – У меня в планах нет плескать это кому-нибудь в лицо.

– О нет, мэм. Я бы никогда такое не подумал о вас. – Бобби выглядел шокированым моим предположением.

Я пропустила его уверения мимо ушей, погруженная в исследование новых сокровищ.

– О, гляди-ка, – сказала я завороженно. Я держала в руках произведение мистера Блогуэзера – стеклянный шар величиной с мою голову, идеально симметричный, без малейшего намека на пузырьки воздуха внутри. Шар был прозрачного голубоватого оттенка, и я видела в нем собственное искаженное отражение с огромным носом и вытаращенными глазами, как будто на меня оттуда смотрела русалка.

– Ай, мэм, – отозвался Бобби, послушно глядя на реторту. – Она эээ… довольно большая, да?

– Она идеальная, просто идеальная.

Вместо того чтобы просто срезать шар со стеклодувной трубки, мастер сделал горлышко длиной около двух дюймов и диаметром в дюйм, с широкими стенками. Края и внутренняя поверхность его были… отшлифованы? Отполированы? Не знаю, что именно делал с ними мистер Блогуэзер, но в результате получилась гладкая матовая поверхность, которая образовывала прекрасный герметичный стык, если вставить в нее другую деталь, обработанную таким же образом.

Мои ладони стали влажными от волнения и страха, что я могу уронить это сокровище. Я обернула реторту передником и огляделась по сторонам, размышляя, куда лучше ее поставить. Я не ожидала, что она окажется такой большой: без надежного помощника вроде Бри или кого-то из мужчин тут не обойтись.

– Ее нужно будет нагревать на слабом огне, – объяснила я, хмурясь при взгляде на небольшую жаровню, которой я пользовалась для приготовления отваров. – Тут важна температура, а угли плохо держат жар. – Я осторожно поставила шар в свой буфет за рядом бутыльков. – Думаю, можно будет использовать спиртовую лампу, но сосуд гораздо больше, чем я рассчитывала. Нужна будет лампа хорошего размера, чтобы подогреть его…

В этот момент я поняла, что Бобби больше не прислушивается к моему бормотанию, его внимание было захвачено чем-то снаружи. Он хмурился, глядя в открытое окно, и я подошла к нему сзади, чтобы увидеть, что его отвлекло. Было несложно догадаться: Лиззи Уэмисс стояла на траве под каштанами, сбивая масло, и с ней был Манфред Макгилливрей. Я посмотрела на весело переговаривающуюся пару, затем на мрачное лицо Бобби и кашлянула.

– Бобби, ты не откроешь для меня еще один ящик?

– А? – Внимание парня было по-прежнему поглощено парой снаружи.

– Ящик, – терпеливо повторила я. – Вот этот. – И я толкнула его кончиком ступни.

– Ящик… О! Да, мэм, конечно. – Оторвав взгляд от окна, он с довольно напряженным видом принялся за дело.

Я же тем временем вытаскивала оставшиеся детали из открытого ящика, отряхивала их от соломы и укладывала колбы, реторты и трубки в высокий буфет, не забывая наблюдать за Бобби краем глаза и обдумывая новый поворот сюжета. Я не думала, что его чувства к Лиззи были чем-то большим, чем мимолетное влечение. И, возможно, одернула я себя, так оно и было. Но если… Невольно я снова посмотрела в окно и обнаружила, что пара превратилась в трио.

– Йен! – воскликнула я. Бобби резко поднял голову, ошарашенный моим вскриком, но я уже была у двери, спешно стряхивая солому с фартука по пути. Если Йен вернулся, то Джейми…

Он вошел через парадную дверь, как раз когда я выбежала в прихожую, и тут же схватил меня за талию, осыпая страстными поцелуями, которые пахли солнцем и пылью, и царапая щетиной, колючей, как наждачная бумага.

– Ты вернулся, – сказала я зачем-то.

– Да, и не один, а с индейцами, – отозвался он, хватая меня за зад обеими руками, и страстно потерся жесткой щетиной о мою щеку. – Господи, ты не представляешь, что бы я отдал за четверть часа с тобой наедине, саксоночка! Мои яйца вот-вот взорву… О, мистер Хиггинс. Я, эм, не знал, что вы здесь.

Он отпустил меня и резко выпрямился, одновременно стягивая с головы шляпу и подчеркнуто небрежно опуская ее себе на бедро.

– Да, сэр, – сказал Бобби довольно мрачно. – Мистер Йен тоже вернулся? – В голосе его при этом не звучало особой радости: если возвращение Йена и отвлекло Лиззи от Манфреда – а оно отвлекло, – это никак не переключало ее внимание на Бобби.

Лиззи тем временем оставила маслобойку на несчастного Манфреда, который вращал ручку с явным отвращением, и, смеясь, побежала в сторону конюшен с Йеном, должно быть, чтобы показать ему теленка, который родился в его отсутствие.

– Индейцы, – сказала я, вспоминая, о чем говорил Джейми. – Какие еще индейцы?

– Полдюжины чероки, – ответил он. – А это что? – Он кивнул на след из соломы, ведущий в мой кабинет.

– Ах, это. Это эфир! – сказала я радостно. – То есть скоро будет эфир. Я так понимаю, индейцев нужно накормить?

– Да, я скажу миссис Баг. Но с ними молодая женщина, которую они подобрали по пути, чтобы ты ее подлатала.

Джейми уже устремился в сторону кухни.

– О? Что с ней?

– Зуб болит, – коротко отозвался он и толкнул дверь в кухню. – Миссис Баг! Где вы? Эфир, саксоночка? Ты же не имеешь в виду флогистон, правда?

– Не думаю, – ответила я, пытаясь припомнить, что вообще такое «флогистон». – Но я говорила тебе про анестезию, помнишь? Это и есть эфир, разновидность анестетика, – он усыпляет людей, и их можно оперировать, не причиняя им боли.

– Полезная штука на случай зубной боли, – заметил Джейми. – Куда делась эта женщина? Миссис Баг!

– Так и будет, но потребуется немного времени, чтобы его приготовить. Сейчас придется обойтись виски. Думаю, миссис Баг в летней кухне – сегодня хлебный день. Кстати, раз уж мы начали говорить об алкоголе…

Он уже открыл заднюю дверь, и я поспешила за ним вслед на крыльцо.

– Мне понадобится много качественного алкоголя для эфира. Можешь принести мне завтра бочонок посвежее?

– Бочонок? Боже, саксоночка, что ты собираешься с ним делать? Принимать ванны?

– Ну в общем-то да. Только не я, а купоросное масло. Нужно осторожно влить его в ванну с горячим спиртом, и оно…

– О, мистер Фрэзер! То-то мне казалось, кто-то меня кличет. – Рядом с нами неожиданно возникла улыбающаяся миссис Баг с корзиной яиц в одной руке. – Как я рада снова видеть вас дома целым и невредимым!

– И я рад, миссис Баг, – заверил он ее. – Сможем мы накормить ужином полдюжины гостей?

На мгновение ее глаза расширились от удивления, а затем сразу сузились – она что-то подсчитывала в уме.

– Колбаса, – объявила она. – И репа. Идем-ка, малыш Бобби, подсобишь мне.

Отдав мне яйца, она схватила за рукав Бобби, который вышел следом за нами, и потянула его в сторону грядок. Я вдруг почувствовала себя так, будто оказалась на кружащейся карусели, и ухватила Джейми за руку, чтобы не упасть.

– Ты знал, что Бобби Хиггинс влюблен в Лиззи? – спросила я.

– Нет, но если это так, то не сулит ему ничего хорошего, – индифферентно ответил Джейми.

Решив, что мои манипуляции – это приглашение к действию, он забрал корзину с яйцами и поставил ее на землю, затем прижал меня к себе и снова поцеловал – на этот раз не торопясь, но по-прежнему пылко. Джейми оторвался от моих губ со вздохом глубокого удовлетворения и обратил свой взор на летнюю кухню, которую мы возвели в его отсутствие. Это была небольшая прямоугольная постройка со стенами из грубого полотна и крышей из сосновых веток, внутри стояли очаг и дымоход, посередине помещался большой стол. Оттуда доносились соблазнительные ароматы поднимающегося теста, свежеиспеченного хлеба, овсяных лепешек и булочек с корицей.

– Так вот, насчет четверти часа, саксоночка… Думаю, если нужно, я могу управиться и быстрее…

– Я не смогу, – твердо сказала я, но позволила себе несколько нежных прикосновений. Лицо у меня горело от его жесткой щетины. – А когда у нас появится время, то, надеюсь, ты расскажешь мне, чем таким занимался, чтобы случилось вот это…

– Смотрел сны, – ответил он.

– Что?

– Мне всю ночь снились ужасно неприличные сны о тебе, – пояснил он, поправляя штаны в районе паха. – Каждый раз, когда я переворачивался, я ложился прямо на свой член и просыпался. Это было ужасно.

Я расхохоталась, и Джейми принял уязвленный вид, хотя было видно, что он и сам сдерживает смех.

– Хорошо тебе смеяться, саксоночка, у тебя такой штуковины в штанах нет.

– Да уж, к счастью, нет, – согласилась я. – А что за… хмм… неприличные сны?

Я увидела лукавую искорку в глубине голубых глаз, когда он посмотрел на меня. Джейми вытянул палец и нежно провел им по моей шее, затем ниже, по изгибу груди, до того места, где кожа скрывалась под тканью платья, и по тонкой материи, которая накрывала сосок, – последний тут же набух от прикосновения, как гриб-дождевик.

– Из тех, что пробуждают во мне желание взять тебя прямо в лесу – далеко, чтобы никто не услышал, как я укладываю тебя на землю, задираю твои юбки и вхожу в тебя, как в спелый персик, – мягко сказал он. – А?

Я громко сглотнула. В этот интимный момент с тропинки, что шла к дому с другой стороны, послышались шумные приветствия.

– Долг зовет, – заметила я, немного задыхаясь.

Джейми вдохнул поглубже, распрямил плечи и кивнул.

– Что ж, я до сих пор не умер от неудовлетворенных желаний, надо думать, и сейчас выживу.

– Думаю, выживешь, – согласилась я. – К тому же ты как-то говорил мне, что воздержание делает… мужчину… тверже?

Он скорбно посмотрел на меня.

– Если он станет еще тверже, я упаду в обморок от недостатка крови в мозгу. Не забудь яйца, саксоночка.

* * *

Дело шло к вечеру, но света для работы было, слава богу, еще достаточно. Однако мой кабинет был расположен так, чтобы использовать для операций утренний свет, и к полудню комната погружалась в полумрак, поэтому сейчас пришлось организовать импровизированную операционную прямо во дворе.

В этом были свои плюсы, поскольку всем хотелось наблюдать за происходящим. Индейцы относились к любому медицинскому вмешательству, да и вообще почти ко всему, как к событию общественному. Особенно их занимали операции: они были самыми зрелищными. Все столпились вокруг, комментируя мои приготовления, споря друг с другом и разговаривая с пациенткой, которой я пыталась запретить отвечать.

Ее звали Мышь, и я пришла к выводу, что имя было ей дано из каких-то метафизических соображений: ни ее внешность, ни манера держаться совершенно не напоминали это животное. Она была круглолицей и необычайно курносой для чероки; может, ее нельзя было назвать красавицей, но она обладала силой характера, которая часто гораздо привлекательней обычной физической красоты. Это определенно имело эффект на присутствующих мужчин. Мышь была единственной девушкой в индейской делегации. Кроме нее здесь был ее брат, Красная Глина Уилсон, и четверо его друзей, которые пришли вместе с Уилсонами, то ли чтобы защитить их в пути, то ли чтобы – и это более вероятно – побороться за внимание мисс Мышки.

Несмотря на свою шотландскую фамилию, ни один из чероки не знал английского, за исключением нескольких простых слов вроде «да», «нет», «хорошо», «плохо» и «виски». Так как мой словарь языка чероки был примерно таким же, я почти не принимала участия в разговоре. Пока что мы ждали переводчиков и виски.

Нехватка виски была обусловлена непредвиденным происшествием. Неделю назад поселенец по фамилии Вулверхэмптон из какой-то дыры на востоке по случайности ампутировал себе полтора пальца на ноге, когда колол дрова. Найдя положение дел неудовлетворительным, он попытался решить проблему, самостоятельно отрубив оставшуюся фалангу топором. Со всем уважением к этому орудию, топор не самый точный инструмент, зато острый. Мистер Вулверхэмптон, человек крупный и с крутым нравом, жил в одиночестве примерно в семи милях от своего ближайшего соседа. К тому времени, как он до него добрался на своих двоих – а точнее, на одной – и сосед погрузил его на мула, чтобы доставить на Фрэзер-Ридж, прошли почти сутки, и пострадавшая нога приняла вид и размеры изувеченного енота.

Необходимость стерильности в операционной и последующие многочисленные обеззараживающие процедуры, а также тот факт, что мистер Вулверхэмптон отказывался расставаться с бутылкой, истощили мои обычные запасы. Так как мне в любом случае нужен был бочонок чистого спирта для изготовления эфира, Джейми и Йен отправились за алкоголем к погребу с виски, который был в доброй миле от дома. Я надеялась, что, когда они вернутся, света будет еще достаточно, чтобы я смогла увидеть, что делаю.

Я перебила мисс Мышку, громко спорившую с джентльменом, который явно ее дразнил, и знаками показала, что ей нужно открыть рот. Она подчинилась, но продолжила диалог, начав довольно красноречиво жестикулировать. Судя по внезапному румянцу и веселью его товарищей, она демонстрировала разнообразные и в основном сугубо физиологические действия, которые, по ее мнению, джентльмен должен предпринять в отношении себя.

Одна сторона ее лица распухла и, очевидно, была очень чувствительна. Однако она не поморщилась и даже не дернулась, когда я повернула ее лицо к свету, чтобы было лучше видно.

– Зуб даю, дело в зубе! – невольно вырвалось у меня.

– Овзубе? – переспросила мисс Мышка, изогнув бровь.

– Плохо, – объяснила я, показывая на ее щеку. – Uyoi.

– Плохо, – согласилась она. За этим последовал длинный монолог, который я время от времени прерывала, осматривая ее рот. Судя по всему, девушка объясняла, что с ней произошло.

Похоже, тупая травма. Один зуб, нижний клык, выбит полностью, а соседний премоляр так нехорошо сломан, что его придется вырвать. Следующий вроде бы можно сохранить. Изнутри рот исцарапан чем-то острым, но десна не воспалена. Это хорошие новости.

Бобби Хиггинс пришел из конюшни, привлеченный шумом, и тут же был отослан в дом за напильником. Мисс Мышка игриво улыбнулась ему краем рта, когда он вернулся, и Бобби так церемонно поклонился в ответ, что индейцы рассмеялись.

– Это чероки, да, мэм? – Он улыбнулся Красной Глине и сделал какой-то жест рукой, который развеселил гостей, однако они вернули любезность. – Я раньше не встречал чероки. Вокруг имения его Светлости в Вирджинии живут другие племена.

Я была рада узнать, что он не робеет перед индейцами и легок в общении с ними. Хирам Кромби, который как раз возник неподалеку, этими качествами не обладал. Увидев индейскую делегацию, он остановился на краю поляны. Я радостно помахала ему рукой, и он – с очевидным нежеланием – приблизился к нам.

Роджер передал мне меткое описание Дункана, которое тот дал Хираму: «занудный малый с кислой рожей». Оно было очень точным. Хирам был низкого роста, жилистый, с жидкими засаленными волосами, которые он носил заплетенными в такую тугую косичку, что, мне казалось, ему должно быть сложно даже моргать. Его лицо было изрезано глубокими морщинами, какие оставляют тяготы рыбацкой жизни, Хирам выглядел примерно на шестьдесят, но, скорее всего, был значительно моложе. Уголки губ были всегда опущены, из-за чего лицо принимало такое выражение, как будто он только что съел не просто лимон, а гнилой лимон.

– Я искал мистера Фрэзера, – сказал он, с опаской поглядывая на индейцев. – Я слышал, он вернулся. – На поясе у Хирама висел топорик, и он крепко держал его одной рукой.

– Он вот-вот будет здесь. Вы ведь знакомы с мистером Хиггинсом, не так ли? – Очевидно, он был знаком и, очевидно, неприятно впечатлен этим знакомством. Его глаза остановились на клейме Бобби, и он едва заметно кивнул пареньку. Ничуть не смутившись, я обвела рукой индейцев, которые изучали Хирама с куда большим интересом, чем он их. – Позвольте представить вам мисс Уилсон, ее брата, мистера Уилсона, и… эээ… их друзей.

Хирам напрягся еще сильнее, если такое вообще было возможно.

– Уилсон? – переспросил он довольно грубо.

– Уилсон, – радостно согласилась мисс Мышь.

– Это девичья фамилия моей жены, – сказал Хирам таким тоном, что стало сразу понятно – он считает использование этого имени индейцами в высшей степени возмутительным.

– О, – отозвалась я. – Как интересно. Думаете, они могут быть дальними родственниками вашей супруги?

На это замечание он ошарашенно вытаращил глаза, и я услышала, как Бобби давится смехом.

– Ну, они явно получили это имя от шотландских предков – отца или деда, – уточнила я. – Быть может…

Рот у Хирама то открывался, то закрывался, одна эмоция тут же сменяла другую – от гнева к смятению. Он сжал правую ладонь, выставив наружу лишь мизинец и указательный палец, – рога, защита от дьявола.

– Двоюродный дядя Эфраим, – прошептал он. – Спаси нас Господь. – И без всяких дальнейших объяснений он развернулся и заковылял прочь.

– До свидания! – крикнула мисс Мышка ему вслед, махнув рукой. Он бросил в нашу сторону единственный затравленный взгляд через плечо и припустил так, будто его преследовали демоны.

* * *

Виски наконец было принесено, и после того, как значительная его доля была выпита пациенткой и зрителями, операция началась.

Напильник обычно использовался для лошадиных зубов и потому был немного больше, чем мне нужно, однако работал сносно. Мисс Мышка вначале довольно громко реагировала на мои манипуляции, но с каждой новой дозой виски становилась все тише. К тому времени, как я начала извлекать сломанный зуб, она, как мне показалось, уже ничего не чувствовала.

Бобби тем временем развлекал Джейми и Йена, изображая реакцию Хирама Кромби на предположение о том, что он, возможно, имеет кровных родственников среди Уилсонов. В перерывах между приступами хохота Йен переводил все индейцам, которые катались на траве, захлебываясь от смеха.

– Есть в их семейном древе Эфраим Уилсон? – спросила я, покрепче хватаясь за подбородок Мышки.

– Они, похоже, не очень уверены насчет Эфраима, но был. – Джейми расплылся в широкой улыбке. – Их дед был шотландским путешественником. Оставался с чероки достаточно долго, чтобы соблазнить их бабку, а потом упал со скалы и погиб под оползнем. Она, конечно, вышла замуж снова, но имя ей понравилось.

– Интересно, почему двоюродный дед Эфраим покинул Шотландию? – Йен сел, вытирая слезы от смеха.

– Количество людей вроде Хирама, полагаю, – ответила я, прищуриваясь, чтобы разглядеть, что я делаю. – Думаете…

Я внезапно осознала, что все прекратили разговаривать и смеяться, их внимание привлекло что-то на другом конце поляны. Этим чем-то оказалось прибытие еще одного индейца, который нес что-то в узле за плечом.

* * *

Индейца звали Секвойя, он был немного старше молодых Уилсонов и их друзей. Он коротко кивнул Джейми и, сказав что-то на языке чероки, снял узел с плеча и положил его на землю перед моим мужем. Лицо Джейми изменилось: следы недавнего веселья испарились, сменившись настороженным любопытством. Он опустился на колени и, осторожно откинув ветхую ткань, обнажил горстку обветренных костей: череп в центре глядел своими пустыми глазницами прямо на нас.

– Это еще кто, черт возьми? – Я прекратила работу и вместе со всеми остальными, включая мисс Мышь, разглядывала посылку.

– Он говорит, это старик, владелец фермы, о котором нам рассказывал Макдональд, – тот, что сгорел за линией соглашения. – Джейми протянул руку и взял череп, бережно крутя его, чтобы рассмотреть.

Он услышал, как я судорожно вздохнула, и бросил на меня взгляд, затем повернул череп так, чтобы я тоже смогла увидеть. Большая часть зубов отсутствовала, и отсутствовала давно – лунки на челюсти успели зарасти. Два оставшихся коренных зуба были испещрены пятнами и трещинами – ни блеска серебряных пломб, ни пустот, в которых они могли быть. Я медленно выдохнула, ощущая не то облегчение, не то разочарование.

– Что с ним случилось? И почему он здесь?

Джейми снова опустился на колени и положил череп назад на материю, затем перевернул несколько костей, изучая их. Он посмотрел вверх и, чуть кивнув, пригласил меня присоединиться к нему.

Кости не были обугленными, но некоторые из них явно глодали дикие животные. Одна или две трубчатые кости были расколоты – без сомнений, чтобы добраться до костного мозга, – некоторых мелких костей рук и ног недоставало. Все они имели серый и хрупкий вид останков, которые долгое время лежали под открытым небом.

Йен перевел мой вопрос Секвойе, который сел рядом с Джейми и принялся что-то объяснять, то и дело тыча то в одну, то в другую кость.

– Он говорит, – начал переводить Йен, хмурясь, – что давно знал этого человека. Они были не совсем друзьями, но когда он оказывался возле хижины, то захаживал к нему и они разделяли трапезу. Так что он приносил ему разное, когда заходил в гости, – кролика на рагу, щепотку соли.

А однажды, несколько месяцев назад, Секвойя нашел тело старика в лесу, под деревом, недалеко от хижины.

– Он говорит, его никто не убивал, – сказал Йен, сосредоточенно сдвинув брови и прислушиваясь к стремительному потоку слов. – Он просто… умер. Секвойя думает, что мужчина охотился перед смертью – у него на поясе был нож, а рядом лежало ружье, – а затем дух покинул его и он упал на землю. – Он пожал плечами, повторяя движение молодого индейца.

Не видя причин делать что-либо с телом, Секвойя просто оставил его там вместе с ножом на случай, если духу он понадобится в ином мире, – он не знал, куда уходят духи белых людей и охотятся ли они там. Он ткнул пальцем в нож – это был старый нож, лезвие, лежащее под костями, было сильно изъедено ржавчиной.

Он забрал ружье: оно было слишком ценным, чтобы его оставить, и по пути заглянул в хижину. У старика было мало имущества, а то, что было, почти ничего не стоило. Секвойя взял железный котел, чайник и горшок кукурузной муки и отнес все это к себе в деревню.

– Он не из Анидонау-Нуйя? – спросил Джейми и тут же повторил свой вопрос на чероки. Секвойя замотал головой, мелкие украшения, вплетенные в его волосы, тихонько зазвякали.

Он был из деревни на несколько миль западнее Анидонау-Нуйя – Стоящий Камень. Птица Которая Поет отправил гонцов в соседние поселки сразу после визита Джейми, чтобы разузнать, известно ли кому что-нибудь о судьбе старика. Услышав историю Секвойи, Птица отослал его забрать останки мужчины и принести их Джейми в доказательство того, что его никто не убивал.

Йен задал индейцу вопрос, в котором я уловила слово «пожар» на чероки. Секвойя снова покачал головой и что-то быстро затараторил. Он не поджигал хижину – зачем ему это? Он думает, никто этого не делал. После того как он собрал кости – он сморщился, выражая свое отношение к этой неприятной процедуре, – Секвойя пошел снова взглянуть на хижину. Действительно – она горела некоторое время назад, однако ему было очевидно, что в дерево поблизости ударила молния, от которой начался пожар, уничтоживший довольно большой участок леса. Хижина сгорела лишь наполовину.

Он поднялся на ноги с чувством выполненного долга.

– Он останется на ужин? – спросила я, видя, что он готов уйти.

Джейми перевел приглашение, но Секвойя покачал головой. Он сделал, что должен был, а теперь у него есть другие дела. Он кивнул остальным индейцам и повернулся, чтобы идти. Однако внезапно о чем-то вспомнил, остановился и обернулся.

– Чисква говорит, – начал он несмело, как говорят люди, заучившие речь на незнакомом языке, – пом-ни про ружь-я. – Затем он решительно кивнул и ушел.

* * *

Могилу мы отметили небольшим каирном из камней и маленьким крестом, сделанным из шишек. Секвойя не знал имени своего знакомого, мы не знали его возраста, дат рождения и смерти. Мы даже не знали, был ли он христианином, но крест показался хорошей идеей.

Это была очень скромная траурная церемония, на ней присутствовали я, Джейми, Бри и Роджер, Лиззи с отцом, супруги Баг и Бобби Хиггинс, который – я в этом нисколько не сомневалась – присутствовал лишь потому, что присутствовала Лиззи. Мистер Уэмисс, судя по подозрительным взглядам, что он кидал в сторону Бобби, тоже не был свободен от таких подозрений.

Роджер прочитал короткий псалом над могилой, затем остановился. Он прочистил горло и просто сказал:

– Господи, вверяем Твоим заботам душу брата нашего…

– Эфраима, – пробормотала Брианна, потупив взор.

Присутствующие слегка заулыбались, хотя никто и не засмеялся. Роджер бросил неодобрительный взгляд на жену, но я увидела, как дернулся уголок его рта.

– …брата нашего, чье имя Тебе известно, – заключил Роджер с достоинством и закрыл Псалтырь, позаимствованную у Хирама Кромби, который отклонил приглашение явиться на похороны.

К тому времени, как Секвойя закончил свои разъяснения прошлым вечером, свет уже погас, и мне пришлось отложить стоматологические процедуры мисс Мышки до утра. Пьяная в стельку, она не возражала и благодарно приняла помощь Бобби Хиггинса, чтобы добраться до своего ложа на полу в кухне. Последний мог быть или не быть влюбленным в Лиззи, однако с лихвой отдал должное чарам мисс Мышки.

Закончив с зубными делами, я предложила ей и ее друзьям остаться ненадолго, но они, как и Секвойя, сказали, что у них есть дела, и после многочисленных благодарностей и обмена подарками ушли примерно в полдень, благоухая виски и оставив нас разбираться с бренными останками покойного Эфраима.

После службы все вернулись назад в деревню вниз по холму, но Джейми и я чуть отстали, пользуясь возможностью провести немного времени наедине. Предыдущей ночью дом был полон индейцев, допоздна они рассказывали истории, сидя у огня. К тому времени, когда мы наконец добрались до постели, мы просто свернулись друг у друга в объятиях и уснули, едва обменявшись вежливыми пожеланиями доброй ночи.

Кладбище было расположено на небольшом пригорке, чуть поодаль от дома, в красивом, умиротворяющем месте. Оно было окружено соснами, чья пожелтевшая хвоя укрывала землю и чьи шелестящие ветви создавали иллюзию непрерывного мягкого шепота, – здесь было почти уютно.

– Бедняга, – сказала я, укладывая последний камешек на каирне Эфраима. – Что думаешь, как это он умудрился оказаться в таком месте?

– Бог знает. – Джейми покачал головой. – Всегда есть отшельники – люди, которые не рады компании себе подобных. Может, он был из таких. Или, может, какая-то беда занесла его в эту глушь, и он… остался. – Муж пожал плечами и криво улыбнулся мне. – Я иногда размышляю, как все мы оказались там, где мы есть, саксоночка. А ты?

– Раньше размышляла, – ответила я. – Но со временем мне стало казаться, что ответа на этот вопрос не существует, и я перестала думать.

Он удивленно посмотрел на меня сверху вниз.

– Значит, размышляла? – Он поднял руку и заправил назад прядь выбившихся волос. – Наверное, не стоит спрашивать такое, но я все же спрошу. Ты не возражаешь, саксоночка? Не возражаешь, что ты здесь? Тебе никогда не хотелось вернуться?

Я потрясла головой.

– Нет, никогда.

И это была правда. Но иногда я просыпалась посреди ночи со странной мыслью, что все это может быть сном. Может, я снова проснусь от знакомого душного запаха нагретых батарей и одеколона Фрэнка? И когда я снова засыпала, чувствуя запах дыма и вдыхая мускус от кожи Джейми, я ощущала смутное, неожиданное сожаление. Если он и прочел эту мысль на моем лице, то виду не подал, но наклонился и поцеловал меня нежно в лоб. Потом он взял мою руку, и мы пошли в лес, прочь от дома и от поляны перед ним.

– Иногда я чувствую запах сосен, – сказал он, глубоко вдыхая густой лесной воздух, – и на мгновение мне чудится, что я в Шотландии. Но потом я прихожу в себя и вижу: здесь нет ни мягкого папоротника, ни высоких скалистых гор, ни той природы, которую я знал… только незнакомая природа.

Мне показалось, что я услышала ностальгию в его голосе, но не печаль. Он, однако, задал вопрос, спрошу и я.

– А ты хочешь вернуться назад?

– О да, – ответил он, удивив меня, и рассмеялся, увидев выражение моего лица. – Но не настолько сильно, чтобы не желать быть сейчас здесь, саксоночка.

Он обернулся через плечо на крохотное кладбище с редкими каирнами и крестами и парой крупных камней, отмечавших отдельные могилы.

– Знаешь ли ты, саксоночка, что иные люди верят в то, что последний, кто похоронен на кладбище, становится его стражем? Он должен нести свою службу до тех пор, пока не умрет следующий человек и не займет его место – только тогда он может упокоиться.

– Думаю, наш загадочный Эфраим может быть удивлен, когда обнаружит себя в таком положении, ведь там, под деревом, он лежал совсем один, – сказала я, грустно улыбаясь. – Но интересно, что и от кого охраняет страж на кладбище?

Джейми засмеялся на это.

– Ну… Может, от вандалов, от осквернителей. Или от чародеев.

– От чародеев? – Это меня удивило, я считала, что слово «чародей» значит то же, что и «лекарь».

– Есть такие чары, для которых нужны кости, саксоночка, – сказал он. – Или прах от сожженного тела. Или земля из могилы. – Он говорил очень спокойно, но не шутил. – Ай, даже мертвым нужна защита.

– И кто же справится с этим лучше, чем местный призрак? – сказала я. – Ну конечно.

Мы карабкались вверх сквозь заросли трепещущих осин, обнимающих нас своей зеленью и серебром. Я остановилась на мгновение, чтобы сковырнуть капельку алой живицы с белоснежного ствола. Как странно, думала я, что ее вид так меня встревожил, а затем вспомнила и резко развернулась, чтобы снова посмотреть на кладбище.

Не воспоминание, нет, скорее сон или видение. Мужчина, избитый и сломленный, поднимается на ноги в зарослях осины, поднимается, зная, что это его последний раз, последний поединок. Он сжимает разбитые зубы, окрашенные кровью цвета алой осиновой живицы. Его лицо мертвенно-черно, и я знаю, что в зубах у него серебряные пломбы.

Но гранитный валун стоял тихо и безмятежно на пригорке, весь усыпанный желтыми сосновыми иголками, отмечая место, где упокоился человек, который когда-то называл себя Зубом Выдры.

Видение растаяло так же быстро, как явилось. Мы выбрались из осин на другую поляну, чуть выше той, на которой стояло кладбище. Я была удивлена, что кто-то здесь рубил деревья и расчищал место. В стороне высилась пирамида из поваленных стволов, а рядом были свалены кучей выкорчеванные пни, хотя большая их часть все еще сидела в земле, выглядывая из густой поросли кислицы и горчака.

– Смотри, саксоночка, – Джейми повернул меня в другую сторону, взяв за локоть.

– О! Боже мой.

Пригорок был достаточно высок, чтобы нам открылся потрясающий вид. Деревья уходили далеко вниз под ногами, и мы могли заглянуть за нашу гору, и за следующую, и за ту, что за ней – в синюю даль, затуманенную дыханием гор, облаками, поднимавшимися из лощин.

– Тебе нравится? – В его голосе явственно звучала гордость.

– Конечно, мне нравится. Что… это? – спросила я, указывая на стволы и пни.

– Следующий дом будет здесь, саксоночка, – просто ответил он.

– Следующий дом? Мы что, строим новый?

– Ну, я не знаю, будет ли он нашим или отойдет нашим детям – а может, внукам, – добавил он, улыбаясь краешком рта. – Я решил, если что случится – я вообще-то не думаю, что случится, имей в виду, но если вдруг, – то мне будет радостно, что я положил начало. На всякий случай.

Несколько мгновений я просто смотрела на него, пытаясь понять, что он хочет этим сказать.

– Если что случится… – повторила я медленно и посмотрела на восток, где очертания нашего дома виднелись сквозь деревья. Из трубы вырывался белый дымок и рассеивался в мягкой зелени каштанов и елей. – Если он действительно… сгорит, ты имеешь в виду. – Желудок сжался в комок просто оттого, что я облекла эту мысль в слова.

Я снова посмотрела на него и поняла, что упоминание о пожаре напугало и его тоже. Однако он вел себя как типичный Джейми: просто делал что мог, несмотря на приближение катастрофы.

– Тебе нравится? – повторил он, пристально глядя на меня. – Я имею в виду место. Я могу выбрать другое.

– Здесь очень красиво, – сказала я, чувствуя, как слезы щиплют глаза. – Просто волшебно, Джейми.

* * *

Разгоряченные после подъема, мы присели в тени огромной тсуги и наслаждались будущим видом из наших окон. Наконец нарушив молчание в отношении нашего ужасного будущего, мы нашли в себе силы его обсудить.

– Дело даже не в том, что мы можем умереть, – сказала я. – Или не только в этом. Дело во фразе: «Не оставили после себя детей». Вот что меня по-настоящему пугает.

– Что ж, я понимаю тебя, саксоночка. Хотя идея о том, чтобы умереть, мне не очень нравится, и я намерен этого избежать, – заверил он меня. – Но подумай. Это не обязательно значит, что они погибли. Они могли просто… уйти.

Я глубоко вдохнула, стараясь принять это предположение без паники.

– Вернуться. Ты имеешь в виду вернуться назад. Роджер и Бри. И Джемми, надо думать. Мы предполагаем, что он может… может путешествовать сквозь камни.

Джейми коротко кивнул, его руки были обвиты вокруг коленей.

– После того, что он сделал с опалом? Да, надо думать, что он может.

Я кивнула, вспоминая историю с опалом: Джемми держал его в руках, жалуясь, что камень становится все горячее у него в руках, пока тот не взорвался, разлетевшись на сотни крошечных острых осколков. Да, пожалуй, мы должны предполагать, что он тоже может путешествовать во времени. Но что, если у Брианны будет еще ребенок? Мне было совершенно ясно, что они с Роджером хотят еще одного – по крайней мере, Роджер хочет, а она не против.

Мысль о том, что я могу потерять их, была мучительной, но такую вероятность нужно было рассмотреть.

– Похоже, это ставит нас перед выбором, – сказала я, пытаясь сохранять самообладание и объективность. – Если мы умрем, они уйдут, потому что без нас у них нет причин здесь оставаться. Но если мы не умрем, уйдут ли они? Я хочу сказать, не лучше ли будет отослать их домой? Из-за войны тут будет небезопасно.

– Не будет, – согласился он тихо. Он сидел, склонив голову, и пряди непослушных рыжих волос торчали у него на макушке. Эти вихры достались по наследству и Бри, и Джемми.

– Я не знаю, – сказал он наконец и поднял голову, глядя в голубую даль между небом и землей. – Никто не знает, саксоночка. Будет день, будет пища.

Он повернулся и накрыл мою ладонь своей с улыбкой, в которой было поровну боли и радости.

– Между нами так много призраков, саксоночка. Если невзгоды прошлого не могут причинить нам зла, то и страхи перед будущим не должны. Мы просто должны оставить все это позади и двигаться дальше. Да?

Я положила руку ему на грудь – очень легко, это было не приглашение, мне просто хотелось ощутить его присутствие. Кожа Джейми была прохладной от пота, но он помогал копать могилу – жар от работы горел в мышце внутри.

– Ты был одним из моих призраков, – сказала я. – Так долго. И я так долго пыталась оставить тебя позади.

– Значит, пыталась? – Его рука легла мне на спину, бессознательно двигаясь вверх и вниз. Я знала это прикосновение – острое желание дотронуться, просто чтобы убедиться, что второй был здесь, во плоти.

– Когда я оглядывалась назад, мне казалось, я всего этого не переживу. Это было непереносимо… – Воспоминания встали комом в горле.

– Я знаю, – мягко отозвался Джейми, касаясь моих волос. – Но у тебя был ребенок… и муж. Было бы неправильно отвернуться от них.

– Было неправильно отвернуться от тебя. – Я моргнула, но слезы уже бежали из глаз. Он притянул к себе мою голову и принялся нежно облизывать мое лицо, это настолько застало меня врасплох, что я рассмеялась на середине очередного всхлипа и чуть не подавилась.

– Я люблю тебя, как мясо любит соль[51], – процитировал он и тихо засмеялся. – Не плачь, саксоночка. Мы здесь вместе сейчас: ты и я. Все остальное пустяки.

Я прижалась лбом к его щеке и обхватила Джейми руками. Мои ладони легли ему на спину, и я провела ими от лопаток до талии, легонько-легонько, останавливаясь на каждой выпуклости, каждом изгибе и не замечая шрамов, изрезавших кожу.

Он прижал меня к себе и глубоко вздохнул.

– Ты знаешь, что на этот раз мы женаты почти вдвое больше, чем в прошлый?

Я отклонилась назад и, чуть нахмурившись, посмотрела на него с сомнением, как бы соглашаясь сменить тему.

– А разве мы не были женаты в промежутке?

Вопрос застал Джейми врасплох: он тоже нахмурился и задумчиво провел пальцем по обгоревшему носу.

– Что ж, это, пожалуй, вопрос для священника, – сказал он. – Надо думать, мы были, но в этом случае получается, что мы оба прелюбодеи.

– Были прелюбодеями, – поправила его я, ощущая легкий дискомфорт. – Но на самом деле не были. Отец Ансельм так сказал.

– Ансельм?

– Отец Ансельм, францисканский монах в аббатстве Святой Анны. Но ты, наверное, его не помнишь, ты был очень болен тогда.

– О. Я припоминаю его, – ответил он. – Он приходил и сидел со мной, когда я не мог уснуть. – Джейми криво улыбнулся: это не то время, которое ему хотелось бы вспоминать. – Ты ему очень нравилась, саксоночка.

– Да? А как насчет тебя? – спросила я, пытаясь отвлечь его от воспоминаний об аббатстве. – Тебе я не нравилась?

– О, ты мне очень нравилась, – заверил он. – Хотя сейчас ты нравишься мне даже больше.

– Вот как? – Я горделиво приосанилась. – Что же изменилось?

Он склонил голову набок и сощурил глаза, как бы оценивая меня.

– Ну, ты меньше пукаешь во сне, – начал он рассудительным тоном и с хохотом увернулся от шишки, просвистевшей мимо его левого уха. Я нашарила кусок деревяшки, но, прежде чем успела огреть его по голове, он нагнулся и схватил меня за руки. Бросив меня на траву, он взгромоздился сверху и без особых усилий совершенно меня обездвижил.

– Слезь с меня, дурак! Ничего я не пукаю во сне!

– Откуда ты знаешь, саксоночка? Ты так крепко спишь, что не проснешься даже от собственного храпа.

– Ах, ты хочешь поговорить о храпе? Ты…

– Ты гордая, как Люцифер, – сказал Джейми, перебивая меня. Он по-прежнему улыбался, но голос его звучал серьезнее. – И ты смелая. Ты всегда была безрассудно храброй, а теперь еще и дерешься, как маленький разъяренный барсук.

– Значит, я высокомерная и разъяренная. Не очень похоже на список женских добродетелей, – сказала я, пыхтя и извиваясь под ним, как уж.

– Ну, еще ты добрая, – добавил он, подумав. – Очень добрая. Хотя доброта твоя очень своеобразна. Не подумай, что я вижу в этом что-то плохое, – пояснил Джейми, ловко перехватывая руку, которую мне удалось освободить, и фиксируя ее у меня над головой.

– Женские, – пробормотал он, сосредоточенно сдвинув брови. – Женские добродетели… – Его свободная рука проползла между нами, и пальцы сомкнулись на моей груди.

– Кроме этого!

– Ты очень чистая, – с одобрением заметил он, потом отпустил мое запястье и запустил пальцы мне в волосы. Они действительно были чистыми и пахли подсолнухом и календулой. – Я никогда не встречал женщину, которая бы так часто мылась, за исключением, пожалуй, Брианны. Повар из тебя не очень, – продолжал он задумчиво. – Хотя ты пока что никого не отравила – разве что нарочно. Могу сказать, что штопаешь ты неплохо, хотя и предпочитаешь зашивать живых людей, а не ткань.

– Вот спасибо.

– Какие еще есть добродетели? – спросил он. – Может, я что-то упустил?

– Хм! Кротость, терпение… – Я продолжала барахтаться под ним.

– Кротость? Боже. – Он решительно покачал головой. – Ты самая жестокая, кровожадная…

Я рванулась вверх, и мне почти удалось укусить его за шею. Он дернулся назад и рассмеялся.

– Нет, терпеливой тебя тоже не назовешь.

Я бросила сопротивляться и обессиленно лежала на спине с рассыпавшимися по траве растрепанными волосами.

– И какая же моя самая привлекательная черта в таком случае?

– Ты считаешь меня забавным, – ответил он, улыбаясь.

– Я… так… не… считаю, – пропыхтела я, снова начав борьбу. Джейми невозмутимо лежал на мне, не обращая внимания на тычки и удары, пока я не выбилась из сил и не затихла под ним, хватая ртом воздух.

– А еще, – добавил он, – тебе очень нравится спать со мной. Разве нет?

– Эмм… – Я хотела поспорить с ним, но честность не позволила. К тому же он и так знал, что это правда.

– Ты меня раздавишь, – сказала я, стараясь сохранять достоинство. – Слезь, будь добр.

– Разве нет? – повторил он, не двигаясь с места.

– Да! Да, черт возьми! Теперь слезешь?

Вместо этого он наклонил голову и поцеловал меня. Я сжала губы, полная решимости не поддаваться, но он тоже был решителен, и коли уж взялся за дело… Кожа на его лице была теплой, отросшая борода слегка царапалась, а широкий мягкий рот… Мои ноги сами собой раскинулись ему навстречу, я почувствовала между ними его твердую плоть, голая грудь пахла мускусом и потом, а во вьющихся рыжих волосах запутались стружки. Я все еще горела от борьбы, но трава вокруг нас была влажной и прохладной. Он был прав: еще минута, и он мог бы взять меня прямо здесь, если бы захотел.

Джейми почувствовал, что я сдалась, вздохнул и расслабился. Он больше не держал меня в плену – просто держал. Приподняв голову, он накрыл ладонью мою щеку.

– Правда хочешь знать, что это? – спросил он, и по взгляду его голубых глаз я поняла, что он не шутит. Я молча кивнула.

– Среди всех существ на земле ты самая верная, – прошептал он.

Я хотела сказать что-нибудь о сенбернарах, но на лице у него была написана такая нежность, что я промолчала и просто смотрела на него, моргая и жмурясь от света, льющегося сквозь зелень сосновых иголок у нас над головой.

– Что ж, – промолвила я наконец, – как и ты. Не самое плохое качество, правда?