Читать книгу Мистер Убийца - Дин Кунц - Страница 16

Он отвлекается от дороги только для того, чтобы бросить быстрый взгляд на странные очертания, которые неясно вырисовываются из темноты, и на дождь по обеим сторонам шоссе. Скала с обломанной вершиной стоит, как открывший свою огромную зубастую пасть бегемот, готовый проглотить оказавшихся рядом несчастных животных. По каменистой сухой земле разбросаны группы низкорослых чахлых деревьев, пытающихся выжить в условиях, где осадки выпадают не часто, а ливневые дожди большая редкость, они стоят, ощетинившись искривленными ветвями, похожие на зазубренные роговые конечности насекомых.

В машине есть радио, но киллер его не включает. Он не хочет, чтобы что-нибудь отвлекало его от той мистической силы, которая толкает его на запад и с которой он жаждет пообщаться. Это магическое притяжение растет по мере продвижения вперед, миля за милей. Это единственное, о чем он сейчас думает. Он уже не может повернуть вспять. Скорее Земля начнет вращаться в другую сторону и Солнце будет всходить на западе.

Дождь остается позади. Рваные облака уступают место чистому ночному небу, на котором можно сосчитать все звезды. За горизонтом в дымке видны блестящие вершины и хребты гор. Они находятся так далеко, что кажется, будто это край света. Они как игрушечные алебастровые валы вокруг сказочного королевства. Как стены Шангри-Ла, райского уголка, где до сих пор мерцает свет старой луны.

Он едет по необозримым просторам Юго-Запада, проезжает города Тукумкери, Монтойя, Куэрво, все в ожерельях огней, пересекает мост через реку Пекос.

Между Амарилло и Альбукерке он останавливается на бензозаправочной станции. В комнате отдыха пахнет инсектицидным средством, а в углу валяются два дохлых таракана. Его отражение в грязном зеркале при тусклом желтом свете хотя и узнаваемо, но отличается от прежнего. Его голубые глаза кажутся темнее, а взгляд – пристальнее.

Выражение лица, обычно открытое и дружелюбное, сделалось застывшим.

– Я собираюсь стать кем-то, – произносит он, глядя в зеркало, и мужчина в зеркале произносит те же слова в унисон с ним.

В воскресенье в половине двенадцатого ночи он приезжает в Альбукерке. Он заправляет машину и заказывает два чизбургера. Затем едет дальше. До Флагстаффа штата Аризона триста двадцать пять миль. Он ест сандвичи из белого бумажного пакета. Туда же стекает жир, горчица, падают кусочки лука.

Вот уже вторую ночь он не спит и не хочет спать. Он обладает неистощимой выносливостью. Бывали случаи, когда он не отдыхал в течение семидесяти двух часов и при этом сохранял свежую голову.

Из фильмов, которые он смотрел ночами, в одиночестве, в незнакомых городах, он знает, что сон – это единственный непобедимый враг солдат, пытающихся выиграть жестокую битву, полисменов на службе. Тех, кто храбро стоит на страже и караулит вампиров, пока заря не приносит спасения.

Его способность отдыхать только по своему желанию так необычна, что он не хочет об этом думать. Он чувствует, что есть вещи, касающиеся его самого, которые ему лучше не знать. И это как раз такой случай.

Еще один урок, который он извлек из фильмов, – это то, что у каждого мужчины есть свои секреты. Даже такие, в которых он не признается самому себе. И у него они есть, и это его радует, так как делает похожим на других. А это как раз то, чего он страстно желает. Быть похожим на людей.

Марти видит сон, в котором он стоит на холодном, продуваемом ветрами месте, охваченный ужасом. Он сознает, что стоит на абсолютно непримечательном равнинном плато, похожем на обширные долины пустыни Мохаве, раскинувшиеся по пути в Лас-Вегас, но пейзаж вне поля его зрения, так как вокруг очень темно. Марти знает, что в этом мраке на него надвигается что-то невероятно странное и враждебное, огромное и беспокойное. Но абсолютно молчаливое. Он нутром чувствует, что оно приближается, но понятия не имеет, откуда оно движется. Слева, справа, спереди, сзади, снизу или сверху? Марти не знает. Он чувствует его, этот предмет. Он таких колоссальных размеров и такой тяжелый, что по мере его приближения воздух сжимается и тяжелеет. Его движение все ускоряется, а спрятаться от него некуда. Вдруг он слышит голос Эмили, умоляющий о помощи, зовущий папу. Затем голос Шарлотты. Но он не может сосредоточиться на них. Он бросается сначала в одну сторону, потом – в другую, но их безумные крики всюду преследуют его. Неизвестный предмет приближается все быстрее и быстрее, вот он уже совсем близко. Девочки напуганы. Они плачут. Пейдж зовет его таким страшным голосом, что Марти начинает плакать от бессилия помочь им. И вот, о боже, он уже над ним, этот предмет, неумолимый, как падающая луна, как столкновение планет.

Неизмеримая масса, первозданная сила, сотворившая мир, она так же разрушительна, как та сила, что когда-нибудь разрушит его. А Эмили и Шарлотта все кричат и кричат…

Понедельник. Пять часов утра. Круговерть снежинок и ледяной утренний воздух, пробирающий до костей. Коричневая кожаная куртка, взятая у убитого им в вагончике мужчины менее шестнадцати часов тому назад в Оклахоме, не греет. Заправляя «Хонду» у бензоколонки самообслуживания, киллер дрожит от холода.

Выехав из Флагстаффа, он опять на Сороковом шоссе, по направлению в Барстоу, что в трехстах пятидесяти милях отсюда.

Потребность двигаться на запад так же сильна, как и раньше. Он бессилен перед ее железными тисками, как астероид, притянутый гравитацией огромной планеты и неумолимо стремящийся навстречу катастрофе.

Марти Стиллуотер просыпается в холодном поту и садится на постели. Он охвачен ужасом и чувством непонятно откуда исходящей угрозы. Его пробуждение было таким шумным, что он уверен, что разбудил Пейдж, но ошибся: непотревоженная, она продолжает спать.

Постепенно сердце перестает колотиться так бешено. В комнате гораздо светлее, чем на равнине в его страшном сне: на световом табло часов мерцают зеленые цифры, горит предохранительная лампа телевизора, из окон струится свет.

Но он не может снова лечь. Ночной кошмар все еще не дает ему покоя, и сон как рукой сняло.

Он вылез из-под одеяла и босиком подошел к ближайшему окну. Он внимательно рассматривает небо над крышами домов, стоящих на противоположной стороне улицы, как будто что-то на этом темном своде принесет ему успокоение.

Скорее наоборот. Когда на востоке забрезжил рассвет и темное небо стало серо-голубым, его охватило знакомое чувство необъяснимого страха, впервые охватившее его в кабинете в субботу днем. С наступлением рассвета его начала колотить дрожь. Он попытался унять ее, но напрасно. Дрожь становилась сильнее. Он страшился не дневного света, а того, что принесет ему этот день. Наступающий день таил для него непонятную, не имеющую названия угрозу. Он чувствовал, как она приближается к нему, ищет его. Это было безумством, черт побери, и тем не менее дрожь становилась такой сильной, что он вынужден был облокотиться о подоконник, чтобы унять ее.

– Что со мной? – в тревоге шепчет он. – Что случилось, что происходит?

Стрелка спидометра колеблется между цифрами девяносто и сто. Руль вибрирует под его ладонями, пока им не становится больно. «Хонду» трясет. Она грохочет и дребезжит.

Мотор, сопротивляясь такой скорости, издает тонкий пронзительный звук.

В твердыне и бесплодии пустыни Мохаве есть что-то величественное: рыже-красные, слоновой кости, желто-зеленые тона, пурпур обезвоженных жил, белый песок, щербатые скалы, похожие на хребты рептилий, кое-где покрытые высохшими мескитовыми деревьями.

Мысли киллера постоянно возвращаются к старым фильмам о поселенцах, держащих путь на запад. Впервые он задумывается над тем, сколько мужества требовалось этим людям, двигающимся в столь шатких экипажах и целиком зависящим от жизненных сил и выносливости ломовых лошадей.

Кино. Калифорния. Он в Калифорнии, на родине кино.

Вперед, вперед, вперед.

Время от времени он непроизвольно издает какой-то жалобный звук. Этот звук похож на звук, издаваемый умирающим от жажды животным перед артезианской скважиной. Киллер изо всех сил тянется к воде, обещающей спасение, но боится, что это мираж и она исчезнет, прежде чем он сможет утолить мучающую его жажду.

Пейдж и Шарлотта уже в гараже. Садясь в машину, они зовут Эмили:

– Эмили, поторопись!

Поднявшись из-за стола, за которым она завтракала, Эмили уже направляется к двери кухни, ведущей в гараж, как ее ловит за плечо Марти, поворачивает лицом к себе и говорит:

– Подожди, подожди, подожди.

– О, я забыла, – произносит она и подставляет щеку для поцелуя.

– Это не самое важное, – говорит он.

– А что же тогда?

– Вот что. – Он опускается на одно колено, чтобы быть вровень с ней, и бумажной салфеткой вытирает с ее губ следы молока в виде усов.

– Тьфу, дрянь, – говорит она.

– Было очень мило.

– Это больше подходит Шарлотте.

– Почему? – удивился Марти.

– Потому что она грязнуля.

– Не будь такой злюкой.

– Она об этом знает, папа.

– Все равно.

Пейдж снова зовет ее из гаража.

Эмили целует его, а он говорит:

– Не доставляй хлопот учительнице.

– Она доставляет мне не меньше хлопот, – отвечает Эмили.

В порыве нежности он прижимает ее к себе, крепко обнимает и не хочет отпускать. От нее исходит благоухающий аромат мыла «Айвори» и детского шампуня, вкусно пахнет молоком и овсяными хлопьями. Он никогда не нюхал ничего слаще и лучше этого. Она была такой тоненькой и хрупкой, что он отчетливо слышал, как в грудной клетке бьется ее маленькое сердечко. Его не оставляло ощущение того, что произойдет что-то ужасное и он никогда не увидит ее, если она сейчас уйдет.

Но он вынужден ее отпустить. Либо он должен объяснить свое нежелание отпускать ее. Но он не может этого сделать.

«Милая, понимаешь, дело в том, что у папы что-то с головой, и я не могу избавиться от мысли, что потеряю тебя, Шарлотту и маму. Но я знаю, что этого не случится, потому что вся проблема в моей голове, наверное, у меня большая опухоль или что-то вроде этого. Ты можешь написать слово «опухоль»? Ты знаешь, что это такое? Я собираюсь лечь в больницу и удалить ее. Удалить эту отвратительную старую опухоль, и тогда я больше не буду бояться без причины…»

Но он не осмелился сказать ей это. Этим бы он только напугал ее.

Он поцеловал Эмили в мягкую теплую щеку и отпустил.

У двери, ведущей в гараж, она остановилась и посмотрела на него.

– Ты сегодня будешь читать?

– Конечно.

– Салат из оленины…

– …суп из оленины… – поправил он.

– …всякая вкуснятина…

– …ерундятина, – закончил Марти.

– Знаешь что, папа?

– Что?

– Ты та-а-а-кой глупый.

Хихикая, Эмили прошла в гараж. Дверь скрипнула, и Марти показалось, что с этим звуком от него уходит жизнь.

Он посмотрел на дверь, изо всех сил стараясь не броситься вперед за Эмили и криком заставить их вернуться в дом.

Он услышал, как поднимается дверь гаража.

Пейдж включает двигатель. Он пыхтит, замолкает, потом снова заводится. Машина делает задний ход и выезжает из гаража.

Марти поспешил выйти из кухни. Он торопится в гостиную. Подходит к окну, откуда хорошо видна дорога. Ставни открыты, поэтому он стоит чуть поодаль, в нескольких шагах от окна.

Белый «БМВ» выехал на дорогу.

Чтобы подольше видеть машину, удаляющуюся по улице, Марти подошел к окну так близко, что прикоснулся лбом к прохладному стеклу. Он пытался оставить свою семью в поле зрения как можно дольше, будто таким образом он сможет застраховать их от всего, даже от падения самолетов и ядерных взрывов. Только бы не выпустить их из виду.

Сквозь внезапно нахлынувшие горячие слезы, которые ему с трудом удалось сдержать, Марти бросил последний взгляд на «БМВ».

Обеспокоенный такой реакцией на отъезд семьи, он отошел от окна и в ярости спросил себя: «Что это, черт возьми, со мной?»

В конце концов, девочки просто поехали в школу, а Пейдж – в свой офис. Так было почти каждый день. Это была обычная рутина, которая никогда до сих пор не была опасна. По логике, у него не было причины думать, что сегодня или еще когда-либо их может поджидать опасность.

Он посмотрел на часы. Семь часов сорок восемь минут.

Его встреча с доктором Гутриджем состоится только через пять часов. Это кажется ему вечностью. Все может произойти за эти пять часов.

Ладлоу. Даггетт.

Вперед, вперед, вперед.

Девять часов четыре минуты местного времени.

Барстоу. Неприметный городок в пустыне. Много лет тому назад здесь останавливались дилижансы. Железнодорожные тупики. Высохшие реки. Потрескавшаяся штукатурка. Обсыпавшаяся краска. Линялая зелень деревьев и толстый слой пыли на листьях. Мотели, рестораны фаст-фуд, опять мотели.

Заправочная станция. Бензин. Мужской туалет. Плитки шоколада. Две банки холодной колы.

Диспетчер слишком любезен. Слишком разговорчив. Не спешит отсчитать сдачу. Маленькие поросячьи глаза. Толстые щеки. Он ненавидит его. Заткнись, заткнись, заткнись. Убить бы его. Снести бы ему башку. Было бы хорошо. Но не стоит рисковать. Кругом слишком много народа.

Опять в дороге. Вновь на запад. Восемьдесят миль в час. Шоколад и кока-кола. Пустынные равнины. Горы песка, сланец. Вулканическая порода. Многорукие деревья Джошуа стоят на страже.

Как пилигрим спешит к святым местам, лемминг – к морю, комета – к своей извечной траектории, так он стремится на запад, пытаясь опередить ищущее океан солнце.

У Марти пять пистолетов. Он не был ни охотником, ни коллекционером. Он не стрелял ни по тарелкам, ни по мишени ради своего удовольствия. Не в пример некоторым, он вооружился не из страха или боязни какого-либо социального катаклизма, хотя иногда он повсюду замечал его признаки. Он даже не мог сказать, что любит оружие, но он признавал его необходимость в этом тревожном мире.

Он покупал оружие для исследовательских целей. Как автор детективных романов, пишущий о полицейских и убийцах, он веровал в то, что должен знать, о чем пишет. И так как оружие не было его хобби, и время на исследовательские цели тоже было ограничено, небольшие погрешности были иногда неизбежны, но ему было комфортнее писать об оружии, из которого он стрелял.

На столике рядом со своей кроватью он держал незаряженный револьвер и коробку с патронами. «Корт» тридцать восьмого калибра был револьвером ручной работы высочайшего качества, произведенным в Германии. Он научился пользоваться им, когда писал свой роман «Сумерки», и оставил для защиты дома.

Несколько раз они с Пейдж возили девочек на закрытое стрельбище понаблюдать за стрельбой по мишеням, исподволь прививая им глубокое уважение к револьверу. Когда Шарлотта и Эмили вырастут, он научит их пользоваться оружием, правда не таким мощным, как «корт». Несчастные случаи, связанные с использованием огнестрельного оружия, происходят, по сути дела, из-за неумения им пользоваться. В Швейцарии, например, где каждый мужчина обязан иметь оружие для защиты страны в случае грозящей ей опасности, инструктаж проводится повсеместно, и поэтому несчастные случаи там крайне редки.

Он вытащил револьвер из ящика прикроватной тумбы, зарядил его и отнес в гараж, где положил, на всякий случай, в перчаточное отделение своей второй машины, зеленого «Форда Таурус». В углу гаража стоял металлический ящик, в котором в специальных футлярах лежали винтовка «моссберг», дробовик «кольт М-16» и два пистолета – «беретта» девяносто второй модели и «смит-вессон 5804». Там же лежали коробки с патронами всех нужных калибров. Он распаковал все оружие, которое было предварительно вычищено и смазано, и зарядил его.

«Беретту» он отнес на кухню и положил в верхний ящик кухонного стола рядом с плитой. Девочки не должны успеть наткнуться на него, прежде чем он созовет семейную конференцию для того, чтобы объяснить причину принятых им чрезвычайных мер предосторожности. Если он сумеет объяснить.

Дробовик Марти положил на верхнюю полку стенного шкафа в прихожей, «смит-вессон» – в ящик письменного стола в своем кабинете, а «моссберг» – под кровать в своей спальне. Его не покидало чувство тревоги за свое душевное состояние: ведь не исключено, что он вооружался против несуществующей угрозы.

Учитывая его семиминутную отключку в субботу, эта его возня с оружием была смешным и ненужным делом.

У него нет доказательств надвигающейся опасности. Он действовал чисто интуитивно, как солдатик-муравей бездумно строит свои укрепления. С ним никогда раньше этого не случалось. Он по своей природе был мыслителем, теоретиком, но никак не практиком, не человеком действия. Но сейчас его захлестнул поток инстинктивного ответного действия.

Когда он прятал ружье под кровать, другое событие отвлекло его мысли о душевном здоровье. К нему вернулась гнетущая атмосфера кошмарного сна, чувство надвигающегося на него с огромной скоростью чего-то тяжелого. Воздух давил на него своей тяжестью. Было почти так же жутко, как в ночном кошмарном сне. И становилось еще хуже.

«Господи, помоги мне», – думал он. И не был уверен, от чего он просит защиты: от некоего неизвестного врага или от темных импульсов, таящихся в нем самом.

«Мне необходимо…»

Пыльная круговерть в пустыне.

Он мчится по шоссе быстрее других. Мимо легковых машин и грузовиков. Пейзаж в дымке. Разбросанные то тут, то там города.

Быстрее. Быстрее. Будто его засасывает в черную дыру.

Мимо Викторвилля.

Мимо Яблочной долины.

Через Кайонский перевал на высоте четырех тысяч двухсот футов над уровнем моря.

Потом он спускается. Мимо Сан-Бернардино.

Риверсайд. Карона.

Через горы Санта-Ана.

Южнее. Магистраль Коста-Меса.

Город Орандж. Мастин. Лабиринты предместий Южной Калифорнии.

Невероятной силы магнетизм все гонит и гонит его на запад.

Это даже больше чем магнетизм. Это гравитация. Притяжение. Вниз, в водоворот черной дыры.

Поворот на магистраль Санта-Ана.

Сухость во рту. Горький металлический привкус. Бешено колотится сердце и пульсирует кровь в висках.

«Мне необходимо быть кем-то».

Скорее.

Позади Ирвин, Лагуна-Хиллз, Эль-Торо.

В самое сердце тайны.

«Необходимо… необходимо… необходимо… необходимо… необходимо…»

Мишн-Виэйо. Вот оно. Здесь.

Он съезжает с магистрали.

Ищет магнит. Загадочную притягательную силу.

Весь этот путь из Канзас-Сити он проделывает в поисках неизвестного. С целью узнать свое непостижимое, удивительное будущее. Дом. Признание. Смысл жизни.

Здесь поворот налево, еще два квартала, поворот направо. Незнакомые улицы. Однако для того, чтобы сориентироваться, ему достаточно лишь отдаться силе, которая движет и управляет им.

Дома в средиземноморском стиле. Аккуратно подстриженные лужайки. Тени от пальм на бледно-желтой штукатурке стен.

Здесь.

Вот тот дом. В глубине.

На обочину. Остановка.

Дом как дом. Как все остальные. Но кто внутри? Здесь что-то такое, что он впервые почувствовал в далеком теперь Канзасе. То, что притягивает его. Нечто.

Приманка.

Внутри, в доме.

Ждет его.

Из его груди вырывается победный клич. Только звук. Без слов. Чувство облегчения. Не нужно больше искать судьбу. И хотя он пока не знает, какая она, он уверен, что нашел ее. Киллер расслабляется, потные руки соскальзывают с руля. Он доволен, что долгому путешествию пришел конец.

Он, обуреваемый любопытством, взволнован сильнее обычного. Но стальная хватка принуждения ослаблена, и он не торопится. Биение сердца становится нормальным. Прекращается звон в ушах, дыхание становится глубоким и ровным. За рекордно короткий отрезок времени он становится, во всяком случае внешне, таким же спокойным и собранным, как в особняке в Канзас-Сити, где он благоговейно и с радостью наблюдал за милыми подробностями смерти мужчины и женщины в их огромной георгианской кровати.

Марти снял с крючка на кухне ключи от «Тауруса», вошел в гараж, закрыл на ключ дверь от дома и нажал на кнопку, приводящую в действие механизм поднятия гаражной двери. К этому времени преследующее его чувство опасности стало таким невыносимо мучительным, что он был на грани истерики. Находясь в плену терзающей его паранойи, он был убежден, что за ним охотится какое-то сверхъестественное существо, враг, использующий не пять обычных чувств, а что-то необычное, не данное человеку. Бредовая идея, конечно же, сошла прямо со страниц «Нэшнл инкуайрер». Бредовая, но не оставляющая его в покое, так как он на самом деле ощущал присутствие… гнетущее, затаенное, не обнаруживающее себя чье-то присутствие. Кто-то наблюдает за ним, давит на него, исследует и прощупывает его. Марти чувствует себя так, будто в его череп под огромным давлением вводят густую вязкую жидкость, сжимая мозг, лишая его сознания. Все это сопровождается вполне ощутимым физическим эффектом: он как водолаз, отягощенный огромным весом воды. Ломит суставы, болят мускулы, легкие не хотят расширяться, противятся вдыханию новой порции воздуха. Он становится очень чувствительным к звукам и запахам, и это обезоруживает его: грохот поднимающейся двери гаража невыносимо действует на ушные перепонки; лучи солнца, проникающие в гараж, слепят глаза; затхлый и едкий запах, едва уловимый раньше, теперь ударял в нос с такой силой, что его тошнило.

Через минуту все это прекратилось, и он полностью пришел в себя. Внутричерепное давление упало так же внезапно, как и поднялось. Прошла боль в суставах и мускулах. Солнце больше не слепит глаза. Как будто его внезапно вырвали из кошмара, в котором он был действующим лицом.

Марти облокотился на свой «Таурус». Ему трудно было поверить в то, что худшее уже позади, и он напряженно ждал удара новой необъяснимой волны параноидального ужаса.

Он выглянул на улицу, которая показалась ему одновременно знакомой и чужой, ожидая появления какого-то чудовищного фантома откуда-то снизу, из-под земли, либо спустившегося сверху, с пронизанного солнцем воздуха. Создания с нечеловеческим обликом, безжалостного и жестокого. Невидимого призрака из его ночных кошмаров, обретшего теперь плоть и кровь.

Самообладание так и не возвращалось к нему, он продолжал дрожать, но понемногу возвращалась способность оценивать ситуацию, и он стал думать, сможет ли вести машину. А что, если подобный приступ повторится, когда он будет сидеть за рулем? Он наверняка не остановится на светофоре, проигнорирует идущий навстречу транспорт…

Ему больше чем когда-нибудь необходимо было видеть доктора Гутриджа.

Он подумал, не вернуться ли ему в дом и не вызвать ли такси. Но вспомнил, что он не в Нью-Йорк-Сити, где на улицах полным-полно такси. В Южной Калифорнии слова «служба такси» были не больше чем метафора. Если ему и удастся его поймать, то он вряд ли подъедет к офису доктора Гутриджа в назначенное время.

Он сел в машину и завел мотор. Осторожно дал задний ход и выехал на улицу, держась за руль так крепко, как будто он дряхлый старик, заботящийся о хрупкости своих костей и сознающий всю недолговечность своего существования.

По пути в Ирвин к доктору Марти Стиллуотер думает о Пейдж, Шарлотте и Эмили. Его слабая плоть предала его, и теперь он может быть лишен счастья увидеть своих девочек взрослыми, счастья стареть рядом со своей женой. Он верил в загробную жизнь, где он когда-нибудь соединится с теми, кого любит. Но жизнь была такой желанной, что даже обещания блаженства в загробной жизни не компенсируют нескольких лет жизни здесь, по эту сторону мироздания.

Киллер наблюдает за тем, как машина Марти выезжает из гаража.

По мере того как «Форд» медленно удаляется, он понимает, что магнит, притянувший его из Канзаса, находится в этой машине. Быть может, это мужчина, сидящий за рулем. А может, это вовсе не человек, а какой-нибудь талисман, спрятанный в машине, какой-нибудь магический предмет, не поддающийся его пониманию, с которым его по непонятным еще причинам связала судьба.

Киллер уже собирается завести «Хонду» и ехать вслед за «Фордом», но потом решает, что незнакомец рано или поздно вернется, и остается.

Он надевает на плечо кобуру, кладет в нее пистолет и влезает в кожаную куртку.

Из отделения для перчаток он достает закрытую на «молнию» кожаную сумку с набором инструментов взломщика. В него входят семь отверток, отмычка и маленький аэрозольный баллончик с графитным смазочным веществом.

Он выходит из машины и уверенно направляется к дому.

Рядом с домом, на дороге, стоит белый почтовый ящик, на котором по трафарету нанесено одно-единственное слово – «Стиллуотер». Эти десять черных букв, кажется, обладают символической силой. Стиллуотер. Тихая вода. Тишина. Спокойствие. Мир. Он нашел тихую воду. Он побывал в таких переделках, жизнь не раз ломала его, но теперь наконец он обрел место, где может отдохнуть, где его душа найдет умиротворение.

Он открывает задвижку стальной двери забора, проходит по дорожке в глубь двора. Слева от него стоит гараж, справа – живая изгородь из вьюнков с человеческий рост.

Небольшой задний дворик утопает в зелени. Буйно цветет фикус, пышно разросся вьюнок, продолжая изгородь и ограждая киллера от любопытных взглядов соседей.

Крыша патио состоит из деревянных балок, густо переплетенных стелющейся колючей бугенвиллеей. Гроздья кроваво-красных цветов усеивают крышу летнего сада даже в этот последний день ноября.

Из летнего сада в дом ведут две двери: дверь кухни и раздвижная стеклянная дверь. Обе двери закрыты.

Раздвижная дверь, за которой его взору предстает безлюдная гостиная с удобной мебелью и большим телевизором, укреплена изнутри еще и деревянным шестом. Если даже удастся открыть замок, то ему все равно придется разбить стекло, войти внутрь комнаты и убрать шест.

Он громко стучится в кухонную дверь, хотя в соседнее с дверью окно видно, что никого на кухне нет. Не дождавшись ответа, он вновь стучится. И опять тот же результат.

Он достает баллончик с графитом из своего набора инструментов. Опустившись на колени перед дверью, прыскает в замок смазочное вещество, чтобы удалить из него частички грязи и пыли.

Затем отмычкой открывает дверь.

Он ждет, что включится сигнализация, но сирены нет. Беглый осмотр не обнаруживает никаких устройств, относящихся к сигнализации. Значит, ее нет.

Он кладет инструмент на место, застегивает на «молнию» кожаную сумку, переступает порог и тихо закрывает за собой дверь.

Какое-то время он стоит на прохладной кухне, вбирая в себя потоки приятного воздуха. Этот дом явно приветствует его. Здесь начинается его будущее, которое будет несравнимо ярче его запутанного и омраченного амнезией прошлого.

Киллер выходит из кухни и идет осматривать другие помещения, не доставая из кобуры пистолет. Он уверен, что дом пуст, чувствует, что опасность ему не грозит и перед ним открыты большие возможности.

– Мне необходимо кем-то быть, – сообщает он дому, как будто тот живое существо, наделенное способностью осуществлять чьи-то желания.

Первый этаж не представляет для него никакого интереса. Обычные комнаты, обставленные удобной, но неброской мебелью.

Наверху киллер только ненадолго останавливается у каждой комнаты, просто чтобы составить мнение о планировке второго этажа. Потом он осматривает все поподробнее. Входит в спальню взрослых, в ванную комнату, туалет. Далее следуют спальня для гостей, детская комната, еще одна ванная комната.

Последняя спальня в конце коридора приспособлена под кабинет. Внутри стоят письменный стол, компьютер. Обстановка больше уютная, чем деловая. Под закрытыми ставнями окнами стоит большая софа, на письменном столе – настольная лампа с абажуром из цветного стекла.

Одна из стен сплошь увешана картинами. Они висят в два ряда, почти соприкасаясь рамками. Очевидно, что картины написаны не одним художником. Однако их объединяет одна общая тема. Тема темноты и насилия, переданная с неподражаемым искусством: переплетенные тени, глаза, широко раскрытые от ужаса, гадательная доска с испачканной кровью подставкой, чернильно-черные силуэты пальм на фоне зловещего заката, лицо, обезображенное кривым зеркалом в комнате смеха, блестящие стальные лезвия острых ножей и ножниц, захудалая улочка с прячущимися за кремово-желтые тени уличных фонарей темными грозными фигурами, голые деревья с высохшими черными ветвями, ворон с горящими глазами, взгромоздившийся на череп, пистолеты, револьверы, ружья, ледоруб, большой нож мясника, топор, забрызганный чем-то непонятным, молоток, лежащий на шелковом дамском халате и кружевной простыне…

Ему нравится такое искусство.

Оно импонирует ему.

Это та жизнь, которую он знает.

Отойдя от стены с картинами, он включает настольную лампу и с восхищением любуется многоцветной красотой ее абажура.

Наклоняясь над письменным столом, он видит на полированном стекле два овала своих глаз. Они блестят от отраженной в них многоцветной мозаики лампы и кажутся не глазами, а светящимися сенсорами робота, или если и глазами, то больными, воспаленными глазами какого-то существа без души. Он быстро отводит их в сторону, не желая больше копаться в себе. Такой самоанализ обычно заканчивается пугающими мыслями и невыносимо мучительными выводами.

– Мне необходимо быть кем-то, – нервно произносит он.

Его взгляд падает на фотографию в серебряной рамке, стоящую на столе. На ней женщина с двумя маленькими девочками. Милое улыбающееся трио.

Он берет фотографию в руки и внимательно изучает ее. Проводит пальцем по лицу женщины, отчаянно желая прикоснуться к ней живой. Почувствовать ее теплую мягкую кожу. Палец двигается по стеклу, останавливаясь сначала на белокурой девчушке, затем на темноволосой фее.

Через одну-две минуты он отходит от письменного стола, но фотографию берет с собой. Ему так нравятся эти три лица на портрете, что он испытывает необходимость смотреть на них, когда ему этого захочется.

Когда он начинает изучать заглавия на корешках стоящих на полках книг, к нему приходит понимание, хотя и не окончательное, что привело его сюда, в солнечную Калифорнию.

Детективные романы на полках написаны одним автором, Мартином Стиллуотером. Эту фамилию он уже видел на почтовом ящике.

Он откладывает в сторону фотографию в серебряной рамке, берет с полок несколько книг и с удивлением обнаруживает сходство некоторых иллюстраций на обложках с картинами, висящими на стене, так заворожившими его. Одно и то же заглавие встречается на разных языках: французском, немецком, итальянском, голландском, шведском, датском, японском и еще нескольких других.

Но самое интересное – это фото автора на задней обложке. Он долго изучает его, проводя пальцем по лицу Стиллуотера.

Заинтригованный, он внимательно рассматривает такие же фотографии на внутренней стороне обложки. Затем читает первую страницу одной книги, затем другой, третьей.

Ему попадается на глаза посвящение в одной из книг, и он читает его: «Это сочинение посвящено моим родителям, Джиму и Элис Стиллуотер, вырастившим меня честным человеком. И не их вина в том, что я способен мыслить, как преступник».

Его мать и отец. Киллер с удивлением смотрит на их имена. Он их не помнит. Не может описать их лица или вспомнить, где они живут.

Он возвращается к письменному столу, смотрит в справочник и выясняет, что Джим и Элис Стиллуотер живут в Маммот-Лейксе, в Калифорнии. Адрес улицы ничего не говорит ему, и он размышляет, тот ли это дом, в котором он вырос.

Он должен любить своих родителей. Ведь он посвятил им книгу. И тем не менее они для него загадка. Так много потеряно.

Он возвращается к полкам, открывает американские и английские издания книг, чтобы прочитать посвящения. И вдруг находит следующее: «Пейдж, моей великодушной жене, с которой я пишу все мои лучшие женские характеры, исключая, конечно, психопаток-убийц».

И еще одно: «Моим дочерям Шарлотте и Эмили, в надежде, что они, когда повзрослеют, прочтут эту книгу и поймут, что описанный в ней папа, который с такой страстью и таким убеждением говорит о чувствах к своим маленьким девочкам, это не кто иной, как я».

Он откладывает книги в сторону, берет фотографию и держит ее обеими руками с чувством, похожим на благоговение.

Эта привлекательная блондинка, конечно же, Пейдж. Превосходная жена.

Две девчушки – Шарлотта и Эмили, хотя он не знает, кто из них кто. Милые и послушные девочки.

Пейдж, Шарлотта, Эмили.

Наконец-то он нашел себя, свою истинную жизнь. Вот где он должен быть. Вот он, его дом. С этого момента начинается его будущее.

Пейдж, Шарлотта, Эмили.

Это семья, к которой привела его судьба.

– Мне необходимо быть Марти Стиллуотером, – произносит он, взволнованный тем, что обрел наконец свой собственный очаг в этом холодном одиноком мире.