Читать книгу Незнакомцы - Дин Кунц - Страница 11

Прошло четыре дня. В пятницу Джинджер Вайс все еще находилась в палате своей же клиники, куда ее поместили после того, как Джордж Ханнаби вывел ее из заснеженного тупика.

В течение трех дней Джинджер тщательнейшим образом обследовали: ей сделали электрокардиограмму, сканирующее рентгеновское обследование, проверяли ультразвуком, потом сделали вентрикулографию, спинномозговую пункцию, ангиограмму, затем провели повторное обследование, кроме, к счастью, спинномозговой пункции. С помощью самых современных методик и аппаратуры были изучены ее мозговые ткани на наличие неоплазмы, кистозных образований, нагноения, сгустков крови, расширения сосудов, доброкачественных гуммозных образований, предположив вирулентность периневральных нервов, врачи обследовали ее на хроническое внутричерепное давление. Жидкость из позвоночника проверяли на аномальный белок, искали следы внутричерепного кровоизлияния, подозревали бактериальную инфекцию, проводили анализ на содержание сахара в крови, искали признаки грибковой инфекции. Чрезвычайно добросовестные по отношению ко всем пациентам, врачи, обследовавшие Джинджер, были особенно внимательны к своему коллеге, решив приложить все силы и знания, весь свой опыт, чтобы докопаться до причины ее заболевания.

В два часа пополудни в пятницу Джордж Ханнаби вошел к ней в палату с результатами последней серии анализов и заключениями специалистов. Уже сам факт, что он навестил ее лично, чтобы ознакомить ее с решением консилиума, а не поручил эту миссию онкологу или специалисту по болезням мозга, говорил о том, что новости были неутешительными, и впервые Джинджер не обрадовалась его приходу.

Она сидела в постели, одетая в голубую пижаму, которую принесла из ее квартиры на Бейкон-Хилл жена Ханнаби Рита, и читала детективный роман, делая вид, что случившееся с ней не более чем малозначительный недуг. На самом же деле она была страшно напугана.

Но то, что Джордж сказал ей, превзошло все самые худшие ее предположения. Он сообщил ей то, к чему она совершенно не была готова: что врачи ничего не обнаружили.

Никакого заболевания. Никаких повреждений. Ровным счетом ничего. Она была здорова.

И, когда Джордж торжественно зачитал ей заключение специалистов, дав понять, что все ее дикие выходки не имеют под собой никаких видимых расстройств, она не на шутку струхнула, дала волю чувствам и разревелась – впервые после того, как плакала на улице возле пожарной лестницы. Она не рыдала, не стонала, а просто тихо и безутешно хныкала.

Болезнь тела можно вылечить. И по выздоровлении ничто не будет препятствовать ее возвращению к карьере хирурга.

Но и результаты анализов, и заключение врачей свидетельствовали об одном: она была подвержена какой-то психической хвори, не подлежащей ни хирургическому вмешательству, ни лечению антибиотиками или регулирующими препаратами. Ей могла помочь только психотерапия, и то с малой надеждой на успех: даже специалисты высокого класса не имели оснований похвастаться достижениями в этой малоизученной области психических аномалий. Ведь, по сути, частые приступы беспричинных блужданий – верный симптом развивающейся шизофрении. Ее шансы справиться с этим недугом и вернуться к нормальной жизни были до смешного малы; а перспектива угодить в психиатрическую лечебницу весьма серьезна – при одной этой мысли ей стало не по себе.

Ее мечты, вся ее жизнь в один миг разлетелась на тысячи осколков, разбилась вдребезги, словно хрустальный бокал от револьверной пули. И это тогда, когда до получения лицензии на хирургическую практику оставалось лишь несколько месяцев! Даже если состояние ее здоровья и не внушает больших опасений, даже если, пройдя курс психотерапии, Джинджер сможет контролировать эти странные приступы, ей уже никогда не получить разрешения на частную практику.

Джордж высыпал на ладонь несколько успокаивающих таблеток из коробочки на ночном столике и дал Джинджер, налив стакан воды. Он взял ее руку, такую крохотную по сравнению с его лапами, и постарался успокоить девушку. Постепенно ему это удалось.

Наконец Джинджер сказала:

– Черт побери, Джордж, ведь я росла в нормальной психологической обстановке. У нас была счастливая, мирная семья. Меня любили и не оставляли без внимания. Меня не били, не оскорбляли и не угнетали.

Она оторвала салфетку из упаковки, лежащей рядом с таблетками.

– За что все это мне? Как мог у меня развиться психоз? Как? При моей фантастической мамочке, моем необыкновенном папочке, моем чертовски счастливом детстве? Откуда это серьезное психическое расстройство? Это нечестно! Это неправильно! В это даже трудно поверить!

Джордж присел на край кровати, чтобы не казаться таким угрожающе громадным, но все равно не стал от этого меньше.

– Во-первых, доктор Вайс, консультанты сказали мне, что в психиатрии есть целая школа, связывающая психические расстройства с химическими изменениями в организме человека. Пока еще мы не в состоянии ни диагностировать, ни истолковать их. Поэтому нет никаких оснований полагать, что ты подверглась какому-то пагубному внешнему воздействию в детстве. Так что воздержись от переоценки своей жизни. Во-вторых, я абсолютно, повторяю, совершенно не уверен, что у тебя именно депрессивный психоз.

– Джордж, не нужно меня утешать…

– Утешать? – воскликнул врач с таким видом, словно в жизни не слышал ничего более удивительного. – Утешать больного? Это ты мне говоришь? Я вовсе не собираюсь поднимать тебе настроение, я говорю вполне серьезно. Если не обнаружены физические причины, это еще не означает, что их нет вообще. Не исключено, что спустя месяц-два они обнаружат себя. Мы проведем дополнительное обследование, и я готов поспорить на все свое состояние, что в конце концов мы нащупаем причину твоих недугов.

Джинджер позволила себе в это поверить.

– Так вы и в самом деле полагаете, что такое возможно? – спросила она, отрывая еще одну салфетку. – Какая-нибудь малюсенькая опухоль в мозгу? Или абсцессик, еще не проявивший себя?

– Безусловно. И мне гораздо легче поверить в это, чем согласиться, что ты психически неуравновешенна. Да ты же само спокойствие. Я и мысли не могу допустить, что ты психопатка или психоневротичка, потому что не замечал ровным счетом никаких отклонений в период между этими двумя срывами. Я хочу сказать, что серьезное душевное расстройство не может обнаруживать себя только двумя схожими эпизодами, но поражает все поведение больного, всю его жизнь.

Джинджер не задумывалась раньше над этим и теперь, после этих слов, почувствовала себя немного лучше, хотя, конечно, особой радости они ей не доставили и не обнадежили. С одной стороны, казалось странным возлагать надежды на опухоль мозга, но опухоль можно удалить, при этом не повредив мозговое вещество. Сумасшествие же не вылечишь скальпелем.

– Предстоящие несколько недель или месяцев будут, возможно, самыми трудными в твоей жизни, – сказал Джордж. – Это будет время ожидания.

– Полагаю, меня на этот период отстранят от работы в больнице? – спросила Джинджер.

– Да. Но, в зависимости от твоего самочувствия, ты, мне думается, могла бы помогать мне в работе в моем офисе.

– А если я снова выкину подобный фортель?

– Я буду рядом и прослежу, чтобы ты не поранила себя во время приступа.

– Но что подумают пациенты? Такое ведь никак не пойдет на пользу вашей практике, не так ли? Зачем вам ассистент, который того и гляди впадет в буйство и бросится бежать с диким криком по коридору?

Джордж улыбнулся:

– Оставь заботу о том, что подумают мои пациенты, мне. В любом случае это дело будущего. А сейчас, по крайней мере в ближайшие две недели, смотри на жизнь проще. Никакой работы. Отдыхай. Расслабляйся. Последние дни вымотали тебя духовно и физически.

– Но ведь я все время лежала в постели. Что же в этом утомительного? Не стучите по чайнику.

– Чего мне не делать? – изумленно заморгал Джордж.

– Ах, – смутилась за вырвавшиеся слова Джинджер, – так говаривал мой отец. Это еврейское выражение, на идише оно звучит так: «Хок нихт кайн чайник», что означает: «Не болтайте ерунду». Только не спрашивайте меня, почему именно так: просто я частенько слышала это в детстве.

– Я и не говорю ерунду, – возразил врач. – Да, ты лежала в постели, но все равно тебя обследовали, и это утомительная процедура, поэтому тебе необходимо расслабиться. Я хочу, чтобы ты некоторое время пожила у нас с Ритой.

– Что? Нет, я не хочу быть вам в тягость…

– Ты не будешь нам в тягость. У нас постоянная служанка, так что тебе даже не придется убирать по утрам постель. Из комнаты для гостей прекрасный вид на залив. Созерцание воды хорошо успокаивает. В общем, прибегая к народному выражению, это как раз то, что доктор прописал.

– Нет, в самом деле. Спасибо, но я не могу.

Он нахмурился.

– Ты просто не понимаешь, – твердо произнес Джордж. – Подумай, что будет, если припадок случится, когда ты будешь готовить себе обед. Представь, ты опрокинешь кастрюлю, начнется пожар, а ты даже не заметишь его, пока не кончится припадок. А тогда может быть уже поздно, ты не выберешься из огня. И это лишь один из возможных вариантов того, как ты можешь сама себе навредить. Я в состоянии придумать их сотни. Так что вынужден настаивать на том, чтобы ты некоторое время не оставалась одна. Если не хочешь пожить у нас с Ритой, то, возможно, у тебя найдутся какие-то родственники?

– Но не в Бостоне. В Нью-Йорке. Там у меня тети, дяди…

Но Джинджер не могла гостить у своих родственников. Конечно, они были бы рады ее принять у себя, особенно тетя Франциска или тетя Рахиль. Но она не хотела, чтобы они видели ее в ее теперешнем состоянии, а мысль о возможном припадке была просто невыносима. Ей живо представлялось, как тетушки, склонившись над кухонным столом, станут шептаться, прицокивая языком: «Что же такого натворили Иаков с Анной? Может, они слишком многого хотели от девочки? Анна всегда была к ней слишком требовательна. А после ее смерти Иаков все взвалил на ее хрупкие плечи. Это было ей не по силам. Бедная крошка, она надорвалась». Они бы сочувствовали Джинджер и всячески проявляли свою любовь к ней, но это бросило бы тень на память о ее родителях, которых она свято чтила.

Поэтому она сказала Джорджу, все еще ожидавшему ее решения:

– Я согласна занять гостевую комнату с видом на залив.

– Превосходно! – воскликнул он.

– Хотя я и считаю это ужасной навязчивостью. И предупреждаю вас, что, если мне там понравится, вам будет трудно от меня потом избавиться. И вообще, в один прекрасный день вы, вернувшись домой, можете обнаружить там уйму народу, перекрашивающего стены и меняющего занавески и шторы.

– Как только речь зайдет о малярах, мы вышвырнем тебя на улицу, – улыбнулся Джордж. Он чмокнул ее в щеку, встал и направился к двери. – Я пойду оформлять бумаги на выписку, так что через два часа освободи помещение. Я позвоню Рите и попрошу ее за тобой заехать. Уверен, что ты справишься с этой напастью, Джинджер, только не теряй надежды.

Когда звук его шагов по коридору стих, Джинджер откинулась на подушки и уставилась на пожелтевший от времени потолок. Улыбка сползла с ее лица.

Потом она встала с кровати и прошла в ванную, не без опаски поглядывая на раковину. После недолгого колебания она пустила воду и стала смотреть, как она струится в стоковое отверстие. В понедельник, после успешно проведенной операции, эта картина напугала ее, и теперь она пыталась понять, почему это случилось.

Черт побери, а в самом деле – почему? Она жаждала ответа.

«Папа, – подумала она, – если бы только ты был сейчас рядом! Если бы ты мог выслушать меня, помочь мне!»

Папа всегда говорил в подобных случаях, тряся головой и забавно моргая: «Зачем тревожиться о завтрашнем дне? Кто знает, что с нами будет сегодня?» Тогда ей это нравилось.

Как это верно. Только теперь ей это совсем не было по душе. Она чувствовала себя инвалидом. Она оказалась в тупике.

Была пятница, 6 декабря.