Читать книгу Незнакомцы - Дин Кунц - Страница 20

Выйдя из такси, Джинджер очутилась перед семиэтажным кирпичным зданием в стиле викторианской готики. Холодный порывистый ветер грозил сбить ее с ног, голые деревья вдоль Ньюбери-стрит тоскливо скрипели и стучали заиндевелыми ветвями, навевая ассоциации с гремящими костями скелетами. Прикрыв лицо рукой, Джинджер прошла в ворота железной ограды и вошла в дом номер 127, примечательный тем, что когда-то в нем была гостиница «Агассиз», вошедшая в анналы истории города. Ныне здесь обосновались состоятельные владельцы кооперативных квартир. Один из них, по имени Пабло Джексон, о котором Джинджер знала только то, что накануне прочитала в статье в газете «Бостон глоб», и был ей нужен.

Из «Стража Залива» она выбралась, воспользовавшись тем, что Джордж уехал в клинику, а Рита отправилась за рождественскими подарками. Ее опасения, что хозяева дома могут не отпустить ее в город одну, были не напрасны: даже служанка Лавиния умоляла Джинджер не делать этого опрометчивого шага, и ей пришлось оставить записку, в которой она указывала, где ее можно будет найти, и извинялась за свой поступок.

Когда Пабло Джексон открыл дверь, Джинджер не без усилия удалось подавить удивление: перед ней стоял совершенно не тот человек, которого она себе представляла, прочитав «Бостон глоб». То, что хозяин квартиры – негр и ему за восемьдесят, не было для нее новостью, но она абсолютно не ожидала увидеть старца весьма преклонного возраста настолько бодрым и полным жизненных сил. Сухощавый, среднего роста, Пабло Джексон держался на ногах твердо и по-военному прямо, а белая сорочка, отутюженные черные брюки и веселая улыбка на открытом лице, с которой он пригласил гостью войти, свидетельствовали о почти юношеском задоре. Его густые жесткие волосы совершенно не поредели, но стали такими ярко-белыми, что, казалось, излучали призрачное сияние, придававшее обладателю редкостной шевелюры некую таинственность. С резвостью тридцатилетнего мужчины хозяин квартиры проводил Джинджер в гостиную.

Здесь ее ждал еще один сюрприз: комната являла собой прямую противоположность как ее представлениям об апартаментах старинных гостиниц вроде «Агассиза», так и об интерьере обители престарелого холостяка, такого, как, к примеру, Пабло Джексон. Стены гостиной были нежного кремового цвета, в тон им была подобрана и обивка вполне современных кресел и дивана, рельефный волнистый узор дорогого, тоже кремового цвета, ковра вносил в обстановку комнаты приятное разнообразие, а яркие – желтая, персиковая, зеленая и голубая – подушечки и две большие, писанные маслом картины, одна из которых принадлежала кисти Пикассо, придавали этому модернистскому декору свет, теплоту, сочность красок и живость.

Устроившись в одном из стоявших возле окна кресел и положив сумочку на разделяющий их столик, Джинджер отказалась от предложенного кофе и сразу перешла к делу.

– Должна вам покаяться, мистер Джексон, – начала она, – что ввела вас в заблуждение, договариваясь с вами о встрече.

– Любопытное начало, – улыбнулся Пабло Джексон, скрещивая ноги и кладя руки на подлокотники кресла.

– Я вовсе не репортер, – продолжала Джинджер.

– Значит, вы не из «Пипл», – прищурившись, кивнул головой хозяин дома. – Вот и чудесно. Я догадался, что вы не из газеты, едва увидел вас стоящей на пороге. Видите ли, в наше время всех газетчиков отличает необыкновенная самоуверенность и пронырливость. А стоило мне лишь взглянуть на вас, как я сказал себе: «Пабло, эта крошка не репортер. Она настоящий человек».

– Мне нужна помощь, и только вы можете оказать ее мне, – сказала Джинджер.

– Девичьи страдания? – спросил Пабло Джексон, явно польщенный, и Джинджер вздохнула с облегчением: она боялась, что он рассердится на нее.

– Я скрыла истинную причину своего визита, опасаясь, что вы не захотите принять меня, если я скажу вам правду. Дело в том, что я врач, работаю хирургом в мемориальной клинике. Когда я прочитала в газете «Глоб» о вас, то подумала: вот кто мне поможет!

– Я был бы рад познакомиться с вами, будь вы даже продавщицей журналов: в восемьдесят один год можно позволить себе отказаться от встречи с кем-либо, только… только если предпочитаешь провести остаток дней, беседуя со стенами.

«А ведь он, несомненно, живет более насыщенной и интересной жизнью, чем я», – подумала Джинджер, с благодарностью отмечая стремление Пабло Джексона успокоить ее.

– А кроме того, – добавил он, – даже такой древний старикан, как я, не упустит шанса насладиться обществом столь милой девушки, как вы. Так что выкладывайте, какую такую помощь вы хотите от меня получить.

– Во-первых, мне нужно знать наверняка, насколько статья о вас в газете соответствует действительности, – наклонившись вперед, произнесла Джинджер.

– Настолько, насколько это вообще возможно, когда речь заходит о публикациях в прессе, – пожал он плечами. – Мои родители переселились из Америки во Францию, как пишет газета. Мама была довольно популярной шансонеткой до и после Первой мировой войны, она пела в парижских кафе. Отец, как справедливо отмечает «Глоб», тоже был музыкантом. Верно и то, что мои родители были знакомы с Пикассо и раньше других оценили его талант: ведь меня не случайно назвали его именем. Они покупали его работы, еще когда они стоили гроши, да и сам он подарил им несколько своих картин. Правда, у них собралось не сто, а около пятидесяти произведений художника, тут газета несколько преувеличивает размеры их коллекции, но все равно она вызывала зависть у многих богачей. Постепенно распродавая картины, родители обеспечили себе спокойную старость и помогли мне встать на ноги.

– Но ведь вы работали долгое время фокусником, не так ли? – спросила Джинджер.

– Более полувека, – легко и грациозно взмахнул руками Пабло Джексон, словно бы удивляясь собственному долголетию, и Джинджер замерла, ожидая, что старик сейчас прямо из воздуха извлечет живых белых голубей. – Не скрою, я тоже имел успех, меня знали в Европе, несколько меньше – здесь, в Америке.

– И вы гипнотизировали желающих из публики?

– Это был гвоздь программы, – кивнул Пабло. – Ради этого и приходили на мои выступления.

– А теперь вы помогаете полиции с помощью гипноза восстанавливать в памяти свидетелей детали преступления, которые они забыли, не так ли?

– Это не основная моя работа, – отмахнулся Пабло, желая этим жестом развеять возможные заблуждения гостьи на его счет, и вновь Джинджер показалось, что сейчас из воздуха появится букет цветов или колода карт. – С такой просьбой ко мне обращались всего четыре раза за последние два года. К моей помощи полиция прибегает в крайнем случае.

– И ваша помощь была эффективна?

– О да, здесь газета ничего не преувеличивает. Например, случайный прохожий, ставший очевидцем убийства, мельком видел номерной знак автомобиля, на котором скрылся преступник, но не может его вспомнить. На самом деле этот номер все равно остался у него в подсознании, потому что мы ничего не забываем из того, что видели. Гипнотизер, погрузив свидетеля в гипнотический транс, восстанавливает его память, шаг за шагом приказывая описывать все эпизоды события, пока наконец не добирается до того момента, когда появилась машина. Свидетель как бы вновь мысленно видит ее и, конечно же, называет номер.

– И это всегда срабатывает?

– Не всегда, но в большинстве случаев.

– Но почему полиция обращается именно к вам? Разве полицейские психиатры не владеют в нужной мере гипнозом?

– Конечно же, владеют. Но они все же не гипнотизеры, а врачи. Они не специализировались в этой области. Я же занимаюсь гипнозом всю жизнь, разработал специальную технику и нередко добиваюсь успеха там, где обычные методы не срабатывают.

– Значит, вы в этом деле кое-что смыслите.

– И даже больше, чем кто-либо другой. Но почему вас так это интересует, доктор? Боже мой, что это с вами? Оставьте в покое вашу сумочку, не волнуйтесь! – воскликнул Пабло Джексон, заметив, что пальцы гостьи побелели от напряжения, намертво вцепившись в сумочку, которая за время беседы успела перекочевать ей на колени.

Поборов волнение, Джинджер приступила к рассказу о своих бедах, однако вскоре вновь разнервничалась, и внимательно следившему за ней хозяину дома удалось привести ее в чувство, лишь заставив выпить немного коньяку.

– Несчастное дитя! – приговаривал с искренним сожалением он, покачивая седой головой. – Это ужасно! Скажите, вы хорошо спали этой ночью? Нет? Так я и думал. Не корите себя за этот глоток коньяку в неурочный час, вы давно уже встали, так что для вас это уже не утро, а почти вечер. Так почему бы и не позволить себе выпить немного под вечер?

– Пабло, – слегка расслабившись, сказала Джинджер. – Я хочу, чтобы вы загипнотизировали меня и вернули к событиям двенадцатого ноября. Я хочу наконец понять, почему в то утро я так испугалась черных перчаток в «Деликатесах от Бернстайна».

– Нет, и не просите, – затряс головой Пабло Джексон. – Это невозможно.

– Я вам хорошо заплачу…

– Дело не в деньгах, – поморщился гипнотизер. – Я в них не нуждаюсь. Поймите, я фокусник, а не врач.

– Я уже была у психиатра, но он не смог мне помочь. Вернее, он тоже отказался погружать меня в транс.

– На это, видимо, имелись причины, – нахмурился Пабло Джексон.

– Он сказал, что рано прибегать к такому лечению. Он согласился со мной в том смысле, что гипноз, быть может, и поможет мне восстановить причину моих срывов, но сама я могу оказаться не готовой к правильному восприятию истины и окончательно сорвусь.

– Вот видите? Врачу лучше знать. Нет, я не стану браться не за свое дело, и не уговаривайте меня, бога ради.

– Ничего он не понимает, этот психиатр, – рассердилась Джинджер, вспомнив недавний разговор с чрезвычайно любезным, но неуступчивым лечащим врачом. – Может быть, он и знает, что лучше для других пациентов, но уж точно не может ничем помочь мне. А я больше так не могу. Да я с ума сойду, пока он решится наконец применить гипноз. Нужно что-то делать немедленно, нужно взять, в конце концов, эту напасть под контроль.

– Но ведь вы сами понимаете, что я не могу взять на себя такую ответственность, – настаивал Пабло Джексон.

– Минуточку! – перебила она его, ставя бокал на столик. – Я предвидела, что вы не захотите ввязываться в эту историю. – Она достала из сумочки сложенный лист бумаги. – Вот, взгляните, пожалуйста!

Он взял у нее листок. При этом она отметила, что рука его, в отличие от ее рук, не дрожит, хотя он и на полвека старше.

– Что это такое? – спросил он.

– Расписка, где говорится, что я снимаю с вас всякую ответственность за последствия эксперимента.

Пабло даже не потрудился пробежать документ.

– Вы, я вижу, так ничего и не поняли, дорогая леди. Я не боюсь судебного преследования. В моем ли возрасте и при нашей ли неповоротливой судебной системе бояться чего-то подобного? Дело совсем в другом: человеческая память – чрезвычайно чувствительная штуковина, и, если что-то выйдет не так, если я доведу вас до срыва, мне уж точно жариться в аду.

– Если вы не поможете… и мне придется пролежать не один месяц в больнице, без всякой уверенности в будущем… я точно свихнусь! – Джинджер не заметила, что перестала контролировать себя и почти кричит от отчаяния. – Если вы выставите меня за порог, оставите меня на милость друзей и Гудхаузена, то мне конец. Клянусь вам, вот тогда мне точно конец! Больше терпеть такое у меня нет сил! И вам придется все равно отвечать за последствия, потому что вы ничего не сделали, чтобы их предотвратить.

– Извините, – развел руками Пабло.

– Пожалуйста!

– Нет, не могу, – твердо сказал он.

– Бесчувственная черная тварь! – вскричала Джинджер и сама вздрогнула от сорвавшихся с языка эпитетов. Лицо Пабло исказилось гримасой боли, и Джинджер готова была от стыда провалиться сквозь землю.

– Извините, умоляю вас, простите меня! – воскликнула она, закрывая лицо руками, и, согнувшись в три погибели, разрыдалась.

Пабло Джексон подошел к ней и взял за подбородок.

– Доктор Вайс, не плачьте. Не надо отчаиваться. Все будет хорошо. – Он аккуратно отвел ее руки от лица, улыбнулся, пристально глядя ей прямо в глаза, подмигнул и показал свою ладонь, чтобы она убедилась, что в ней ничего нет. Затем, к ее изумлению, он достал у нее из правого уха монетку в двадцать пять центов. – А теперь помолчите, – потрепал он ее по плечу. – Вы добились своего, и у меня не черствое сердце. Женские слезы способны перевернуть мир. Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Вместо того чтобы перестать хныкать, Джинджер расплакалась пуще прежнего, только на этот раз по ее щекам текли слезы благодарности.

– …а сейчас вы спите, глубоко, спокойно спите, вы полностью расслабились и будете отвечать на все мои вопросы. Вы поняли меня?

– Да.

– Вы не можете не отвечать на мои вопросы. Вы не в силах противиться. Не в силах.

Пабло задернул шторы на всех трех окнах и погасил почти весь свет, оставив гореть только торшер за спиной Джинджер, – в его янтарных лучах волосы девушки казались золотыми, а лицо – мертвенно-зеленым.

Стоя напротив нее, Пабло пристально смотрел ей в глаза.

При всей хрупкой красоте и необычайной женственности Джинджер, ее лицо говорило ему о чрезвычайной, почти мужской силе воли этой женщины. Такое сочетание характера и красоты ему доводилось наблюдать на человеческом лице нечасто.

Глаза ее были закрыты, а слабое подрагивание век свидетельствовало о том, что она в глубоком трансе.

Пабло вернулся к своему креслу, стоявшему в тени, вне досягаемости света лампы за спиной Джинджер, сел и скрестил ноги.

– Джинджер, почему вы так испугались черных перчаток?

– Я не знаю, – тихо ответила она.

– Вы не можете мне лгать. Вы понимаете? Вы не можете от меня ничего скрывать. Так почему вас так напугали черные перчатки?

– Я не знаю.

– Почему вас напугал офтальмоскоп?

– Не знаю.

– Почему вы испугались стока в раковине?

– Не знаю.

– Вы знаете мотоциклиста, которого видели на Стейт-стрит?

– Нет.

– Так почему же вы его испугались?

– Я не знаю.

– Очень хорошо, Джинджер, – кивнул Пабло. – А сейчас мы сделаем нечто удивительное, нечто такое, что может показаться невозможным, но на самом деле, уверяю вас, вполне достижимо. Сделать это даже очень легко. Мы заставим время бежать вспять, Джинджер. Мы медленно, но верно будем возвращаться в прошлое. Вы будете молодеть. Вы уже молодеете. И с этим ничего нельзя поделать, время подобно реке… но реке, которая течет вспять… и сейчас не двадцать четвертое декабря, а двадцать третье декабря, понедельник, стрелки часов крутятся назад, все быстрее и быстрее, и вот уже сегодня двадцать второе декабря, двадцатое, восемнадцатое… – Он продолжал в том же духе, пока не вернул память Джинджер в двенадцатое ноября. – Вы в кулинарии «Деликатесы от Бернстайна», сделали заказ. Вы чувствуете, как здесь вкусно пахнет жареным и приправами? Чувствуете? Так расскажите и мне, какие чудесные запахи вы ощущаете.

Джинджер глубоко и с наслаждением вздохнула, голос ее несколько потеплел:

– Пахнет чесноком, пирожками, медовыми пряниками, гвоздикой и корицей…

Она все так же сидела в кресле, с закрытыми глазами, но двигала головой влево и вправо, словно бы окидывая взором зал кулинарии.

– Шоколад. Понюхайте, как чудесно пахнет этот шоколадный торт!

– Просто великолепно, – одобрил Пабло. – Ну, расплачивайтесь, поворачивайтесь спиной к прилавку, лицом к выходу… Чем вы теперь озабочены?

– Никак не могу засунуть в сумочку бумажник, – сказала Джинджер.

– Так ведь у вас в одной руке пакет с покупками.

– Нужно наконец убрать этот бумажник в сумку.

– Бум! Вы столкнулись с человеком в шапке-ушанке.

Джинджер оторопело раскрыла рот.

– Он подхватил пакет с покупками, чтобы вы его не уронили, – подсказал Пабло.

– Ах! – воскликнула Джинджер.

– Он извиняется перед вами.

– Я сама недоглядела, – сказала Джинджер, словно бы обращаясь к человеку с бледным лицом в ушанке, которого видела в тот вторник в кулинарии.

– Он протягивает вам ваш пакет, вы забираете его и замечаете перчатки.

Лицо Джинджер исказилось гримасой ужаса, глаза раскрылись, она выпрямилась в кресле.

– Перчатки! Боже мой, перчатки!

– Расскажите мне, какие они, Джинджер!

– Черные, – тихим дрожащим голосом прошептала она. – Блестящие.

– Что еще?

– Нет! – закричала она, вскакивая с кресла.

– Пожалуйста, сядьте, – произнес Пабло.

Джинджер замерла, словно бы и не слышала его.

– Джинджер, приказываю вам сесть и расслабиться.

Она присела, весьма неохотно, на краешек кресла, сжав кулаки. Ее лучистые голубые глаза были широко раскрыты, но она видела не Пабло, а черные перчатки. Похоже было, что в любой момент она снова вскочит на ноги.

– Сейчас вы расслабитесь, Джинджер, вы успокоитесь, вы уже спокойны, совершенно спокойны. Вы понимаете?

– Да, все хорошо, – ответила она, переводя дух и несколько опуская плечи.

Обычно Пабло удавалось сохранять полный контроль над погруженным в гипнотический транс, и сопротивление Джинджер его воле удивило старика. Однако нельзя было успокаивать ее бесконечно, и он вновь спросил:

– Расскажите мне о перчатках, Джинджер.

– О боже! – передернулась от страха она.

– Расслабьтесь и скажите мне, почему вы так их боитесь.

– Я н-не хочу, чтобы они п-прикасались ко мне!

– Но почему вы их боитесь?

Джинджер обняла себя за плечи и забилась поглубже в кресло.

– Послушайте, меня, Джинджер. Время застыло. Стрелки часов не движутся ни вперед, ни назад. Перчатки не могут дотронуться до вас. Я им этого не позволю. Я остановил время, я обладаю такой властью. Вы в безопасности. Вы слышите меня?

– Да, – промолвила она, но в голосе звучал потаенный ужас.

– Вам совершенно нечего бояться, – повторил Пабло, расстроенный испуганным видом Джинджер. – Время застыло, так что можете хорошенько разглядеть эти перчатки. Вы их изучите, а потом все расскажете мне.

Она молчала, дрожа мелкой дрожью.

– Вы должны мне ответить, Джинджер. Почему вас пугают эти перчатки?

Джинджер в ответ судорожно всхлипнула, и ему на мгновение показалось, что она чего-то недопонимает, поэтому он переспросил:

– Так вас пугают именно эти черные перчатки?

– Н-нет. Не совсем.

– Так перчатки этого мужчины в кулинарии вам о чем-то напоминают? О каком-то давнишнем случае, верно?

– Да-да, это так.

– И когда же этот случай произошел? Джинджер, на какие другие перчатки похожи черные перчатки, которые вы увидели в «Деликатесах от Бернстайна»?

– Я не знаю.

– Нет, знаете. – Пабло даже встал с кресла и подошел к зашторенному окну, чтобы взглянуть на Джинджер оттуда. – Ладно, стрелки часов снова пошли. Время бежит вспять… вспять… до того момента, когда вас впервые напугали черные перчатки. Вспоминайте… вот сейчас вы снова в той же обстановке. Вы находитесь в том же времени и в том же месте, где они вас испугали в первый раз.

Взгляд Джинджер застыл, прикованный к неизвестному Пабло месту где-то в прошлом, и это был взгляд до смерти напуганного человека.

– Где вы сейчас, Джинджер? – спросил Пабло. – Не молчите, говорите же, что с вами происходит?

– Я вижу лицо, – загробным голосом произнесла она, и Пабло поежился. – Но это лицо абсолютно пустое, я не могу описать его.

– Поясните, что вы имеете в виду, Джинджер. Какое лицо? Что вы сейчас видите?

– Черные перчатки… застекленное темное лицо.

– Вы хотите сказать, что лицо скрыто щитком, как у мотоциклиста?

– Да, перчатки… и щиток.

Она содрогнулась от страха.

– Так все-таки – как у мотоциклиста? Расслабьтесь, успокойтесь. Все в порядке. Вам ничто не угрожает. Вы сейчас видите человека в перчатках и в шлеме?

Она монотонно захныкала.

– Джинджер, успокойтесь. Расслабьтесь наконец. Вам ничто не угрожает.

Опасаясь, что он теряет над ней контроль и ему скоро придется выводить ее из транса, Пабло быстро подошел к ней, присел рядом на корточках и, поглаживая ее по руке, стал спрашивать:

– Где вы сейчас, Джинджер? Как далеко вы вернулись в прошлое? Где вы, отвечайте же?!

Но Джинджер продолжала хныкать, все громче и отчаяннее, давая волю глубоко засевшему в ней страху.

Пабло изменил тактику: он заговорил твердо и отчетливо, повысив голос:

– Слушайте мои команды, Джинджер. Сейчас вы спите и целиком в моей власти. Отвечайте мне. Я требую. Где вы теперь?

– Нигде, – содрогнулась Джинджер.

– Повторяю вопрос: где вы находитесь?

– Нигде!

Она внезапно перестала дрожать, откинулась в кресле, страх исчез с ее лица, она обмякла и тонким голоском сказала:

– Я мертва.

– Как вас понимать? Вы живы!

– Я умерла, – упрямо повторила Джинджер.

– Где и в каком времени вы сейчас находитесь? Расскажите мне все о тех черных перчатках, которые впервые вас напугали. Ведь те перчатки, что вы видели в кулинарии, лишь напомнили вам о них, не правда ли? Говорите же, Джинджер!

– Я умерла.

Пабло вдруг понял, что она и в самом деле едва дышит. Рука ее стала холодной, пульс почти не прощупывался, готовый оборваться окончательно.

Похоже, спасаясь от настойчивых вопросов, она впала в глубочайший транс, близкий к коме, и теперь уже не слышала его команд. С подобной реакцией на гипноз Пабло столкнулся впервые, описаний таких случаев он не встречал в научных публикациях. Неужели Джинджер предпочла смерть ответам на его вопросы? Случаи блокировки памяти о неприятных эпизодах, нанесших человеку сильную травму, были ему известны, о них упоминалось в журналах по психологии, однако такие психологические барьеры могли быть устранены без риска для жизни пациента. Что же так потрясло Джинджер, что она предпочитает умереть, но не вспомнить о пережитом? Между тем пульс почти окончательно пропал.

– Слушайте меня, Джинджер, – торопливо проговорил Пабло Джексон. – Вам не нужно отвечать мне, вы можете проснуться. Я больше не стану задавать вам неприятных вопросов.

Джинджер застыла на грани между жизнью и смертью.

– Джинджер, слушайте, что я вам скажу! Никаких вопросов! Я больше не стану вас ни о чем расспрашивать. Я обещаю вам.

Пульс несколько участился.

– Меня больше не интересуют черные перчатки. Я лишь хочу, чтобы вы проснулись. Вы меня слышите? Пожалуйста, Джинджер, ответьте мне!

Пульс Джинджер стал ровным, дыхание глубоким, щеки порозовели. Менее чем за минуту Пабло вернул ее в 24 декабря и разбудил.

– Ну что? – моргая, спросила она. – Не вышло? Вам не удалось погрузить меня на нужную глубину воспоминаний?

– Вы погрузились слишком глубоко, – дрожащим голосом произнес он. – Глубже, чем я ожидал.

– Но вы дрожите, Пабло! Что с вами? – спросила она. – Что произошло?

На этот раз идти на кухню за коньяком пришлось уже ей.

В ожидании такси, которое Пабло вызвал для нее, Джинджер продолжала недоумевать:

– Мне все еще не верится, что такое могло быть. Ничего такого, что я предпочла бы скрыть ценой собственной жизни, со мной не происходило. Ничего настолько ужасного.

– Вас что-то сильно травмировало в прошлом, – сказал Пабло. – В этом участвовал человек в черных перчатках, к тому же, как вы говорили, у него было «темное стеклянное лицо». Возможно, это был мотоциклист вроде того, что напугал вас на Стейт-стрит. Этот случай намертво похоронен в вашей памяти… и, похоже, вы любой ценой будете противиться его воскрешению. Мне думается, вам стоит рассказать о сегодняшнем случае доктору Гудхаузену, может быть, он сумеет добиться лучшего результата.

– Гудхаузен слишком нерешителен, он не станет рисковать. Я надеюсь только на вас.

– Я не рискну вновь погружать вас в такой же глубокий транс и задавать те же опасные вопросы.

– Пока вам не встретятся аналогичные случаи в процессе ваших исследований.

– Это маловероятно. Мне ни разу не попадалось ничего похожего в литературе по психологии и гипнозу, а за свою жизнь я прочитал ее немало.

– Но вы обещали мне провести исследовательскую работу.

– Я попытаюсь и дам вам знать.

– В особенности будет интересно попробовать использовать на мне какую-нибудь новую методику проникновения в блокированную память, если кто-нибудь ее разработал.

Джинджер была и разочарована, и заинтригована, но настроение у нее тем не менее было лучше, чем до сеанса гипноза. По крайней мере они добились определенного результата, пусть пока и не совсем ясного. Они обнаружили, что она пережила какой-то загадочный шок, и, хотя им и не удалось выяснить подробности, теперь уже стало очевидно, что память об этом случае все еще таится в глубинах ее подсознания и докопаться до истины очень нелегко, на это потребуется много сил и времени.

– Так вы все-таки расскажите о том, что случилось сегодня, доктору Гудхаузену, – повторил Пабло.

– Все надежды я возлагаю только на вас, – стояла на своем Джинджер.

– Вы очень упрямы, – вздохнул фокусник, качая головой.

– Нет, я настойчива, – возразила Джинджер.

– Сумасбродны.

– Решительна.

– Acharnée![8]

– Когда я вернусь в «Страж Залива», я посмотрю в словаре это слово, и, если это оскорбление, вы еще пожалеете, когда я вновь навещу вас в четверг! – погрозила она пальцем.

– Не в четверг, – сказал он. – Мне потребуется время. Пока не откопаю упоминание о чем-то похожем и не изучу апробированную методику, я не рискну вас снова гипнотизировать. Я должен быть уверен в успехе.

– Хорошо, но знайте, что, если вы не позвоните мне до пятницы или субботы, я ворвусь к вам без приглашения. Не забывайте, что вы моя последняя надежда.

– Если только мы получим положительный результат.

– Вы недооцениваете себя, Пабло Джексон. – Она поцеловала его в щеку. – Жду вашего звонка.

– Au revoir.

– Shalom.

Уже на улице, когда Джинджер садилась в такси, ей вспомнилось одно из любимых изречений отца, вмиг отрезвившее ее, как холодный душ: «Перед наступлением темноты свет всегда ярче».