Читать книгу Чужие - Дин Кунц - Страница 19
Часть первая. Смутное время
Глава 2
2 декабря – 16 декабря
10
Округ Элко, Невада
ОглавлениеВечером в пятницу, три дня спустя после случая на восьмидесятой трассе, Эрни Блок никак не мог уснуть. Темнота накрывала его, нервы натягивались все сильнее, и он наконец почувствовал, что сейчас закричит и будет не в силах остановиться.
Он выскользнул из кровати, стараясь делать это беззвучно, подождал, убеждаясь, что медленное и ровное дыхание Фей не изменилось, пошел в туалет, закрыл дверь и включил свет. Чудный свет. Он наслаждался светом. Опустив крышку на унитазе, он сел и просидел минут пятнадцать в нижнем белье, чтобы эта яркость как следует обожгла его, чувствуя себя таким же беспричинно счастливым, как ящерка, греющаяся на камне под солнцем.
Наконец он понял, что должен вернуться в спальню. Если Фей проснется, а он засидится здесь, жена начнет думать, не случилось ли чего. Он был исполнен решимости не делать ничего такого, что могло бы вызвать ее подозрения.
Хотя он не пользовался туалетом, но ради конспирации спустил воду и вымыл руки. Он уже смыл мыльную пену с рук и снял полотенце с крючка, когда его внимание привлекло единственное окно, которое располагалось над ванной – прямоугольник фута три в ширину и два в высоту – и открывалось вверх и наружу, подвешенное на рояльных петлях. Стекло с матовым покрытием не позволяло увидеть ночь, но, когда Эрни посмотрел на непрозрачную поверхность, по всему его телу прошла дрожь. Более тревожным, чем дрожь, стал поток особенных, взволнованных мыслей, нахлынувших на него: «Окно достаточно велико, чтобы вылезти наружу, я могу уйти, вырваться отсюда, а там, под окном, есть служебная пристройка, высота небольшая, я смогу слезть и спуститься в высохшее русло за мотелем, бежать в холмы, пробраться на восток, найти какое-нибудь ранчо, получить там помощь…»
Он неистово моргал. Поток мыслей затопил мозг, а потом схлынул, и Эрни обнаружил, что уже отошел от раковины, хотя и не помнил, как двигался.
Этот позыв к бегству ошеломил его. От кого бежать? От чего? Зачем? Здесь его дом. В этих стенах ему нечего бояться.
И все же он не мог оторвать взгляд от матового окна. Его охватила мечтательная сонливость. Он понимал это, но не мог от нее отделаться.
«Ты должен выбраться отсюда, бежать, другого шанса не будет. Сейчас, беги сейчас, беги, беги…»
Он бессознательно залез в ванну и теперь оказался прямо под окном, проделанным в стене на уровне головы. Фарфоровая поверхность ванны обжигала холодом подошвы.
«Сдвинь защелку, толкни окно вверх, встань на бортик ванны, подтянись к подоконнику, вылезай наружу и беги, у тебя есть три или четыре минуты форы, пока тебя не хватятся, не много, но достаточно…»
Беспричинная паника охватила его. Внутри у него все трепетало, в груди давило.
Не понимая, зачем он делает это, но будучи не в силах остановиться, он нажал на задвижку в нижней части окна. Толкнул раму вверх. Окно распахнулось.
Он был не один.
Что-то находилось по другую сторону окна, на крыше – что-то с темным бесформенным сияющим лицом. Эрни тут же отпрянул назад, но успел разглядеть человека в белом шлеме с закрывавшим все лицо забралом, затонированным так сильно, что казалось черным.
В окно просунулась рука в черной перчатке, так, словно пыталась схватить его. Эрни, вскрикнув, отступил назад, стал падать через край ванны, ухватился за занавеску, сорвал ее с нескольких колечек, но все же упал и громко стукнулся о пол ванной. Боль пронзила его правое бедро.
– Эрни! – воскликнула Фей и секунду спустя распахнула дверь. – Эрни, боже мой, что случилось?
– Не подходи. – Он поднялся, превозмогая боль. – Там кто-то есть.
Сквозь открытое окно задувал холодный ночной воздух, шурша наполовину сорванной, собранной в складки занавеской.
Фей пробрала дрожь – она спала в футболке и трусиках.
Эрни тоже пробрала дрожь, хотя не только по этой причине. Как только боль пронзила его бедро, сонливость ушла, мысли неожиданно прояснились, и он подумал: а не является ли фигура в шлеме игрой его воображения, галлюцинацией?
– На крыше? – спросила Фей. – У окна? Кто?
– Я не знаю, – сказал Эрни, потирая бедро, снова шагнул в ванну и посмотрел в окно. Но теперь не увидел никого.
– Как он выглядит? – спросила Фей.
– Не могу сказать. В мотоциклетном шлеме, в перчатках, – ответил Эрни, понимая, что говорит несуразицу.
Он подтянулся к подоконнику, чтобы увидеть крышу подсобки. Кое-где было совсем темно, но спрятаться там человек не мог. Незваный гость ушел – если вообще существовал.
Эрни вдруг осознал, насколько обширна тьма за мотелем. Она лежала на холмах, уходила далеко в горы: огромная чернота, освещаемая только звездами. Его мгновенно переполнили предательская слабость и ощущение собственной уязвимости. Он охнул, сполз с подоконника в ванну, начал отворачиваться от окна.
– Закрой его, – сказала Фей.
Он плотно сжал веки, чтобы больше не видеть ночи, вновь повернулся к врывающимся внутрь струям холодного воздуха, вслепую нащупал окно, захлопнул с такой силой, что чуть не разбил, кое-как закрыл защелку трясущимися руками.
Выйдя из ванны, он, как и ожидал, увидел озабоченность в глазах Фей, удивление, которое тоже не стало для него неожиданным, – и пронзительную настороженность, к которой не был готов. Некоторое время оба молча смотрели друг на друга.
Наконец Фей заговорила:
– Ты готов рассказать мне об этом?
– Я уже сказал… мне привиделся человек на крыше.
– Я не об этом, Эрни. Я спрашиваю, готов ли ты сказать мне, что с тобой происходит, что тебя снедает? – Она не спускала с него глаз. – Вот уже месяца два, если не дольше.
Эрни был ошарашен. Он думал, что хорошо скрывает свой страх.
– Дорогой, тебя что-то мучает, – сказала она. – Мучает, как никогда раньше. И пугает.
– Нет. Не то чтобы пугает…
– Да, пугает. – Но в голосе Фей не прозвучало презрения – только свойственная айовцам прямота и желание помочь. – До этого я видела тебя испуганным только раз, Эрни. Когда Люси было пять лет и у нее случилась мышечная лихорадка, а врачи решили, что это атрофия мышц.
– Бог мой, да. Я так испугался – до полусмерти.
– Но после того случая – никогда.
– О, мне бывало страшно во Вьетнаме, – сказал он, и его признание эхом отдалось от стен ванной.
– Но я этого не видела. – Она обхватила себя руками. – Я никогда не видела тебя таким, Эрни, а потому, если ты испуган, испугана и я. Ничего не могу поделать. А еще больше я испугана оттого, что не знаю, в чем дело. Ты понимаешь? Быть в неведении – все равно что… это хуже любой тайны, которую ты можешь скрывать от меня.
В глазах у нее появились слезы, и Эрни сказал:
– Бога ради, не плачь. Все будет хорошо, Фей. Правда.
– Расскажи мне.
– Ладно.
– Сейчас. Всё.
Он, к своему прискорбию, недооценивал ее, а потому почувствовал себя полным тупицей. Она ведь была женой морпеха. И хорошей женой. Она была с ним в Куантико, в Сингапуре, в калифорнийском Пендлтоне, даже на Аляске – почти всюду, кроме Вьетнама, а потом Бейрута. Она создавала домашний очаг для них двоих везде с тех самых пор, как командование корпуса морской пехоты разрешило женам сопровождать мужей, переносила трудные времена с восхитительным хладнокровием, никогда не жаловалась, ни разу не подвела его. Она была несгибаемой. И как только он забыл об этом?
– Всё, – согласился Эрни, с облегчением поняв, что может разделить с ней свое бремя.
Фей приготовила кофе. Оба сидели за кухонным столом в халатах и тапочках, пока он рассказывал ей все. Фей видела, что он смущен. Эрни не спешил раскрывать подробности, и она прихлебывала кофе, проявляя терпение, давала ему шанс рассказать все так, как он считал нужным.
Эрни был чуть ли не лучшим мужем, какого может пожелать женщина, но время от времени фамильное упрямство Блоков давало о себе знать, и тогда Фей хотелось загрузить в его голову хоть толику здравого смысла. Все в семье Блоков страдали этой болезнью, особенно мужчины. Блоки всегда вели себя так, а не иначе, и лучше было не спрашивать почему. Мужчины в семействе Блоков любили, когда их майки были выглажены, а трусы – нет. Женщины в семействе Блоков всегда носили бюстгальтеры, даже дома, даже в летнюю жару. Блоки, и мужчины и женщины, всегда садились за ланч ровно в двенадцать тридцать, обедали ровно в шесть тридцать, и упаси господь, если еда оказывалась на столе с двухминутным опозданием: негодование могло привести к разрыву барабанных перепонок. Блоки ездили только на машинах «Дженерал моторс». Не потому, что они были лучше других, а потому, что Блоки всегда ездили только на машинах «Дженерал моторс».
Слава богу, Эрни и на одну десятую не был так плох, как его отец или братья. Ему хватило ума уехать из Питсбурга, где клан Блоков обитал в одном и том же квартале на протяжении нескольких поколений. В реальном мире, вдали от царства Блоков, Эрни позволил себе отказаться от замшелых привычек. В морской пехоте он не мог рассчитывать, что еда будет подаваться ровно в то время, в какое требовал неписаный закон Блоков. Вскоре после свадьбы Фей ясно дала ему понять, что она готова устроить для него первоклассный домашний очаг, но не будет следовать бессмысленным традициям. Эрни приспособился, хотя это не всегда давалось ему легко, и стал черной овцой среди своей родни: среди его грехов числилось, например, вождение автомобилей, изготовленных другими компаниями.
Лишь на одну сферу жизни Эрни все еще распространял старую семейную традицию – на взаимоотношения мужа и жены. Он верил, что муж должен оберегать жену от неприятных вещей, для которых она слишком хрупка, считал, что жена не должна видеть его в минуты слабости. Эрни, казалось, не всегда понимал, что традиции Блоков остались в прошлом более четверти века назад.
Фей уже несколько месяцев чувствовала: с мужем случилось что-то серьезное. Но Эрни продолжал хранить свою тайну, из кожи вон лез, доказывая, что он – довольный жизнью отставной морпех, которому после военной службы посчастливилось найти себя в гостиничном бизнесе. Она видела, как непонятный огонь пожирает мужа изнутри, делала осторожные, терпеливые попытки заставить его открыться, но Эрни их не замечал.
За несколько недель, прошедших после возвращения Фей из Висконсина, куда она летала на День благодарения, ей стало очевидным нежелание, даже неспособность Эрни выходить из дому с наступлением темноты. Казалось, он не чувствовал себя спокойно в комнате, если хотя бы одна из ламп оставалась выключенной.
Теперь они сидели на кухне за чашками горячего кофе, все жалюзи были плотно закрыты, а лампы включены. Фей внимательно слушала Эрни и лишь иногда вставляла слова поддержки и одобрения, побуждая его продолжить рассказ. Все проблемы, о которых он поведал, казались ей решаемыми. Ее настроение улучшилось, она почти уверовала, что теперь понимает, в чем суть происходящего и как помочь Эрни.
Он закончил тихим, тонким голосом:
– И что? Вот оно, вознаграждение за годы работы до седьмого пота и тщательного финансового планирования? Преждевременный старческий маразм? И теперь, когда мы заработали денег, можем жить и не тужить, у меня ум заходит за разум, я буду заговариваться, мочиться в штаны, стану бесполезным для себя самого и бременем для тебя? За двадцать лет до срока. Господи боже, Фей, я всегда понимал, что жизнь несправедлива, но никогда не думал, что мои карты лягут так плохо.
– Это изменится. – Она протянула руку над столом и прикоснулась к нему. – Да, Альцгеймер поражает людей даже моложе тебя. Я кое-что читала, наблюдала за своим отцом. Не думаю, что это преждевременный старческий маразм или вроде того. Мне кажется, это просто фобия. Фобия. У кого-то появляется иррациональный страх высоты или полета. У тебя развился страх темноты. Это можно преодолеть.
– Но фобии не появляются ни с того ни с сего, верно?
Они все еще держались за руки. Фей сжала его пальцы и сказала:
– Помнишь Хелен Дорфман? Почти двадцать четыре года назад. Наша домовладелица, когда ты получил первое назначение, в Кемп-Пендлтон.
– Да-да! Дом на Вайн-стрит, она жила в первом номере, первый этаж, со стороны фасада. А мы в шестом. – Эрни словно черпал силы в способности вспоминать эти мелочи. – У нее был кот… Сейбл. Помнишь, этот чертов котяра вдруг нас полюбил и стал оставлять нам подарочки на пороге?
– Дохлых мышек?
– Да. Рядом с утренней газетой и молоком. – Он рассмеялся, моргнул и сказал: – Слушай, я понимаю, что ты имеешь в виду, вспоминая Хелен Дорфман! Она боялась выходить из квартиры. Даже на собственный газон не могла выйти.
– У бедняжки была агорафобия, – сказала Фей. – Иррациональная боязнь открытого пространства. Она стала пленницей собственного дома, потому что за дверями ее переполнял страх. Доктора, помнится, называли это панической атакой.
– Паническая атака, – тихо проговорил Эрни. – Да, так оно и было.
– Агорафобия развилась у нее в тридцать пять лет, после смерти мужа. У людей в возрасте фобии могут возникать неожиданно.
– Черт побери, чем бы ни была эта фобия, откуда бы она ни взялась, думаю, это гораздо лучше маразма. Но боже мой, я не хочу проводить остаток жизни, боясь темноты.
– Тебе и не придется, – сказала Фей. – Двадцать четыре года назад никто не понимал, что такое фобия. Еще не было никаких исследований. Никаких эффективных способов лечения. Теперь – другое дело. Я в этом уверена.
Он помолчал несколько секунд.
– Я не сумасшедший, Фей.
– Я это знаю, дурачина ты здоровенный.
Эрни задумался над словом «фобия» и явно желал, чтобы Фей была права. Она увидела, как в его голубых глазах загорается надежда.
– Но это странное чувство, которое я испытал на федеральной трассе во вторник… – сказал он. – И галлюцинация, мотоциклист на крыше: я уверен, это была галлюцинация. Как все это согласуется с твоим объяснением? Как это может быть частью фобии?
– Не знаю. Но специалист сумеет все объяснить и связать воедино. Уверена, Эрни, все это не настолько необычно, каким кажется.
Он задумался на секунду, потом кивнул:
– Ладно. Но с чего мы начнем? Куда мне обратиться за помощью? Как мне победить эту чертовщину?
– Я уже решила, – сказала она. – В Элко нет ни одного доктора, который взялся бы за такой случай. Нам нужен специалист, каждый день работающий с пациентами, которые страдают всевозможными фобиями. Вероятно, в Рино их тоже нет. Придется ехать в город покрупнее. Думаю, Милуоки – достаточно большой город и там есть доктор, имеющий опыт в таких делах. А остановиться мы сможем у Люси и Фрэнка…
– А кроме того, будем каждый день видеть Фрэнка-младшего и Дори, – сказал Эрни, улыбаясь при мысли о внуках.
– Верно. Мы поедем туда на Рождество, на неделю раньше, чем планировали. В это воскресенье, а не в следующее. Приедем в Милуоки и найдем доктора. Если надо будет остаться после, я вернусь сюда, найму какую-нибудь пару на полное время, чтобы они вели дело, а потом присоединюсь к тебе. Мы все равно собирались пригласить кого-нибудь весной.
– Если закрыть мотель на неделю раньше, Сэнди и Нед понесут убытки.
– Дальнобойщики с федеральной трассы у Неда останутся, а если его доходы упадут, мы возместим ему потери.
Эрни покачал головой и улыбнулся:
– Ты все продумала. Ты просто чудо, Фей. Точно-точно. Чудеснее быть не может.
– Ну, должна признать, иногда я бываю ослепительна.
– Я каждый день благодарю бога за то, что нашел тебя, – сказал он.
– Я тоже ни о чем не жалею, Эрни, и уверена, что никогда не пожалею.
– Ты знаешь, я чувствую себя на тысячу процентов лучше, чем когда мы только начали разговор. Почему, черт меня побери, я так долго не обращался к тебе за помощью?
– Почему? Да потому, что ты – Блок, – сказала она.
Он усмехнулся и закончил старую шутку:
– От болвана всего один шаг.
Оба рассмеялись. Эрни снова схватил ее руку и поцеловал:
– Я впервые за много недель смеялся от всей души. Мы потрясающая команда, Фей. Когда мы вместе, нам ничто не страшно, правда?
– Правда, – согласилась она.
Была суббота, 14 декабря, близился рассвет, и Фей Блок не сомневалась: они решат нынешнюю проблему, как решали все проблемы раньше, действуя вместе, бок о бок.
И Фей, и Эрни уже забыли про непонятную поляроидную фотографию в простом конверте, которую получили в прошлый вторник.