Читать книгу Сумерки - Дин Кунц - Страница 12

В глухом пространстве подвала, где не было ни единого окна, лишь одиннадцать свечей боролись с наползающей тьмой.

Одиннадцать учеников не издавали ни звука. Только прерывистое дыхание Грейс Спайви, которая все глубже погружалась в транс, нарушало благоговейную тишину.

Кайл Барлоу тоже сидел неподвижно, несмотря на значительное неудобство. Дубовый стул оказался слишком мал для него. Сам стул был тут ни при чем: любой другой устроился бы на нем с полным комфортом. Но рядом с Барлоу большая часть мебели выглядела так, будто ее спроектировали гномы. Ему нравились широкие мягкие стулья и старомодные кресла с подголовником, при условии что они давали достаточно простора его мощным плечам. Барлоу любил широченные кровати, удобные шезлонги и старинные ванны, в которых можно было улечься, а не сидеть с поджатыми ногами, будто ты младенец, которого моют в тазике. Свою квартиру в Санта-Ане он обставил в соответствии со своими размерами, но за пределами ее он обречен был терпеть те или иные неудобства.

Но чем глубже Мать Грейс погружалась в транс, тем меньше внимания обращал Барлоу на свой «детский» стульчик – до того ему не терпелось услышать послание из мира духов.

Барлоу боготворил Мать Грейс. Она поведала ему о грядущих Сумерках, и он поверил каждому ее слову. Сумерки. Ну а как же иначе? Мир давно катится во тьму. Предупредив Кайла о скорых потрясениях и испросив его помощи, Мать Грейс дала ему возможность искупить свои грехи. Спасти, пока не поздно, тело и душу.

До встречи с ней Барлоу с упорством, достойным лучшего применения, двигался по пути саморазрушения. В результате к двадцати девяти годам он превратился в пьяницу, драчуна, насильника, наркомана и даже убийцу. Женщины у него менялись едва ли не каждую неделю, и почти все они были наркоманками и проститутками. За это время он семь или восемь раз переболел триппером и дважды сифилисом, что с учетом его образа жизни было не так уж и много.

В тех редких случаях, когда он бывал трезв и в голове у него прояснялось, его пугало это саморазрушительное безумие. Но Барлоу оправдывал свое поведение тем, что это был не случайный всплеск насилия, а естественная реакция на бездумную, а иногда и умышленную жестокость окружающих.

Для окружающих он был чудищем, неуклюжим гигантом с лицом неандертальца, способным нагнать страху даже на медведя-гризли. Маленькие дети его боялись. Люди постарше смотрели разинув рот – кто-то открыто, а кое-кто украдкой. Некоторые откровенно посмеивались у него за спиной, перекидывались шуточками. Обычно он делал вид, что ничего не замечает, – если, конечно, у него не было желания поразмять кулаки. Но он всегда знал, что над ним смеются, и это не могло не ранить. Хуже всего были подростки – особенно молоденькие девушки. Эти открыто потешались над ним, особенно с безопасного расстояния.

Для Барлоу не было ничего проще, чем оправдать свою склонность к насилию и саморазрушению. Долгие годы твердил он себе, что его ненависть, горечь и гнев служили своего рода броней против жестокости окружающего мира. Без наплевательского отношения к собственному благополучию и тщательно взращенной жажды мести он чувствовал бы себя беззащитным. Это мир сделал из него изгоя. Мир предпочитал видеть в нем либо громадного недотепу с лицом обезьяны, либо зловещего монстра. Недотепой Барлоу не был, но ему нравилось играть в чудовище.

Он не был плохим сам по себе – его таким сделали. Он не отвечал за свои преступления – в них были виноваты те, кто подтолкнул его к такой жизни. Именно этим он утешался большую часть времени.

До тех пор, пока не встретил Грейс Спайви.

Она показала, к чему ведет бездумная жалость к самому себе. Благодаря ей он понял, насколько жалкими и смехотворными были все его оправдания. Мать Грейс объяснила, что любой изгой способен почерпнуть в своем состоянии силу, мужество и даже гордость. Она помогла ему узреть греховность его поступков и изгнать дьявола.

Кайл понял, что его небывалую силу и невиданную способность к разрушению следует использовать лишь для того, чтобы нагнать страху на врагов Господа.

И вот теперь, пока Мать Грейс погружалась в транс, Кайл смотрел на нее с безоговорочным обожанием. Он будто не видел, что ее седые волосы давно нуждаются в расческе. Пламя свечей озаряло их золотистым сиянием, превращая в глазах Кайла в некое подобие нимба или священного ореола. Не замечал он ни мятой одежды, ни жирных пятен, ни белесой перхоти. Он видел лишь то, что хотел видеть. Спасение. Избавление от грехов.

Мать Грейс простонала. Веки ее дрогнули, но не поднялись.

Одиннадцать учеников, все так же сидевшие вокруг нее полукругом, затаили дыхание, как будто любой звук мог разбить эти хрупкие чары.

– Боже, – выдохнула Мать Грейс, как если бы увидела что-то запредельное, страшное и завораживающее в одно и то же время. – Боже! Боже мой!

Она содрогнулась. Нервно облизала губы.

На лбу у нее проступили капельки пота.

Дыхание участилось. Она то замирала, то жадно хватала воздух ртом, как человек, идущий ко дну.

Барлоу терпеливо ждал.

Мать Грейс вскинула руки, будто пытаясь ухватиться за что-то. Кольца блеснули алым в пламени свечей. Затем ладони ее вновь упали на колени, трепыхаясь, словно парочка птиц, и замерли.

Наконец она заговорила. Еле слышно, будто повторяя за кем-то чужие слова:

– Убейте.

– Кого? – спросил Барлоу.

– Мальчишку.

Ученики встрепенулись, многозначительно поглядывая друг на друга.

Дернулись огоньки свечей, заплясали по всей комнате тени.

– Речь идет о Джоуи Скавелло? – уточнил Барлоу.

– Да. Убейте его. – Голос ее звучал из неизмеримой дали. – Сейчас. Сразу.

Для всех оставалось загадкой, почему один только Барлоу мог общаться с Матерью Грейс, когда та пребывала в трансе. Всех остальных она просто не слышала. Грейс Спайви была для них единственной связующей ниточкой с миром духов, проводником посланий, которые поступали с той стороны. Но лишь благодаря Барлоу с его терпеливыми и осторожными расспросами они могли быть уверены в точности этих посланий. Эта его способность, как ни одна другая, убеждала Барлоу в том, что он и правда был одним из Избранных. Слугой Господа.

– Убейте… убейте его, – повторяла она нараспев с легкой хрипотцой.

– Вы уверены, что это тот самый мальчик? – спросил Барлоу.

– Да.

– Вне всяких сомнений?

– Абсолютно.

– Как нам его убить?

Лицо у Грейс обмякло. На ее по-детски гладкой коже проступили морщины. Бледная плоть обвисла, будто сморщенная, безжизненная ткань.

– Как нам уничтожить его? – настаивал Барлоу.

Она открыла рот, но оттуда донеслось лишь невнятное хрипение.

– Мать Грейс?

– Любым… любым способом, – еле слышно отозвалась она.

– С помощью ножа, пистолета? Или нужен огонь?

– Любым способом… подойдет… но только если… действовать быстро.

– Быстро?

– Время на исходе… с каждым днем… он становится сильнее… неуязвимей.

– Важно ли соблюдать какой-нибудь ритуал? – спросил Барлоу.

– Когда убьете… сердце…

– Что насчет сердца?

– Надо… вырезать. – Голос у нее окреп, зазвучал громче.

– И что потом?

– Будет черным.

– Его сердце будет черным?

– Как уголь. И гнилым. Вы увидите…

Она выпрямилась на стуле. Пот капельками стекал у нее по лицу. Белые руки, будто полуживые моли, подергивались на коленях. Лицо уже не было таким бледным, хотя глаза оставались закрытыми.

– Что мы увидим, когда вырежем у него сердце? – спросил Барлоу.

– Червей, – сказала она с отвращением.

– В сердце мальчика?

– Да. Копошащихся червей.

Ученики о чем-то зашептались, но это уже не имело значения.

Мать Грейс до того глубоко погрузилась в транс, что ничто не могло прервать поток ее видений.

Упершись руками в мощные бедра, Барлоу наклонился вперед:

– Что нужно сделать с его сердцем, после того как оно окажется у нас в руках?

Ее руки снова забегали по воздуху, будто она пыталась извлечь оттуда ответ.

И вот:

– Бросьте сердце…

– Куда? – спросил Барлоу.

– В чашу со святой водой.

– С водой из церкви?

– Да. Вода останется холодной… а сердце… оно вскипит, обратится в черный дым… и испарится.

– Так мы поймем, что мальчик мертв?

– Да. Вовеки мертв. Без шанса на перерождение.

– Стало быть, есть надежда? – Барлоу весь обратился в слух.

– Да, – прозвучал уверенный ответ. – Надежда.

– Слава Богу, – сказал Барлоу.

– Слава Богу, – эхом откликнулись ученики.

Мать Грейс открыла глаза. Зевнула, моргнула, огляделась в полном замешательстве:

– Где мы? Что-то случилось? Я вся взмокла. Неужели я пропустила шестичасовые новости? Это плохо, очень плохо. Мне надо знать, что еще затевают приспешники Люцифера.

– Сейчас только полдень, – ответил Барлоу. – До новостей еще несколько часов.

Она уставилась на него тем бессмысленным, затуманенным взглядом, которым был отмечен каждый ее выход из транса.

– Кто ты такой? Что-то я тебя не припомню.

– Я Кайл, Мать Грейс.

– Кайл? – сказала она так, будто впервые услышала это имя.

Теперь уже она смотрела на него с подозрением.

– Постарайтесь расслабиться, – сказал он. – У вас было видение. Через минуту-другую вы все вспомните. Все встанет на свои места.

Он протянул ей свои широченные шероховатые ладони. Порой сразу после транса Мать Грейс ощущала себя до того потерянной и напуганной, что ей необходимо было дружеское прикосновение. Ухватившись за руки Кайла, она подпитывалась, будто от батареи, наполняясь мало-помалу физической силой.

Но не сегодня. Сегодня она отстранилась. Нахмурилась. В недоумении взглянула на свечи, на сидящих у ее ног учеников.

– Боже, до чего хочется пить! – пожаловалась она.

Один из учеников поспешил принести ей воды.

– Что вам от меня нужно? – спросила она Кайла. – Зачем вы привели меня сюда?

– Скоро вы все вспомните, – ободряюще улыбнулся он.

– Не нравится мне это место, – сказала она дрожащим голосом.

– Это ваша церковь.

– Церковь?

– Подвал вашей церкви.

– Здесь темно, – пожаловалась она.

– Здесь вы в безопасности.

Она надулась, будто трехлетний ребенок. На лице ее проступила гримаса недовольства.

– Я боюсь темноты. – Она обхватила себя за плечи. – Зачем вы привели меня в этот темный подвал?

Один из учеников встал и включил свет.

Остальные задули свечи.

– Церковь? – повторила Мать Грейс, разглядывая обитые деревом стены, массивные потолочные балки. Было видно, что она изо всех сил пытается справиться с ситуацией, но пока без особого успеха.

И тут уже Барлоу ничем не мог ей помочь. Порой ей требовалось не меньше десяти минут, чтобы стряхнуть с себя то замешательство, в котором пребывало ее сознание после путешествия в мир духов.

Мать Грейс встала.

Вслед за ней поднялся и Барлоу.

– Мне нужно попи́сать. – Скривившись, она прижала руку к животу. – Есть где здесь попи́сать? Мне очень нужно.

Барлоу кивнул Эдне Ваноф, коренастой женщине небольшого росточка, которая тоже входила в число избранных учеников, и та повела Мать Грейс в туалет, расположенный в дальнем конце комнаты. Мать Грейс ступала неуверенно, опираясь на руку Эдны и ошеломленно поглядывая по сторонам.

– Боже! – раздался с другого конца комнаты ее громкий голос. – Я просто лопну, если не попаду сейчас в туалет.

Тяжко вздохнув, Барлоу опустился на свой неудобный стульчик.

Труднее всего ему да и другим ученикам было понять и принять причудливое поведение Матери Грейс после транса. В такие моменты она ничем не походила на духовного лидера – обычная старуха, лишенная даже зачатков величия. Пройдет каких-нибудь десять минут, и она вновь обретет ясный ум, станет той проницательной, целеустремленной особой, которая отвратила его от греховной жизни. Тогда уже никто не сможет усомниться в ее силе, мудрости и духовной святости. Никто не рискнет оспорить подлинный характер ее великой миссии. Лишь эти тягостные минуты портили все дело. Каждый раз, наблюдая за этим жалким подобием его духовной наставницы, Барлоу мучился неопределенностью.

Он сомневался в ней.

И ненавидел себя за эти сомнения.

Похоже, Бог намеренно лишал Мать Грейс опоры в ее ясном разуме и железной воле, чтобы испытать на прочность ее приверженцев. Лишь тем, чья вера была непоколебима, суждено было остаться с ней до конца, создав по-настоящему сильную церковь. Барлоу знал это, но всякий раз, когда видел Мать Грейс в подобном состоянии, в душе его начиналось брожение.

Он взглянул на учеников, которые все так же сидели на полу. Все они выглядели встревоженными, все беззвучно молились. Должно быть, просили у Бога сил не сомневаться в их наставнице, как сомневался сейчас Барлоу. Он закрыл глаза и тоже начал молиться.

Скоро им потребуется вся их вера и решимость, ведь убить мальчишку будет не так-то просто. Мать Грейс однозначно дала понять, что они имеют дело не с обычным ребенком. Он наделен огромной силой, а потому, отважившись поднять на него руку, они рискуют собственной жизнью. И все же они должны сделать этот шаг – в интересах всего человечества.

Барлоу надеялся, что Мать Грейс позволит именно ему нанести смертельный удар, осуществить Божье возмездие. Ведь тот, кто убьет мальчишку (или погибнет в ходе этой отчаянной попытки), попадет прямо на небеса, где ему будет уготовано место у трона Господа. В этом Барлоу ни капельки не сомневался. Если он обратит свою физическую мощь и потаенную ярость на то, чтобы искоренить зло в облике ребенка, Всевышний простит ему грехи прошлого. Все те случаи, когда он по неведению карал невинных.

Примостившись на своем твердом дубовом стуле, Барлоу продолжал молиться, и чем дольше он молился, тем крепче сжимались его кулаки. Мышцы шеи напряглись, дрожь пробежала по телу. Ему не терпелось выполнить свою миссию.