Читать книгу Казино Смерти - Дин Кунц - Страница 11

Когда я предложил убрать со стола и помыть посуду перед тем, как уйти, Маленький Оззи (который на пятьдесят фунтов тяжелее своего отца, Большого Оззи) отмахнулся, держа в руке намасленный гренок.

– Мы завтракаем только сорок минут. Утром я поднимаюсь из-за стола минимум через полтора часа. Лучшие сюжеты приходят мне в голову за утренним кофе и бриошью с изюмом.

– Вам бы начать новую серию детективов, действие которых разворачивается в кулинарном мире.

– Полки книжных магазинов уже ломятся от детективов, в которых преступления разгадывают или шеф-повара, или ресторанные критики…

В одной из детективных серий Оззи главный герой – детектив необъятных размеров, который обожает свою стройную и изящную жену. Сам Оззи так ни разу и не женился.

В другой его детективной серии бал правит симпатичная женщина-детектив, страдающая множеством неврозов и… булимией[17]. Оззи булимия совершенно не грозит. Скорее он полностью сменит свой гардероб, перейдя на спандекс[18].

– Я раздумываю над тем, чтобы начать серию с детективом, который фаунокоммуникатор.

– Один из тех людей, которые заявляют, что могут разговаривать с животными?

– Да, но только мой герой действительно с ними разговаривает.

– И животные будут помогать ему раскрывать преступления? – спросил я.

– Да, конечно, но в некоторых случаях станут все усложнять. Собаки всегда будут говорить только правду, птицы – часто лгать, а морские свинки будут отличаться желанием помочь, но и склонностью к преувеличениям.

– Мне уже нравится этот парень.

В молчании Оззи принялся намазывать лимонный мармелад на бриошь, а я подцепил вилкой плюшку с ананасом.

Я чувствовал, что должен уйти. Чувствовал, должен что-то сделать. Сидение на одном месте казалось невыносимым.

Я откусил кусочек плюшки.

Мы редко сидели в молчании. Оззи всегда находил что сказать, и я обычно вносил свою лепту в разговор.

Через минуту или две до меня дошло, что Оззи смотрит на меня столь же пристально, как и Ужасный Честер.

Я решил, что перерыв в разговоре вызван тем, что он хотел спокойно прожевать бриошь с лимонным мармеладом. Потом понял, что это не так.

Готовят бриошь из яиц, дрожжей и масла. Она просто тает во рту, жевать ее практически не нужно.

Оззи иной раз впадает в молчание, когда думает. И сейчас он думал обо мне.

– Что? – спросил я.

– Ты пришел сюда не за тем, чтобы позавтракать.

– Определенно не за тем, чтобы съесть так много за завтраком.

– И ты пришел не для того, чтобы рассказать об Уилбуре Джессапе или о Дэнни.

– Нет же, именно за этим я и пришел, сэр.

– Ты же сам мне сказал, что не хочешь эту плюшку, вот я и предположил, что ты сейчас уйдешь.

– Да, сэр, – кивнул я, – мне следовало бы уйти. – Но не поднялся со стула.

Наливая ароматный колумбийский кофе из термоса, стилизованного под кофейник, Оззи ни на секунду не отрывал от меня глаз.

– Никогда не думал, что ты можешь попытаться кого-то обмануть, Одд.

– Заверяю вас, я могу конкурировать с лучшими обманщиками, сэр.

– Нет, не можешь. Ты – эталон искренности. Вины в тебе не больше, чем в ягненке.

Я отвернулся от него и увидел, что Ужасный Честер спустился с потолочной балки. Кот уже сидел на верхней ступеньке крыльца, все так же сверля меня взглядом.

– Но еще более удивительно другое, – продолжил Оззи. – Ты крайне редко увлекался самообманом.

– Когда меня будут канонизировать, сэр?

– Если будешь грубить старшим, не видать тебе компании святых.

– Жаль. Я давно уже мечтаю о нимбе. Такая удобная лампа для чтения.

– Что касается самообмана, то многие люди находят его столь же важным для выживания, как и воздух. Но тебе-то это несвойственно. И тем не менее ты настаиваешь, что пришел сюда, чтобы поговорить об Уилбуре и Дэнни.

– Я настаивал?

– Без должной убедительности.

– Тогда почему, по-вашему, я сюда пришел? – спросил я.

– Ты всегда ошибался, принимая мою абсолютную самоуверенность за глубокомыслие, – без запинки ответил он. – Поэтому, если у тебя возникает необходимость разобраться в происходящем и определиться со своими дальнейшими действиями, ты приходишь ко мне.

– Вы хотите сказать, что те советы, которые вы мне давали на протяжении многих лет, не основывались на глубоком анализе возникавших проблем?

– Разумеется, основывались, Одд. Но, как и ты, я всего лишь человек, пусть у меня и одиннадцать пальцев.

У него действительно одиннадцать пальцев, шесть на левой руке. Он говорит, что из девяноста тысяч младенцев один рождается с таким отклонением от нормы. Хирурги обычно ампутируют лишний и ненужный палец.

По какой-то причине (Оззи ею со мной не поделился) его родители категорически отказались от такой операции. Для других детей он превратился в диковинку: одиннадцатипалый мальчик, который со временем стал одиннадцатипалым толстым мальчиком и, наконец, одиннадцатипалым толстым мальчиком с острым языком.

– Возможно, моим советам недоставало глубины анализа, но предлагались они искренне.

– Пусть маленькая, но радость, сэр.

– Да и потом, сегодня ты пришел сюда со жгущим тебя психологическим вопросом, который не дает покоя, тревожит так сильно, что ты даже не хочешь его задать.

– Нет, дело не в этом, – ответил я.

Посмотрел на остатки омлета с лобстерами. На Ужасного Честера. На лужайку. На зелень рощи, такую яркую в утренних лучах солнца.

Лунообразно круглое лицо Оззи могло быть самодовольным и любящим одновременно. Его глаза поблескивали в предвкушении моего признания, что правота на его стороне.

Наконец я прервал затянувшуюся паузу:

– Вы знаете Эрни и Пуку Янг.

– Милые люди.

– Дерево у них во дворе…

– Бругманзия. Великолепный экземпляр.

– Все в нем смертоносно, каждый корешок и листок.

Оззи улыбнулся, как улыбнулся бы Будда, если бы Будда писал детективные романы и смаковал различные способы убийства. Согласно кивнул.

– Смертельно опасно, да.

– Почему таким милым людям, как Эрни и Пука, хочется выращивать дерево, несущее смерть?

– Во-первых, потому, что оно прекрасно, особенно в цвету.

– Цветы тоже токсичны.

Отправив в рот последний кусочек бриоши с лимонным мармеладом и насладившись им, Оззи облизал губы.

– В каждом из этих огромных колокольчиков достаточно яда, если, конечно, правильно его извлечь, чтобы убить треть населения Пико-Мундо.

– Мне представляется, есть что-то безответственное, даже извращенное, в стремлении тратить сколько времени и усилий на такое смертоносное растение.

– Эрни Янг представляется тебе безответственным, даже извращенным человеком?

– Как раз наоборот.

– Ага, тогда монстром должна быть Пука. И, за ширмой самопожертвования она скрывает самые зловещие намерения.

– Иногда мне кажется, что друг не должен с таким удовольствием высмеивать меня, как это делаете вы.

– Дорогой Одд, если друзья не могут открыто смеяться над человеком, значит, они ему не друзья. Как еще человек может научиться не говорить того, что может вызвать смех у незнакомцев? Насмешки друзей – это проявление любви, они – прививка от глупости.

– Звучит как глубокая мысль.

– Скажем так, средней глубины, – заверил он меня. – Могу я просветить тебя, юноша?

– Можете попробовать.

– В выращивании бругманзии нет ничего безответственного. Не менее ядовитые растения в Пико-Мундо встречаются повсеместно.

На моем лице отразилось сомнение.

– Повсеместно?

– Ты слишком уж занят сверхъестественным миром, поэтому очень мало знаешь о мире растений.

– Я не трачу много времени и на боулинг, сэр.

– Эти цветущие живые изгороди из олеандра по всему городу. Олеандр в переводе с санскрита «убийца лошадей». Каждая часть растения смертоносна.

– Мне нравится олеандр с красными цветами.

– Если ты бросишь его в костер, дым будет отравленным, – продолжил Оззи. – Если пчелы слишком много времени проведут на олеандре, мед тебя убьет. Азалии не менее опасны.

– Все выращивают азалии.

– Олеандр убьет тебя быстро. Азалии, попавшей в желудок и переваренной, потребуется несколько часов. Рвота, паралич, судороги, кома, смерть. А ведь есть еще можжевельник виргинский, белена, бигнония укореняющаяся, дурман вонючий… и все это здесь, в Пико-Мундо.

– И мы называем ее мать-природа.

– Во времени и в том, что оно с нами делает, тоже нет ничего родительского, – заметил Оззи.

– Но, сэр, Эрни и Пука Янг знают, что бругманзия смертоносна. Собственно, из-за смертоносности они посадили ее и с тех пор холят и лелеют.

– Думай об этом как об атрибуте религии дзэн.

– Я бы подумал, если б знал, что это означает.

– Эрни и Пука ищут понимания смерти и побеждают свой страх перед ней, одомашнивая смерть в форме бругманзии.

– Звучит как мысль средней глубины.

– Нет. Это как раз глубокая мысль.

Хотя мне не хотелось есть плюшку, я взял ее со стола и откусил большущий кусок. Налил кофе в кружку, чтобы было что держать в руке.

Не мог просто сидеть, ничего не делая. Чувствовал: если не займу чем-нибудь руки, начну крушить все вокруг.

– Почему люди терпят убийство? – спросил я.

– Насколько мне известно, убийство законом запрещено.

– Саймон Мейкпис однажды убил человека. Но его выпустили на свободу.

– Закон несовершенен.

– Вам следовало бы посмотреть на тело доктора Джессапа.

Мои руки были заняты плюшкой, есть которую я не хотел, и кружкой с кофе, который я не пил, а вот руки Оззи застыли. Сложенные перед ним на столе.

– Сэр, я часто думаю обо всех этих людях, застреленных…

Он не стал спрашивать, о ком я говорю. Знал, что речь о сорока одном человеке, раненном в торговом центре прошлым августом, девятнадцати убитых.

– Я давно уже не смотрел новостных выпусков и не читал газет, – продолжил я. – Но люди говорят о том, что происходит в мире, и я кое-что слышу.

– Главное, помни, новости – это не жизнь. У телевизионщиков есть поговорка: «Что кровит, то и показывают». Насилие продается, вот насилие и освещают что газеты, что телевидение.

– Но почему плохие новости продаются лучше хороших?

Оззи вздохнул и откинулся на спинку стула, который протестующе заскрипел.

– Мы подбираемся ближе.

– Ближе к чему?

– К вопросу, который привел тебя сюда.

– К жгущему меня психологическому вопросу? Нет, сэр, такого вопроса нет. Я просто… рассуждаю.

– Порассуждай со мной.

– Что не так с людьми?

– Какими людьми?

– Человечеством. Что не так с человечеством?

– Вот, значит, и все твои рассуждения.

– Сэр?

– Тебе, должно быть, обожгло губы. Жгущий тебя вопрос только что их проскочил. Тот еще вопрос, чтобы задавать его другому смертному.

– Да, сэр. Но я был бы счастлив, услышав один из ваших стандартных ответов средней глубины.

– Правильный вопрос содержит три равные части. Что не так с человечеством? Потом… что не так с природой, с ее ядовитыми растениями, хищными животными, землетрясениями и наводнениями? И последний… что не так со временем, каким мы его знаем, которое крадет у нас все?

Оззи может заявлять, что я ошибаюсь, принимая его абсолютную самоуверенность за глубокомыслие… но я не принимаю. Он действительно мудрый. Однако жизнь, несомненно, научила его, что мудрые зачастую подставляются.

Не столь умные могут попытаться скрыть мудрость под маской глупости. Он же предпочитает скрывать свою истинную мудрость за ширмой эрудиции и очень этим доволен, позволяя людям думать, что эрудиция – это все, что у него есть.

– Ответ на эти три вопроса один и тот же, – добавил он.

– Я слушаю.

– Если я тебе его дам, толку не будет. Ты примешь его в штыки и потратишь годы жизни на поиски того ответа, который устроит тебя больше. А вот когда ты придешь к нему сам, он покажется тебе убедительным.

– Это все, что вы можете мне сказать?

Он улыбнулся и пожал плечами.

– Я прихожу сюда со жгущим меня психологическим вопросом, а получаю только завтрак?

– Зато очень сытный завтрак. Я скажу тебе только одно: ты уже знаешь ответ и всегда знал. Тебе нет нужды искать ответ, все, что от тебя требуется, – осознать его.

Я покачал головой.

– Иногда вы не оправдываете надежд.

– Да, но зато я всегда очень толстый и на меня нельзя смотреть без улыбки.

– Вы можете быть таким же загадочным, как чертов… – Ужасный Честер все еще сидел на верхней ступеньке крыльца, и его интерес ко мне не угас, – …таким же загадочным, как этот чертов кот.

– Я воспринимаю твои слова как комплимент.

– Отнюдь, – я отодвинул стул от стола. – Пожалуй, мне пора.

Как обычно, когда я уходил, он поднялся со стула. Меня такие его телодвижения тревожили, потому что могли привести к резкому увеличению кровяного давления и инсульту, который тут же свалил бы его с ног.

Он обнял меня, я – его. Мы так расставались всегда, словно не надеялись увидеться вновь.

Я задавался вопросом: а может, система распределения душ иногда давала сбой, и не та душа оказывалась не в том теле? Полагаю, это святотатство. Но к этому времени, спасибо моему болтливому рту, я уже потерял надежду попасть в компанию святых.

Конечно же, при таком добром сердце Оззи имел полное право на здоровое, без лишнего жира, тело и десять пальцев. И моя жизнь была бы куда более осмысленной, если бы я был его сыном, а не отпрыском больных на голову родителей, которые бросили меня на произвол судьбы.

– Что теперь? – спросил он, когда мы расцепились.

– Не знаю. Никогда не знаю. Все приходит ко мне само.

Честер так и не помочился на мои кроссовки.

Я пересек лужайку, миновал рощу и покинул участок через калитку в заборе.