Читать книгу Апокалипсис Томаса - Дин Кунц - Страница 3

Кухня особняка не столь огромна, чтобы играть здесь в теннис, но столы посреди нее величиной вполне сгодились бы для пинг-понга.

Столешницы кое-где из черного гранита, кое-где – из нержавеющей стали. Шкафчики из красного дерева. Пол – белый кафель.

Ни один угол не украшали банками для печенья в виде медвежат, или керамическими фруктами, или яркими полотенцами.

Теплый воздух благоухал рогаликами на завтрак и дневным хлебом, тогда как лицо и фигура шефа Шилшома предполагали, что единственный его грех – несдержанность в еде. Его маленькие, в белых кроссовках, достойные балерины стопы переходили в массивные ноги борца сумо. От монументального торса лестница подбородков вела к веселому лицу, на котором рот напоминал лук, а нос – колокол, и глаза синевой соперничали с глазами Санта-Клауса.

Как только я сел на высокий табурет у одного из столов, шеф запер дверь, через которую впустил меня на кухню, на два врезных замка. Днем двери оставались незапертыми, но с сумерек до зари Волфлоу и его слуги жили под замком, как, по его настоянию, и мы с Аннамарией.

С несомненной гордостью мистер Шилшом поставил передо мной маленькую тарелку с первым пышным рогаликом, который достал из печи. Поднимающиеся ароматы печенья и теплого марципана казались благовониями, курящимися в честь бога чревоугодия.

Наслаждаясь запахами, я счел необходимым отблагодарить повара комплиментом:

– Я управляюсь лишь с грилем и лопаткой. А от всего этого просто в восторге.

– Я пробовал твои оладьи и жареный картофель. И печь ты можешь так же хорошо, как жаришь.

– Только не я, сэр. Если нет необходимости использовать лопатку, приготовление такого блюда мне не по зубам.

Несмотря на внушительные габариты, двигался шеф Шилшом с грациозностью танцора, а руки у него ловкие, будто у хирурга. Этим он напоминал мне моего друга и наставника Оззи Буна, который весил четыреста фунтов, писал детективы и жил в нескольких сотнях миль от этого поместья, в моем родном городе Пико Мундо.

В остальном толстый шеф не имел ничего общего с Оззи. Вышеуказанный мистер Бун отличался красноречием, знал очень и очень многое, его интересовало все и вся. Оззи писал книги, вкушал пищу, вел разговор с той неуемной энергией, с какой Дэвид Бекхэм играл в соккер, хотя потел он гораздо меньше Бекхэма.

А шеф Шилшом обожал только печь и готовить. Работая, он если участвовал в нашем диалоге, то очень уж отвлеченно – то ли действительно не слушал меня, то ли делал вид, что не слышит, – и очень часто его ответы не имели никакой связи с моими комментариями или вопросами.

Я приходил на кухню в надежде выудить жемчужину информации, ниточку к истинной сущности Роузленда, да так, чтобы шеф-повар даже не догадался, что я вскрыл его раковину.

Сначала я съел половину этого божественного рогалика, но только половину. Сдерживаясь, я доказывал себе, что могу проявить силу воли, несмотря на все трудности и волнения, которые выпадали на мою долю. Потом я съел вторую половину.

Невероятно острым ножом шеф резал курагу на мелкие кусочки, когда я наконец перестал облизывать губы и перешел к разговору.

– Окна здесь без решеток, в отличие от гостевого домика.

– Особняк перестраивали.

– То есть раньше решетки здесь были?

– Возможно. До моего приезда.

– Когда особняк перестраивали?

– Тогда, возможно.

– Это когда?

– М-м-м-м.

– Как давно вы здесь работаете?

– Вечность.

– У вас отличная память.

– М-м-м-м.

Большего по части решеток на окнах Роузленда мне выяснить не удалось. Шеф так сконцентрировался на резке кураги, что создавалось впечатление, будто он обезвреживал бомбу.

– Мистер Волфлоу не держит лошадей, правда? – спросил я.

Увлеченный курагой, шеф ответил:

– Никаких лошадей.

– Поле для выездки заросло сорняками.

– Сорняками, – согласился шеф.

– Но, сэр, конюшни в идеальном состоянии.

– Идеальном.

– Стойла чистые, словно операционная.

– Чистые, очень чистые.

– Да, но кто чистит стойла?

– Кто-то.

– Все свежевыкрашено и вымыто.

– Вымыто.

– Но почему… если нет лошадей?

– Действительно, почему? – спросил шеф.

– Может, он собирается завести лошадей?

– Такие дела.

– Так он собирается завести лошадей?

– М-м-м-м.

Шилшом собрал кучкой нарезанную курагу и отправил в миску для смешивания.

Из мешочка высыпал на разделочную доску половинки ореха пекан.

– Сколько прошло времени с той поры, когда в Роузленде были лошади?

– Много, очень много.

– Наверное, лошадь, которую я иногда вижу на территории поместья, принадлежит соседу.

– Возможно, – он начал рубить пополам половинки ореха.

– Сэр, вы видели лошадь? – спросил я.

– Давно, очень давно.

– Громадного черного жеребца высотой больше шестнадцати ладоней[2].

– М-м-м-м.

– В библиотеке много книг о лошадях.

– Да, в библиотеке.

– Я нашел ту лошадь. Думаю, она фризской породы.

– Такие дела.

– Сэр, чуть раньше вы заметили странный свет за окнами?

– Заметил?

– Я про мавзолей.

– М-м-м-м.

– Золотистый свет.

– М-м-м-м.

– М-м-м-м? – спросил я.

– М-м-м-м.

Если по справедливости, свет, о котором я упомянул, мог видеть только человек, обладающий моим шестым чувством. Однако я подозревал, что от шефа Шилшома мне не услышать ничего, кроме лжи.

Шеф нагнулся над разделочной доской, так пристально всматриваясь в орехи, что напоминал мистера Магу[3], пытающегося прочитать надпись мелким шрифтом на пузырьке с таблетками.

Чтобы проверить мою версию, я спросил:

– Около холодильника мышь?

– Такие дела.

– Нет. Извините. Это большая старая крыса.

– М-м-м-м.

Он тянул на отменного актера, если только работа действительно не увлекала его.

Я соскочил с высокого табурета.

– Не знаю почему, но я собираюсь поджечь свои волосы.

– Действительно, почему?

Повернувшись спиной к шефу, я направился к двери на террасу.

– Может, они станут гуще, если время от времени сжигать их.

– М-м-м-м.

Резкие звуки, сопровождающие рассечение пополам половинок ореха пекан, внезапно смолкли. В одной из четырех стеклянных панелей верхней половины двери на кухню я видел отражение мистера Шилшома. Он наблюдал за мной, его лунообразное лицо белизной не сильно отличалось от униформы.

Я открыл дверь.

– Заря еще не пришла. Возможно, здесь бродит какой-нибудь кугуар, пытающийся найти незапертую дверь.

– М-м-м-м, – ответил шеф, прикидываясь, что слишком занят работой, чтобы обращать на меня внимание.

Я переступил порог, потянул за собой дверь, закрывая ее, пересек террасу, направившись к первой дуге ступеней. Постоял там, глядя на мавзолей, пока не услышал, как шеф запер дверь на оба замка.

Когда до зари оставалось лишь несколько минут, вновь из дальнего угла большого поместья раздался крик негагары, последний в эту ночь.

Печальный звук напомнил мне часть сна об Освенциме, из которого меня вырвал первый в этой ночи крик: «Я голодный, исхудавший, рою землю лопатой, боюсь умереть дважды, что бы это ни значило. Землю я рою не так быстро, как хотелось бы охраннику, он вышибает лопату из моих рук, стальной мысок его сапога рвет мне кожу на правой руке, но из раны не бежит кровь, к моему ужасу, из нее сыплется серый пепел, ни единого уголька, только холодный серый пепел сыплется, сыплется, сыплется…»

Я уже шагал к эвкалиптовой роще, когда небо начало светлеть на востоке, проглатывая звезды.

Аннамария, леди Колокольчик, так же, как я, находилась в гостевом домике Роузленда три ночи и два дня, и я подозревал, что наше время в этом гостеприимном поместье быстро подходит к концу. Чувствовал, что третий день закончится насилием.